Теве, Андре

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андре Теве
фр. André Thevet
Дата рождения:

1516(1516)

Место рождения:

Ангулем

Подданство:

Франция

Дата смерти:

23 ноября 1590(1590-11-23)

Место смерти:

Париж

Андре Теве (фр. André Thevet; 1516[1], Ангулем23 ноября 1590, Париж) — французский путешественник и просветитель, монах-францисканец. Первый французский исследователь, составивший описание Нового Света.





Биография

Андре Теве родился в Ангулеме (Пуату) в семье лекаря-цирюльника. В возрасте десяти лет его отдали в местный монастырь францисканцев, хотя сам мальчик и не хотел этого. Андре не имел склонности к монашескому служению и проводил всё свободное время за книгами монастырской библиотеки.

В конце 1540-х годов Теве совершил поездку в Италию. В Пьяченце он познакомился с кардиналом Жаном Лотарингским, известным дружбой со знаменитыми гуманистами той эпохи (Эразм Роттердамский, Рабле, Маро)[2]. Благодаря финансовой поддержке кардинала Теве отправился в путешествие по странам восточного Средиземноморья, которое заняло три года (1549—1552).

Путешествие на Восток

Теве отплыл из Венеции 23 июня 1549 года и, после остановки на Хиосе, 30 ноября прибыл в Константинополь[3]. В течение следующего года Теве вместе с Пьером Жилем занимался изучением древностей османской столицы, а летом 1551-го с той же целью посетил Афины. Оттуда Теве направился в Египет, где провёл зиму 1551/1552. Побывав на горе Синай и в Иерусалиме, Андре Теве вернулся во Францию.

Описание путешествия Теве увидело свет в 1554 году под названием «Cosmographie de Levant». Этот труд был посвящён Франсуа де Ларошфуко — богатому сеньору из Пуату, чья семья оказывала покровительство Теве в юности[4]. Правда, настоящим автором «Космографии...» мог быть «литературный негр» Франсуа де Бельфор.

Путешествие в Америку

В 1555 году Теве, как походный капеллан, принял участие в экспедиции адмирала Николя де Виллеганьона в Южную Америку. Целью экспедиции являлось основание французской колонии на побережье; это могло значительно упростить торговлю деревом для купцов из Франции.

Корабли Виллеганьона вышли из Гавра 14 августа, а 10 ноября они пристали к берегу в заливе Гуанабара (юго-восток совеременной Бразилии)[5]. На месте высадки французы основали форт Колиньи, а окружавшая его местность была названа Антарктической Францией (считается, что автором этого топонима был Теве[6]). Однако долгим пребывание капеллана в Новом Свете не получилось: 31 января 1556 года из-за болезни он покинул колонию. Судьба Антарктической Франции сложилась столь же неудачно — лишившись поддержки из метрополии (там вовсю шли религиозные войны), она была завоёвана португальцами. Впоследствии на развалинах форта Колиньи возник город Рио-де-Жанейро.

Возвратившись в Европу, Теве систематизировал собственные наблюдения и рассказы очевидцев — своих спутников, в книге «Les Singularitez de la France antarctique...» (1557). Иллюстрированная книга содержала этнографический материал, описания флоры, фауны, климата. Наряду с достоверными сведениями (описания тапира, тукана или каннибализма индейцев тупинамба) там встречались и мифологические вставки (например, об амазонках). Сочинение Теве имело большой успех: его перевели на английский и итальянский языки, Монтень ссылался на «Les Singularitez...» в одной из глав «Опытов», а поэты «Плеяды» прозвали Теве «новым Одиссем»[5].

Жизнь при дворе

После выхода «Les Singularitez...» Андре Теве привлёк к себе внимание королевы Франции Екатерины Медичи. В 1558 году он вышел из ордена и был назначен духовником Екатерины, а вскоре Генрих II сделал Теве королевским космографом. Эту должность Теве сохранил до конца правления Генриха III, кроме того, он стал ещё и придворным историографом. Теве поселился в Латинском квартале Парижа[5], где и прожил остаток дней.

С 1566 по 1575 годы Теве работал над монументальным трудом «La cosmographie universelle...» — всесторонним географическим описанием известных тогда континентов: Европы, Азии, Африки и Америки. При написании «La cosmographie universelle...» Теве использовал разнообразные источники: свои документы, труды европейских путешественников, побывавших в других странах света (в том числе неопубликованные), свидетельства жителей дальних стран, например ценнейший кодекс Мендоса, который передала королевскому космографу Екатерина Медичи. Объёмная работа по систематизации множества материалов задерживалась размолвкой Теве со своими сотрудникими (среди них был всё тот же де Бельфор)[3]. Однако результат оправдал ожидания: изданная в 1575 году «Всеобщая космография...» была восторженно принята публикой и способствовала дальнейшей популяризации географических открытий.

Но самым успешным изданием Теве стали «Les vrais pourtraits et vies des hommes illustres...» (1584), опубликованные им уже в качестве историографа. Вдохновившись «Сравнительными жизнеописаниями» Плутарха, перевод которых на французский язык выполнил Жак Амио, Теве создал свод биографий знаменитых людей от античности до середины XVI века. Начиная с Пифагора, Сократа, Платона и Аристотеля, хронология «Иллюстрированных портретов...» простирается вплоть до современников автора — гуманистов эпохи Возрождения (Пико делла Мирандола, Томас Мор, Гийом Бюде, Филипп Меланхтон, канцлер де л’Опиталь) и капитанов Итальянских войн (Баярд, Тривульцио, Альфонсо д’Авалос, Андреа Дориа, Анн де Монморанси). В книге присутствуют биографии нескольких «нецивилизованных» государей (Атауальпа, Монтесума) и трёх женщин (Сапфо, Артемисия III и Жанна д’Арк).

Теве и табак

Среди прочего, в «Les Singularitez...» Теве подробно описывает процесс сбора и курения индейцами табака. Монах привёз семена табака во Францию, вырастил его и назвал «ангумуазской травой» (фр. herbe angoumoisine)[3]. Теве был первым французом, занявшимся разведением табака, однако популярным он стал благодаря его соотечественнику — Жану Нико, который, будучи послом в Португалии, прислал это растение ко двору как средство от головной боли. Вскоре употребление табака разошлось по всей Европе, а по-латыни он был назван Nicotiana — в честь Нико.

Интересные факты

  • По имени Теве Карл Линней назвал род Thevetia из семейства кутровых, распространённого в Центральной и Южной Америке.
  • До начала открытого противостояния французских гугенотов и католиков Теве, оставаясь представителем католического духовенства, не участвовал в спорах между конфессиями. Однако с началом религиозных войн и поступлением на королевскую службу его позиция изменилась. Так, в «La cosmographie universelle...» Теве обвиняет кальвинистов в провале попытки колонизации Бразилии, в то время как гугенотский пастор Жан де Лери (тоже побывавший в Антарктической Франции) называет главным виновником адмирала Виллеганьона[6].
  • В 1586 году Андре Теве опубликовал так называемый Парижский словарь московитов, который был составлен капитаном Жаном Соважем в Холмогорах. Словарь содержал более 600 французско-русских словарных строк, или «статей», рубрикованных по тематическим разделам: география, названия профессий, товаров, инструментов, обиходные фразы. Пример словарной строки (по изданию Поля Буайе 1905 года): Voyla un bon patissierThuost garas peroguy dyolletТы есть гораздъ пироги дѣлать.

Сочинения Теве

  • [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k545339 Cosmographie de Levant] (1554)
  • [archive.org/stream/lessingularitezd00th#page/n7/mode/2up Les Singularitez de la France antarctique, autrement nommee Amerique, et de plusieurs terres et isles decouvertes de nostre tems] (1557)
  • La cosmographie universelle d'Andre Thevet, illustree de diverses figures des choses plus remarquables veues par l'auteur ([archive.org/stream/cihm_40484#page/n5/mode/2up том 1], [archive.org/stream/cihm_40485#page/n5/mode/2up том 2]; 1575)
  • Les vrais pourtraits et vies des hommes illustres grecz, latins et payens, recueilliz de leurs tableaux, livres, medalles antiques et modernes ([archive.org/stream/lesvraispourtrai01thev#page/n7/mode/2up том 1], [archive.org/stream/lesvraispourtrai02thev#page/n7/mode/2up том 2], [archive.org/stream/lesvraispourtrai03thev#page/n7/mode/2up том 3]; 1584)

Напишите отзыв о статье "Теве, Андре"

Примечания

  1. Также в качестве даты рождения Теве называется 1502 год, однако, по мнению современных французских историков, это ошибка.
  2. [www2.fiu.edu/~mirandas/bios1518-ii.htm LORRAINE, Jean de (1498-1550)]  (англ.)
  3. 1 2 3 [www.bcu-iasi.ro/biblos/biblos15/9_Miscellanea_1.pdf Jean Michel Cantacuzene. «Frere Andre Thevet (1516-1590)»]  (фр.)
  4. [books.google.ru/books?id=hSYaGu7X67cC&printsec=frontcover#v=onepage&q&f=false R. Schlesinger, A. Stabler. «Andre Thevet's North America: A Sixteenth-Century View»]  (англ.)
  5. 1 2 3 [editions-villegagnons.com/THEVET_Lestringant.pdf Frank Lestringant. «L’Histoire d’Andre Thevet, de deux voyages par luy faits dans les Indes Australes et Occidentales (circa 1588)»]  (фр.)
  6. 1 2 [latinoamericano.ucoz.ru/_ld/0/14_uTV.pdf А.А. Полянский. «Жан де Лери и его описание Антарктической Франции»]

Ссылки

  • [www.e-reading.mobi/chapter.php/1009750/10/100_velikih_zagadok_istorii_Francii.html Этот неугомонный Андре Теве] (глава из книги «100 великих загадок истории Франции»)
  • [www.biologyexperts.ru/biols-715-1.html Диковинный су отца Андре Теве]
  • [objdigital.bn.br/acervo_digital/div_obrasraras/or815980/or815980_item1/P1.html Оригинальное издание] «La cosmographie universelle...» на сайте objdigital.bn.br
  • [archive.org/details/VocabulaireFranaisRusse Un vocabulaire français-russe de la fin du XVIe siècle]  (фр.)

Отрывок, характеризующий Теве, Андре

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.