Язловецкий, Николай

Николай Язловецкий польск. Mikołaj Jazłowiecki, укр. Миколай Язловецький <tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr><tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Герб "Абданк"</td></tr>
Староста снятынский, червоноградский и сокальский
Вероисповедание:	кальвинист, затем католик
Смерть:	1595(1595)
Род:	Язловецкие
Отец:	Ежи (Юий) Язловецкий
Мать:	Эльжбета Тарло
Супруга:	1) Катажина Гербурт 2) Анна Сенявская 3) Александра Тышкевич
Дети:	бездетен

Николай Язловецкий (Монастырский) (? — 1595) — государственный и военный деятель Речи Посполитой, дворянин королевский (1578), староста снятынский, червоноградский и сокальский.

Биография

Представитель польского шляхетского рода Язловецких герба «Абданк». Второй сын гетмана великого коронного и воеводы русского Ежи Язловецкого (1510—1575) и Эльжбеты Тарло. Братья — староста червоноградский Пётр Анджей (ум. 1581), староста хмельницкий Михаил (ум. до 1584) и воевода подольский Иероним (ок. 1570—1607).

Первоначально кальвинист, затем перешел в римско-католическую веру. В молодости учился в Италии. После возвращения на родину, в соответствии с традициями своей семьи, начал военную службу. В 1569 году ему принадлежал Гусятин. В 1572 году Николай Язловецкий вместе с воеводой подольским Николаем Мелецким совершил военный поход против молдавского господаря Богдана IV (1568—1572).

В 1573—1575 годах Николай Язловецкий находился в Париже, откуда вернулся в 1575 году в связи со смертью своего отца. Унаследовал от него Язловецкий замок. В декабре 1575 года был одним из членов польского посольства к трансильванскому князю Стефану Баторию, для выдвижения его кандидатуры на польский трон. Благодаря поддержке С. Батория, в 1576 году получил во владение староство снятынское, а в 1578 году стал королевским дворянином.

В 1576 году Николай Язловецкий принимал участие в приведении к присяге нового короля Речи Посполитой Стефана Батория. Отличился во время Ливонской войны, в частности, в 1580 году в битве под Торопцом.

В 1582 году воевал с врагом Речи Посполитой, господарем Молдавии Янку V Сасулом (Янкулом), который пытался бежать в Венгрию. Николай Язловецкий арестовал его в Покутье и отправил во Львов, где его казнили. В феврале 1587 года участвовал в сеймике Русского воеводства во Львове. Оказывал поддержку братьям казненного Самуила Зборовского, а не их противнику, гетману великому коронному Яну Замойскому, который в своё время помогал ему.

В 1587 году участвовал в конвокационном сейме в Варшаве. 7 марта 1587 года присутствовал на подписании акта конфедерации, по которому выборы нового короля должны были состояться в последний день июня. Принимал участие в неудачной для сторонников кандидата на престол эрцгерцога Максимилиана Габсбурга битве под Краковом. На третий день после избрания Сигизмунда III Вазы Зборовские провозгласили Максимилиана королём Речи Посполитой. После изгнания он пытался осадить Львов, в январе 1588 года захватил галицкие предместья, но после обещания львовского католического архиепископа Яна Димитра Соликовского предоставить ему королевскую амнистию отказался от осады города. В 1589 году получил от короля полную амнистию (при содействии Яна Димитра Соликовского), во время набега крымских татар на окрестности Львова и Тарнополя ему доверили защищать Каменец-Подольский.

16 марта 1589 года сеймовый суд в Варшаве, разбиравший спор между братьями Дружбицами и Николаем Язловецким относительно убийства последним Прокопа Дружбица, велел старосте поклясться, что он совершил убийство непредумышленно.

В 1591 году Николай Язловецкий был «старшим» над запорожскими казаками, что значительног уменьшало гетмансую власть Яна Замойского. Казаки пытались посадить на молдавский господарский престол потомка Иоана Водэ. Польский король, опасавшийся конфликта с Османской империей, приказал Н. Язловецкому повлиять на казаков. Под влиянием Язловецкого казаки выдали своего кандидата польскому правительству, которое заточило его в Мальборкском замке.

В том же 1591 году по поручению короля Сигизмунда III Вазы Николай Язловецкий вел переговоры с казаками, которое поддерживали молдавского господаря Ивоню, в результате чего они передали его в руки поляков. По королевскому распоряжению должен был укрепить замок в Кременце для предотвращения татарских набегов, но не выполнил его из-за нехватки средств. 25 июля 1591 года в Кракове король Сигизмунд III Ваза подписал грамоту, оставляя Николая Язловецкого начальником реестровых казаков. В следующем 1592 года присутствовал на свадьбе польского короля Сигизмунда III с австрийской принцессой в Кракове (28 мая вместе с другом, старостой теребовльским Якубом Претвичем, нес балдахин над сакраментом).

После ограбления ксендзом Марцином костёла и саркофагов с телами его умереших предков Николай Язловецкий потребовал, чтобы костёл и монастырь в Язловце были переданы доминиканцам, а монастырь повышен до ранга приорства. В 1594 году вел переговоры об этом с магистром ордена доминиканцев Ипполито Марией Беккарией. В том же году участвовал в неудачном походе против крымских татар.

В 1595 году Николай Язловецкий находился в Кракове, где лечился от болезни. 30 августа того ж года, будучи больным, пожаловал монахам-доминиканцам имущество и средства, что подтвердил король. Был похоронен в доминиканском костёле в Язловце.

Меценат

Выделял средства на отделку язловецкого замка, на постройку нового каменного костёла Преображения Девы Марии в Язловце (в знак благодарноси архиепископу львовскому Я. Д. Соликовскому), на возведние здания военного госпиталя в Язловце, на дома убогих в Язловце, для приходского костёла Марии Магдалены в Язловце.

Семья

Был женат трижды, но не имел детей:

• Катажина Гербурт
• Анна Сенявская (? — 1586), дочь гетмана польного коронного Николая Сенявского (1520—1584) и Анны Сапеги (ум. ок. 1580).
• с 1589/1591 года Александра Тышкевич (ум. после 1593), дочь старосты каневского и черкасского, графа Василия Тышкевича (1492—1571) и Анастасии Сопотковской (ум. после 1579), вдова староста гродненского и могилевского Александра Ходкевича (ум. 1578), и подчашего великого литовского, князя Константина Острожского (1563—1588).

Источники

• Barącz S. Pamiątki jazłowieckie.- Lwów: Drukarnia «Zakładu narodwego im. Ossolińskych», 1862.- 230 s.
• Niesiecki К. Korona polska przy złotej wolności starożytnymi wszystkich katedr, prowincji i rycerstwa klejnotami….- Lwów, 1738. t.2.- 761 s. s.421-422
• Polski Slownik Biograficzny, s. 124—126

Ссылки

• [mariusz.eu.pn/genealogia/rody/jazlowieccy01.html#C2 Генеалогия магнатских родов Речи Посполитой]
• [litopys.org.ua/hrushrus/iur70308.htm «Грушевский.» История Украины-Руси. Том VII. Раздел III. Стр. 8.]

Отрывок, характеризующий Язловецкий, Николай

Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел:
«Диспозиция к атаке неприятельской позиции позади Кобельница и Сокольница, 20 ноября 1805 года».
Диспозиция была очень сложная и трудная. В оригинальной диспозиции значилось:
Da der Feind mit seinerien linken Fluegel an die mit Wald bedeckten Berge lehnt und sich mit seinerien rechten Fluegel laengs Kobeinitz und Sokolienitz hinter die dort befindIichen Teiche zieht, wir im Gegentheil mit unserem linken Fluegel seinen rechten sehr debordiren, so ist es vortheilhaft letzteren Fluegel des Feindes zu attakiren, besondere wenn wir die Doerfer Sokolienitz und Kobelienitz im Besitze haben, wodurch wir dem Feind zugleich in die Flanke fallen und ihn auf der Flaeche zwischen Schlapanitz und dem Thuerassa Walde verfolgen koennen, indem wir dem Defileen von Schlapanitz und Bellowitz ausweichen, welche die feindliche Front decken. Zu dieserien Endzwecke ist es noethig… Die erste Kolonne Marieschirt… die zweite Kolonne Marieschirt… die dritte Kolonne Marieschirt… [Так как неприятель опирается левым крылом своим на покрытые лесом горы, а правым крылом тянется вдоль Кобельница и Сокольница позади находящихся там прудов, а мы, напротив, превосходим нашим левым крылом его правое, то выгодно нам атаковать сие последнее неприятельское крыло, особливо если мы займем деревни Сокольниц и Кобельниц, будучи поставлены в возможность нападать на фланг неприятеля и преследовать его в равнине между Шлапаницем и лесом Тюрасским, избегая вместе с тем дефилеи между Шлапаницем и Беловицем, которою прикрыт неприятельский фронт. Для этой цели необходимо… Первая колонна марширует… вторая колонна марширует… третья колонна марширует…] и т. д., читал Вейротер. Генералы, казалось, неохотно слушали трудную диспозицию. Белокурый высокий генерал Буксгевден стоял, прислонившись спиною к стене, и, остановив свои глаза на горевшей свече, казалось, не слушал и даже не хотел, чтобы думали, что он слушает. Прямо против Вейротера, устремив на него свои блестящие открытые глаза, в воинственной позе, оперев руки с вытянутыми наружу локтями на колени, сидел румяный Милорадович с приподнятыми усами и плечами. Он упорно молчал, глядя в лицо Вейротера, и спускал с него глаза только в то время, когда австрийский начальник штаба замолкал. В это время Милорадович значительно оглядывался на других генералов. Но по значению этого значительного взгляда нельзя было понять, был ли он согласен или несогласен, доволен или недоволен диспозицией. Ближе всех к Вейротеру сидел граф Ланжерон и с тонкой улыбкой южного французского лица, не покидавшей его во всё время чтения, глядел на свои тонкие пальцы, быстро перевертывавшие за углы золотую табакерку с портретом. В середине одного из длиннейших периодов он остановил вращательное движение табакерки, поднял голову и с неприятною учтивостью на самых концах тонких губ перебил Вейротера и хотел сказать что то; но австрийский генерал, не прерывая чтения, сердито нахмурился и замахал локтями, как бы говоря: потом, потом вы мне скажете свои мысли, теперь извольте смотреть на карту и слушать. Ланжерон поднял глаза кверху с выражением недоумения, оглянулся на Милорадовича, как бы ища объяснения, но, встретив значительный, ничего не значущий взгляд Милорадовича, грустно опустил глаза и опять принялся вертеть табакерку.
– Une lecon de geographie, [Урок из географии,] – проговорил он как бы про себя, но довольно громко, чтобы его слышали.
Пржебышевский с почтительной, но достойной учтивостью пригнул рукой ухо к Вейротеру, имея вид человека, поглощенного вниманием. Маленький ростом Дохтуров сидел прямо против Вейротера с старательным и скромным видом и, нагнувшись над разложенною картой, добросовестно изучал диспозиции и неизвестную ему местность. Он несколько раз просил Вейротера повторять нехорошо расслышанные им слова и трудные наименования деревень. Вейротер исполнял его желание, и Дохтуров записывал.
Когда чтение, продолжавшееся более часу, было кончено, Ланжерон, опять остановив табакерку и не глядя на Вейротера и ни на кого особенно, начал говорить о том, как трудно было исполнить такую диспозицию, где положение неприятеля предполагается известным, тогда как положение это может быть нам неизвестно, так как неприятель находится в движении. Возражения Ланжерона были основательны, но было очевидно, что цель этих возражений состояла преимущественно в желании дать почувствовать генералу Вейротеру, столь самоуверенно, как школьникам ученикам, читавшему свою диспозицию, что он имел дело не с одними дураками, а с людьми, которые могли и его поучить в военном деле. Когда замолк однообразный звук голоса Вейротера, Кутузов открыл глава, как мельник, который просыпается при перерыве усыпительного звука мельничных колес, прислушался к тому, что говорил Ланжерон, и, как будто говоря: «а вы всё еще про эти глупости!» поспешно закрыл глаза и еще ниже опустил голову.
Стараясь как можно язвительнее оскорбить Вейротера в его авторском военном самолюбии, Ланжерон доказывал, что Бонапарте легко может атаковать, вместо того, чтобы быть атакованным, и вследствие того сделать всю эту диспозицию совершенно бесполезною. Вейротер на все возражения отвечал твердой презрительной улыбкой, очевидно вперед приготовленной для всякого возражения, независимо от того, что бы ему ни говорили.