Бодиско, Борис Андреевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Борис Андреевич Бодиско
Род деятельности:

морской офицер, участник событий 14 декабря 1825 года

Дата рождения:

1800(1800)

Место рождения:

село Богородицкое-Жадомо, Чернский уезд, Тульская губерния

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Дата смерти:

24 мая 1828(1828-05-24)

Место смерти:

погиб в схватке с горцами в ходе Кавказской войны

Отец:

Андрей Андреевич Бодиско

Мать:

Анна Ивановна

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Борис Андреевич Бодиско 1-й (1800, село Богородицкое-Жадомо, Чернский уезд Тульская губерния — 24 мая 1828, Кавказ) — морской офицер, участник дальних походов кораблей Российского флота, лейтенант, командир 6 роты Гвардейского экипажа. Был членом тайного общества офицеров Гвардейского экипажа. 14 декабря 1825 года вместе с гвардейцами своей роты находился среди восставших войск на Сенатской площади. По решению суда разжалован в рядовые и отправлен на Кавказ. Участвовал в русско-персидской войне. За храбрость произведён в унтер-офицеры. Погиб в бою.





Биография

Происхождение и образование

Потомок в пятом колене русской ветви древнего европейского рода Бодиско. Родился в 1800 году в семье тульского помещика, директора Московской конторы ассигнационного банка Андрея Андреевича (Андрея Генриха Морица) Бодиско (30.05.1753 — 22.08.1819) и Анны Ивановны (урождённая баронесса Юлия Анна-Мария Гаргона де Сен-Поль)[1].

1 июня 1809 года определён на учёбу в Морской кадетский корпус. С 10 июня 1814 года — гардемарин. Судоходную практику в 1814—1815 годах проходил в плаваниях под командованием лейтенанта П. И. Харламова на учебном бриге Морского кадетского корпуса «Симеон и Анна». В 1816 году ходил в плавание по Балтийскому морю на флагманском корабле эскадры вице-адмирала Р. В. Кроуна.

Выпущен из корпуса 1 марта 1817 года и произведён из унтер-офицеров в мичманы[2][~ 1].

Морская служба

9 декабря 1817 года зачислен в Морской Гвардейский экипаж. В 1818 году под командованием лейтенанта М. Н. Чихачёва служил на приписанной к Гвардейскому экипажу придворной яхте «Церера»[3].

В июне — сентябре 1819 года в качестве вахтенного командира под началом лейтенанта Н. Г. Казина участвовал в заграничном плавании на бриге «Олимп» в Данию, Англию, Францию и Пруссию.

В 1820—1822 годах командовал голландским буером, который использовался непосредственно для поездок Александра I или для сопровождения императорского катера. 22 марта 1822 года был произведён в лейтенанты.

В 1823 году Б. А. Бодиско получил «монаршее благоволение» за участие в плавании на фрегате «Проворный» под командованием капитан-лейтенанта А. Е. Титова до берегов Исландии[~ 2][4].

В 1824 году Б. А. Бодиско был назначен на шлюп «Смирный» под командою капитан-лейтенанта П. А. Дохтурова для участия в кругосветном плавании с грузом и для защиты в Тихом океане интересов Российско-Американской компании. 3 ноября при прохождении северной оконечности полуострова Ютландия шлюп попал в сильный шторм. Вахтенный офицер Б. А. Бодиско был смыт на ют и едва не унесён волнами за борт. Получивший значительные повреждения «Смирный» был вынужден зайти для ремонта в ближайший норвежский порт Арендаль и 17 мая 1825 года вернулся в Кронштадт[~ 3].

В событиях декабря 1825 года

Входил в круг общества либерально настроенных морских офицеров Гвардейского экипажа, в центре которого оказались жившие с ним в одной квартире на Фонтанке у Калинкина моста мичманы братья А. П. Беляев и П. П. Беляев, В. А. Дивов, младший брат М. А. Бодиско, а также их частый гость лейтенант А. П. Арбузов, принятый в декабре 1825 года в члены Северного общества. Квартира моряков находилась недалеко от Морских казарм, в которых с 1819 года размещались подразделения гвардейского экипажа[5].

Накануне восстания А. П. Арбузов призвал офицеров убеждать своих подчинённых упорствовать в верности уже принесённой присяге Константину Павловичу, требовать «оригинальное отречение его императорского высочества Константина Павловича» и отказаться от намеченной на 14 декабря присяге Николаю I.

Утром 14 декабря командир 6-й роты Гвардейского экипажа Б. А. Бодиско объявил своим матросам, что не может ни советовать, ни приказывать им «переприсягать» новому императору, а «в принесении присяги они должны руководствоваться своею совестью».

Возмущённый отказом матросов экипажа, выведенных на построение во дворе казарм, выслушать манифест о вступлении на престол императора Николая Павловича бригадный командир генерал-майор С. П. Шипов потребовал объяснений у ротных командиров, на что «лейтенанты Арбузов, Бодиско 1-й, Кюхельбекер и Вишневский отвечали, что они уже присягали государю цесаревичу и изменить этой присяге не могут, доколе его высочество лично не разрешит их на то». Осмелившиеся противоречить командиру офицеры были задержаны в канцелярии экипажа[6].

После того, как возбуждённые призывами присоединяться к восставшим полкам матросы экипажа направились к Сенатской площади, в числе командиров рот, освобождённых младшими офицерами, за ними последовал и Б. А. Бодиско, в такой ситуации посчитавший свой долгом не оставлять подчинённых. Оказавшись на площади, Б. А. Бодиско пытался поддерживать порядок в построении, но собственная «неуверенность его в отречении» Константина была причиной сомнения, высказанного им посланному Николаем для увещевания восставших митрополиту Серафиму в ответ на слова последнего, что цесаревич «письменно и словесно, трикраты, отрёкся от российской короны, и он ранее нас присягнул на верность брату своему Николаю Павловичу, который добровольно и законно восходит на престол»[7][8].

После разгрома восстания Б. А. Бодиско привёл свою роту в казармы. В соответствии с распоряжением Николая, отданному командиру Гвардейского корпуса генералу А. Л. Воинову, — «если до пробития вечерней зори присяга будет Мне представлена, я прощаю заблудшихся», — экипаж присягнул в полном составе и уже к 8 часам вечера присяжный лист был доставлен новому императору.

Следствие и наказание

В 12-м часу ночи с 14 на 15 декабря флигель-адъютант полковник В. Ф. Адлерберг привёз в Гвардейский экипаж высочайшее повеление об арестах. Б. А. Бодиско был немедленно арестован и среди первых задержанных со связанными руками доставлен в Зимний дворец[~ 4]. После допроса отправлен в 4-й каземат Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Вызванный 4 января 1826 года на заседание Следственного комитета Бодиско отрицал своё участие в тайном обществе и объяснил своё появление на площади желанием увести оттуда свою роту[3].

7 января на записке XIX-го заседания Следственного комитета с предложением перевести лейтенанта Бодиско из Петропавловской крепости «на городские гауптвахты» император написал: «Бодиско… в Ревель». 8 января отправлен в Ревельскую крепость.

В докладе Верховного уголовного суда Б. А. Бодиско 1-й (причисленный следствием к Северному обществу) отнесён к VIII разряду государственных преступников, осуждаемых к лишению чинов дворянства и к ссылке на поселение с указанием вины — «лично действовал в мятеже бытностью на площади»[~ 5].

6 июня 1826 года возвращён из Ревеля в Петропавловскую крепость. Указ Верховному уголовному суду гласил: «Лейтенанта Бодиско 1-го написать в матросы».

13 июля на флагманском корабле «Князь Владимир» командующего эскадрой Балтийского флота адмирала Кроуна лейтенант, командир роты Гвардейского экипажа, Б. А. Бодиско 1-й был разжалован по обряду морской службы — над его головой сломали шпагу, сорвали и бросили за борт эполеты и мундир[~ 6].

Указом 22 августа 1826 г. было разрешено разжалованных с лишением дворянства декабристов определять «в полки Кавказского корпуса до отличной выслуги»[9].

На Кавказе

26 сентября 1826 года был отправлен во Владикавказ. В составе Тифлисского пехотного полка участвовал в походе в Персию. Одно из последних писем старшим братьям Б. А. Бодиско отправил 27 декабря 1827 года из города Xoй: «…на походе писать было хлопотно. Теперь, с 8 ноября, я на месте, наш батальон расположен во дворце Абас-Мирзы… Все желают, чтобы война была окончена»[10].

12 апреля 1828 года за проявленную храбрость был произведен в унтер-офицеры.

Командовавший войсками на Кавказе генерал И. Ф. Паскевич в рапорте от 15 июля 1828 г. начальнику Главного штаба И. И. Дибичу писал о разжалованных декабристах: «Вообще разжалованных во всех сражениях употреблял я в первых рядах… и всегда там, где представлялось наиболее опасности… Все они вели себя отлично храбро. Один из них убит и 7 ранено… Хотя таковые заслуги разжалованных по делу о злоумышленных обществах …обращают на них внимание начальства, но я полагаю, что производство их в офицеры можно отложить до окончания настоящей войны»[11].

24 мая 1828 года Борис Андреевич Бодиско в возрасте 26 лет был убит во время похода против горцев — первым в списке декабристов, погибших в боях и умерших от ран и болезней в ходе Кавказских войн.

Характеристики современников

Д. И. Завалишин вспоминал об эпизоде, который «произвёл потрясающее впечатление» на всех свидетелей исполнения над моряками-декабристами приговора на корабле «Князь Владимир», — Б. А. Бодиско, расплакавшийся во время этой церемонии, так объяснил свои слёзы: «…я плачу оттого, что мне стыдно и досадно, что мой приговор такой ничтожный и я буду лишен чести разделить с вами ссылку и заточение»[12].

Один из сосланных на Кавказ декабристов, А. С. Гангеблов, писал: «Кроме меня во Владикавказе находился декабрист Борис Бодиско, по суду разжалованный в матросы. Это была личность чрезвычайно симпатичная. И он и я сожалели, что могли видеться лишь изредка, и то урывками; осторожность того требовала»[13].

Служивший на Кавказе П. А. Бестужев относил Б. А. Бодиско к тем знакомым, которые «были ближе мне в настоящем жребии или казались замечательными в каком-либо отношении»[14]:

Молодой человек с умом, с хорошими познаниями, доброй души, правил строгих до педантизма… Характер твёрдый, но мрачный и угрюмый — отличительная черта всех моряков. Чужды ему все шумные и весёлые общества; хорошую книгу, учёный разговор предпочтёт он простодушной беседе приятелей… Смерть преждевременно похитила у нас сего благородного товарища.

По мнению филолога Н. Кирсанова, именно Б. А. Бодиско посвящена «Эпитафия», написанная в ссылке моряком и участником восстания Н. А. Чижовым[15]:

Он пал на берегах Евфрата!

Завидна смерть его для нас!

На славной выси Арарата

Последний взор его погас!

Напишите отзыв о статье "Бодиско, Борис Андреевич"

Примечания

  1. [tatiskray.ru/index.html?4/010.htm Татищевский край: Бодиско]
  2. Веселаго Ф. Ф. Очерк истории Морского кадетского корпуса с приложением списка воспитанников за 100 лет — С.-Пб.: Тип. МКК, 1852, 366 с., — с. 75
  3. 1 2 Дело морского экипажа лейтенанта Бодиско 1 -//Восстание декабристов. Т. XV — М.: Наука, 1979, 352 с.
  4. Беляев А. П. Воспоминания декабриста о пережитом и перечувствованном — Красноярск: Красноярское кн. изд., 1990, 380 с. ISBN 5-7479-0104-4
  5. [www.citywalls.ru/house1728.html?highlight=морск Казармы Морского Гвардейского экипажа]
  6. [guardcrew.com/?q=node/407 Образование и становление Гвардейского экипажа при императоре Александре I с 1801 по 1825]
  7. 14 декабря 1825 года. Воспоминания очевидцев — С.-Пб.: Академический проект, 1999, 752 с. ISBN 5-7331-0052-4
  8. Алфавит Боровкова — //Декабристы. Биографический справочник — М.: Наука, 1988, 448 с., — с. 228 ISBN 5-02-000485-4
  9. Восстание декабристов. Т. XVII — М.: Наука, 1980, 296 с.
  10. Цветкова Н. А. Моряки-декабристы братья Бодиско — // Невский Архив. Вып. V — С.-Пб.: Лики России, 2001, сс. 358—370
  11. Е. Г. Вейденбаум. Декабристы на Кавказе — // Русская старина — С.-Пб.: 1903, № 6, сс. 481—502
  12. Записки декабриста Д. И. Завалишина — Mǜnchen: J. Marchlewski @ C°, 1904, часть 3, с. 54
  13. [www.hrono.ru/libris/lib_g/gangeb03.html Воспоминания декабриста А. С. Гангеблова]
  14. Бестужев П. А. Памятные записки. 1828—1829 — //Воспоминания Бестужевых — С.-Пб.: Наука, 2005, 892 с., — сс. 357, 367—368 ISBN 5-02-026370-2
  15. [dekabrist.mybb.ru/viewtopic.php?id=3717&p=2 Никита Кирсанов. Николай Чижов и его литературное наследие]
Комментарии
  1. Однокашником Б. А. Бодиско по Морскому кадетскому корпусу был будущий декабрист М. А. Бестужев, тоже выпускник 1817 года.
  2. Спутниками Б. А. Бодиско в этом походе были лейтенанты А. П. Арбузов, А. П. Беляев и его младший брат, мичман М. А. Бодиско.
  3. Грузы, принадлежавшие Российско-Американской компании, были в Копенгагене перегружены на борт возвращавшегося в Кронштадт от северо-западных берегов Северной Америки шлюпа «Аполлон» под командованием С. П. Хрущова.
  4. В журнале генерал-адъютанта К. Ф. Толя в списке допрошенных в эту ночь фамилия лейтенанта Бодиско указана под № 6.
  5. Историк П. В. Ильин считал, что членство Б. А. Бодиско ни в Северном обществе, ни в обществе Гвардейского экипажа не доказано полностью, и включил его в перечень участников выступления 14 декабря 1825 года, не состоявших в тайных обществах. — Ильин П. В. Новое о декабристах. — СПб.: Нестор-История, 2004, 664 с. ISBN 5-98187-034-6
  6. И начало, и окончание морской службы Б. А. Бодиско оказались связанными с флагманскими кораблями адмирала Кроуна.

Ссылки

  • Малышев, Л. А.  Создание морской гвардии России. — СПб.: Нестор-История, 2014. — 176 с. — ISBN 978-5-4469-0463-1.
  • Декабристы: биографический справочник / под ред. академика М. В. Нечкиной. — М.: Наука. — 448 с.

Отрывок, характеризующий Бодиско, Борис Андреевич

С этого дня, во время всего дальнейшего путешествия Ростовых, на всех отдыхах и ночлегах, Наташа не отходила от раненого Болконского, и доктор должен был признаться, что он не ожидал от девицы ни такой твердости, ни такого искусства ходить за раненым.
Как ни страшна казалась для графини мысль, что князь Андрей мог (весьма вероятно, по словам доктора) умереть во время дороги на руках ее дочери, она не могла противиться Наташе. Хотя вследствие теперь установившегося сближения между раненым князем Андреем и Наташей приходило в голову, что в случае выздоровления прежние отношения жениха и невесты будут возобновлены, никто, еще менее Наташа и князь Андрей, не говорил об этом: нерешенный, висящий вопрос жизни или смерти не только над Болконским, но над Россией заслонял все другие предположения.


Пьер проснулся 3 го сентября поздно. Голова его болела, платье, в котором он спал не раздеваясь, тяготило его тело, и на душе было смутное сознание чего то постыдного, совершенного накануне; это постыдное был вчерашний разговор с капитаном Рамбалем.
Часы показывали одиннадцать, но на дворе казалось особенно пасмурно. Пьер встал, протер глаза и, увидав пистолет с вырезным ложем, который Герасим положил опять на письменный стол, Пьер вспомнил то, где он находился и что ему предстояло именно в нынешний день.
«Уж не опоздал ли я? – подумал Пьер. – Нет, вероятно, он сделает свой въезд в Москву не ранее двенадцати». Пьер не позволял себе размышлять о том, что ему предстояло, но торопился поскорее действовать.
Оправив на себе платье, Пьер взял в руки пистолет и сбирался уже идти. Но тут ему в первый раз пришла мысль о том, каким образом, не в руке же, по улице нести ему это оружие. Даже и под широким кафтаном трудно было спрятать большой пистолет. Ни за поясом, ни под мышкой нельзя было поместить его незаметным. Кроме того, пистолет был разряжен, а Пьер не успел зарядить его. «Все равно, кинжал», – сказал себе Пьер, хотя он не раз, обсуживая исполнение своего намерения, решал сам с собою, что главная ошибка студента в 1809 году состояла в том, что он хотел убить Наполеона кинжалом. Но, как будто главная цель Пьера состояла не в том, чтобы исполнить задуманное дело, а в том, чтобы показать самому себе, что не отрекается от своего намерения и делает все для исполнения его, Пьер поспешно взял купленный им у Сухаревой башни вместе с пистолетом тупой зазубренный кинжал в зеленых ножнах и спрятал его под жилет.
Подпоясав кафтан и надвинув шапку, Пьер, стараясь не шуметь и не встретить капитана, прошел по коридору и вышел на улицу.
Тот пожар, на который так равнодушно смотрел он накануне вечером, за ночь значительно увеличился. Москва горела уже с разных сторон. Горели в одно и то же время Каретный ряд, Замоскворечье, Гостиный двор, Поварская, барки на Москве реке и дровяной рынок у Дорогомиловского моста.
Путь Пьера лежал через переулки на Поварскую и оттуда на Арбат, к Николе Явленному, у которого он в воображении своем давно определил место, на котором должно быть совершено его дело. У большей части домов были заперты ворота и ставни. Улицы и переулки были пустынны. В воздухе пахло гарью и дымом. Изредка встречались русские с беспокойно робкими лицами и французы с негородским, лагерным видом, шедшие по серединам улиц. И те и другие с удивлением смотрели на Пьера. Кроме большого роста и толщины, кроме странного мрачно сосредоточенного и страдальческого выражения лица и всей фигуры, русские присматривались к Пьеру, потому что не понимали, к какому сословию мог принадлежать этот человек. Французы же с удивлением провожали его глазами, в особенности потому, что Пьер, противно всем другим русским, испуганно или любопытна смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания. У ворот одного дома три француза, толковавшие что то не понимавшим их русским людям, остановили Пьера, спрашивая, не знает ли он по французски?
Пьер отрицательно покачал головой и пошел дальше. В другом переулке на него крикнул часовой, стоявший у зеленого ящика, и Пьер только на повторенный грозный крик и звук ружья, взятого часовым на руку, понял, что он должен был обойти другой стороной улицы. Он ничего не слышал и не видел вокруг себя. Он, как что то страшное и чуждое ему, с поспешностью и ужасом нес в себе свое намерение, боясь – наученный опытом прошлой ночи – как нибудь растерять его. Но Пьеру не суждено было донести в целости свое настроение до того места, куда он направлялся. Кроме того, ежели бы даже он и не был ничем задержан на пути, намерение его не могло быть исполнено уже потому, что Наполеон тому назад более четырех часов проехал из Дорогомиловского предместья через Арбат в Кремль и теперь в самом мрачном расположении духа сидел в царском кабинете кремлевского дворца и отдавал подробные, обстоятельные приказания о мерах, которые немедленно должны были бытт, приняты для тушения пожара, предупреждения мародерства и успокоения жителей. Но Пьер не знал этого; он, весь поглощенный предстоящим, мучился, как мучаются люди, упрямо предпринявшие дело невозможное – не по трудностям, но по несвойственности дела с своей природой; он мучился страхом того, что он ослабеет в решительную минуту и, вследствие того, потеряет уважение к себе.
Он хотя ничего не видел и не слышал вокруг себя, но инстинктом соображал дорогу и не ошибался переулками, выводившими его на Поварскую.
По мере того как Пьер приближался к Поварской, дым становился сильнее и сильнее, становилось даже тепло от огня пожара. Изредка взвивались огненные языка из за крыш домов. Больше народу встречалось на улицах, и народ этот был тревожнее. Но Пьер, хотя и чувствовал, что что то такое необыкновенное творилось вокруг него, не отдавал себе отчета о том, что он подходил к пожару. Проходя по тропинке, шедшей по большому незастроенному месту, примыкавшему одной стороной к Поварской, другой к садам дома князя Грузинского, Пьер вдруг услыхал подле самого себя отчаянный плач женщины. Он остановился, как бы пробудившись от сна, и поднял голову.
В стороне от тропинки, на засохшей пыльной траве, были свалены кучей домашние пожитки: перины, самовар, образа и сундуки. На земле подле сундуков сидела немолодая худая женщина, с длинными высунувшимися верхними зубами, одетая в черный салоп и чепчик. Женщина эта, качаясь и приговаривая что то, надрываясь плакала. Две девочки, от десяти до двенадцати лет, одетые в грязные коротенькие платьица и салопчики, с выражением недоумения на бледных, испуганных лицах, смотрели на мать. Меньшой мальчик, лет семи, в чуйке и в чужом огромном картузе, плакал на руках старухи няньки. Босоногая грязная девка сидела на сундуке и, распустив белесую косу, обдергивала опаленные волосы, принюхиваясь к ним. Муж, невысокий сутуловатый человек в вицмундире, с колесообразными бакенбардочками и гладкими височками, видневшимися из под прямо надетого картуза, с неподвижным лицом раздвигал сундуки, поставленные один на другом, и вытаскивал из под них какие то одеяния.
Женщина почти бросилась к ногам Пьера, когда она увидала его.
– Батюшки родимые, христиане православные, спасите, помогите, голубчик!.. кто нибудь помогите, – выговаривала она сквозь рыдания. – Девочку!.. Дочь!.. Дочь мою меньшую оставили!.. Сгорела! О о оо! для того я тебя леле… О о оо!
– Полно, Марья Николаевна, – тихим голосом обратился муж к жене, очевидно, для того только, чтобы оправдаться пред посторонним человеком. – Должно, сестрица унесла, а то больше где же быть? – прибавил он.
– Истукан! Злодей! – злобно закричала женщина, вдруг прекратив плач. – Сердца в тебе нет, свое детище не жалеешь. Другой бы из огня достал. А это истукан, а не человек, не отец. Вы благородный человек, – скороговоркой, всхлипывая, обратилась женщина к Пьеру. – Загорелось рядом, – бросило к нам. Девка закричала: горит! Бросились собирать. В чем были, в том и выскочили… Вот что захватили… Божье благословенье да приданую постель, а то все пропало. Хвать детей, Катечки нет. О, господи! О о о! – и опять она зарыдала. – Дитятко мое милое, сгорело! сгорело!
– Да где, где же она осталась? – сказал Пьер. По выражению оживившегося лица его женщина поняла, что этот человек мог помочь ей.
– Батюшка! Отец! – закричала она, хватая его за ноги. – Благодетель, хоть сердце мое успокой… Аниска, иди, мерзкая, проводи, – крикнула она на девку, сердито раскрывая рот и этим движением еще больше выказывая свои длинные зубы.
– Проводи, проводи, я… я… сделаю я, – запыхавшимся голосом поспешно сказал Пьер.
Грязная девка вышла из за сундука, прибрала косу и, вздохнув, пошла тупыми босыми ногами вперед по тропинке. Пьер как бы вдруг очнулся к жизни после тяжелого обморока. Он выше поднял голову, глаза его засветились блеском жизни, и он быстрыми шагами пошел за девкой, обогнал ее и вышел на Поварскую. Вся улица была застлана тучей черного дыма. Языки пламени кое где вырывались из этой тучи. Народ большой толпой теснился перед пожаром. В середине улицы стоял французский генерал и говорил что то окружавшим его. Пьер, сопутствуемый девкой, подошел было к тому месту, где стоял генерал; но французские солдаты остановили его.
– On ne passe pas, [Тут не проходят,] – крикнул ему голос.
– Сюда, дяденька! – проговорила девка. – Мы переулком, через Никулиных пройдем.
Пьер повернулся назад и пошел, изредка подпрыгивая, чтобы поспевать за нею. Девка перебежала улицу, повернула налево в переулок и, пройдя три дома, завернула направо в ворота.
– Вот тут сейчас, – сказала девка, и, пробежав двор, она отворила калитку в тесовом заборе и, остановившись, указала Пьеру на небольшой деревянный флигель, горевший светло и жарко. Одна сторона его обрушилась, другая горела, и пламя ярко выбивалось из под отверстий окон и из под крыши.
Когда Пьер вошел в калитку, его обдало жаром, и он невольно остановился.
– Который, который ваш дом? – спросил он.
– О о ох! – завыла девка, указывая на флигель. – Он самый, она самая наша фатера была. Сгорела, сокровище ты мое, Катечка, барышня моя ненаглядная, о ох! – завыла Аниска при виде пожара, почувствовавши необходимость выказать и свои чувства.
Пьер сунулся к флигелю, но жар был так силен, что он невольна описал дугу вокруг флигеля и очутился подле большого дома, который еще горел только с одной стороны с крыши и около которого кишела толпа французов. Пьер сначала не понял, что делали эти французы, таскавшие что то; но, увидав перед собою француза, который бил тупым тесаком мужика, отнимая у него лисью шубу, Пьер понял смутно, что тут грабили, но ему некогда было останавливаться на этой мысли.
Звук треска и гула заваливающихся стен и потолков, свиста и шипенья пламени и оживленных криков народа, вид колеблющихся, то насупливающихся густых черных, то взмывающих светлеющих облаков дыма с блестками искр и где сплошного, сноповидного, красного, где чешуйчато золотого, перебирающегося по стенам пламени, ощущение жара и дыма и быстроты движения произвели на Пьера свое обычное возбуждающее действие пожаров. Действие это было в особенности сильно на Пьера, потому что Пьер вдруг при виде этого пожара почувствовал себя освобожденным от тяготивших его мыслей. Он чувствовал себя молодым, веселым, ловким и решительным. Он обежал флигелек со стороны дома и хотел уже бежать в ту часть его, которая еще стояла, когда над самой головой его послышался крик нескольких голосов и вслед за тем треск и звон чего то тяжелого, упавшего подле него.
Пьер оглянулся и увидал в окнах дома французов, выкинувших ящик комода, наполненный какими то металлическими вещами. Другие французские солдаты, стоявшие внизу, подошли к ящику.
– Eh bien, qu'est ce qu'il veut celui la, [Этому что еще надо,] – крикнул один из французов на Пьера.
– Un enfant dans cette maison. N'avez vous pas vu un enfant? [Ребенка в этом доме. Не видали ли вы ребенка?] – сказал Пьер.
– Tiens, qu'est ce qu'il chante celui la? Va te promener, [Этот что еще толкует? Убирайся к черту,] – послышались голоса, и один из солдат, видимо, боясь, чтобы Пьер не вздумал отнимать у них серебро и бронзы, которые были в ящике, угрожающе надвинулся на него.
– Un enfant? – закричал сверху француз. – J'ai entendu piailler quelque chose au jardin. Peut etre c'est sou moutard au bonhomme. Faut etre humain, voyez vous… [Ребенок? Я слышал, что то пищало в саду. Может быть, это его ребенок. Что ж, надо по человечеству. Мы все люди…]
– Ou est il? Ou est il? [Где он? Где он?] – спрашивал Пьер.
– Par ici! Par ici! [Сюда, сюда!] – кричал ему француз из окна, показывая на сад, бывший за домом. – Attendez, je vais descendre. [Погодите, я сейчас сойду.]
И действительно, через минуту француз, черноглазый малый с каким то пятном на щеке, в одной рубашке выскочил из окна нижнего этажа и, хлопнув Пьера по плечу, побежал с ним в сад.
– Depechez vous, vous autres, – крикнул он своим товарищам, – commence a faire chaud. [Эй, вы, живее, припекать начинает.]
Выбежав за дом на усыпанную песком дорожку, француз дернул за руку Пьера и указал ему на круг. Под скамейкой лежала трехлетняя девочка в розовом платьице.
– Voila votre moutard. Ah, une petite, tant mieux, – сказал француз. – Au revoir, mon gros. Faut etre humain. Nous sommes tous mortels, voyez vous, [Вот ваш ребенок. А, девочка, тем лучше. До свидания, толстяк. Что ж, надо по человечеству. Все люди,] – и француз с пятном на щеке побежал назад к своим товарищам.
Пьер, задыхаясь от радости, подбежал к девочке и хотел взять ее на руки. Но, увидав чужого человека, золотушно болезненная, похожая на мать, неприятная на вид девочка закричала и бросилась бежать. Пьер, однако, схватил ее и поднял на руки; она завизжала отчаянно злобным голосом и своими маленькими ручонками стала отрывать от себя руки Пьера и сопливым ртом кусать их. Пьера охватило чувство ужаса и гадливости, подобное тому, которое он испытывал при прикосновении к какому нибудь маленькому животному. Но он сделал усилие над собою, чтобы не бросить ребенка, и побежал с ним назад к большому дому. Но пройти уже нельзя было назад той же дорогой; девки Аниски уже не было, и Пьер с чувством жалости и отвращения, прижимая к себе как можно нежнее страдальчески всхлипывавшую и мокрую девочку, побежал через сад искать другого выхода.


Когда Пьер, обежав дворами и переулками, вышел назад с своей ношей к саду Грузинского, на углу Поварской, он в первую минуту не узнал того места, с которого он пошел за ребенком: так оно было загромождено народом и вытащенными из домов пожитками. Кроме русских семей с своим добром, спасавшихся здесь от пожара, тут же было и несколько французских солдат в различных одеяниях. Пьер не обратил на них внимания. Он спешил найти семейство чиновника, с тем чтобы отдать дочь матери и идти опять спасать еще кого то. Пьеру казалось, что ему что то еще многое и поскорее нужно сделать. Разгоревшись от жара и беготни, Пьер в эту минуту еще сильнее, чем прежде, испытывал то чувство молодости, оживления и решительности, которое охватило его в то время, как он побежал спасать ребенка. Девочка затихла теперь и, держась ручонками за кафтан Пьера, сидела на его руке и, как дикий зверек, оглядывалась вокруг себя. Пьер изредка поглядывал на нее и слегка улыбался. Ему казалось, что он видел что то трогательно невинное и ангельское в этом испуганном и болезненном личике.
На прежнем месте ни чиновника, ни его жены уже не было. Пьер быстрыми шагами ходил между народом, оглядывая разные лица, попадавшиеся ему. Невольно он заметил грузинское или армянское семейство, состоявшее из красивого, с восточным типом лица, очень старого человека, одетого в новый крытый тулуп и новые сапоги, старухи такого же типа и молодой женщины. Очень молодая женщина эта показалась Пьеру совершенством восточной красоты, с ее резкими, дугами очерченными черными бровями и длинным, необыкновенно нежно румяным и красивым лицом без всякого выражения. Среди раскиданных пожитков, в толпе на площади, она, в своем богатом атласном салопе и ярко лиловом платке, накрывавшем ее голову, напоминала нежное тепличное растение, выброшенное на снег. Она сидела на узлах несколько позади старухи и неподвижно большими черными продолговатыми, с длинными ресницами, глазами смотрела в землю. Видимо, она знала свою красоту и боялась за нее. Лицо это поразило Пьера, и он, в своей поспешности, проходя вдоль забора, несколько раз оглянулся на нее. Дойдя до забора и все таки не найдя тех, кого ему было нужно, Пьер остановился, оглядываясь.