Адамова голова (символ)

Не следует путать с «Весёлым Роджером».

Ада́мова глава́ (Ада́мова голова́), Мёртвая голова́ (нем. Totenkopf) — символическое изображение человеческого черепа с двумя крест-накрест лежащими костями. Является как символом смерти, так и бесстрашия перед её лицом. Как правило, изображается белым или серебряным цветом на чёрном фоне.

Источники символизма

Человеческий череп служил знаком смерти и бренности бытия (см. Memento mori) с античных времён. Череп как самостоятельно, так и в составе сложных композиций является одним из распространённых художественных сюжетов.

Христианские корни

Череп с перекрещёнными костями в русской культуре носит устойчивое именование «Адамова глава» (или голова) и имеет христианское происхождение. Согласно Священному Преданию, прах Адама находился на Голгофе, где произошло Распятие Христа. Согласно православному учению, по промыслу Божьему кровь Христа омыла череп Адама и в его лице всё человечество от греховной скверны, даровав этим возможность спасения. Таким образом голова Адама имеет символическое значение освобождения от смерти и спасения в христианском смысле.

Изображение черепа входит в состав многих вариантов Распятия или Креста, например наносится на православную монашескую схиму.

История военного использования символа

На протяжении человеческой истории эмблема «мёртвой головы» использовалась в британских, французских, финских, болгарских, венгерских, немецких, австрийских, итальянских и русских войсках, преимущественно в кавалерии, авиации, огнемётных, штурмовых и танковых частях, в частях особого назначения армии США и т. д. В германских государствах Пруссии и Брауншвейге издавна существовали кавалерийские и пехотные части с эмблемами в виде черепа и костей на головных уборах. С середины XVIII века символика смерти стала особенно популярной в армиях стран Западной Европы. Таким образом была заложена основа формы позднейших русских, чешских, германских и прочих «ударных частей».

Впервые как элемент военной формы начала использоваться с середины XVIII века в ударных гусарских полках прусской армии Фридриха Великого («гусары с мертвой головой» — «Totenkopfhusaren»). Форма прусских гусар: чёрные чикчиры, доломан и ментик, чёрная шапка-мирлитон (Fluegelmuetze) с серебряными черепом и костями, символизировавшими мистическое единство войны и смерти на поле битвы.

Символика «смерти-бессмертия» появляется примерно в XVIII веке и в британской армии, а именно — в 17-м уланском полку, в память о генерале Вольфе, убитом в войне с французами в Квебеке в 1759 году. В 1855 году, во время Крымской войны, после самоубийственной атаки британской легкоконной бригады, истреблённой огнём русской пехоты и артиллерии (и потому именуемой в британских военных источниках «атакой в долине Смерти») в сражении под Балаклавой, эмблема «мёртвой головы» получила дополнительное звучание. Череп и кости были наложены на скрещённые уланские пики, опирающиеся на ленту с надписью «DEAD OR GLORY» — то есть «СМЕРТЬ ИЛИ СЛАВА» (через некоторое время пики были с эмблемы удалены, но череп и кости остались).

Боровшийся против французских захватчиков вплоть до битвы при Ватерлоо в 1815 году «Чёрный легион» герцога Брауншвейгского имел в качестве эмблемы «Адамову голову» (от которой и ведёт своё происхождение череп с костями «брауншвейгского типа»). «Мёртвая голова» была эмблемой «гусар смерти» (houssards de la mort) французских эмигрантов-роялистов, боровшихся против революционного режима, в том числе в рядах русских войск.

Использование символа в Русской Императорской армии

В Русской Императорской армии символика «смерти-бессмертия» впервые была использована во время Отечественной войны 1812 года в одном из конных полков Петербургского ополчения, называвшемся «Смертоносным» или «Бессмертным» полком. На головных уборах чинов этой части крепился серебряный череп над скрещёнными костями. Этот символ, как следует из самого названия полка, (во всяком случае, применительно к русским войскам) использовался не столько как символ смерти, а скорее как символ бессмертия.

Герб на головных уборах в виде черепа и костей был официально установлен Государем Императором Николаем II в начале ХХ века для одного из регулярных полков русской кавалерии — Александрийского гусарского полка. 1-й эскадрон Её Величества 5-го гусарского Александрийского полка имел значок «весь чёрный с серебряной Адамовой головой (полковой эмблемой), с рамкой из серебряного гусарского галуна»; 2-й эскадрон — значок «весь чёрный, с серебряной Адамовой головой».

«Череп и кости» украшали также тульи фуражек чинов 4-го гусарского Мариупольского полка и чёрный значок 17-го Донского («Баклановского») казачьего полка. Как пишет «Военная Энциклопедия» Сытина (1915 год), однажды находившийся в крепости Грозной генерал Я. П. Бакланов, который стал очень популярным в России благодаря своим подвигам на Кавказе, «„с оказией“ получил неизвестно от кого, и откуда посылку. Когда её вскрыли, в ней оказался чёрный шёлковый значок» (как издавна назывались в русской армии «малые флаги»). На этом значке была вышита белая «Адамова голова» (череп и кости), обрамлённая девизом, повторяющим заключительные слова христианского Символа веры: «Чаю воскресения мертвых и жизни будущего века. Аминь». Бакланов с ним не расставался до конца жизни».

На могиле героя на Новодевичьем кладбище в Петербурге на добровольные пожертвования (генерал умер в бедности и был похоронен за счёт Донского войска) был поставлен памятник. Памятник изображал «скалу, на которую брошена бурка и папаха, из-под папахи выдвинут чёрный „Баклановский“ значок».

Использование символа во время Первой мировой войны

В русской армии периода Первой мировой войны эмблема «Адамовой головы» использовалась в русской военной авиации. Было принято решение установить, в качестве дополнительной награды, или знака отличия, для лётчиков, сбивавших вражеские аэропланы, георгиевскую планку, на которой черепами со скрещёнными костями отмечать число уничтоженных самолётов: золотыми черепами — десятки, серебряными черепами — единицы. Многие из подобных проектов воплотились в жизнь, сохранились подобные знаки, равно как и другие, в форме «мёртвой головы», наложенной на пропеллер самолёта.

Этот символ использовался и в ударных частях Русской армии в период революции 1917 года (наибольшую известность получили «Корниловский ударный полк» и «Женская боевая команда (батальон) смерти» Марии Бочкарёвой, защищавшая от большевиков Зимний дворец в октябре 1917 года), для награждения которых летом 1917 года был даже учреждён особый знак в виде черепа с костями на чёрно-красной ленте.

В германской армии с сентября 1918 года эмблема «Адамовой головы» наносилась на все танки (в том числе и трофейные).

Использование символа во время Гражданской войны в России

Во время Гражданской войны «мёртвая голова» использовалась обеими сторонами, но чаще белыми. Белые сочетали в своей символике «череп и кости» с выражением готовности умереть за своё дело. К примеру, на украшенном «мёртвой головой» знамени «Царскосельского батальона смерти» было написано: «Лучше смерть, чем гибель Родины». На знамёнах красных «мёртвая голова» встречалась реже и обычно сочеталась с угрозой уничтожить своего врага («Смерть буржуям», «...врагам трудового народа», «...контрреволюционерам», и т. п.).

В Белой армии — кроме уже упомянутых корниловцев — было сформировано немало и других аналогичных частей: дроздовцы, марковцы, анненковцы, бойцы Западной Добровольческой Армии генерала князя Авалова (Бермондта), отряды атамана Булак-Балаховича, донские казаки-гундоровцы, чины Железной бригады Чехословацкого Корпуса, ударники генерала Гайды, солдаты Сибирской штурмовой бригады полковника Пепеляева и многие другие. В их символике непременно присутствовала «мёртвая голова» — как символ смерти и воскресения. Причём та же самая идея нередко выражалась и чёрно-белой цветовой «схимнической» гаммой военной формы белогвардейских частей — на погонах, фуражках, папахах, жетонах и нарукавных щитках, наградах, знаменах, перстнях и нагрудных знаках. Для подчёркивания своего «крестоносно-монашеского» характера, белые нередко использовали в своей символике белый православный или мальтийский «кавалерский» («рыцарский») крест, а марковцы даже носили на поясе чёрные чётки-лествицы. Иногда она сочеталась с ликом Христа, как на знамени «Женского батальона смерти» Марии Бочкаревой.

Сотрудники ЧК использовали эту эмблему. Сохранилась фотография демонстрации петроградских чекистов под лозунгом: «Смерть буржуазии и её прихвостням, да здравствует красный террор!». Описывая попытки одесского чекиста вербовать пленных офицеров на советскую службу, старшина Украинской Галицийской Армии Ярич-Запильский описывал:

У него на отвороте тужурки золотой человеческий череп с двумя костями. Это — знак чрезвычайки

На знамени анархо-коммунистов батьки Махно также изображалась «мёртвая голова» и была помещена надпись: «Смерть всiм, хто на пиришкодi добутья вiльностi трудовому люду». («Смерть всем, кто мешает получить свободу трудовому народу»).

Использование символа во время революции в Германии

Вскоре после окончания первой мировой войны, капитуляции Германии и начала вспыхнувшей там Ноябрьской революции 1918 года, эмблема «мёртвой головы» была изображена на форме бойцов добровольческих корпусов, мобилизованных республиканским правительством Фридриха Эберта, Филиппа Шейдемана и Густава Носке на борьбу с немецкими большевиками-спартаковцами.

Использование символа во время Второй мировой войны

Во время Второй мировой войны знак использовали солдаты 1-й Казачьей Кавалерийской дивизии, позднее ХV (XIV) Казачьего Кавалерийского Корпуса генерала Гельмута фон Паннвица и других казачьих частей и подразделений в составе германского вермахта, а позднее войска СС (например, 3-я танковая дивизия СС «Тотенкопф»). Так же данную эмблему использовали танкисты панцерваффе, независимо от того, входили они в состав войск СС или нет

Современное использование символа

Мёртвая голова продолжает оставаться военной эмблемой и используется подразделениями ряда государств. Также череп с костями часто используется наёмниками в различных конфликтах. Этот символ также используют некоторых современные неонацистские организации. У мотогонщиков (байкеров) череп считается символом, приносящим победу, также символизирует защиту от смерти. Является мировым символом Пиратской партии.

Мёртвая голова как символ опасности

Изображение человеческого черепа часто используется в качестве предупреждающего знака о смертельной опасности, например, о токсичных материалах на химическом производстве, высоком напряжении электрического тока, в фармацевтике и так далее.

Мёртвая голова в наборах символов

В кодировке Unicode код символа «череп и кости» — U+2620 (☠). Код в HTML — ☠.

Иллюстрации

• Megaloschema.jpg

  Адамова глава на греческой монашеской схиме

• Пересвет и Ослябя.jpg

  Воины в монашеских схимах. Виктор Васнецов, «Пересвет и Ослябя»

• Flag of Edward England.svg

  Традиционный пиратский флаг

• AugustvonMackensen.jpg

  Мёртвая голова на германском военном головном уборе. Прусский генерал-фельдмаршал Август фон Макензен.

• Anarchy flag in Hulyaipole Museum.jpg

  На флаге, музей города Гуляйполе. «Смерть всем, кто мешает получить свободу трудовому народу».

• Mv kuperjanov.jpg

  02.12.1918—21.06.1940, Нарукавная нашивка партизанского батальона Ю. Куперьянова, Эстония

• Chetniks Flag.svg

  с 1941, Флаг сербского националистического движения четников. За Короля и Отечество. Свобода или Смерть.

• SS Totenkopf 1923-34.gif

  Шапочный знак "Мёртвая голова" танковых войск до 1945г., с 1934 до 1945г. первая версия "СС-Мёртвая голова".

• SS cap 1.jpg

  Мёртвая голова на фуражке СС

• SS Totenkopf.jpg

  Шапочный знак "СС-Мёртвая голова", вторая версия с 1934 до 1945г.

• F-14-vf-84.jpg

  Самолёт американской эскадрильи VF-84

• Hazard T.svg

  Предупреждающая табличка для токсичных материалов

• Mines warning sign.jpg

  Табличка, предупреждающая о минах

См. также

• Весёлый Роджер
• Знамя ворона
• Ударные части Русской армии

Ссылки

• [www.reakcia.ru/article/?1375 Мёртвая голова].

Отрывок, характеризующий Адамова голова (символ)

– Как же, из под наших гончих он травить будет! Да и сука то моя мышастая поймала. Поди, судись! За лисицу хватает! Я его лисицей ну катать. Вот она, в тороках. А этого хочешь?… – говорил охотник, указывая на кинжал и вероятно воображая, что он всё еще говорит с своим врагом.
Николай, не разговаривая с охотником, попросил сестру и Петю подождать его и поехал на то место, где была эта враждебная, Илагинская охота.
Охотник победитель въехал в толпу охотников и там, окруженный сочувствующими любопытными, рассказывал свой подвиг.
Дело было в том, что Илагин, с которым Ростовы были в ссоре и процессе, охотился в местах, по обычаю принадлежавших Ростовым, и теперь как будто нарочно велел подъехать к острову, где охотились Ростовы, и позволил травить своему охотнику из под чужих гончих.
Николай никогда не видал Илагина, но как и всегда в своих суждениях и чувствах не зная середины, по слухам о буйстве и своевольстве этого помещика, всей душой ненавидел его и считал своим злейшим врагом. Он озлобленно взволнованный ехал теперь к нему, крепко сжимая арапник в руке, в полной готовности на самые решительные и опасные действия против своего врага.
Едва он выехал за уступ леса, как он увидал подвигающегося ему навстречу толстого барина в бобровом картузе на прекрасной вороной лошади, сопутствуемого двумя стремянными.
Вместо врага Николай нашел в Илагине представительного, учтивого барина, особенно желавшего познакомиться с молодым графом. Подъехав к Ростову, Илагин приподнял бобровый картуз и сказал, что очень жалеет о том, что случилось; что велит наказать охотника, позволившего себе травить из под чужих собак, просит графа быть знакомым и предлагает ему свои места для охоты.
Наташа, боявшаяся, что брат ее наделает что нибудь ужасное, в волнении ехала недалеко за ним. Увидав, что враги дружелюбно раскланиваются, она подъехала к ним. Илагин еще выше приподнял свой бобровый картуз перед Наташей и приятно улыбнувшись, сказал, что графиня представляет Диану и по страсти к охоте и по красоте своей, про которую он много слышал.
Илагин, чтобы загладить вину своего охотника, настоятельно просил Ростова пройти в его угорь, который был в версте, который он берег для себя и в котором было, по его словам, насыпано зайцев. Николай согласился, и охота, еще вдвое увеличившаяся, тронулась дальше.
Итти до Илагинского угоря надо было полями. Охотники разровнялись. Господа ехали вместе. Дядюшка, Ростов, Илагин поглядывали тайком на чужих собак, стараясь, чтобы другие этого не замечали, и с беспокойством отыскивали между этими собаками соперниц своим собакам.
Ростова особенно поразила своей красотой небольшая чистопсовая, узенькая, но с стальными мышцами, тоненьким щипцом (мордой) и на выкате черными глазами, краснопегая сучка в своре Илагина. Он слыхал про резвость Илагинских собак, и в этой красавице сучке видел соперницу своей Милке.
В середине степенного разговора об урожае нынешнего года, который завел Илагин, Николай указал ему на его краснопегую суку.
– Хороша у вас эта сучка! – сказал он небрежным тоном. – Резва?
– Эта? Да, эта – добрая собака, ловит, – равнодушным голосом сказал Илагин про свою краснопегую Ерзу, за которую он год тому назад отдал соседу три семьи дворовых. – Так и у вас, граф, умолотом не хвалятся? – продолжал он начатый разговор. И считая учтивым отплатить молодому графу тем же, Илагин осмотрел его собак и выбрал Милку, бросившуюся ему в глаза своей шириной.
– Хороша у вас эта чернопегая – ладна! – сказал он.
– Да, ничего, скачет, – отвечал Николай. «Вот только бы побежал в поле матёрый русак, я бы тебе показал, какая эта собака!» подумал он, и обернувшись к стремянному сказал, что он дает рубль тому, кто подозрит, т. е. найдет лежачего зайца.
– Я не понимаю, – продолжал Илагин, – как другие охотники завистливы на зверя и на собак. Я вам скажу про себя, граф. Меня веселит, знаете, проехаться; вот съедешься с такой компанией… уже чего же лучше (он снял опять свой бобровый картуз перед Наташей); а это, чтобы шкуры считать, сколько привез – мне всё равно!
– Ну да.
– Или чтоб мне обидно было, что чужая собака поймает, а не моя – мне только бы полюбоваться на травлю, не так ли, граф? Потом я сужу…
– Ату – его, – послышался в это время протяжный крик одного из остановившихся борзятников. Он стоял на полубугре жнивья, подняв арапник, и еще раз повторил протяжно: – А – ту – его! (Звук этот и поднятый арапник означали то, что он видит перед собой лежащего зайца.)
– А, подозрил, кажется, – сказал небрежно Илагин. – Что же, потравим, граф!
– Да, подъехать надо… да – что ж, вместе? – отвечал Николай, вглядываясь в Ерзу и в красного Ругая дядюшки, в двух своих соперников, с которыми еще ни разу ему не удалось поровнять своих собак. «Ну что как с ушей оборвут мою Милку!» думал он, рядом с дядюшкой и Илагиным подвигаясь к зайцу.
– Матёрый? – спрашивал Илагин, подвигаясь к подозрившему охотнику, и не без волнения оглядываясь и подсвистывая Ерзу…
– А вы, Михаил Никанорыч? – обратился он к дядюшке.
Дядюшка ехал насупившись.
– Что мне соваться, ведь ваши – чистое дело марш! – по деревне за собаку плачены, ваши тысячные. Вы померяйте своих, а я посмотрю!
– Ругай! На, на, – крикнул он. – Ругаюшка! – прибавил он, невольно этим уменьшительным выражая свою нежность и надежду, возлагаемую на этого красного кобеля. Наташа видела и чувствовала скрываемое этими двумя стариками и ее братом волнение и сама волновалась.
Охотник на полугорке стоял с поднятым арапником, господа шагом подъезжали к нему; гончие, шедшие на самом горизонте, заворачивали прочь от зайца; охотники, не господа, тоже отъезжали. Всё двигалось медленно и степенно.
– Куда головой лежит? – спросил Николай, подъезжая шагов на сто к подозрившему охотнику. Но не успел еще охотник отвечать, как русак, чуя мороз к завтрашнему утру, не вылежал и вскочил. Стая гончих на смычках, с ревом, понеслась под гору за зайцем; со всех сторон борзые, не бывшие на сворах, бросились на гончих и к зайцу. Все эти медленно двигавшиеся охотники выжлятники с криком: стой! сбивая собак, борзятники с криком: ату! направляя собак – поскакали по полю. Спокойный Илагин, Николай, Наташа и дядюшка летели, сами не зная как и куда, видя только собак и зайца, и боясь только потерять хоть на мгновение из вида ход травли. Заяц попался матёрый и резвый. Вскочив, он не тотчас же поскакал, а повел ушами, прислушиваясь к крику и топоту, раздавшемуся вдруг со всех сторон. Он прыгнул раз десять не быстро, подпуская к себе собак, и наконец, выбрав направление и поняв опасность, приложил уши и понесся во все ноги. Он лежал на жнивьях, но впереди были зеленя, по которым было топко. Две собаки подозрившего охотника, бывшие ближе всех, первые воззрились и заложились за зайцем; но еще далеко не подвинулись к нему, как из за них вылетела Илагинская краснопегая Ерза, приблизилась на собаку расстояния, с страшной быстротой наддала, нацелившись на хвост зайца и думая, что она схватила его, покатилась кубарем. Заяц выгнул спину и наддал еще шибче. Из за Ерзы вынеслась широкозадая, чернопегая Милка и быстро стала спеть к зайцу.
– Милушка! матушка! – послышался торжествующий крик Николая. Казалось, сейчас ударит Милка и подхватит зайца, но она догнала и пронеслась. Русак отсел. Опять насела красавица Ерза и над самым хвостом русака повисла, как будто примеряясь как бы не ошибиться теперь, схватить за заднюю ляжку.
– Ерзанька! сестрица! – послышался плачущий, не свой голос Илагина. Ерза не вняла его мольбам. В тот самый момент, как надо было ждать, что она схватит русака, он вихнул и выкатил на рубеж между зеленями и жнивьем. Опять Ерза и Милка, как дышловая пара, выровнялись и стали спеть к зайцу; на рубеже русаку было легче, собаки не так быстро приближались к нему.
– Ругай! Ругаюшка! Чистое дело марш! – закричал в это время еще новый голос, и Ругай, красный, горбатый кобель дядюшки, вытягиваясь и выгибая спину, сравнялся с первыми двумя собаками, выдвинулся из за них, наддал с страшным самоотвержением уже над самым зайцем, сбил его с рубежа на зеленя, еще злей наддал другой раз по грязным зеленям, утопая по колена, и только видно было, как он кубарем, пачкая спину в грязь, покатился с зайцем. Звезда собак окружила его. Через минуту все стояли около столпившихся собак. Один счастливый дядюшка слез и отпазанчил. Потряхивая зайца, чтобы стекала кровь, он тревожно оглядывался, бегая глазами, не находя положения рукам и ногам, и говорил, сам не зная с кем и что.
«Вот это дело марш… вот собака… вот вытянул всех, и тысячных и рублевых – чистое дело марш!» говорил он, задыхаясь и злобно оглядываясь, как будто ругая кого то, как будто все были его враги, все его обижали, и только теперь наконец ему удалось оправдаться. «Вот вам и тысячные – чистое дело марш!»
– Ругай, на пазанку! – говорил он, кидая отрезанную лапку с налипшей землей; – заслужил – чистое дело марш!
– Она вымахалась, три угонки дала одна, – говорил Николай, тоже не слушая никого, и не заботясь о том, слушают ли его, или нет.
– Да это что же в поперечь! – говорил Илагинский стремянный.
– Да, как осеклась, так с угонки всякая дворняшка поймает, – говорил в то же время Илагин, красный, насилу переводивший дух от скачки и волнения. В то же время Наташа, не переводя духа, радостно и восторженно визжала так пронзительно, что в ушах звенело. Она этим визгом выражала всё то, что выражали и другие охотники своим единовременным разговором. И визг этот был так странен, что она сама должна бы была стыдиться этого дикого визга и все бы должны были удивиться ему, ежели бы это было в другое время.
Дядюшка сам второчил русака, ловко и бойко перекинул его через зад лошади, как бы упрекая всех этим перекидыванием, и с таким видом, что он и говорить ни с кем не хочет, сел на своего каураго и поехал прочь. Все, кроме его, грустные и оскорбленные, разъехались и только долго после могли притти в прежнее притворство равнодушия. Долго еще они поглядывали на красного Ругая, который с испачканной грязью, горбатой спиной, побрякивая железкой, с спокойным видом победителя шел за ногами лошади дядюшки.
«Что ж я такой же, как и все, когда дело не коснется до травли. Ну, а уж тут держись!» казалось Николаю, что говорил вид этой собаки.
Когда, долго после, дядюшка подъехал к Николаю и заговорил с ним, Николай был польщен тем, что дядюшка после всего, что было, еще удостоивает говорить с ним.


Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.
В сенях пахло свежими яблоками, и висели волчьи и лисьи шкуры. Через переднюю дядюшка провел своих гостей в маленькую залу с складным столом и красными стульями, потом в гостиную с березовым круглым столом и диваном, потом в кабинет с оборванным диваном, истасканным ковром и с портретами Суворова, отца и матери хозяина и его самого в военном мундире. В кабинете слышался сильный запах табаку и собак. В кабинете дядюшка попросил гостей сесть и расположиться как дома, а сам вышел. Ругай с невычистившейся спиной вошел в кабинет и лег на диван, обчищая себя языком и зубами. Из кабинета шел коридор, в котором виднелись ширмы с прорванными занавесками. Из за ширм слышался женский смех и шопот. Наташа, Николай и Петя разделись и сели на диван. Петя облокотился на руку и тотчас же заснул; Наташа и Николай сидели молча. Лица их горели, они были очень голодны и очень веселы. Они поглядели друг на друга (после охоты, в комнате, Николай уже не считал нужным выказывать свое мужское превосходство перед своей сестрой); Наташа подмигнула брату и оба удерживались недолго и звонко расхохотались, не успев еще придумать предлога для своего смеха.
Немного погодя, дядюшка вошел в казакине, синих панталонах и маленьких сапогах. И Наташа почувствовала, что этот самый костюм, в котором она с удивлением и насмешкой видала дядюшку в Отрадном – был настоящий костюм, который был ничем не хуже сюртуков и фраков. Дядюшка был тоже весел; он не только не обиделся смеху брата и сестры (ему в голову не могло притти, чтобы могли смеяться над его жизнию), а сам присоединился к их беспричинному смеху.
– Вот так графиня молодая – чистое дело марш – другой такой не видывал! – сказал он, подавая одну трубку с длинным чубуком Ростову, а другой короткий, обрезанный чубук закладывая привычным жестом между трех пальцев.