Торговый дом Ханжонкова
Поделись знанием:
– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.
– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
Эта статья — о компании по производству и прокату кинофильмов. О кинотеатре см. Дом Ханжонкова.
Торговый дом «А. Ханжонков и К°» (иначе называется также ателье Ханжонкова) — российская компания по производству и прокату кинофильмов, образованная в 1906 году Александром Ханжонковым.
Содержание
История компании
Весной 1906 года создаётся на паях Торговый дом «Э. Ош и А. Ханжонков», целью которого был прокат в России зарубежных кинофильмов и создание российских кинолент, однако Эмиль Ош очень скоро покинул предприятие из-за неудачно проведённой им сделки.
9 (22) декабря 1906 годаК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2818 дней] Александр Ханжонков обращается в Московскую купеческую управу с заявлением «об учреждении им совместно с тремя вкладчиками Торгового дома в образе товарищества на веру под фирмою „А. Ханжонков и Ко“ с целью производства торговли кинематографическими лентами, волшебными фонарями, туманными картинами, различными машинами и приборами и другими товарами для фабрикации всех этих предметов». Одним из поручителей компании был известный банкир Иван Озеров, член Государственного Совета.
На счету киноателье Ханжонкова значительное число крупных достижений российской кинематографии. В 1911 году на экраны выходит первый в России полнометражный фильм «Оборона Севастополя», совместно поставленный Ханжонковым и Василием Гончаровым. В 1912 году компания выпускает в прокат первый в мире сюжетный мультфильм, снятый в технике объёмной анимации — «Прекрасная Люканида, или Война усачей с рогачами» в постановке Владислава Старевича, который также развивает искусство использования спецэффектов в игровом кино и добивается в этом значительных успехов. С начала 1910-х годов компания Ханжонкова становится бесспорным лидером российского кинопроизводства, у него начинают кинокарьеру первые звёзды русского кино Александра Гончарова, Андрей Громов, Иван Мозжухин, режиссёры Василий Гончаров, Пётр Чардынин и Владислав Старевич.
Помимо множества художественных фильмов компания Ханжонкова занималась также созданием и распространением просветительского кино. В 1911 году при торговом доме был открыт «Научный отдел», который занимался производством научных, видовых и этнографических картин на темы географии России, сельского хозяйства, фабрично-заводской промышленности, зоологии и ботаники, физики и химии, медицины и так далее[1]
В 1912 году торговый дом преобразован в Акционерное общество «А. Ханжонков и К°». В том же году компанией была построена кинофабрика в Замоскворечье на Житной улице. (После революции фабрика была национализирована и стала 1-й фабрикой Госкино). В 1915 году Ханжонков начал на той же площадке строительство фабрики по производству киноаппаратуры, однако завершить его не успел из-за революции.
С весны 1917 года и до ноября 1920 года компания Ханжонкова снимала фильмы в Ялте на специально для этого построенной съёмочной базе, задуманной Ханжонковым с прицелом на создание «русского Голливуда» (в советское время преобразована в Ялтинскую киностудию).
Художественные фильмы, выпущенные ателье Ханжонкова
(Список открыт)
- 1907 — «Палочкин и Галочкин» (фильм не закончен)
- 1908 — «Выбор царской невесты»
- 1908 — «Драма в таборе подмосковных цыган»
- 1908 — «Русская свадьба XVI столетия»
- 1909 — «Lucanus Cervus»
- 1909 — «Боярин Орша»
- 1909 — «В полночь на кладбище»
- 1909 — «Ванька-ключник»
- 1909 — «Власть тьмы»
- 1909 — «Ермак Тимофеевич - покоритель Сибири»
- 1909 — «Женитьба»
- 1909 — «Жизнь стрекоз»
- 1909 — «Жуки-скарабеи»
- 1909 — «Записки сумасшедшего»
- 1909 — «Мазепа»
- 1909 — «Мёртвые души»
- 1909 — «Песнь про купца Калашникова»
- 1909 — «Хирургия»
- 1909 — «Хирургия»
- 1909 — «Чародейка»
- 1910 — «В студенческие годы»
- 1910 — «Вадим»
- 1910 — «Воевода»
- 1910 — «Вторая молодость»
- 1910 — «Заживо погребённый»
- 1910 — «Идиот»
- 1910 — «Коробейники»
- 1910 — «Курьер Её Величества»
- 1910 — «Любовь за гробом, или жизнь за жизнь»
- 1910 — «Мания величия или записки сумасшедшего»
- 1910 — «Маскарад»
- 1910 — «Мёртвые души»
- 1910 — «Накануне»
- 1910 — «Не в духе»
- 1910 — «Пиковая дама»
- 1910 — «Предложение»
- 1910 — «Развитие головастика»
- 1910 — «Русалка»
- 1910 — «Скупой рыцарь»
- 1911 — «Боярская дочь»
- 1911 — «Василиса Мелентьевна и царь Иван Васильевич Грозный»
- 1911 — «Евгений Онегин»
- 1911 — «Жизнь за царя»
- 1911 — «Каприз женщины»
- 1911 — «Клятва в любви повара»
- 1911 — «Князь Серебряный»
- 1911 — «Крейцерова соната»
- 1911 — «Крик жизни»
- 1911 — «Лунная ночь»
- 1911 — «Мёртвые души»
- 1911 — «На бойком месте»
- 1911 — «Накануне манифеста 19 февраля»
- 1911 — «Оборона Севастополя»
- 1911 — «Последние минуты Дмитрия Самозванца»
- 1911 — «Последний нынешний денёчек»
- 1911 — «Рассказ Мармеладова»
- 1911 — «Русское почтенье»
- 1911 — «Светит, да не греет»
- 1911 — «Сумасшедший философ»
- 1911 — «Унтер Пришибеев»
- 1912 — «1812 год»
- 1912 — «Авиационная неделя насекомых»
- 1912 — «Борис Годунов»
- 1912 — «Братья-разбойники»
- 1912 — «Весенний поток»
- 1912 — «Весёлые сценки из жизни животных»
- 1912 — «Ерёма под башмаком»
- 1912 — «Камаринский мужик, или Касьян-именинник»
- 1912 — «Крестьянская доля»
- 1912 — «Месть кинематографического оператора»
- 1912 — «Пересмешник»
- 1912 — «Прекрасная Люканида, или Война усачей с рогачами»
- 1912 — «Путешествие на Луну» (не закончен)
- 1912 — «Рабочая слободка»
- 1912 — «Рождество у обитателей леса»
- 1912 — «Снохач»
- 1912 — «Трагедия перепроизводства»
- 1912 — «Хирургия»
- 1912 — «Человек»
- 1913 — «Братья»
- 1913 — «Бэла»
- 1913 — «В здешнем городе жить я поселюся»
- 1913 — «Вам такие сцены не знакомы»
- 1912 — «Волк на псарне»
- 1913 — «Воцарение дома Романовых»
- 1913 — «Горе Сарры»
- 1913 — «Домик в Коломне»
- 1913 — «Дядюшкина квартира»
- 1913 — «Жизнь, как она есть»
- 1913 — «За дверями гостиной»
- 1913 — «Записки сумасшедшего»
- 1913 — «Злоумышленник»
- 1913 — «Как Айдаров спешил на бенефис»
- 1913 — «Княгиня Бутырская»
- 1913 — «Красивая женщина»
- 1913 — «Музыкально-вокальная картинка»
- 1913 — «На кавказском курорте»
- 1913 — «Ночь перед Рождеством»
- 1913 — «Обрыв»
- 1913 — «Покорение Кавказа»
- 1913 — «Сказка о рыбаке и рыбке»
- 1913 — «Скупой рыцарь»
- 1913 — «Страшная месть»
- 1913 — «Стрекоза и муравей»
- 1913 — «Сумерки женской души»
- 1913 — «Трагик поневоле»
- 1913 — «Унтер Пришибеев»
- 1913 — «Фальшивый купон»
- 1913 — «Хаз-Булат»
- 1913 — «Четыре чёрта»
- 1914 — «Аскольдова могила», фильм не завершён
- 1914 — «Бамбуковое положение»
- 1914 — «Брак по публикации»
- 1914 — «В руках беспощадного рока»
- 1914 — «Вицмундир»
- 1914 — «Волга и Сибирь»
- 1914 — «Всяк на Руси танго танцует»
- 1914 — «Господин директор флиртует»
- 1914 — «Дитя большого города»
- 1914 — «Дитя науки»
- 1914 — «Её геройский подвиг»
- 1914 — «Женщина завтрашнего дня»
- 1914 — «Живой покойник»
- 1914 — «Жизнь в смерти»
- 1914 — «Злая ночь»
- 1914 — «Идеалы современной молодёжи»
- 1914 — «Из-за пары чулок»
- 1914 — «Когда вернётся папа»
- 1914 — «Кормилица»
- 1914 — «Король, закон и свобода»
- 1914 — «Люля Бек»
- 1914 — «Мазепа»
- 1914 — «Мания войны»
- 1914 — «Немецкое засилье»
- 1914 — «Немые свидетели»
- 1914 — «Пасынок Марса»
- 1914 — «Под гром орудий»
- 1914 — «Похоронный марш Шопена»
- 1914 — «Предатель»
- 1914 — «Ревность»
- 1914 — «Ровно в полночь под Новый год»
- 1914 — «Рождественский сон Аннушки»
- 1914 — «Руслан и Людмила»
- 1914 — «Сестра милосердия»
- 1914 — «Сила сопротивления»
- 1914 — «Сказка о спящей царевне и семи богатырях»
- 1914 — «Сказка про немецкого грозного вояку Гогель-Могеля и про чёрта Балбеску»
- 1914 — «Слава — нам, смерть — врагам»
- 1914 — «Слёзы»
- 1914 — «Снегурочка»
- 1914 — «Сорванец»
- 1914 — «Страничка жизни»
- 1914 — «Сын своего народа»
- 1914 — «Таинственный некто»
- 1914 — «Тайна германского посольства»
- 1914 — «Тётушка огерманилась»
- 1914 — «Тёща в плену у германцев»
- 1914 — «Тоже война»
- 1914 — «Только раз в году»
- 1914 — «Трансформатор»
- 1914 — «Ты помнишь ли?..»
- 1914 — «Холодные души»
- 1914 — «Хризантемы»
- 1914 — «Цыганские романсы»
- 1915 — «Аггея»
- 1915 — «Акулькина карьера»
- 1915 — «Барышня в беленькой шапочке»
- 1915 — «Бешеная собака»
- 1915 — «Братья Борис и Глеб»
- 1915 — «Венецианский чулок»
- 1915 — «Власть сердца»
- 1915 — «Власть тьмы» (?)
- 1915 — «Возрождение»
- 1915 — «Грёзы»
- 1915 — «Дамочки подшутили»
- 1915 — «День трёх королей»
- 1915 — «Дети века»
- 1915 — «Доктор с собачьей площадки»
- 1915 — «Достойный нации»
- 1915 — «Драконовский контракт»
- 1915 — «Дурман»
- 1915 — «Жемчужное ожерелье»
- 1915 — «Женская логика»
- 1915 — «Женщина завтрашнего дня» (2-я серия)
- 1915 — «Женщины, будьте изящны»
- 1915 — «Затравленная»
- 1915 — «Злой мальчик»
- 1915 — «Игра судьбы»
- 1915 — «Из мира таинственного»
- 1915 — «Инвалиды духа»
- 1915 — «Ирина Кирсанова»
- 1915 — «Испанское недоразумение»
- 1915 — «История одного лета»
- 1915 — «Как я осаждал крепость»
- 1915 — «Катюша Маслова»
- 1915 — «Клуб нравственности»
- 1915 — «Комедия о боярыне Сапун-Тюфякиной»
- 1915 — «Кошмар холостяка»
- 1915 — «Краденое счастье»
- 1915 — «Кумиры»
- 1915 — «Леон Дрей»
- 1915 — «Ловелас»
- 1915 — «Любовь на выдумки хитра»
- 1915 — «Любовь статского советника»
- 1915 — «Маленький ресторанчик»
- 1915 — «Махмудкины дети»
- 1915 — «Медовый месяц»
- 1915 — «Миражи»
- 1915 — «Наказанный Антоша»
- 1915 — «Наташа Ростова»
- 1915 — «Неврастеники»
- 1915 — «Ну и положеньице!»
- 1915 — «Обожжённые крылья»
- 1915 — «Остался с носом, но без зуба»
- 1915 — «От преступления к преступлению»
- 1915 — «Охота за любовью»
- 1915 — «Ошибка сердца»
- 1915 — «Первая любовь»
- 1915 — «Первенец»
- 1915 — «Песнь торжествующей любви»
- 1915 — «Пламя неба»
- 1915 — «Поборницы равноправия»
- 1915 — «Поединок роковой»
- 1915 — «Попалась»
- 1915 — «После смерти»
- 1915 — «Потоп»
- 1915 — «Похождения борца Козюпкина»
- 1915 — «Похождения Шпеера и его шайки «Червонных валетов»»
- 1915 — «Право любить»
- 1915 — «Пробуждение»
- 1915 — «Родные души»
- 1915 — «Сила внутри нас»
- 1915 — «Сто тысяч»
- 1915 — «Студент и незнакомка»
- 1915 — «Судьба не прощает удачи»
- 1915 — «Суфражистки»
- 1915 — «Счастье вечной ночи»
- 1915 — «Татьяна Репина»
- 1915 — «Тени греха»
- 1915 — «Тысяча вторая хитрость»
- 1915 — «Убийство балерины Пламеневой»
- 1915 — «Фертнер и психопатка»
- 1915 — «Хаим-кинематографщик»
- 1915 — «Хромоножка»
- 1915 — «Юность прекрасная, светлая, чистая»
- 1915 — «Юрий Нагорный»
- 1915 — «Я - царь, я - раб, я - червь, я - бог»
- 1916 — «Амур сосватал»
- 1916 — «Английский замок»
- 1916 — «Бескровная дуэль»
- 1916 — «Бухгалтер Торбин»
- 1916 — «В мире должна царить красота»
- 1916 — «В огнях шантана»
- 1916 — «В хороводе жизни»
- 1916 — «Великая страсть»
- 1916 — «Верх рассеянности»
- 1916 — «Весёлая кадриль»
- 1916 — «Вечно лишь то, что утрачено»
- 1916 — «Возмездие»
- 1916 — «Гриф старого борца»
- 1916 — «Да здравствуют… мыши»
- 1916 — «Дачная аптека»
- 1916 — «Дикая сила»
- 1916 — «Дочь человека»
- 1916 — «Жена банкира»
- 1916 — «Женская психология»
- 1916 — «Жизнь за жизнь»
- 1916 — «Жизнь, побеждённая смертью»
- 1916 — «Жизнью смятые души»
- 1916 — «Загадочный мир»
- 1916 — «Золотая туфелька»
- 1916 — «Игра в любовь»
- 1916 — «Из-за корсета»
- 1916 — «Колдунья»
- 1916 — «Королева экрана»
- 1916 — «Красивые ножки»
- 1916 — «Красная девица»
- 1916 — «Кровь неотмщённая»
- 1916 — «Крылья ночи»
- 1916 — «Крымский флирт»
- 1916 — «Кто загубил?»
- 1916 — «Курсистка Таня Скворцова»
- 1916 — «Легенда Чёрных скал»
- 1916 — «Лунная красавица»
- 1916 — «Люди и страсти»
- 1916 — «Марионетки рока»
- 1916 — «Месть женщины»
- 1916 — «Месть убитого»
- 1916 — «Метресса Его Превосходительства»
- 1916 — «Мечта кузины»
- 1916 — «Муж, шансонетка, жена и банкир»
- 1916 — «Мужественная девушка, женственный юноша»
- 1916 — «Наказанная»
- 1916 — «Невеста студента Певцова»
- 1916 — «Недоразумение»
- 1916 — «Нелли Раинцева»
- 1916 — «Неожиданный результат»
- 1916 — «Несчастный друг»
- 1916 — «Нина»
- 1916 — «О, если б мог выразить в звуках...»
- 1916 — «О, женщины…»
- 1916 — «О ночь волшебная, полная неги…»
- 1916 — «Огненный дьявол»
- 1916 — «Одна из многих»
- 1916 — «Он и она»
- 1916 — «Под молотом судьбы»
- 1916 — «Под покровом ночи»
- 1916 — «Пора любви»
- 1916 — «Приключение Лины в Сочи»
- 1916 — «Путались, перепутались и распутались»
- 1916 — «Путаница»
- 1916 — «Пьер и Жан»
- 1916 — «Разорванные цепи»
- 1916 — «Рино в России»
- 1916 — «Рино-парикмахерша»
- 1916 — «Рино хочет закурить»
- 1916 — «Роман балерины»
- 1916 — «Семейный треугольник»
- 1916 — «Сёстры Бронские»
- 1916 — «Сказка синего моря»
- 1916 — «Смертью раскрытая тайна»
- 1916 — «Смерч любовный»
- 1916 — «Спасение ближнего»
- 1916 — «Спиритический сеанс»
- 1916 — «Среди дельцов»
- 1916 — «Судьба горничной»
- 1916 — «Такова жизнь»
- 1916 — «Театрал»
- 1916 — «Тени ушедшего, листья опавшие...»
- 1916 — «Тик»
- 1916 — «Трижды муж»
- 1916 — «У голубого озера»
- 1916 — «Ужасное испытание»
- 1916 — «Умирающий лебедь»
- 1916 — «Хочу жениться»
- 1916 — «Человеческие бездны»
- 1916 — «Чёртово колесо»
- 1916 — «Чужая душа»
- 1916 — «Шахматы жизни»
- 1916 — «Шутка»
- 1916 — «Щекотливое положение»
- 1916 — «Это было весной»
- 1916 — «Ямщик, не гони лошадей»
- 1917 — «Аннушкино дело»
- 1917 — «Аркадий — контролёр спальных вагонов»
- 1917 — «Аркаша женится»
- 1917 — «Аркаша — спортсмен, или для любви преграды нет»
- 1917 — «Беда от сердца и ногтей»
- 1917 — «В стране любви»
- 1917 — «Душа клоуна»
- 1917 — «Жизнь трёх дней»
- 1917 — «Жулик-дурак»
- 1917 — «За счастьем»
- 1917 — «Из мрака царизма к сиянию свободы»
- 1917 — «Искушение»
- 1917 — «Карьера ротмистра Поземкова»
- 1917 — «Княжна Лариса»
- 1917 — «Комната № 13, или Аркашке не везёт»
- 1917 — «Конкурс красоты»
- 1917 — «Король Парижа»
- 1917 — «Лина под экспертизой, или Буйный покойник»
- 1917 — «Ложь»
- 1917 — «Набат»
- 1917 — «Негодяй»
- 1917 — «Осень женщины»
- 1917 — «Отравленная новость»
- 1917 — «Первого чувства раба»
- 1917 — «Побеждённая»
- 1917 — «Покушение на губернатора»
- 1917 — «Правда женщины»
- 1917 — «Призыв смерти»
- 1917 — «Провокатор»
- 1917 — «Проклятие любви»
- 1917 — «Пути измены»
- 1917 — «Разбитая скрипка»
- 1917 — «Революционер»
- 1917 — «Роковое наследство»
- 1917 — «Саидэ»
- 1917 — «Сердце ищет его в одинокой тоске»
- 1917 — «Сон»
- 1917 — «Ступени жизни»
- 1917 — «Сумерки»
- 1917 — «Счастливый ребёнок»
- 1917 — «Тайна исповеди»
- 1917 — «Тайга южной ночи»
- 1917 — «Тени любви»
- 1917 — «Туман жизни»
- 1917 — «У врат славы»
- 1917 — «Усни, беспокойное сердце»
- 1917 — «Чёрная любовь»
- 1918 — «Вдова»
- 1918 — «Декорация счастья»
- 1918 — «Заёмная жена»
- 1918 — «Звезда моря»
- 1918 — «Идиот», фильм не закончен
- 1918 — «Клятвой спаянные»
- 1918 — «Кроткая»
- 1918 — «Мечта и жизнь»
- 1918 — «Мимо счастья»
- 1918 — «Мисс Мэри»
- 1918 — «Поэт и павшая душа»
- 1918 — «Проект инженера Прайта»
- 1918 — «Симфония Стивенса»
- 1918 — «Сказка весеннего ветра»
- 1918 — «Слякоть бульварная»
- 1918 — «Честное слово»
- 1918 — «Эпизод любви»
- 1919 — «37-й номер каторжной тюрьмы»
- 1919 — «Бог»
- 1919 — «Великий аспид»
- 1919 — «Вий»
- 1919 — «Два гусара»
- 1919 — «Две матери»
- 1919 — «Доктор Катцель»
- 1919 — «За что?»
- 1919 — «Лорд Дернлей»
- 1919 — «Любовь всегда побеждает»
- 1919 — «Море»
- 1919 — «Настоящая женщина»
- 1919 — «Плакучие ивы»
- 1919 — «Сестра декабриста»
- 1919 — «Тереза Ракэн»
- 1919 — «Тим Бутс - гроза Парижа»
- 1919 — «Фауст»
- 1920 — «Жизнь не простила»
- 1920 — «Кобыла лорда Мортона»
- 1920 — «Любовь, одна любовь»
- 1920 — «Майская ночь»
- 1920 — «Праздник солнца»
Документальные фильмы, выпущенные ателье Ханжонкова
- 1908 — «Большие манёвры в Красном селе в присутствии государя императора»
- 1908 — «В горах Кавказа»
- 1908 — «Виды города Ярославля»
- 1908 — «Московская окружная железная дорога»
- 1908 — «Московские бега»
- 1908 — «Московский Кремль»
- 1908 — «Наводнение в Москве»
- 1908 — «Обозрение Москвы»
- 1908 — «Открытие памятника на месте кончины великого князя Сергея Александровича 2 апреля 1908 г.»
- 1908 — «По реке Зеленчук»
- 1908 — «Пребывание Их Величеств в Швеции»
- 1908 — «Производство гильз на фабрике А. Катыка»
- 1908 — «Рыбный промысел»
- 1908 — «Сбор пихтовых семян на Кавказе»
- 1908 — «Тифлис»
- 1908 — «Экспедиция к старому жилищу»
- 1909 — «Автомобильные гонки в Москве 17 мая 1909 г.»
- 1909 — «Встреча католикоса всех армян Матеоса II Измирльяна в Нахичевани-на-Дону»
- 1909 — «Операция костной опухоли»
- 1909 — «Открытие памятника императору Александру III в С.-Петербурге»
- 1909 — «Пожар на товарной станции Московско-Казанской железной дороги»
- 1909 — «Полтавские торжества»
- 1909 — «Пребывание государя императора в Киеве»
- 1909 — «Пребывание датской королевской четы в Царском»
- 1909 — «Пребывание Их Величеств в Швеции»
- 1909 — «Пребывание католикоса в Нахичевани»
- 1909 — «Пребывание русской царской четы во Фридберге»
- 1909 — «Путешествие в Лапландию»
- 1909 — «Свидание монархов в финляндских шхерах 4-5 июня»
- 1909 — «Состязание скандинавских спортсменов»
- 1910 — «Базар в Измаиле»
- 1910 — «Буря в новороссийском порту»
- 1910 — «В Крыму»
- 1910 — «Восхождение на гору Эльбрус»
- 1910 — «Город Тифлис»
- 1910 — «Дальний Восток»
- 1910 — «Деятельность иеромонаха Илиодора в г. Царицыне»
- 1910 — «Донские казаки»
- 1910 — «Один день в Московском художественном театре»
- 1910 — «Оренбург»
- 1910 — «По Днепру»
- 1910 — «По Неману»
- 1910 — «Полёт авиатора С. И. Уточкина на аэроплане 2 мая с. г. в Москве»
- 1910 — «Последние дни графа Л. Н. Толстого»
- 1910 — «Похороны Л. Н. Толстого»
- 1910 — «Провал земли с постройкой 6 сентября 1910 г. в селе Крылатском Московской губернии»
- 1910 — «Сербский король в Москве»
- 1910 — «Сормовские заводы»
- 1910 — «Стрельба из пулемётов 9-го пехотного ингермлянского полка»
- 1910 — «Французские гости в Москве»
- 1910 — «Экскурсия в Белое море»
- 1910 — «Ялта в бурю»
- 1910 — «Ясная Поляна»
- 1911 — «Бастионный парк в Риге»
- 1911 — «Бахчисарай»
- 1911 — «Главные Сечи Запорожья»
- 1911 — «Грандиозные днепровские пороги»
- 1911 — «Достопримечательности города Екатеринослава»
- 1911 — «Живописная река Самара»
- 1911 — «Живописные берега Днепра»
- 1911 — «Классические танцы в исполнении знаменитой босоножки Франчески Беаты»
- 1911 — «Крымский конный полк Её Величества государыни императрицы в Симферополе»
- 1911 — «Малороссийская свадьба»
- 1911 — «Общежитие крестьян в малороссийской деревне»
- 1911 — «Остров Хортица»
- 1911 — «Охота на медведей»
- 1911 — «Петербург»
- 1911 — «Празднование 50-летия освобождения крестьян в деревне»
- 1911 — «Приют-корабль имени наследника цесаревича Алексея Николаевича в Севастополе»
- 1911 — «Прохоровская мануфактура»
- 1911 — «Успенский монастырь в Крыму»
- 1911 — «Южный город Екатеринослав»
- 1912 — «Бега в Москве 12 февраля с. г.»
- 1912 — «Буря в Керчи»
- 1912 — «Верховье реки Малки»
- 1912 — «Военно-осетинская дорога»
- 1912 — «Горная река Чороха»
- 1912 — «Долина нарзанов»
- 1912 — «Закладка и освящение кинофабрики А. Ханжонкова»
- 1912 — «Знаменитая босоножка графиня Свирская»
- 1912 — «Кисловодск»
- 1912 — «Конкурс лыжников»
- 1912 — «Ловля форелей в окрестностях нового баязета»
- 1912 — «Мёртвый город Чуфут-Кале»
- 1912 — «На русском броненосце»
- 1912 — «Неустанный работник нашего тела»
- 1912 — «Охота на лосей и диких коз в окрестностях Петербурга»
- 1912 — «Розыгрыш интернационального приза на московском беговом ипподроме 12 февраля 1912 г.»
- 1912 — «Французские гости в Москве»
- 1913 — «Балтийская эскадра»
- 1913 — «Богоугодные учреждения ведомства великой княгини Елизаветы Фёдоровны»
- 1913 — «Дело Прасолова»
- 1913 — «Древонасаждение»
- 1913 — «Закладка кинотеатра А. Ханжонкова»
- 1913 — «К процессу Бейлиса»
- 1913 — «Кронштадт»
- 1913 — «Наше кабаре»
- 1913 — «От Батума до Поти»
- 1913 — «Открытие памятника адмиралу Макарову в Кронштадте в высочайшем присутствии»
- 1913 — «Посещение членами Государственной Думы линейного корабля „император Павел I“»
- 1913 — «Похороны Антонины Дмитриевны Вяльцевой»
- 1913 — «Прогулка по нижегородским озёрам»
- 1913 — «Пьянство и его последствия»
- 1913 — «Розыгрыш всероссийскогос какового дерби 30 июня в Москве»
- 1913 — «Съезд гостей к открытию электротеатра А. Ханжонкова»
- 1913 — «Юбилейные торжества в Москве и С.-Петербурге»
- 1914 — «Автомобильная рота перед отправкой на театр военных действий»
- 1914 — «Балтийский флот»
- 1914 — «Балтийский судостроительный завод»
- 1914 — «Берега Мраморного моря»
- 1914 — «Бомбардировка Либавы»
- 1914 — «В городе Саратове»
- 1914 — «Виды Волги»
- 1914 — «Виды Либавы»
- 1914 — «Виды Приамурского края»
- 1914 — «Виды Саратова»
- 1914 — «Виды и типы Средней Азии»
- 1914 — «Военнопленные»
- 1914 — «Высочайший выход в Кремле»
- 1914 — «Грандиозный пожар пристаней на Волге в Саратове»
- 1914 — «Действие русских пулемётов»
- 1914 — «Деятельность сборного пункта красного креста в Москве»
- 1914 — «Добывание золота»
- 1914 — «Жизнь в русских тундрах и быт самоедов»
- 1914 — «Жизнь Севера»
- 1914 — «Как учиться боксу»
- 1914 — «Каменец-Подольск, подвергшийся набегу австрийцев 4 августа 1914 г.»
- 1914 — «Колпино-Ижорский завод»
- 1914 — «Красное море»
- 1914 — «Красноярск»
- 1914 — «Красоты Боржома»
- 1914 — «Лазурное небо»
- 1914 — «Летний сад в Петрограде»
- 1914 — «Мальта и Гибралтар»
- 1914 — «Медвежья охота»
- 1914 — «Мобилизация лошадей в Москве»
- 1914 — «Молебствие на Красной площади по случаю дарования новой победы»
- 1914 — «На местах недавних боёв»
- 1914 — «Наглядное обучение»
- 1914 — «Наши трофеи, взятые у австрийцев»
- 1914 — «Норд-Ост»
- 1914 — «Обуховский пушечный завод»
- 1914 — «Обучение молодых солдат»
- 1914 — «Озеро на Урале»
- 1914 — «Озеро Турговяк»
- 1914 — «Освящение военно-санитарного поезда № 89 на станции Ростов, сооружённого на средства всероссийского пожарного общества имени великого князя Бориса Владимировича»
- 1914 — «Открытие скачек 14 мая»
- 1914 — «Охота на медведя»
- 1914 — «Памяти М. Ю. Лермонтова»
- 1914 — «Парад георгиевских кавалеров на соборной площади в Ростове»
- 1914 — «Первая партия военнопленных в Красноярске»
- 1914 — «Первые автомобильные, мотоциклетные и велосипедные гонки в Саратове 1 июня с. г.»
- 1914 — «Пленные в Москве»
- 1914 — «По Волге к Саратову»
- 1914 — «По тундре полуострова Канина»
- 1914 — «По ущельям Кавказа»
- 1914 — «Порт-Саид»
- 1914 — «Постройка порта в Туапсе»
- 1914 — «Похороны военного лётчика штабс-капитана П. Н. Нестерова в Киеве»
- 1914 — «Праздник I-го лейб-гренадёрского Екатерининского полка»
- 1914 — «Пребывание государя императора в Вильно»
- 1914 — «Пребывание Их Величеств в Москве»
- 1914 — «Предательское нападение турецкого флота на Черноморское побережье 16 октября 1914 г.»
- 1914 — «Прибытие знамён, пожалованных государем императором лейб-гренадёрскому Екатеринославскому полку»
- 1914 — «Прибытие раненых в Москву и их лечение»
- 1914 — «Путешествие по Белому морю»
- 1914 — «Пушкинский уголок»
- 1914 — «Река Псекупс»
- 1914 — «Русские беглецы в Стокгольме»
- 1914 — «Русские курорты»
- 1914 — «С южного фронта войны»
- 1914 — «Сбор в Москве вещей в пользу раненых»
- 1914 — «Сербская армия»
- 1914 — «Сербский театр военных действий»
- 1914 — «Скачки 14 мая в Москве. Победа Брев-Бой»
- 1914 — «Солнечное затмение»
- 1914 — «Сочи»
- 1914 — «Сочи-Адлер»
- 1914 — «Станция Паньковская Кубанской области»
- 1914 — «Суэцкий канал»
- 1914 — «Телефонная рота»
- 1914 — «Трофеи наших побед, взятые у австрийцев под Львовом»
- 1914 — «Туркестанский край»
- 1914 — «Хроника войны»
- 1914 — «Целебные источники»
- 1914 — «Ченстохов»
- 1914 — «Черноморское побережье»
- 1914 — «Экскурсия на Ай-Петри»
- 1914 — «Экспедиция в верховье реки Зен и районе озера Шано»
- 1914 — «Южный берег Крыма»
- 1915 — «Астрахань»
- 1915 — «Бастионный парк в Риге»
- 1915 — «Берега Ледовитого океана»
- 1915 — «Веселящий газ»
- 1915 — «Виды Вильно»
- 1915 — «Воздушная разведка»
- 1915 — «День Сербии и Черногории в Москве 11 января 1915 года»
- 1915 — «Деятельность военно-санитарного поезда имени наследника цесаревича Алексея Николаевича»
- 1915 — «Живописные берега Крыма»
- 1915 — «Жизнь цапли»
- 1915 — «Зима чародейка»
- 1915 — «Зоологический сад среди степей»
- 1915 — «Известный прыгун — комик Лазаренко»
- 1915 — «Изготовление пушек и снарядов»
- 1915 — «Институт для слепых»
- 1915 — «Как ухаживать за нашими ранеными»
- 1915 — «Крымские южно-бережные курорты»
- 1915 — «Крымский конный Её Величества полк, снятый в Симферополе»
- 1915 — «Люди Севера»
- 1915 — «Манифестация 9 марта в Москве по случаю взятия Перемышля»
- 1915 — «Молебствие о даровании победы и грандиозная манифестация на Красной площади»
- 1915 — «Народный дом в Петрограде»
- 1915 — «Ночь у Апшеронского полуострова»
- 1915 — «Озеро Байкал»
- 1915 — «Окрестности Сингапура»
- 1915 — «Освящение братского кладбища 15 февраля с. г. в Москве»
- 1915 — «Остров Нарген»
- 1915 — «Открытие новой железной дороги от Симферополя до Евпатории»
- 1915 — «Охота на белого медведя»
- 1915 — «По бурным потокам Алтая»
- 1915 — «По военно-сухумской дороге»
- 1915 — «По рекам Сибири»
- 1915 — «По Японии»
- 1915 — «Поездка в Монголию»
- 1915 — «Посещение Е. И. В. государем императором брянских заводов»
- 1915 — «Постройка Киево-Воронежского вокзала в Москве»
- 1915 — «Похороны В. М. Гончарова в Москве»
- 1915 — «Похороны графа С. Ю. Витте»
- 1915 — «Похороны за Полярным кругом»
- 1915 — «Похороны композитора А. Н. Скрябина»
- 1915 — «Похороны сестры милосердия Шишмарёвой»
- 1915 — «Прибытие в Москву эшелона пленных австрийцев из Перемышля»
- 1915 — «Россия — разорённым окраинам»
- 1915 — «Рыболовство»
- 1915 — «Рыболовство на Камчатке»
- 1915 — «С театра военных действий»
- 1915 — «Сады Сухума»
- 1915 — «Симеиз»
- 1915 — «Склад Е. И. В. государыни Александры Фёдоровны в Зимнем дворце»
- 1915 — «Снимки из жизни самоедов»
- 1915 — «Солдату в окопы»
- 1915 — «Сухум и его окрестности»
- 1915 — «У мыса Дежнёва»
- 1915 — «Царское багрение на реке Урале»
- 1915 — «Этюды природы»
- 1916 — «Борго»
- 1916 — «В стране чукчей»
- 1916 — «Великая русская река Волга»
- 1916 — «Взятие и падение Трапезунда»
- 1916 — «Виды Карелии»
- 1916 — «Виноделие на Кавказе»
- 1916 — «Дети солнца и степей»
- 1916 — «Добывание железа»
- 1916 — «Добывание золота»
- 1916 — «Древняя столица Армении»
- 1916 — «Жизнь в Малороссии»
- 1916 — «За Полярным кругом»
- 1916 — «Кавказ»
- 1916 — «Косьба и уборка сена»
- 1916 — «Кумыс»
- 1916 — «Мининские юбилейные торжества в Н.-Новгороде 8 мая с. г.»
- 1916 — «Охота на Севере»
- 1916 — «По устьям Волги»
- 1916 — «Приготовление чёрной икры»
- 1916 — «Путешествие по Берингову проливу»
- 1916 — «Пчеловодство под Москвой»
- 1916 — «Русская ривьера. Красоты Крыма»
- 1916 — «Рыболовство в России»
- 1916 — «Самоеды и их жизнь»
- 1916 — «Софийский парк»
- 1916 — «У калмыков»
- 1916 — «У Петропавловска»
См. также
Источники
- ↑ [www.kinozapiski.ru/article/131/ Светлана Сковородникова. Научный отдел Акционерного общества «А. Ханжонков и Ко» («Киноведческие записки», 2003, № 64)]
Напишите отзыв о статье "Торговый дом Ханжонкова"
Литература
- Вишневский В., Михайлов П. и др. Летопись российского кино: 1863-1929. — М.: Материк, 2004. — ISBN 5-85646-086-3.
- Гинзбург Семён. Кинематография дореволюционной России. — (Второе издание). — М.: Аграф, 2007. — ISBN 978-5-7784-0247-8.
- Иванова В., Мыльникова В. и др. Великий Кинемо: Каталог сохранившихся игровых фильмов России (1908-1919). — М.: Новое литературное обозрение, 2002. — ISBN 5-86793-155-2.
- Ханжонков А. А. Первые годы русской кинематографии. — М., 1937.
- Вишневский В. Документальные фильмы дореволюционной России. — М.: Музей кино, 1996. — С. 285.
Ссылки
- Торговый дом Ханжонкова (англ.) на сайте Internet Movie Database
| ||||||
Отрывок, характеризующий Торговый дом Ханжонкова
– Vous savez, que je ne suis pas bonapartiste, mon prince. [Вы знаете, князь, что я не бонапартистка.]– «Dieu sait quand reviendra»… [Бог знает, вернется когда!] – пропел князь фальшиво, еще фальшивее засмеялся и вышел из за стола.
Маленькая княгиня во всё время спора и остального обеда молчала и испуганно поглядывала то на княжну Марью, то на свекра. Когда они вышли из за стола, она взяла за руку золовку и отозвала ее в другую комнату.
– Сomme c'est un homme d'esprit votre pere, – сказала она, – c'est a cause de cela peut etre qu'il me fait peur. [Какой умный человек ваш батюшка. Может быть, от этого то я и боюсь его.]
– Ax, он так добр! – сказала княжна.
Князь Андрей уезжал на другой день вечером. Старый князь, не отступая от своего порядка, после обеда ушел к себе. Маленькая княгиня была у золовки. Князь Андрей, одевшись в дорожный сюртук без эполет, в отведенных ему покоях укладывался с своим камердинером. Сам осмотрев коляску и укладку чемоданов, он велел закладывать. В комнате оставались только те вещи, которые князь Андрей всегда брал с собой: шкатулка, большой серебряный погребец, два турецких пистолета и шашка, подарок отца, привезенный из под Очакова. Все эти дорожные принадлежности были в большом порядке у князя Андрея: всё было ново, чисто, в суконных чехлах, старательно завязано тесемочками.
В минуты отъезда и перемены жизни на людей, способных обдумывать свои поступки, обыкновенно находит серьезное настроение мыслей. В эти минуты обыкновенно поверяется прошедшее и делаются планы будущего. Лицо князя Андрея было очень задумчиво и нежно. Он, заложив руки назад, быстро ходил по комнате из угла в угол, глядя вперед себя, и задумчиво покачивал головой. Страшно ли ему было итти на войну, грустно ли бросить жену, – может быть, и то и другое, только, видимо, не желая, чтоб его видели в таком положении, услыхав шаги в сенях, он торопливо высвободил руки, остановился у стола, как будто увязывал чехол шкатулки, и принял свое всегдашнее, спокойное и непроницаемое выражение. Это были тяжелые шаги княжны Марьи.
– Мне сказали, что ты велел закладывать, – сказала она, запыхавшись (она, видно, бежала), – а мне так хотелось еще поговорить с тобой наедине. Бог знает, на сколько времени опять расстаемся. Ты не сердишься, что я пришла? Ты очень переменился, Андрюша, – прибавила она как бы в объяснение такого вопроса.
Она улыбнулась, произнося слово «Андрюша». Видно, ей самой было странно подумать, что этот строгий, красивый мужчина был тот самый Андрюша, худой, шаловливый мальчик, товарищ детства.
– А где Lise? – спросил он, только улыбкой отвечая на ее вопрос.
– Она так устала, что заснула у меня в комнате на диване. Ax, Andre! Que! tresor de femme vous avez, [Ax, Андрей! Какое сокровище твоя жена,] – сказала она, усаживаясь на диван против брата. – Она совершенный ребенок, такой милый, веселый ребенок. Я так ее полюбила.
Князь Андрей молчал, но княжна заметила ироническое и презрительное выражение, появившееся на его лице.
– Но надо быть снисходительным к маленьким слабостям; у кого их нет, Аndre! Ты не забудь, что она воспитана и выросла в свете. И потом ее положение теперь не розовое. Надобно входить в положение каждого. Tout comprendre, c'est tout pardonner. [Кто всё поймет, тот всё и простит.] Ты подумай, каково ей, бедняжке, после жизни, к которой она привыкла, расстаться с мужем и остаться одной в деревне и в ее положении? Это очень тяжело.
Князь Андрей улыбался, глядя на сестру, как мы улыбаемся, слушая людей, которых, нам кажется, что мы насквозь видим.
– Ты живешь в деревне и не находишь эту жизнь ужасною, – сказал он.
– Я другое дело. Что обо мне говорить! Я не желаю другой жизни, да и не могу желать, потому что не знаю никакой другой жизни. А ты подумай, Andre, для молодой и светской женщины похорониться в лучшие годы жизни в деревне, одной, потому что папенька всегда занят, а я… ты меня знаешь… как я бедна en ressources, [интересами.] для женщины, привыкшей к лучшему обществу. M lle Bourienne одна…
– Она мне очень не нравится, ваша Bourienne, – сказал князь Андрей.
– О, нет! Она очень милая и добрая,а главное – жалкая девушка.У нее никого,никого нет. По правде сказать, мне она не только не нужна, но стеснительна. Я,ты знаешь,и всегда была дикарка, а теперь еще больше. Я люблю быть одна… Mon pere [Отец] ее очень любит. Она и Михаил Иваныч – два лица, к которым он всегда ласков и добр, потому что они оба облагодетельствованы им; как говорит Стерн: «мы не столько любим людей за то добро, которое они нам сделали, сколько за то добро, которое мы им сделали». Mon pеre взял ее сиротой sur le pavе, [на мостовой,] и она очень добрая. И mon pere любит ее манеру чтения. Она по вечерам читает ему вслух. Она прекрасно читает.
– Ну, а по правде, Marie, тебе, я думаю, тяжело иногда бывает от характера отца? – вдруг спросил князь Андрей.
Княжна Марья сначала удивилась, потом испугалась этого вопроса.
– МНЕ?… Мне?!… Мне тяжело?! – сказала она.
– Он и всегда был крут; а теперь тяжел становится, я думаю, – сказал князь Андрей, видимо, нарочно, чтоб озадачить или испытать сестру, так легко отзываясь об отце.
– Ты всем хорош, Andre, но у тебя есть какая то гордость мысли, – сказала княжна, больше следуя за своим ходом мыслей, чем за ходом разговора, – и это большой грех. Разве возможно судить об отце? Да ежели бы и возможно было, какое другое чувство, кроме veneration, [глубокого уважения,] может возбудить такой человек, как mon pere? И я так довольна и счастлива с ним. Я только желала бы, чтобы вы все были счастливы, как я.
Брат недоверчиво покачал головой.
– Одно, что тяжело для меня, – я тебе по правде скажу, Andre, – это образ мыслей отца в религиозном отношении. Я не понимаю, как человек с таким огромным умом не может видеть того, что ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки не так язвительны, и есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
– Ну, мой друг, я боюсь, что вы с монахом даром растрачиваете свой порох, – насмешливо, но ласково сказал князь Андрей.
– Аh! mon ami. [А! Друг мой.] Я только молюсь Богу и надеюсь, что Он услышит меня. Andre, – сказала она робко после минуты молчания, – у меня к тебе есть большая просьба.
– Что, мой друг?
– Нет, обещай мне, что ты не откажешь. Это тебе не будет стоить никакого труда, и ничего недостойного тебя в этом не будет. Только ты меня утешишь. Обещай, Андрюша, – сказала она, сунув руку в ридикюль и в нем держа что то, но еще не показывая, как будто то, что она держала, и составляло предмет просьбы и будто прежде получения обещания в исполнении просьбы она не могла вынуть из ридикюля это что то.
Она робко, умоляющим взглядом смотрела на брата.
– Ежели бы это и стоило мне большого труда… – как будто догадываясь, в чем было дело, отвечал князь Андрей.
– Ты, что хочешь, думай! Я знаю, ты такой же, как и mon pere. Что хочешь думай, но для меня это сделай. Сделай, пожалуйста! Его еще отец моего отца, наш дедушка, носил во всех войнах… – Она всё еще не доставала того, что держала, из ридикюля. – Так ты обещаешь мне?
– Конечно, в чем дело?
– Andre, я тебя благословлю образом, и ты обещай мне, что никогда его не будешь снимать. Обещаешь?
– Ежели он не в два пуда и шеи не оттянет… Чтобы тебе сделать удовольствие… – сказал князь Андрей, но в ту же секунду, заметив огорченное выражение, которое приняло лицо сестры при этой шутке, он раскаялся. – Очень рад, право очень рад, мой друг, – прибавил он.
– Против твоей воли Он спасет и помилует тебя и обратит тебя к Себе, потому что в Нем одном и истина и успокоение, – сказала она дрожащим от волнения голосом, с торжественным жестом держа в обеих руках перед братом овальный старинный образок Спасителя с черным ликом в серебряной ризе на серебряной цепочке мелкой работы.
Она перекрестилась, поцеловала образок и подала его Андрею.
– Пожалуйста, Andre, для меня…
Из больших глаз ее светились лучи доброго и робкого света. Глаза эти освещали всё болезненное, худое лицо и делали его прекрасным. Брат хотел взять образок, но она остановила его. Андрей понял, перекрестился и поцеловал образок. Лицо его в одно и то же время было нежно (он был тронут) и насмешливо.
– Merci, mon ami. [Благодарю, мой друг.]
Она поцеловала его в лоб и опять села на диван. Они молчали.
– Так я тебе говорила, Andre, будь добр и великодушен, каким ты всегда был. Не суди строго Lise, – начала она. – Она так мила, так добра, и положение ее очень тяжело теперь.
– Кажется, я ничего не говорил тебе, Маша, чтоб я упрекал в чем нибудь свою жену или был недоволен ею. К чему ты всё это говоришь мне?
Княжна Марья покраснела пятнами и замолчала, как будто она чувствовала себя виноватою.
– Я ничего не говорил тебе, а тебе уж говорили . И мне это грустно.
Красные пятна еще сильнее выступили на лбу, шее и щеках княжны Марьи. Она хотела сказать что то и не могла выговорить. Брат угадал: маленькая княгиня после обеда плакала, говорила, что предчувствует несчастные роды, боится их, и жаловалась на свою судьбу, на свекра и на мужа. После слёз она заснула. Князю Андрею жалко стало сестру.
– Знай одно, Маша, я ни в чем не могу упрекнуть, не упрекал и никогда не упрекну мою жену , и сам ни в чем себя не могу упрекнуть в отношении к ней; и это всегда так будет, в каких бы я ни был обстоятельствах. Но ежели ты хочешь знать правду… хочешь знать, счастлив ли я? Нет. Счастлива ли она? Нет. Отчего это? Не знаю…
Говоря это, он встал, подошел к сестре и, нагнувшись, поцеловал ее в лоб. Прекрасные глаза его светились умным и добрым, непривычным блеском, но он смотрел не на сестру, а в темноту отворенной двери, через ее голову.
– Пойдем к ней, надо проститься. Или иди одна, разбуди ее, а я сейчас приду. Петрушка! – крикнул он камердинеру, – поди сюда, убирай. Это в сиденье, это на правую сторону.
Княжна Марья встала и направилась к двери. Она остановилась.
– Andre, si vous avez. la foi, vous vous seriez adresse a Dieu, pour qu'il vous donne l'amour, que vous ne sentez pas et votre priere aurait ete exaucee. [Если бы ты имел веру, то обратился бы к Богу с молитвою, чтоб Он даровал тебе любовь, которую ты не чувствуешь, и молитва твоя была бы услышана.]
– Да, разве это! – сказал князь Андрей. – Иди, Маша, я сейчас приду.
По дороге к комнате сестры, в галлерее, соединявшей один дом с другим, князь Андрей встретил мило улыбавшуюся m lle Bourienne, уже в третий раз в этот день с восторженною и наивною улыбкой попадавшуюся ему в уединенных переходах.
– Ah! je vous croyais chez vous, [Ах, я думала, вы у себя,] – сказала она, почему то краснея и опуская глаза.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав.
Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
– Non, mais figurez vous, la vieille comtesse Zouboff avec de fausses boucles et la bouche pleine de fausses dents, comme si elle voulait defier les annees… [Нет, представьте себе, старая графиня Зубова, с фальшивыми локонами, с фальшивыми зубами, как будто издеваясь над годами…] Xa, xa, xa, Marieie!
Точно ту же фразу о графине Зубовой и тот же смех уже раз пять слышал при посторонних князь Андрей от своей жены.
Он тихо вошел в комнату. Княгиня, толстенькая, румяная, с работой в руках, сидела на кресле и без умолку говорила, перебирая петербургские воспоминания и даже фразы. Князь Андрей подошел, погладил ее по голове и спросил, отдохнула ли она от дороги. Она ответила и продолжала тот же разговор.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе была темная осенняя ночь. Кучер не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m lle Bourienne, княжна Марья и княгиня.
Князь Андрей был позван в кабинет к отцу, который с глазу на глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
Когда князь Андрей вошел в кабинет, старый князь в стариковских очках и в своем белом халате, в котором он никого не принимал, кроме сына, сидел за столом и писал. Он оглянулся.
– Едешь? – И он опять стал писать.
– Пришел проститься.
– Целуй сюда, – он показал щеку, – спасибо, спасибо!
– За что вы меня благодарите?
– За то, что не просрочиваешь, за бабью юбку не держишься. Служба прежде всего. Спасибо, спасибо! – И он продолжал писать, так что брызги летели с трещавшего пера. – Ежели нужно сказать что, говори. Эти два дела могу делать вместе, – прибавил он.
– О жене… Мне и так совестно, что я вам ее на руки оставляю…
– Что врешь? Говори, что нужно.
– Когда жене будет время родить, пошлите в Москву за акушером… Чтоб он тут был.
Старый князь остановился и, как бы не понимая, уставился строгими глазами на сына.
– Я знаю, что никто помочь не может, коли натура не поможет, – говорил князь Андрей, видимо смущенный. – Я согласен, что и из миллиона случаев один бывает несчастный, но это ее и моя фантазия. Ей наговорили, она во сне видела, и она боится.
– Гм… гм… – проговорил про себя старый князь, продолжая дописывать. – Сделаю.
Он расчеркнул подпись, вдруг быстро повернулся к сыну и засмеялся.
– Плохо дело, а?
– Что плохо, батюшка?
– Жена! – коротко и значительно сказал старый князь.
– Я не понимаю, – сказал князь Андрей.
– Да нечего делать, дружок, – сказал князь, – они все такие, не разженишься. Ты не бойся; никому не скажу; а ты сам знаешь.
Он схватил его за руку своею костлявою маленькою кистью, потряс ее, взглянул прямо в лицо сына своими быстрыми глазами, которые, как казалось, насквозь видели человека, и опять засмеялся своим холодным смехом.
Сын вздохнул, признаваясь этим вздохом в том, что отец понял его. Старик, продолжая складывать и печатать письма, с своею привычною быстротой, схватывал и бросал сургуч, печать и бумагу.
– Что делать? Красива! Я всё сделаю. Ты будь покоен, – говорил он отрывисто во время печатания.
Андрей молчал: ему и приятно и неприятно было, что отец понял его. Старик встал и подал письмо сыну.
– Слушай, – сказал он, – о жене не заботься: что возможно сделать, то будет сделано. Теперь слушай: письмо Михайлу Иларионовичу отдай. Я пишу, чтоб он тебя в хорошие места употреблял и долго адъютантом не держал: скверная должность! Скажи ты ему, что я его помню и люблю. Да напиши, как он тебя примет. Коли хорош будет, служи. Николая Андреича Болконского сын из милости служить ни у кого не будет. Ну, теперь поди сюда.
Он говорил такою скороговоркой, что не доканчивал половины слов, но сын привык понимать его. Он подвел сына к бюро, откинул крышку, выдвинул ящик и вынул исписанную его крупным, длинным и сжатым почерком тетрадь.
– Должно быть, мне прежде тебя умереть. Знай, тут мои записки, их государю передать после моей смерти. Теперь здесь – вот ломбардный билет и письмо: это премия тому, кто напишет историю суворовских войн. Переслать в академию. Здесь мои ремарки, после меня читай для себя, найдешь пользу.
Андрей не сказал отцу, что, верно, он проживет еще долго. Он понимал, что этого говорить не нужно.
– Всё исполню, батюшка, – сказал он.
– Ну, теперь прощай! – Он дал поцеловать сыну свою руку и обнял его. – Помни одно, князь Андрей: коли тебя убьют, мне старику больно будет… – Он неожиданно замолчал и вдруг крикливым голосом продолжал: – а коли узнаю, что ты повел себя не как сын Николая Болконского, мне будет… стыдно! – взвизгнул он.
– Этого вы могли бы не говорить мне, батюшка, – улыбаясь, сказал сын.
Старик замолчал.
– Еще я хотел просить вас, – продолжал князь Андрей, – ежели меня убьют и ежели у меня будет сын, не отпускайте его от себя, как я вам вчера говорил, чтоб он вырос у вас… пожалуйста.
– Жене не отдавать? – сказал старик и засмеялся.
Они молча стояли друг против друга. Быстрые глаза старика прямо были устремлены в глаза сына. Что то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
– Простились… ступай! – вдруг сказал он. – Ступай! – закричал он сердитым и громким голосом, отворяя дверь кабинета.
– Что такое, что? – спрашивали княгиня и княжна, увидев князя Андрея и на минуту высунувшуюся фигуру кричавшего сердитым голосом старика в белом халате, без парика и в стариковских очках.
Князь Андрей вздохнул и ничего не ответил.
– Ну, – сказал он, обратившись к жене.
И это «ну» звучало холодною насмешкой, как будто он говорил: «теперь проделывайте вы ваши штуки».
– Andre, deja! [Андрей, уже!] – сказала маленькая княгиня, бледнея и со страхом глядя на мужа.
Он обнял ее. Она вскрикнула и без чувств упала на его плечо.
Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.
В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.
Полковой командир был пожилой, сангвинический, с седеющими бровями и бакенбардами генерал, плотный и широкий больше от груди к спине, чем от одного плеча к другому. На нем был новый, с иголочки, со слежавшимися складками мундир и густые золотые эполеты, которые как будто не книзу, а кверху поднимали его тучные плечи. Полковой командир имел вид человека, счастливо совершающего одно из самых торжественных дел жизни. Он похаживал перед фронтом и, похаживая, подрагивал на каждом шагу, слегка изгибаясь спиною. Видно, было, что полковой командир любуется своим полком, счастлив им, что все его силы душевные заняты только полком; но, несмотря на то, его подрагивающая походка как будто говорила, что, кроме военных интересов, в душе его немалое место занимают и интересы общественного быта и женский пол.
– Ну, батюшка Михайло Митрич, – обратился он к одному батальонному командиру (батальонный командир улыбаясь подался вперед; видно было, что они были счастливы), – досталось на орехи нынче ночью. Однако, кажется, ничего, полк не из дурных… А?
Батальонный командир понял веселую иронию и засмеялся.
– И на Царицыном лугу с поля бы не прогнали.
– Что? – сказал командир.
В это время по дороге из города, по которой расставлены были махальные, показались два верховые. Это были адъютант и казак, ехавший сзади.
Адъютант был прислан из главного штаба подтвердить полковому командиру то, что было сказано неясно во вчерашнем приказе, а именно то, что главнокомандующий желал видеть полк совершенно в том положении, в котором oн шел – в шинелях, в чехлах и без всяких приготовлений.
К Кутузову накануне прибыл член гофкригсрата из Вены, с предложениями и требованиями итти как можно скорее на соединение с армией эрцгерцога Фердинанда и Мака, и Кутузов, не считая выгодным это соединение, в числе прочих доказательств в пользу своего мнения намеревался показать австрийскому генералу то печальное положение, в котором приходили войска из России. С этою целью он и хотел выехать навстречу полку, так что, чем хуже было бы положение полка, тем приятнее было бы это главнокомандующему. Хотя адъютант и не знал этих подробностей, однако он передал полковому командиру непременное требование главнокомандующего, чтобы люди были в шинелях и чехлах, и что в противном случае главнокомандующий будет недоволен. Выслушав эти слова, полковой командир опустил голову, молча вздернул плечами и сангвиническим жестом развел руки.
– Наделали дела! – проговорил он. – Вот я вам говорил же, Михайло Митрич, что на походе, так в шинелях, – обратился он с упреком к батальонному командиру. – Ах, мой Бог! – прибавил он и решительно выступил вперед. – Господа ротные командиры! – крикнул он голосом, привычным к команде. – Фельдфебелей!… Скоро ли пожалуют? – обратился он к приехавшему адъютанту с выражением почтительной учтивости, видимо относившейся к лицу, про которое он говорил.
– Через час, я думаю.
– Успеем переодеть?
– Не знаю, генерал…
Полковой командир, сам подойдя к рядам, распорядился переодеванием опять в шинели. Ротные командиры разбежались по ротам, фельдфебели засуетились (шинели были не совсем исправны) и в то же мгновение заколыхались, растянулись и говором загудели прежде правильные, молчаливые четвероугольники. Со всех сторон отбегали и подбегали солдаты, подкидывали сзади плечом, через голову перетаскивали ранцы, снимали шинели и, высоко поднимая руки, натягивали их в рукава.
Через полчаса всё опять пришло в прежний порядок, только четвероугольники сделались серыми из черных. Полковой командир, опять подрагивающею походкой, вышел вперед полка и издалека оглядел его.
– Это что еще? Это что! – прокричал он, останавливаясь. – Командира 3 й роты!..
– Командир 3 й роты к генералу! командира к генералу, 3 й роты к командиру!… – послышались голоса по рядам, и адъютант побежал отыскивать замешкавшегося офицера.
Когда звуки усердных голосов, перевирая, крича уже «генерала в 3 ю роту», дошли по назначению, требуемый офицер показался из за роты и, хотя человек уже пожилой и не имевший привычки бегать, неловко цепляясь носками, рысью направился к генералу. Лицо капитана выражало беспокойство школьника, которому велят сказать невыученный им урок. На красном (очевидно от невоздержания) носу выступали пятна, и рот не находил положения. Полковой командир с ног до головы осматривал капитана, в то время как он запыхавшись подходил, по мере приближения сдерживая шаг.
– Вы скоро людей в сарафаны нарядите! Это что? – крикнул полковой командир, выдвигая нижнюю челюсть и указывая в рядах 3 й роты на солдата в шинели цвета фабричного сукна, отличавшегося от других шинелей. – Сами где находились? Ожидается главнокомандующий, а вы отходите от своего места? А?… Я вас научу, как на смотр людей в казакины одевать!… А?…
Ротный командир, не спуская глаз с начальника, всё больше и больше прижимал свои два пальца к козырьку, как будто в одном этом прижимании он видел теперь свое спасенье.
– Ну, что ж вы молчите? Кто у вас там в венгерца наряжен? – строго шутил полковой командир.
– Ваше превосходительство…
– Ну что «ваше превосходительство»? Ваше превосходительство! Ваше превосходительство! А что ваше превосходительство – никому неизвестно.
– Ваше превосходительство, это Долохов, разжалованный… – сказал тихо капитан.
– Что он в фельдмаршалы, что ли, разжалован или в солдаты? А солдат, так должен быть одет, как все, по форме.
– Ваше превосходительство, вы сами разрешили ему походом.
– Разрешил? Разрешил? Вот вы всегда так, молодые люди, – сказал полковой командир, остывая несколько. – Разрешил? Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Полковой командир помолчал. – Вам что нибудь скажешь, а вы и… – Что? – сказал он, снова раздражаясь. – Извольте одеть людей прилично…
И полковой командир, оглядываясь на адъютанта, своею вздрагивающею походкой направился к полку. Видно было, что его раздражение ему самому понравилось, и что он, пройдясь по полку, хотел найти еще предлог своему гневу. Оборвав одного офицера за невычищенный знак, другого за неправильность ряда, он подошел к 3 й роте.
– Кааак стоишь? Где нога? Нога где? – закричал полковой командир с выражением страдания в голосе, еще человек за пять не доходя до Долохова, одетого в синеватую шинель.
Долохов медленно выпрямил согнутую ногу и прямо, своим светлым и наглым взглядом, посмотрел в лицо генерала.
– Зачем синяя шинель? Долой… Фельдфебель! Переодеть его… дря… – Он не успел договорить.
– Генерал, я обязан исполнять приказания, но не обязан переносить… – поспешно сказал Долохов.
– Во фронте не разговаривать!… Не разговаривать, не разговаривать!…
– Не обязан переносить оскорбления, – громко, звучно договорил Долохов.
Глаза генерала и солдата встретились. Генерал замолчал, сердито оттягивая книзу тугой шарф.
– Извольте переодеться, прошу вас, – сказал он, отходя.
– Едет! – закричал в это время махальный.
Полковой командир, покраснел, подбежал к лошади, дрожащими руками взялся за стремя, перекинул тело, оправился, вынул шпагу и с счастливым, решительным лицом, набок раскрыв рот, приготовился крикнуть. Полк встрепенулся, как оправляющаяся птица, и замер.
– Смир р р р на! – закричал полковой командир потрясающим душу голосом, радостным для себя, строгим в отношении к полку и приветливым в отношении к подъезжающему начальнику.
По широкой, обсаженной деревьями, большой, бесшоссейной дороге, слегка погромыхивая рессорами, шибкою рысью ехала высокая голубая венская коляска цугом. За коляской скакали свита и конвой кроатов. Подле Кутузова сидел австрийский генерал в странном, среди черных русских, белом мундире. Коляска остановилась у полка. Кутузов и австрийский генерал о чем то тихо говорили, и Кутузов слегка улыбнулся, в то время как, тяжело ступая, он опускал ногу с подножки, точно как будто и не было этих 2 000 людей, которые не дыша смотрели на него и на полкового командира.
Раздался крик команды, опять полк звеня дрогнул, сделав на караул. В мертвой тишине послышался слабый голос главнокомандующего. Полк рявкнул: «Здравья желаем, ваше го го го го ство!» И опять всё замерло. Сначала Кутузов стоял на одном месте, пока полк двигался; потом Кутузов рядом с белым генералом, пешком, сопутствуемый свитою, стал ходить по рядам.
По тому, как полковой командир салютовал главнокомандующему, впиваясь в него глазами, вытягиваясь и подбираясь, как наклоненный вперед ходил за генералами по рядам, едва удерживая подрагивающее движение, как подскакивал при каждом слове и движении главнокомандующего, – видно было, что он исполнял свои обязанности подчиненного еще с большим наслаждением, чем обязанности начальника. Полк, благодаря строгости и старательности полкового командира, был в прекрасном состоянии сравнительно с другими, приходившими в то же время к Браунау. Отсталых и больных было только 217 человек. И всё было исправно, кроме обуви.
Кутузов прошел по рядам, изредка останавливаясь и говоря по нескольку ласковых слов офицерам, которых он знал по турецкой войне, а иногда и солдатам. Поглядывая на обувь, он несколько раз грустно покачивал головой и указывал на нее австрийскому генералу с таким выражением, что как бы не упрекал в этом никого, но не мог не видеть, как это плохо. Полковой командир каждый раз при этом забегал вперед, боясь упустить слово главнокомандующего касательно полка. Сзади Кутузова, в таком расстоянии, что всякое слабо произнесенное слово могло быть услышано, шло человек 20 свиты. Господа свиты разговаривали между собой и иногда смеялись. Ближе всех за главнокомандующим шел красивый адъютант. Это был князь Болконский. Рядом с ним шел его товарищ Несвицкий, высокий штаб офицер, чрезвычайно толстый, с добрым, и улыбающимся красивым лицом и влажными глазами; Несвицкий едва удерживался от смеха, возбуждаемого черноватым гусарским офицером, шедшим подле него. Гусарский офицер, не улыбаясь, не изменяя выражения остановившихся глаз, с серьезным лицом смотрел на спину полкового командира и передразнивал каждое его движение. Каждый раз, как полковой командир вздрагивал и нагибался вперед, точно так же, точь в точь так же, вздрагивал и нагибался вперед гусарский офицер. Несвицкий смеялся и толкал других, чтобы они смотрели на забавника.
Кутузов шел медленно и вяло мимо тысячей глаз, которые выкатывались из своих орбит, следя за начальником. Поровнявшись с 3 й ротой, он вдруг остановился. Свита, не предвидя этой остановки, невольно надвинулась на него.
– А, Тимохин! – сказал главнокомандующий, узнавая капитана с красным носом, пострадавшего за синюю шинель.
Казалось, нельзя было вытягиваться больше того, как вытягивался Тимохин, в то время как полковой командир делал ему замечание. Но в эту минуту обращения к нему главнокомандующего капитан вытянулся так, что, казалось, посмотри на него главнокомандующий еще несколько времени, капитан не выдержал бы; и потому Кутузов, видимо поняв его положение и желая, напротив, всякого добра капитану, поспешно отвернулся. По пухлому, изуродованному раной лицу Кутузова пробежала чуть заметная улыбка.
– Еще измайловский товарищ, – сказал он. – Храбрый офицер! Ты доволен им? – спросил Кутузов у полкового командира.
И полковой командир, отражаясь, как в зеркале, невидимо для себя, в гусарском офицере, вздрогнул, подошел вперед и отвечал:
– Очень доволен, ваше высокопревосходительство.
– Мы все не без слабостей, – сказал Кутузов, улыбаясь и отходя от него. – У него была приверженность к Бахусу.
Полковой командир испугался, не виноват ли он в этом, и ничего не ответил. Офицер в эту минуту заметил лицо капитана с красным носом и подтянутым животом и так похоже передразнил его лицо и позу, что Несвицкий не мог удержать смеха.
Кутузов обернулся. Видно было, что офицер мог управлять своим лицом, как хотел: в ту минуту, как Кутузов обернулся, офицер успел сделать гримасу, а вслед за тем принять самое серьезное, почтительное и невинное выражение.
Третья рота была последняя, и Кутузов задумался, видимо припоминая что то. Князь Андрей выступил из свиты и по французски тихо сказал:
– Вы приказали напомнить о разжалованном Долохове в этом полку.
– Где тут Долохов? – спросил Кутузов.
Долохов, уже переодетый в солдатскую серую шинель, не дожидался, чтоб его вызвали. Стройная фигура белокурого с ясными голубыми глазами солдата выступила из фронта. Он подошел к главнокомандующему и сделал на караул.
– Претензия? – нахмурившись слегка, спросил Кутузов.
– Это Долохов, – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Кутузов. – Надеюсь, что этот урок тебя исправит, служи хорошенько. Государь милостив. И я не забуду тебя, ежели ты заслужишь.
Голубые ясные глаза смотрели на главнокомандующего так же дерзко, как и на полкового командира, как будто своим выражением разрывая завесу условности, отделявшую так далеко главнокомандующего от солдата.
– Об одном прошу, ваше высокопревосходительство, – сказал он своим звучным, твердым, неспешащим голосом. – Прошу дать мне случай загладить мою вину и доказать мою преданность государю императору и России.
Кутузов отвернулся. На лице его промелькнула та же улыбка глаз, как и в то время, когда он отвернулся от капитана Тимохина. Он отвернулся и поморщился, как будто хотел выразить этим, что всё, что ему сказал Долохов, и всё, что он мог сказать ему, он давно, давно знает, что всё это уже прискучило ему и что всё это совсем не то, что нужно. Он отвернулся и направился к коляске.
Полк разобрался ротами и направился к назначенным квартирам невдалеке от Браунау, где надеялся обуться, одеться и отдохнуть после трудных переходов.
– Вы на меня не претендуете, Прохор Игнатьич? – сказал полковой командир, объезжая двигавшуюся к месту 3 ю роту и подъезжая к шедшему впереди ее капитану Тимохину. Лицо полкового командира выражало после счастливо отбытого смотра неудержимую радость. – Служба царская… нельзя… другой раз во фронте оборвешь… Сам извинюсь первый, вы меня знаете… Очень благодарил! – И он протянул руку ротному.
– Помилуйте, генерал, да смею ли я! – отвечал капитан, краснея носом, улыбаясь и раскрывая улыбкой недостаток двух передних зубов, выбитых прикладом под Измаилом.
– Да господину Долохову передайте, что я его не забуду, чтоб он был спокоен. Да скажите, пожалуйста, я всё хотел спросить, что он, как себя ведет? И всё…
