Авлия

Категории людей в исламе

Мусульмане Муслим (мусульманин) Авлия (святой) Мувахид (монотеист) Мукаллаф Мумин (правоверный) Мухсин Салих (праведник) Балиг (совершеннолетний)

Неверующие Джахиль (невежда) Зимми Зиндик (еретик) Кафир (неверующий) Люди Писания Мунафик (лицемер) Муртад (отступник) Мушаббихит Мульхид (атеист) Мушрик (многобожник)

См. также Люди Фитры Мутасиб (фанатик) Умма (нация) Ханиф Фасик (нечестивец) Фаджир (грешник)

Авлия́ (араб. أولياء‎ — покровитель, святой‎), ед.ч. вали— в исламе, люди, которые проводят все свои дни в постоянных молитвах и поминании Аллаха. Они ведут праведный образ жизни и избегают совершения грехов, постоянно совершенствуя свой духовный мир. О таких людях упоминается в Коране: «Знайте, что тем, кому покровительствует Аллах, нечего страшиться и не изведают они горя. Тем, которые уверовали и были богобоязненны, предназначена радостная весть [о доле благой] в этой жизни и будущей — слова Аллаха не подлежат отмене — это и есть великое преуспеяние».

Определение

В Коране термин вали по отношению к Аллаху и пророку Мухаммеду означал, по-видимому, «покровитель», к людям — «находящийся под покровительством (Аллаха)». В хадисах, у ранних комментаторов, мухаддисов и захидов он понимается как «близкий», «друг» и даже «возлюбленный» бога (вали Аллах). У суфийского шейха Зун-Нуна аль-Мисри (IX в.) термин вали приобретает отчетливый теософский оттенок. У суфиев IX—X веков (ат-Тустари, аль-Джунайда и аль-Харраза) авлия — люди, достигшие совершенства как в религиозной практике, так и в знании об Аллахе; им доступно лицезрение бога (мушахадат аль-хакк) и ведомы тайны «сокровенного» . Учение о вали детально изложено аль-Хакима ат-Тирмизи и аль-Харраза.

Ат-Тирмизи делил авлия на тех, кто стремится неукоснительно соблюдать шариатские предписания и самосовершенствоваться (у ат-Тустари «стремящиеся», «ищущие»), и «истинных друзей бога» (авлия Аллах хаккан). Обсуждая вопрос о соотношении «святости» (вилая) и пророчества (нубувва), ат-Тирмизи утверждал, что авлия, как и пророки, имеют свою «печать» (хатм) —- «святого», достигшего совершенства в знании об Аллахе. С начала X века эти утверждения стали объектом ожесточенной полемики между исламскими богословами. Большинство «умеренных» суфиев (ал-Худжвири, Ибн Хафиф, аль-Кушайри и др.) решительно отвергали превосходство авлия над пророками. В частности аль-Кушайри передавал иджму о превосходстве пророков над «святыми»: «Дозволено ли ставить вали выше, чем пророка? Мы уже упоминали, что положение авлия не достигают положения пророков, мир им и благословение, и на это есть единогласное мнение».

Для Ибн Араби пророчество — частное проявление «святости», связанное с введением нового религиозного закона (нубувват ат-ташри'). Вали может не быть пророком, тогда как каждый пророк обязательно является вали. В целом его рассуждения сводятся к утверждению превосходства авлия над пророками. Ибн Араби различал два вида «святости»: общая для всех религий вилая, и, присущая только исламу, Мухаммадова вилая. «Печатью» первой считался пророк Иса (Иисус), второй — верховный суфий (кутб). Позднешиитская философия в общем унаследовала учение Ибн Араби, назвав при этом «печатями святости» соответственно 1-го и 12-го имама.

Иерархия

Начиная с X века в суфизме укрепляется представление о невидимой иерархии авлия (риджал аль-гайб). Общее число «святых» в иерархии составляет, как правило, 356, иногда — 500. Во главе иерархии стоит «верховный» вали — кутб, он же — «величайший заступник» (аль-гавс аль-а’зам), за ним идут два «предводителя» (имамани), или 4, 5 или 7 «опор» (автад). Далее следуют семеро «лучших» (ахьяр), либо 40 (редко 7) «заместителей» (абдал, будала), за ними — 12, 70 и т. д. «вождей» (нукаба), затем — 8, 70, 300 и т. д. «благородных» (нуджаба) и далее до конца иерархии. Со смертью какого-либо вали его место занимает нижестоящий «святой», которого, в свою очередь, сменяет «святой» ещё более низкого разряда, и так далее. Возможно, что суфийская иерархия явилась переосмыслением шиитского учения об имамате и исмаилитской иерархии «посвященных».

Каждый член иерархии исполняет определенные обязанности: кутб «заведует» всем мирозданием, имамани «отвечают» за функционирование видимого и сокровенного миров и т. д. У Ибн Араби высшие члены иерархии обладают совокупным знанием, распределенным среди авлия более низких ступеней, а знания всех членов иерархии сосредоточены в кутбе. Кутб есть самый совершенный «гностик» ('ариф) и истинный правитель вселенной. Иерархия, видимо, отражала также усложнившуюся структуру самого суфийского братства, где шейх (пир) в связи с ростом числа своих последователей часто вынужден был осуществлять подготовку мюридов и руководство братством через «заместителей».

Культ святых

В народном исламе — авлия могут обладать сверхъестественными способностями (караматами) и являются носителями «божественной благодати» (баракат). Они часто становятся объектом различных суеверий, к их могилам совершается паломничество; люди верят, что они могут помочь им излечиться от различных болезней. Они часто пользовались гораздо большим авторитетом, чем «официальные» кади и факихи. Вместе с тем авлия нередко становились во главе национально-освободительных движений, активно боролись против колонизаторов (Абд аль-Кадир в Алжире, санусия в Ливии и др.).

Широкое распространение культ «святых» и их гробниц получил в Афганистане, Иране, Йемене, Пакистане, Северной Африке, Турции и других исламских странах.

Литература

• Али-заде, А. А. Авлия : [[web.archive.org/web/20111001002806/slovar-islam.ru/books/a.html арх.] 1 октября 2011] // Исламский энциклопедический словарь. — М. : Ансар, 2007.</span>
• Кныш А. Д. [www.academia.edu/800250/_._M._1991 Вали] // Ислам: энциклопедический словарь / отв. ред. С. М. Прозоров. — М. : Наука, 1991. — С. 45-46.</span>

Отрывок, характеризующий Авлия

В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.
Во второй день перехода, осмотрев у костра свои болячки, Пьер думал невозможным ступить на них; но когда все поднялись, он пошел, прихрамывая, и потом, когда разогрелся, пошел без боли, хотя к вечеру страшнее еще было смотреть на ноги. Но он не смотрел на них и думал о другом.
Теперь только Пьер понял всю силу жизненности человека и спасительную силу перемещения внимания, вложенную в человека, подобную тому спасительному клапану в паровиках, который выпускает лишний пар, как только плотность его превышает известную норму.
Он не видал и не слыхал, как пристреливали отсталых пленных, хотя более сотни из них уже погибли таким образом. Он не думал о Каратаеве, который слабел с каждым днем и, очевидно, скоро должен был подвергнуться той же участи. Еще менее Пьер думал о себе. Чем труднее становилось его положение, чем страшнее была будущность, тем независимее от того положения, в котором он находился, приходили ему радостные и успокоительные мысли, воспоминания и представления.


22 го числа, в полдень, Пьер шел в гору по грязной, скользкой дороге, глядя на свои ноги и на неровности пути. Изредка он взглядывал на знакомую толпу, окружающую его, и опять на свои ноги. И то и другое было одинаково свое и знакомое ему. Лиловый кривоногий Серый весело бежал стороной дороги, изредка, в доказательство своей ловкости и довольства, поджимая заднюю лапу и прыгая на трех и потом опять на всех четырех бросаясь с лаем на вороньев, которые сидели на падали. Серый был веселее и глаже, чем в Москве. Со всех сторон лежало мясо различных животных – от человеческого до лошадиного, в различных степенях разложения; и волков не подпускали шедшие люди, так что Серый мог наедаться сколько угодно.