Голенищев-Кутузов, Павел Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Павел Иванович Голенищев-Кутузов
Дата рождения:

1 (12) ноября 1767(1767-11-12)

Место рождения:

Санкт-Петербург

Дата смерти:

13 (25) сентября 1829(1829-09-25) (61 год)

Место смерти:

Тверь, Российская империя Российская империя

Гражданство:

Российская империя

Род деятельности:

военный, деятель системы образования, сенатор, литератор

Годы творчества:

1783—1821

Язык произведений:

русский

Награды:

Па́вел Ива́нович Голени́щев-Куту́зов (1 (12) ноября 1767, Санкт-Петербург — 13 (25) сентября 1829, Тверь) — военный, деятель системы образования, сенатор, литератор Российской империи.



Биография

Родился 1 (12) ноября 1767 года в Санкт-Петербурге. Происходил из старинного новгородского дворянства. Сын президента Адмиралтейств-коллегии Ивана Логгиновича Голенищева-Кутузова и Евдокии Ильиничны Бибиковой (1743—1807; на её сестре был женат М. И. Голенищев-Кутузов)[1]. Получил домашнее образование.

В январе 1776 года записан кадетом в Днепровский пикинерский полк. С 1780 года — поручик. В 1783 году в чине капитана начал службу при Г. А. Потёмкине, его ординарец (адъютант). В январе 1785 года переведён во флот генерал-адъютантом в штаб адмирала С. К. Грейга. В ходе русско-шведской войны 1788—1790 годов участвовал в Гогландском морском сражении (июль 1788) и отправлен был с донесением о нём к Императрице; произведён по этому случаю в подполковники 10 июля 1786 года, с назначением в Павловский драгунский полк. С 1788 года служил в Псковском драгунском полку. Во время боевых действий против шведов ранен в руку и в лоб. С 1794 года служил в Екатеринославском кирасирском полку.

В 1798 году перешёл на гражданскую службу, получил чин действительного статского советника[2]. С конца августа 1805 по 1821 год сенатор 1 отделения 6 (уголовного, кассационного) департамента Сената в Москве[3]. 26 июля 1821 года отрешён от присутствия в Сенате[1][2].

С марта 1798 до конца ноября 1803 года — куратор Московского университета (одновременно с М. М. Херасковым, Ф. Н. Голицыным и М. И. Коваленским). При устройстве университета по новому уставу должность куратора была упразднена, и Голенищев-Кутузов 20 ноября 1803 года был причислен к герольдии, с награждением орденом Святой Анны I степени[4]. С 1806 года — почётный член Московского университета, в 1812—1814 годах — его вице-президент.

В 1810—1812 годах — член Главного правления училищ. С конца мая 1810 года — попечитель Московского университета[5] и Московского учебного округа (назначен на этот пост по протекции И. В. Гудовича, женатого на сестре А. К. Разумовского, тогдашнего министра народного просвещения). На этом посту создал кафедру славянского языка и Общество любителей российской словесности при Московском университете. Выступил с проектом преобразования Благородного пансиона при университете в кадетский корпус и «планом нового образа учения в университете» и за эти труды получил чин тайного советника и бриллиантовый перстень.

Попечительство Кутузова в Москве совпало со временем разорения Москвы, её университета и большей части учебных заведений округа. Над возобновлением зданий университета, его библиотеки, разных богатых коллекций он добросовестно поработал. Осматривал, по Высочайшему повелению, Демидовское училище в Ярославле и учебные заведения в нескольких губерниях[4]. Писал докладные на профессоров, заподозренных в вольнодумстве, продолжал свои нападки на Н. М. Карамзина. В конце декабря 1816 года отставлен от должности попечителя. С 1820 года — ординарный член Императорского Общества испытателей природы при Московском университете.

Был масоном и досточтимым мастером масонской ложи «Умирающий Сфинкс»[1]. Поэт, переводчик. 7 ноября 1796 года поднёс императору Павлу оду на его восшествие на престол, за что произведён в полковники и пожалован золотой табакеркой. 2 августа 1799 года получил бриллиантовый перстень за поднесённую оду на победы русских войск в Италии. Время с 1805 по 1810 год наиболее богато его произведениями — по преимуществу торжественными одами на разные случаи; к этому же времени относится его перевод Пиндара и поэмы Берни «Четыре части дня»[4]. Принимал участие в кампании по дискредитации Н. М. Карамзина. В 1801 году сотрудничал в «Московском журнале». Был близок к кружку литераторов-архаистов адмирала А. С. Шишкова. С января 1803 года действительный член Российской академии. В 1804—1806 годах вместе с Д. И. Хвостовым и Г. С. Салтыковым издавал журнал «Друг просвещения». В 1806 году сотрудничал в периодическом издании «Лицей». Сотрудничал в «Друге юношества».

С 1810 года — почётный член Физико-медицинского общества при Московском университете. С января 1811 года — почётный член Санкт-Петербургской Академии наук[3]. С 1811 года — почётный член Беседы любителей российского слова. С 1811 года — почётный член Общества любителей российской словесности при Московском университете[1]. С 1812 года — почётный член Общества врачебных и физических наук при Московском университете. С 1812 года — член (одно время — почётный член) Общества истории и древностей российских при Московском университете. С 1815 года — почётный член Филармонического общества в Санкт-Петербурге. С 1819 года — почётный член Казанского общества любителей отечественной словесности, Харьковского университета; Общества любителей российской словесности, учреждённого при Ярославском Демидовском училище высших наук. В 1819—1821 годах — почётный член Общества любителей коммерческих знаний (при Московской коммерческой практической академии). В 1820 году — почётный член Московского общества сельского хозяйства[3].

Умер 13 (25) сентября 1829 года в Твери. Похоронен в деревне Кузнецово Рамешковского района Тверской области. Могила и памятник сохранились до нашего времени. От брака с княжной Еленой Ивановной Долгоруковой (ум. 1850) имел дочь Авдотью (1795—1863; замужем за Ф. Н. Глинкой) и сына Ивана (1796—1840; коллежский советник).

Напишите отзыв о статье "Голенищев-Кутузов, Павел Иванович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Серков А. И. Русское масонство. 1731—2000 гг. Энциклопедический словарь. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2001. — 1224 с.
  2. 1 2 Серков А. И. История русского масонства XIX века. — СПб.: издательство имени Н. И. Новикова, 2000. — 400 с.
  3. 1 2 3 Серков А. И. История русского масонства ХХ века. В 3 т. — СПб.: Издательство им. Н. И. Новикова, 2009. — 264 с.+ 472 с. + 544 с. См. также № 33, 47.
  4. 1 2 3 Кутузов, Павел Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.М., 1896—1918.
  5. Голенищев-Кутузов, Павел Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Литература

  • Серков А. И. Русское масонство. 1731—2000 гг. Энциклопедический словарь. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2001. — 1224 с.
  • Серков А. И. Масонство // Отечественная война 1812 года. Энциклопедия. — М.: Российская политическая энциклопедия, 2004. — С. 447—448.

Отрывок, характеризующий Голенищев-Кутузов, Павел Иванович

– Кто там? – окликнул князь Андрей.
Красноносый капитан Тимохин, бывший ротный командир Долохова, теперь, за убылью офицеров, батальонный командир, робко вошел в сарай. За ним вошли адъютант и казначей полка.
Князь Андрей поспешно встал, выслушал то, что по службе имели передать ему офицеры, передал им еще некоторые приказания и сбирался отпустить их, когда из за сарая послышался знакомый, пришепетывающий голос.
– Que diable! [Черт возьми!] – сказал голос человека, стукнувшегося обо что то.
Князь Андрей, выглянув из сарая, увидал подходящего к нему Пьера, который споткнулся на лежавшую жердь и чуть не упал. Князю Андрею вообще неприятно было видеть людей из своего мира, в особенности же Пьера, который напоминал ему все те тяжелые минуты, которые он пережил в последний приезд в Москву.
– А, вот как! – сказал он. – Какими судьбами? Вот не ждал.
В то время как он говорил это, в глазах его и выражении всего лица было больше чем сухость – была враждебность, которую тотчас же заметил Пьер. Он подходил к сараю в самом оживленном состоянии духа, но, увидав выражение лица князя Андрея, он почувствовал себя стесненным и неловким.
– Я приехал… так… знаете… приехал… мне интересно, – сказал Пьер, уже столько раз в этот день бессмысленно повторявший это слово «интересно». – Я хотел видеть сражение.
– Да, да, а братья масоны что говорят о войне? Как предотвратить ее? – сказал князь Андрей насмешливо. – Ну что Москва? Что мои? Приехали ли наконец в Москву? – спросил он серьезно.
– Приехали. Жюли Друбецкая говорила мне. Я поехал к ним и не застал. Они уехали в подмосковную.


Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с глазу на глаз с своим другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
– Так ты понял все расположение войск? – перебил его князь Андрей.
– Да, то есть как? – сказал Пьер. – Как невоенный человек, я не могу сказать, чтобы вполне, но все таки понял общее расположение.
– Eh bien, vous etes plus avance que qui cela soit, [Ну, так ты больше знаешь, чем кто бы то ни было.] – сказал князь Андрей.
– A! – сказал Пьер с недоуменьем, через очки глядя на князя Андрея. – Ну, как вы скажете насчет назначения Кутузова? – сказал он.
– Я очень рад был этому назначению, вот все, что я знаю, – сказал князь Андрей.
– Ну, а скажите, какое ваше мнение насчет Барклая де Толли? В Москве бог знает что говорили про него. Как вы судите о нем?
– Спроси вот у них, – сказал князь Андрей, указывая на офицеров.
Пьер с снисходительно вопросительной улыбкой, с которой невольно все обращались к Тимохину, посмотрел на него.
– Свет увидали, ваше сиятельство, как светлейший поступил, – робко и беспрестанно оглядываясь на своего полкового командира, сказал Тимохин.
– Отчего же так? – спросил Пьер.
– Да вот хоть бы насчет дров или кормов, доложу вам. Ведь мы от Свенцян отступали, не смей хворостины тронуть, или сенца там, или что. Ведь мы уходим, ему достается, не так ли, ваше сиятельство? – обратился он к своему князю, – а ты не смей. В нашем полку под суд двух офицеров отдали за этакие дела. Ну, как светлейший поступил, так насчет этого просто стало. Свет увидали…
– Так отчего же он запрещал?
Тимохин сконфуженно оглядывался, не понимая, как и что отвечать на такой вопрос. Пьер с тем же вопросом обратился к князю Андрею.
– А чтобы не разорять край, который мы оставляли неприятелю, – злобно насмешливо сказал князь Андрей. – Это очень основательно; нельзя позволять грабить край и приучаться войскам к мародерству. Ну и в Смоленске он тоже правильно рассудил, что французы могут обойти нас и что у них больше сил. Но он не мог понять того, – вдруг как бы вырвавшимся тонким голосом закричал князь Андрей, – но он не мог понять, что мы в первый раз дрались там за русскую землю, что в войсках был такой дух, какого никогда я не видал, что мы два дня сряду отбивали французов и что этот успех удесятерял наши силы. Он велел отступать, и все усилия и потери пропали даром. Он не думал об измене, он старался все сделать как можно лучше, он все обдумал; но от этого то он и не годится. Он не годится теперь именно потому, что он все обдумывает очень основательно и аккуратно, как и следует всякому немцу. Как бы тебе сказать… Ну, у отца твоего немец лакей, и он прекрасный лакей и удовлетворит всем его нуждам лучше тебя, и пускай он служит; но ежели отец при смерти болен, ты прогонишь лакея и своими непривычными, неловкими руками станешь ходить за отцом и лучше успокоишь его, чем искусный, но чужой человек. Так и сделали с Барклаем. Пока Россия была здорова, ей мог служить чужой, и был прекрасный министр, но как только она в опасности; нужен свой, родной человек. А у вас в клубе выдумали, что он изменник! Тем, что его оклеветали изменником, сделают только то, что потом, устыдившись своего ложного нарекания, из изменников сделают вдруг героем или гением, что еще будет несправедливее. Он честный и очень аккуратный немец…
– Однако, говорят, он искусный полководец, – сказал Пьер.
– Я не понимаю, что такое значит искусный полководец, – с насмешкой сказал князь Андрей.
– Искусный полководец, – сказал Пьер, – ну, тот, который предвидел все случайности… ну, угадал мысли противника.
– Да это невозможно, – сказал князь Андрей, как будто про давно решенное дело.
Пьер с удивлением посмотрел на него.
– Однако, – сказал он, – ведь говорят же, что война подобна шахматной игре.
– Да, – сказал князь Андрей, – только с тою маленькою разницей, что в шахматах над каждым шагом ты можешь думать сколько угодно, что ты там вне условий времени, и еще с той разницей, что конь всегда сильнее пешки и две пешки всегда сильнее одной, a на войне один батальон иногда сильнее дивизии, а иногда слабее роты. Относительная сила войск никому не может быть известна. Поверь мне, – сказал он, – что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них… Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
– А от чего же?
– От того чувства, которое есть во мне, в нем, – он указал на Тимохина, – в каждом солдате.
Князь Андрей взглянул на Тимохина, который испуганно и недоумевая смотрел на своего командира. В противность своей прежней сдержанной молчаливости князь Андрей казался теперь взволнованным. Он, видимо, не мог удержаться от высказывания тех мыслей, которые неожиданно приходили ему.
– Сражение выиграет тот, кто твердо решил его выиграть. Отчего мы под Аустерлицем проиграли сражение? У нас потеря была почти равная с французами, но мы сказали себе очень рано, что мы проиграли сражение, – и проиграли. А сказали мы это потому, что нам там незачем было драться: поскорее хотелось уйти с поля сражения. «Проиграли – ну так бежать!» – мы и побежали. Ежели бы до вечера мы не говорили этого, бог знает что бы было. А завтра мы этого не скажем. Ты говоришь: наша позиция, левый фланг слаб, правый фланг растянут, – продолжал он, – все это вздор, ничего этого нет. А что нам предстоит завтра? Сто миллионов самых разнообразных случайностей, которые будут решаться мгновенно тем, что побежали или побегут они или наши, что убьют того, убьют другого; а то, что делается теперь, – все это забава. Дело в том, что те, с кем ты ездил по позиции, не только не содействуют общему ходу дел, но мешают ему. Они заняты только своими маленькими интересами.
– В такую минуту? – укоризненно сказал Пьер.
– В такую минуту, – повторил князь Андрей, – для них это только такая минута, в которую можно подкопаться под врага и получить лишний крестик или ленточку. Для меня на завтра вот что: стотысячное русское и стотысячное французское войска сошлись драться, и факт в том, что эти двести тысяч дерутся, и кто будет злей драться и себя меньше жалеть, тот победит. И хочешь, я тебе скажу, что, что бы там ни было, что бы ни путали там вверху, мы выиграем сражение завтра. Завтра, что бы там ни было, мы выиграем сражение!