Сатьябхама

Сатьябха́ма — третья жена Кришны, считается аватарой Бхуми.

Однажды Сатьябхама возгордилась тем, что Кришна очень сильно любил её и оказался под её контролем. Другая жена Кришны, Рукмини, в свой черёд отличалась скромностью и просто смиренно служила Кришне. Её преданность Кришне обладала особой внутренней красотой. Однажды, мудрец Нарада прибыл в Двараку и входе беседы с Сатьябхамой, указал ей на то, что любовь, которую Кришна питает к ней, вовсе не так уж и сильна — кто на самом деле управляет сердцем Кришны, так это Рукмини. Сатьябхама потребовала от Нарады доказать это. Тогда Нарада попросил её принять участие в особом ритуале, в ходе которого она должна была бы отдать Кришну Нараде, а потом забрать его назад, выплатив соответствующую компенсацию в золоте и драгоценностях, вес которых должен был бы превысить вес тела Кришны. Нарада пообещал Сатьябхаме, что если она успешно пройдёт это испытание, любовь Кришны к ней возрастёт во много раз. Затем Нарада намекнул ей на то, что её богатств может не хватить для подобного мероприятия. Сатьябхама в гневе заявила, что собрать количество драгоценностей, способное перевесить Кришну, для неё было бы сущим пустяком. Нарада тогда предупредил её, что если она не сможет сделать этого, то Кришна должен будет стать его рабом и служить ему, выполняя все его желания.

Кришна с удовольствием согласился участвовать в этом спектакле. Когда всё было готово для церемонии, Сатьябхама передала Кришну Нараде, после чего слуги Сатьябхамы принесли все её огромные сокровища и уложили их на специально смонтированные для этой цели весы, но их было недостаточно для того, чтобы перевесить Кришну. Нарада тогда начал дразнить Сатьябхаму и пригрозил, что если она не найдёт достаточно золота и драгоценных камней, то он будет вынужден продать Кришну в рабство с аукциона. Сатьябхаме, в таком отчаянном положении, пришлось проглотить свою гордость и попросить остальных жён пожертвовать свои драгоценности, на что они, из-за своей сильной любви к Кришне охотно согласились. Но и этого оказалось недостаточно для того, чтобы перевесить Кришну, который до этого времени оставался немым свидетелем происходящего. Тут он решил подсыпать соли на раны гордости Сатьябхамы, и начал сетовать на то, что теперь он станет рабом какого-нибудь пастуха и будет до конца своих дней страдать от разлуки со своей любимой женой. В этот момент вмешался Нарада и объявил, что, возможно, Рукмини способна помочь Сатьябхаме в создавшейся ситуации. Не видя другого выхода, Сатьябхаме пришлось смиренно воззвать к Рукмини о помощи. Согласившись помочь, Рукмини начала молится Кришне и положила на чашу весов крохотный листок туласи, который в тот же момент перевесил Кришну. Даже после того, как все драгоценности были убраны, оставленный на весах листок туласи всё ещё весил больше, чем Кришна.

Существует много различных объяснений причин, вызвавших это соревнование, но конец истории, в котором простой листок туласи перевешивает всё золото Сатьябхамы, везде один и тот же. Эта история часто приводится для объяснения значения туласи в служении Кришне, а также значение того, как простое смиренное подношение Богу от Его преданного имеет гораздо бо́льшую ценность, чем все материальные богатства.

Отрывок, характеризующий Сатьябхама

– L'amour platonique, les nuages… [Платоническая любовь, облака…] – пробормотал он. Выпитое ли вино, или потребность откровенности, или мысль, что этот человек не знает и не узнает никого из действующих лиц его истории, или все вместе развязало язык Пьеру. И он шамкающим ртом и маслеными глазами, глядя куда то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней. Вызываемый вопросами Рамбаля, он рассказал и то, что скрывал сначала, – свое положение в свете и даже открыл ему свое имя.
Более всего из рассказа Пьера поразило капитана то, что Пьер был очень богат, что он имел два дворца в Москве и что он бросил все и не уехал из Москвы, а остался в городе, скрывая свое имя и звание.
Уже поздно ночью они вместе вышли на улицу. Ночь была теплая и светлая. Налево от дома светлело зарево первого начавшегося в Москве, на Петровке, пожара. Направо стоял высоко молодой серп месяца, и в противоположной от месяца стороне висела та светлая комета, которая связывалась в душе Пьера с его любовью. У ворот стояли Герасим, кухарка и два француза. Слышны были их смех и разговор на непонятном друг для друга языке. Они смотрели на зарево, видневшееся в городе.
Ничего страшного не было в небольшом отдаленном пожаре в огромном городе.
Глядя на высокое звездное небо, на месяц, на комету и на зарево, Пьер испытывал радостное умиление. «Ну, вот как хорошо. Ну, чего еще надо?!» – подумал он. И вдруг, когда он вспомнил свое намерение, голова его закружилась, с ним сделалось дурно, так что он прислонился к забору, чтобы не упасть.
Не простившись с своим новым другом, Пьер нетвердыми шагами отошел от ворот и, вернувшись в свою комнату, лег на диван и тотчас же заснул.


На зарево первого занявшегося 2 го сентября пожара с разных дорог с разными чувствами смотрели убегавшие и уезжавшие жители и отступавшие войска.
Поезд Ростовых в эту ночь стоял в Мытищах, в двадцати верстах от Москвы. 1 го сентября они выехали так поздно, дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою. На другое утро тронулись поздно, и опять было столько остановок, что доехали только до Больших Мытищ. В десять часов господа Ростовы и раненые, ехавшие с ними, все разместились по дворам и избам большого села. Люди, кучера Ростовых и денщики раненых, убрав господ, поужинали, задали корму лошадям и вышли на крыльцо.
В соседней избе лежал раненый адъютант Раевского, с разбитой кистью руки, и страшная боль, которую он чувствовал, заставляла его жалобно, не переставая, стонать, и стоны эти страшно звучали в осенней темноте ночи. В первую ночь адъютант этот ночевал на том же дворе, на котором стояли Ростовы. Графиня говорила, что она не могла сомкнуть глаз от этого стона, и в Мытищах перешла в худшую избу только для того, чтобы быть подальше от этого раненого.
Один из людей в темноте ночи, из за высокого кузова стоявшей у подъезда кареты, заметил другое небольшое зарево пожара. Одно зарево давно уже видно было, и все знали, что это горели Малые Мытищи, зажженные мамоновскими казаками.