Хвостов, Владимир Михайлович

Владимир Михайлович Хвостов
Дата рождения:	11 (24) июня 1905(1905-06-24)
Место рождения:	Казань, Российская империя
Дата смерти:	9 марта 1972(1972-03-09) (66 лет)
Место смерти:	Москва, РСФСР
Страна:	Российская империя Российская империя→СССР СССР
Научная сфера:	история
Место работы:	МГУ им. М. В. Ломоносова, МИД СССР, АОН при ЦК КПСС, Институт истории АН СССР
Альма-матер:	Казанский педагогический институт (1926)
Научный руководитель:	Ф. А. Ротштейн
Известные ученики:	С. Л. Тихвинский, А. О. Чубарьян
Награды и премии:

Влади́мир Миха́йлович Хвосто́в (11 (24) июня 1905, Казань — 9 марта 1972, Москва) — советский историк, специалист по истории Нового времени и международных отношений. Член-корреспондент АН СССР c 23 октября 1953 года по Отделению исторических наук (всеобщая история), академик c 26 июня 1964 года. Действительный член (1967) и первый президент (1967—1971) АПН СССР.

Биография

Сын историка М. М. Хвостова. Окончил Казанский педагогический институт (1926) и аспирантуру Института истории РАНИОН. Научно-педагогическую деятельность начал в 1925 году. Преподаватель МИПИ им. К. Либкнехта (1927—1930), доцент Смоленского педагогического института (1930—1932) и МИФЛИ им. Н. Г. Чернышевского (1933—1935). В 1935—1939 годах — доцент, с 1939 года — профессор исторического факультета МГУ. Доктор исторических наук (1938, диссертация «Внешняя политика Германской империи в последние годы канцлерства Бисмарка»).

В 1941—1944 годах находился на политработе в РККА, участник Великой Отечественной войны. Был зачислен в штат Главного политического управления Народного комиссариата обороны СССР в звании подполковника и направлен в действующую армию. В годы войны опубликовал ряд широко распространявшихся в войсках статей и брошюр историко-патриотического характера. Член ВКП(б) с 1943 года. В 1944—1945 и 1957—1959 годах — сотрудник аппарата ЦК ВКП(б) (КПСС) — заведующий сектором, ответственный консультант отдела.

Директор Высшей дипломатической школы НКИД (МИД) СССР (1945—1946), начальник Архивного управления МИД СССР (1946—1957), член коллегии МИД (1948—1953), заместитель председателя Комиссии по изданию дипломатических документов. Заведующий кафедрой международных отношений АОН при ЦК ВКП(б) (КПСС) (1946—1954). Один из основателей и первый главный редактор журнала «Международная жизнь» (1954—1956).

Директор Института истории АН СССР (1959—1967). Заместитель академика-секретаря (1959—1967), академик-секретарь (1971—1972) Отделения истории АН СССР. Заместитель председателя Комиссии по проблемам разоружения при президенте АН СССР, член международного Пагуошского комитета и Советского комитета защиты мира (1960—1967). Председатель Национального комитета историков СССР (1971—1972). Член коллегии Министерства просвещения СССР (1972).

Дочь — историк-византинист К. В. Хвостова (род. 1934).

Дипломатическая деятельность

Неоднократно участвовал в качестве советника в составе делегаций СССР на сессиях Генеральной Ассамблеи ООН. Имел ранг Чрезвычайного и Полномочного Посланника 1-го класса. Осенью 1952 года по заданию министра иностранных дел А. Я. Вышинского работал над документальными материалами, подтверждавшими историческую принадлежность острова Тайвань (Формоза) КНР. Член советской делегации на Совещании министров иностранных дел в Женеве (1955), делегат советско-английской конференции в Лондоне (1958), участник Пагуошских конференций (1963—1969). В 1960-е годы выступил с серией статей, опровергавших территориальные претензии Китая к СССР.

Участие в международных конгрессах

Делегат X (Рим, 1955), XI (Стокгольм, 1960), XII (Вена, 1965) и XIII (Москва, 1970) конгрессов исторических наук, III конгресса архивистов (Флоренция, 1956), IV Международного конгресса педагогов (Варшава, 1969). Участник II конференции к 100-летию объединения Италии (Рим, 1960).

Основные работы

• «К вопросу об истории и современности в школьном курсе обществоведения» (1926)
• «История международных отношений и борьба за передел мира (1870—1900)» (1940)
• «Как германские империалисты однажды уже напобеждались до собственной гибели» (1942)
• «Как развивался германский империализм. Исторический очерк» (1943)
• «Разгром немцев под Ростовом в ноябре 1941 г. Краткий очерк» (1943)
• «История международных отношений. Курс лекций» (1946)
• «Россия и германская агрессия в дни европейского кризиса 1887 г.» // «Исторические записки», 1946, т. 18
• «Франко-русский союз и его историческое значение» (1955)
• «40 лет борьбы за мир: краткий очерк» (1958)
• «Внешняя политика Германии в 1880-х гг. в свете русских архивных источников» (1960)
• «Китайский счёт по реестру и правда истории» // «Международная жизнь», 1964, № 10
• «Мир между двумя мировыми войнами» (1970)
• «К истории формирования русско-китайской границы» // «Международная жизнь», 1972, № 6 (в соавт. с Л. Г. Бескровным и С. Л. Тихвинским)
• «Проблемы истории внешней политики СССР и международных отношений» (1976; посм.)
• «Проблемы истории внешней политики России и международных отношений в кон. XIX — нач. XX вв.» (1977; посм.)

Редакторская деятельность

Соавтор и редактор многих учебных пособий. Участвовал (совместно с Р. А. Авербух, А. В. Ефимовым, А. И. Молоком, Ф. И. Нотовичем, Е. В. Тарле, Ф. А. Хейфец) в подготовке учебника «Новая история» (тт. 1—2, 1939—1940), который использовался студентами почти 20 лет. Принимал участие в работе над «Историей дипломатии» (тт. 1—3, 1941—1945) и рядом документальных изданий: «Документы и материалы кануна Второй мировой войны» (тт. 1—2), «Переписка И. В. Сталина, Ф. Рузвельта, У. Черчилля в годы Второй мировой войны» и др. Член редколлегий журнала «Вопросы истории», «Сочинений» Е. В. Тарле (тт. 1—12, 1957—1962), «Дипломатического словаря», «Советской исторической энциклопедии», многотомных «Всемирной истории», «Истории СССР с древнейших времён до наших дней», «Истории гражданской войны в СССР», «Истории КПСС» и «Истории Великой Отечественной войны» и др.

Награды

Член Сербской Академии наук и искусств (1965) и АН ГДР (1967).

Был награждён двумя орденами Ленина (1954, 1971), орденом Красной Звезды (1943), орденом «Знак Почёта» (1944), орденом Трудового Красного Знамени (1965) и многими медалями, в частности медалью К. Д. Ушинского и медалью Я.-А. Коменского (ЧССР). Лауреат Государственных премий СССР (1942, 1946).

Отзывы современников

По свидетельству профессора Н. П. Полетики, В. М. Хвостов пользовался неоднозначной репутацией в научном сообществе:

Во время своих приездов в Ленинград Хвостов не раз приглашал меня, когда я буду в Москве, посетить его подмосковную дачу. Встреча на даче оказалась интересной тем, что Хвостов поразил меня таким откровением: «Самое важное для меня, — сказал он, — это получить важный административный пост в исторической науке. Тогда я подберу и посажу своих людей во всех университетах и институтах, в редакциях больших исторических журналов. Они станут моими агентами и будут информировать меня о всех событиях в исторической науке, будут парализовать все враждебные козни и критику против меня, так что я получу возможность контролировать весь ход исторической науки. Я подберу своих людей среди историков, как подобрал Сталин в начале 20-х годов своих людей и создал для себя большинство и в секретариате ЦК, и в Политбюро, и даже в самом ЦК, и в Совнаркоме».

Иное мнение принадлежит академику С. Л. Тихвинскому:

Все, кому доводилось общаться с Владимиром Михайловичем, единодушны в том, что это был выдающийся учёный, историк с мировым именем, талантливый дипломат, опытный педагог, блестящий лектор, организатор науки. Внешне строгий, подчас даже с суровым выражением лица, он отличался феноменальной работоспособностью и требовательностью к себе и к коллегам.

Ссылки

• Хвостов Владимир Михайлович — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.ras.ru/win/db/show_per.asp?P=.id-52605.ln-ru Профиль Владимира Михайловича Хвостова] на официальном сайте РАН
• [didacts.ru/dictionary/1041/word/hvostov-vladimir-mihailovich Статья] в «Российской педагогической энциклопедии»
• [about-msu.ru/next.asp?m1=person1&type=aka&fio=%D5%E2%EE%F1%F2%EE%E2%20%C2%EB%E0%E4%E8%EC%E8%F0%20%CC%E8%F5%E0%E9%EB%EE%E2%E8%F7 Статья] на сайте «Всё о Московском университете»
• [letopis.msu.ru/peoples/2896 Статья] на сайте «Летопись Московского университета»
• [isaran.ru/?q=ru/fund&guid=7FD94473-AA0B-F2A3-BE55-6E21FC6DD8E4&ida=1 Историческая справка] на сайте Архива РАН

Отрывок, характеризующий Хвостов, Владимир Михайлович

– Мне не хочется спать. Мари, посиди со мной.
– Ты устала – постарайся заснуть.
– Нет, нет. Зачем ты увела меня? Она спросит.
– Ей гораздо лучше. Она нынче так хорошо говорила, – сказала княжна Марья.
Наташа лежала в постели и в полутьме комнаты рассматривала лицо княжны Марьи.
«Похожа она на него? – думала Наташа. – Да, похожа и не похожа. Но она особенная, чужая, совсем новая, неизвестная. И она любит меня. Что у ней на душе? Все доброе. Но как? Как она думает? Как она на меня смотрит? Да, она прекрасная».
– Маша, – сказала она, робко притянув к себе ее руку. – Маша, ты не думай, что я дурная. Нет? Маша, голубушка. Как я тебя люблю. Будем совсем, совсем друзьями.
И Наташа, обнимая, стала целовать руки и лицо княжны Марьи. Княжна Марья стыдилась и радовалась этому выражению чувств Наташи.
С этого дня между княжной Марьей и Наташей установилась та страстная и нежная дружба, которая бывает только между женщинами. Они беспрестанно целовались, говорили друг другу нежные слова и большую часть времени проводили вместе. Если одна выходила, то другаябыла беспокойна и спешила присоединиться к ней. Они вдвоем чувствовали большее согласие между собой, чем порознь, каждая сама с собою. Между ними установилось чувство сильнейшее, чем дружба: это было исключительное чувство возможности жизни только в присутствии друг друга.
Иногда они молчали целые часы; иногда, уже лежа в постелях, они начинали говорить и говорили до утра. Они говорили большей частию о дальнем прошедшем. Княжна Марья рассказывала про свое детство, про свою мать, про своего отца, про свои мечтания; и Наташа, прежде с спокойным непониманием отворачивавшаяся от этой жизни, преданности, покорности, от поэзии христианского самоотвержения, теперь, чувствуя себя связанной любовью с княжной Марьей, полюбила и прошедшее княжны Марьи и поняла непонятную ей прежде сторону жизни. Она не думала прилагать к своей жизни покорность и самоотвержение, потому что она привыкла искать других радостей, но она поняла и полюбила в другой эту прежде непонятную ей добродетель. Для княжны Марьи, слушавшей рассказы о детстве и первой молодости Наташи, тоже открывалась прежде непонятная сторона жизни, вера в жизнь, в наслаждения жизни.
Они всё точно так же никогда не говорили про него с тем, чтобы не нарушать словами, как им казалось, той высоты чувства, которая была в них, а это умолчание о нем делало то, что понемногу, не веря этому, они забывали его.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно было. Но иногда на нее неожиданно находил не только страх смерти, но страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на ее худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно быть, и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Один раз она скоро взошла наверх и тяжело запыхалась. Тотчас же невольно она придумала себе дело внизу и оттуда вбежала опять наверх, пробуя силы и наблюдая за собой.
Другой раз она позвала Дуняшу, и голос ее задребезжал. Она еще раз кликнула ее, несмотря на то, что она слышала ее шаги, – кликнула тем грудным голосом, которым она певала, и прислушалась к нему.
Она не знала этого, не поверила бы, но под казавшимся ей непроницаемым слоем ила, застлавшим ее душу, уже пробивались тонкие, нежные молодые иглы травы, которые должны были укорениться и так застлать своими жизненными побегами задавившее ее горе, что его скоро будет не видно и не заметно. Рана заживала изнутри. В конце января княжна Марья уехала в Москву, и граф настоял на том, чтобы Наташа ехала с нею, с тем чтобы посоветоваться с докторами.


После столкновения при Вязьме, где Кутузов не мог удержать свои войска от желания опрокинуть, отрезать и т. д., дальнейшее движение бежавших французов и за ними бежавших русских, до Красного, происходило без сражений. Бегство было так быстро, что бежавшая за французами русская армия не могла поспевать за ними, что лошади в кавалерии и артиллерии становились и что сведения о движении французов были всегда неверны.
Люди русского войска были так измучены этим непрерывным движением по сорок верст в сутки, что не могли двигаться быстрее.
Чтобы понять степень истощения русской армии, надо только ясно понять значение того факта, что, потеряв ранеными и убитыми во все время движения от Тарутина не более пяти тысяч человек, не потеряв сотни людей пленными, армия русская, вышедшая из Тарутина в числе ста тысяч, пришла к Красному в числе пятидесяти тысяч.
Быстрое движение русских за французами действовало на русскую армию точно так же разрушительно, как и бегство французов. Разница была только в том, что русская армия двигалась произвольно, без угрозы погибели, которая висела над французской армией, и в том, что отсталые больные у французов оставались в руках врага, отсталые русские оставались у себя дома. Главная причина уменьшения армии Наполеона была быстрота движения, и несомненным доказательством тому служит соответственное уменьшение русских войск.
Вся деятельность Кутузова, как это было под Тарутиным и под Вязьмой, была направлена только к тому, чтобы, – насколько то было в его власти, – не останавливать этого гибельного для французов движения (как хотели в Петербурге и в армии русские генералы), а содействовать ему и облегчить движение своих войск.
Но, кроме того, со времени выказавшихся в войсках утомления и огромной убыли, происходивших от быстроты движения, еще другая причина представлялась Кутузову для замедления движения войск и для выжидания. Цель русских войск была – следование за французами. Путь французов был неизвестен, и потому, чем ближе следовали наши войска по пятам французов, тем больше они проходили расстояния. Только следуя в некотором расстоянии, можно было по кратчайшему пути перерезывать зигзаги, которые делали французы. Все искусные маневры, которые предлагали генералы, выражались в передвижениях войск, в увеличении переходов, а единственно разумная цель состояла в том, чтобы уменьшить эти переходы. И к этой цели во всю кампанию, от Москвы до Вильны, была направлена деятельность Кутузова – не случайно, не временно, но так последовательно, что он ни разу не изменил ей.
Кутузов знал не умом или наукой, а всем русским существом своим знал и чувствовал то, что чувствовал каждый русский солдат, что французы побеждены, что враги бегут и надо выпроводить их; но вместе с тем он чувствовал, заодно с солдатами, всю тяжесть этого, неслыханного по быстроте и времени года, похода.
Но генералам, в особенности не русским, желавшим отличиться, удивить кого то, забрать в плен для чего то какого нибудь герцога или короля, – генералам этим казалось теперь, когда всякое сражение было и гадко и бессмысленно, им казалось, что теперь то самое время давать сражения и побеждать кого то. Кутузов только пожимал плечами, когда ему один за другим представляли проекты маневров с теми дурно обутыми, без полушубков, полуголодными солдатами, которые в один месяц, без сражений, растаяли до половины и с которыми, при наилучших условиях продолжающегося бегства, надо было пройти до границы пространство больше того, которое было пройдено.
В особенности это стремление отличиться и маневрировать, опрокидывать и отрезывать проявлялось тогда, когда русские войска наталкивались на войска французов.
Так это случилось под Красным, где думали найти одну из трех колонн французов и наткнулись на самого Наполеона с шестнадцатью тысячами. Несмотря на все средства, употребленные Кутузовым, для того чтобы избавиться от этого пагубного столкновения и чтобы сберечь свои войска, три дня у Красного продолжалось добивание разбитых сборищ французов измученными людьми русской армии.
Толь написал диспозицию: die erste Colonne marschiert [первая колонна направится туда то] и т. д. И, как всегда, сделалось все не по диспозиции. Принц Евгений Виртембергский расстреливал с горы мимо бегущие толпы французов и требовал подкрепления, которое не приходило. Французы, по ночам обегая русских, рассыпались, прятались в леса и пробирались, кто как мог, дальше.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя было найти, когда его было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche» [«рыцарь без страха и упрека»], как он сам называл себя, и охотник до разговоров с французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, и терял время и делал не то, что ему приказывали.
– Дарю вам, ребята, эту колонну, – говорил он, подъезжая к войскам и указывая кавалеристам на французов. И кавалеристы на худых, ободранных, еле двигающихся лошадях, подгоняя их шпорами и саблями, рысцой, после сильных напряжений, подъезжали к подаренной колонне, то есть к толпе обмороженных, закоченевших и голодных французов; и подаренная колонна кидала оружие и сдавалась, чего ей уже давно хотелось.
Под Красным взяли двадцать шесть тысяч пленных, сотни пушек, какую то палку, которую называли маршальским жезлом, и спорили о том, кто там отличился, и были этим довольны, но очень сожалели о том, что не взяли Наполеона или хоть какого нибудь героя, маршала, и упрекали в этом друг друга и в особенности Кутузова.
Люди эти, увлекаемые своими страстями, были слепыми исполнителями только самого печального закона необходимости; но они считали себя героями и воображали, что то, что они делали, было самое достойное и благородное дело. Они обвиняли Кутузова и говорили, что он с самого начала кампании мешал им победить Наполеона, что он думает только об удовлетворении своих страстей и не хотел выходить из Полотняных Заводов, потому что ему там было покойно; что он под Красным остановил движенье только потому, что, узнав о присутствии Наполеона, он совершенно потерялся; что можно предполагать, что он находится в заговоре с Наполеоном, что он подкуплен им, [Записки Вильсона. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ] и т. д., и т. д.
Мало того, что современники, увлекаемые страстями, говорили так, – потомство и история признали Наполеона grand, a Кутузова: иностранцы – хитрым, развратным, слабым придворным стариком; русские – чем то неопределенным – какой то куклой, полезной только по своему русскому имени…


В 12 м и 13 м годах Кутузова прямо обвиняли за ошибки. Государь был недоволен им. И в истории, написанной недавно по высочайшему повелению, сказано, что Кутузов был хитрый придворный лжец, боявшийся имени Наполеона и своими ошибками под Красным и под Березиной лишивший русские войска славы – полной победы над французами. [История 1812 года Богдановича: характеристика Кутузова и рассуждение о неудовлетворительности результатов Красненских сражений. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ]
Такова судьба не великих людей, не grand homme, которых не признает русский ум, а судьба тех редких, всегда одиноких людей, которые, постигая волю провидения, подчиняют ей свою личную волю. Ненависть и презрение толпы наказывают этих людей за прозрение высших законов.
Для русских историков – странно и страшно сказать – Наполеон – это ничтожнейшее орудие истории – никогда и нигде, даже в изгнании, не выказавший человеческого достоинства, – Наполеон есть предмет восхищения и восторга; он grand. Кутузов же, тот человек, который от начала и до конца своей деятельности в 1812 году, от Бородина и до Вильны, ни разу ни одним действием, ни словом не изменяя себе, являет необычайный s истории пример самоотвержения и сознания в настоящем будущего значения события, – Кутузов представляется им чем то неопределенным и жалким, и, говоря о Кутузове и 12 м годе, им всегда как будто немножко стыдно.