Сарабьянов, Дмитрий Владимирович

Дмитрий Владимирович Сарабьянов
Дата рождения:	10 октября 1923(1923-10-10)
Место рождения:	Москва, РСФСР, СССР
Дата смерти:	19 июля 2013(2013-07-19) (89 лет)
Место смерти:	Москва, Россия
Страна:	СССР СССР → Россия Россия
Научная сфера:	искусствоведение, история искусства
Место работы:	Отделение истории и теории искусства исторического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова
Учёная степень:	доктор искусствоведения
Альма-матер:	Искусствоведческое отделение филологического факультета Московского государственного университета имени М. В. Ломоносова (1948)
Известные ученики:	М. М. Алленов, А. А. Карев, Г. И. Ревзин, В. С. Турчин
Награды и премии:

Дмитрий Владимирович Сарабьянов (10 октября 1923, Москва — 19 июля 2013, там же) — советский, российский искусствовед, специалист по истории русского и советского изобразительного искусства. Член-корреспондент АН СССР c 23 декабря 1987 по Отделению литературы и языка (искусствоведение и теория культуры), академик РАН c 11 июня 1992. Член-корреспондент РАХ (1997). Сын марксистского философа В. Н. Сарабьянова.

Биография

С 1941 учился на отделении истории искусства филологического факультета МИФЛИ им. Н. Г. Чернышевского. Участник Великой Отечественной войны; с июня 1943 по сентябрь 1944 — военный переводчик 343-го стрелкового полка 38-й стрелковой дивизии (старшина). С ноября 1944 по октябрь 1945 — военный переводчик 20-го танкового корпуса, принимал участие в боях на 1-м и 2-м Украинских и 2-м Белорусском фронтах; дважды был ранен. В 1945—1948 — на искусствоведческом отделении исторического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова. В 1949—1952 учился в аспирантуре МГУ, в 1952—1953 — преподаватель кафедры истории русского искусства исторического факультета. В 1954—1960 — в Институте истории искусств АН СССР (старший научный сотрудник, заведующий сектором), исполнял обязанности заместителя директора (1955—1958).

Кандидат искусствоведения (1953), доктор искусствоведения (1971), профессор (1973).

С 1959 преподавал историю русского искусства Нового времени в МГУ. В 1960—1996 — доцент, профессор, заведующий кафедрой (1972—1985), профессор-консультант кафедры истории отечественного искусства исторического факультета. Читал курсы «История русского искусства», «История русского искусства XIX — нач. ХХ вв.»; спецкурсы «Творчество П. А. Федотова», «Русская живопись среди европейских школ», «Стиль модерн», «Искусство русского авангарда» и др.

Похоронен на Ваганьковском кладбище.

В 1960—1990-е гг. выступал с лекциями и докладами в США, Германии, Австрии, Франции, Чехословакии, Англии, Италии и других странах.

Научная деятельность

Основные исследования посвящены истории русского изобразительного искусства XIX—XX вв., занимался также различными аспектами истории зарубежного искусства конца XIX — начала XX вв., взаимовлияния живописи и литературы, взаимодействия русского искусства с западноевропейским. Является крупным специалистом в области проблем внутренней традиции в русском искусстве, своеобразия стиля модерн и русского авангарда. В некоторых работах рассматриваются теоретические проблемы искусствоведения (в том числе на примере творчества современных художников). Одну из важнейших задач Д. В. Сарабьянов видел в высвобождении из «опалы» ряда русских художников, считавшихся формалистами, и возвращении их имен в курсы истории искусства.

Комплексно исследовал творчество И. Е. Репина, М. А. Врубеля, В. А. Серова, В. В. Кандинского, К. С. Малевича, К. С. Петрова-Водкина, П. В. Кузнецова, В. Е. Татлина, Р. Р. Фалька, Л. С. Поповой, А. В. Бабичева, Н. И. Андронова и др.

Под руководством Д. В. Сарабьянова подготовлены и защищены более 30 диссертаций.

Автор и соавтор около 400 научных публикаций.

Библиография

Книги

Автор

• «С. В. Малютин» (1952),
• «Народно-освободительные идеи русской живописи второй пол. XIX в.» (1955),
• «С. А. Чуйков» (1958; 2-е изд. 1976),
• «Образы века. О русской живописи XIX в., её мастерах и их картинах» (1967),
• «П. А. Федотов» (1969; 2-е изд. 1985),
• «Русская живопись кон. 1900-х — нач. 1910-х гг.: очерки» (1971),
• «П. А. Федотов и русская художественная культура 1840-х гг.» (1973),
• «Русские живописцы нач. ХХ в.: новые направления» (1973),
• «Dmitri Sarabjanow. Robert Falk.» Mit einer Dokumentation, Briefen, Gesprächen, Lektionen des Künstler und einer biographischen Übersicht, hrsg. Von A.W. Stschekin-Krotowa. Dresden, Kunst, 1974,
• «Русское искусство первой пол. XIX в.» // «История русского и советского искусства» (1979; 2-е изд. 1989),
• «Русская живопись XIX в. среди европейских школ: опыт сравнительного исследования» (1980),
• «О. А. Кипренский» (1982);
• «Стиль модерн: истоки, история, проблемы» (1989; 2-е изд. 2001),
• «История русского искусства второй пол. XIX в.» (1989),
• «Russian Art from Neoclassicism to the Avant-Jarde» (London, 1990),
• «История русского искусства кон. XIX — нач. ХХ вв.» (1993),
• «Мартирос Сарьян» Издательство АСТ.(2000) — 328 с. 2000 экз. ISBN 978-4-697-27453-6.
• Сарабьянов Дмитрий, Автономова Наталия. Василий Кандинский. — М.: Галарт, 1994. — 238 с. — 5000 экз. — ISBN 5-269-00880-7.
• «Русская живопись: пробуждение памяти» (1998),
• «Россия и Запад: историко-художественные связи XVIII — нач. ХХ вв.» (2003),
• «Бубновый валет» в русском авангарде / Авторы Фаина Балаховская, Владимир Круглов, Жан-Клод Маркадэ, Глеб Поспелов, Дмитрий Сарабьянов; переводчик Елена Лаванан; редактор Анна Лакс. — СПб.: Государственный Русский музей, Palace Editions, 2004. — 352 с. — (Государственный Русский музей. Альманах, № 92). — ISBN 5-93332-143-5, 3-935298-96-X.
• «Живопись Роберта Фалька» (2006) и др.

Редактор, составитель

• Поэзия и живопись: Сборник трудов памяти Н. И. Харджиева / Составление и общая редакция М. Б. Мейлаха и Д. В. Сарабьянова. — М.: Языки русской культуры, 2000. — 845 с. — (Язык. Семиотика. Культура). — ISBN 5-7859-0074-2.

Статьи

• «Новейшие течения в русской живописи предреволюционного десятилетия (Россия и Запад)» (1980);
• «К своеобразию живописи русского авангарда нач. ХХ в.» (1989) и др.
• Сарабьянов Дмитрий. Малевич между французским кубизмом и итальянским футуризмом // Малевич. Классический авангард. Витебск. — Витебск, 1998. — Вып. 2. — С. 9–20.
• Сарабьянов Дмитрий. Встреча после столетнего перерыва // Авангард и остальное: Сборник статей к 75-летию Александра Ефимовича Парниса. — М.: Три квадрата, 2013. — С. 639—657. — ISBN 978-5-94607-172-7.

Иное

Общественная деятельность

Член Союза художников СССР (1955). Действительный член Независимой академии эстетики и свободных искусств (1992). Участник выставочных вернисажей и критических дискуссий, многих научных конференций в России и за рубежом.

Сопредседатель Научного совета РАН «Историко-теоретические проблемы искусствознания», руководитель группы по изучению русского авангарда 1910—1920-х годов. Член совета РГНФ.

С конца 1940-х годов выступает как художественный критик. Вошел в число деятелей культуры, подписавших в 2008 году обращение к Б. В. Грызлову и депутатам Государственной Думы РФ о переносе памятника Н. В. Гоголю работы Н. А. Андреева в Москве с Никитского бульвара.

Редакторская деятельность

Составитель художественных альбомов о творчестве русских художников: П. В. Кузнецова (1975), В. А. Серова (1982) и др. Редактор «Истории русского и советского искусства» (1979; 2-е изд. 1989).

Член редколлегий «Истории русского искусства» (т. 1-13, 1953—1969), альманаха «Советское искусствознание», журналов «Искусствознание», «Наше наследие», «Серии монографий истории русской эмиграции», член редакционного совета альманаха «Вестник истории, литературы, искусства».

Семья

Женат, супруга Е. Б. Мурина — искусствовед, автор монографий об А. Т. Матвееве, В. Ван Гоге, А. В. Лентулове.

Сыновья: Андрей (род. 1949) — искусствовед и издатель, специалист по русскому авангарду, Владимир (1958—2015) — историк древнерусского искусства, художник-реставратор высшей квалификации.

Имеет семерых внуков и двенадцать правнуков.

Увлечения

В 1930-е гг. активно занимался легкой атлетикой, в 1936—1937 был чемпионом и рекордсменом СССР в группе младших школьников по прыжкам в высоту.

Увлекался охотой, рыбалкой, собиранием грибов. Любил современную русскую литературу и музыку композиторов XX века (А. Шёнберг, А. Г. Шнитке).

Автор нескольких стихотворных сборников.

Награды

Награждён орденом Отечественной войны I степени (1985) и рядом медалей, в том числе «За боевые заслуги» (1943), «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1945); Серебряной медалью АХ СССР (1989).

Лауреат премии Президента РФ в области литературы и искусства (2001), а также нескольких премий Союза художников СССР, Союза художников РСФСР и Московского Союза художников. Лауреат Государственной премии РФ в области литературы и искусства (1994).

Литература

• Дмитрий Владимирович Сарабьянов/ Сост. Г. М. Тихомирова; Авт. вступ. ст. Г. Ю. Стернин. — М.: Наука, 2012. — 96 с. — (Материалы к биобиблиографии учёных: Искусствоведение. Вып. 4). — ISBN 978-5-02-035445-6.
• Автономова Н. О Дмитрии Владимировиче Сарабьянове – ученом и учителе // Искусствознание. 2014. № 1–2. С. 608-615.
• Мурина Е. Б. Вспоминая alma mater… // Искусствознание. 2014. № 1–2. С. 616-632.

Ссылки

• [geroiros.narod.ru/wwsoldat/200/ARTICLES/BIO/sarabyanov_dv.htm Биография Д. В. Сарабьянова]
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-2582.ln-ru Профиль Дмитрия Владимировича Сарабьянова] на официальном сайте РАН
• [www.aica.ru/sarabjanov2.asp Профиль] на сайте Российской секции международной ассоциации художественных критиков

Отрывок, характеризующий Сарабьянов, Дмитрий Владимирович

– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.
– Слава Богу, что успели, – сказала она духовному лицу, – мы все, родные, так боялись. Вот этот молодой человек – сын графа, – прибавила она тише. – Ужасная минута!
Проговорив эти слова, она подошла к доктору.
– Cher docteur, – сказала она ему, – ce jeune homme est le fils du comte… y a t il de l'espoir? [этот молодой человек – сын графа… Есть ли надежда?]
Доктор молча, быстрым движением возвел кверху глаза и плечи. Анна Михайловна точно таким же движением возвела плечи и глаза, почти закрыв их, вздохнула и отошла от доктора к Пьеру. Она особенно почтительно и нежно грустно обратилась к Пьеру.
– Ayez confiance en Sa misericorde, [Доверьтесь Его милосердию,] – сказала она ему, указав ему диванчик, чтобы сесть подождать ее, сама неслышно направилась к двери, на которую все смотрели, и вслед за чуть слышным звуком этой двери скрылась за нею.
Пьер, решившись во всем повиноваться своей руководительнице, направился к диванчику, который она ему указала. Как только Анна Михайловна скрылась, он заметил, что взгляды всех, бывших в комнате, больше чем с любопытством и с участием устремились на него. Он заметил, что все перешептывались, указывая на него глазами, как будто со страхом и даже с подобострастием. Ему оказывали уважение, какого прежде никогда не оказывали: неизвестная ему дама, которая говорила с духовными лицами, встала с своего места и предложила ему сесть, адъютант поднял уроненную Пьером перчатку и подал ему; доктора почтительно замолкли, когда он проходил мимо их, и посторонились, чтобы дать ему место. Пьер хотел сначала сесть на другое место, чтобы не стеснять даму, хотел сам поднять перчатку и обойти докторов, которые вовсе и не стояли на дороге; но он вдруг почувствовал, что это было бы неприлично, он почувствовал, что он в нынешнюю ночь есть лицо, которое обязано совершить какой то страшный и ожидаемый всеми обряд, и что поэтому он должен был принимать от всех услуги. Он принял молча перчатку от адъютанта, сел на место дамы, положив свои большие руки на симметрично выставленные колени, в наивной позе египетской статуи, и решил про себя, что всё это так именно должно быть и что ему в нынешний вечер, для того чтобы не потеряться и не наделать глупостей, не следует действовать по своим соображениям, а надобно предоставить себя вполне на волю тех, которые руководили им.
Не прошло и двух минут, как князь Василий, в своем кафтане с тремя звездами, величественно, высоко неся голову, вошел в комнату. Он казался похудевшим с утра; глаза его были больше обыкновенного, когда он оглянул комнату и увидал Пьера. Он подошел к нему, взял руку (чего он прежде никогда не делал) и потянул ее книзу, как будто он хотел испытать, крепко ли она держится.