Горбатов (город)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Город
Горбатов
Герб
Страна
Россия
Субъект Федерации
Нижегородская область
Муниципальный район
Городское поселение
Координаты
Глава
глава городского поселения
Первое упоминание
Прежние названия
Мещерская Поросль, Горбатая, Горбатое
Город с
Высота центра
160 м
Население
2004[1] человек (2016)
Национальный состав
русские
Конфессиональный состав
православие
Названия жителей
горбатовцы
Часовой пояс
Телефонный код
+7 83171
Почтовый индекс
606125
Автомобильный код
52, 152
Код ОКАТО
[classif.spb.ru/classificators/view/okt.php?st=A&kr=1&kod=22242505 22 242 505]
Горбатов
Москва
Нижний Новгород
Павлово
Горбатов
Павлово
Горбатов

Горба́тов — город1779[2]) в Павловском муниципальном районе Нижегородской области России[3] в 61 км от Нижнего Новгорода. Административный центр муниципального образования город Горбатов, имеющего статус городского поселения.

Население — 2004[1] чел. (2016). Горбатов — самый малочисленный город Нижегородской области.

Пристань на реке Оке, в 12 км к северу от железнодорожной станции Ворсма на железнодорожной ветке Нижний Новгород — Павлово.

Старинный центр производства канатов и верёвок. Развито садоводство (главным образом вишня). Возник в XVI веке, впервые упоминается в документах в 1565 году. Его прежние названия — Мещерская Поросль (по названию народа мещера), деревня Горбатая. Название получил по фамилии владевшего им князя Горбатый-Шуйский, Александр Борисович. Городом стал в 1779 году.

В городе имеется канатно-верёвочная фабрика (ОАО «Митра»), филиалы строчевышивальной фабрики и Павловского завода сувениров. Вблизи города — курортная местность с базами отдыха, пансионатами и санаториями.

В 1996 году Никита Михалков снимал в окрестностях Горбатова эпизоды фильма «Сибирский цирюльник», а в 2006, 2007, 2008 годах — эпизоды фильма «Утомленные солнцем 2».





История[4]

История города Горбатов уходит в далёкое прошлое. В X—XII веках эту местность на правом высоком берегу Оки населяли приокские племена мещеры, память о которых сохранилась до настоящего времени в местных названиях: деревня Мещера, село Мещерские горы, Мещерская заводь, а также деревня Мещерская поросль, на месте которой позднее возник город Горбатов.

Быстрое заселение края пошло после взятия Иваном IV Казани (1552 г.) и Астрахани (1556 г.), когда в Поволжье устремилась масса русских переселенцев, часть которых осела по берегам Оки. О местности, занимаемой Горбатовым, упоминается в одной из старинных грамот под 1565 г.: «лета 7073, по цареву и великаго князя Ивана Васильевича жалованью дали Спасо-Ефимьевскому монастырю, что в Суздале… в Березополье деревню Мещерскую поросль, на реке Оке, на устье Мещерской заводи, что было в поместье за князем Андреем Михаиловым сыном Горбатого…»[5].

После смерти великого князя Василия III Андрей Михайлович Шуйский-Горбатый стоял во главе боярского правления и так восстановил против себя малолетнего Ивана IV, что последний по достижении совершеннолетия, отдал боярина Горбатого на расправу своим псарям, а все имения его, в том числе и Мещерскую поросль, отобрал в казну[6]. В том же 1565 году Иван IV пожаловал эти земли Спасо-Ефимьевскому монастырю и Мещерская поросль или сельцо Горбатое, как его называли по фамилии старинного поместного владельца, стало вотчиной Спасо-Ефимьевского монастыря.

В начале XVII века, во времена Смуты сельцо Горбатово сильно запустело после набегов «литовских людей и русских воров… крестьянских живущих 24 двора, а людей в них тож, пашни паханные 25 чети с полутретником да 16 дворов крестьянских пустых, да место дворовое пустое, да 29 дворовых мест крестьянских пустых, 35 дворов бобыльских, а людей в них 36 человек, да 13 дворов бобыльских пустых, да 27 мест (дворовых) бобыльских пустых»[7].

В 1672 году в связи с постройкой деревянной церкви Горбатово становится селом. Через него проходил почтовый тракт Москва — Владимир — Гороховец — Лисенковский перевоз — Богородское — Нижний Новгород, что способствовало росту расположенных по нему селений и появлению в них торговли и ремёсел. Развитие в России рыбного промысла и водного транспорта, а также судостроения предъявляло всё большие требования к изготовлению верёвок, канатов, производство которых начинается в Горбатове и его окрестностях.

Первые упоминания о горбатовских прядильщиках относятся к началу XVIII века. Петр I открыл в Петербурге при Адмиралтействе канатно-прядильный двор и прислал в Нижний Новгород на имя вице-губернатора Путятина указ, в котором требовал выслать в Петербург 50 прядильщиков. Путятин послал в Петербург требуемое количество людей, среди которых оказались 8 горбатовцев[8]. В 1774 село подверглось разграблению разбойником Кулагой[9].

С учреждением Нижегородского наместничества в 1779 году Горбатов стал городом. Правительство Екатерины II, вынужденное реагировать на несоответствие старой административной системы новым потребностям хозяйственной жизни страны, предпринимает в 1775—1785 годах областную реформу. В основу разделения территории страны на губернии и уезды был положен арифметический принцип: численность всего податного населения. В губернии — не больше 300—400 тыс. душ, а в уездах — 20-30 тыс. душ мужского пола[10]. Нижегородская губерния согласно указу от 5 сентября 1779 года составилась из 13 уездов, в том числе Горбатовского, вследствие чего следовало переименовать городами ведомства Коллегии Экономии село Горбатово и Мещерскую слободу под одним названием Горбатов[11].

Официально провозглашалось, что новыми городами следует избрать селения по лучшей удобности их расположения. Однако было выдвинуто непременное условие, что поселения, назначаемые городами, должны принадлежать казне, а не находиться в частном владении. Правительство не преобразовывало помещичьи слободы в города, даже если они по уровню своего хозяйственного развития и превосходили поселения государственных крестьян. Центром уезда вместо Горбатова вполне могли стать и Павлово, и Богородск, но эти крупные сёла входили во владения рода Шереметьевых, и центром уезда стал Горбатов.

В 1779 году его описывали так: «Село Горбатово и Мещерская слобода назначиваещиеся в город Нижегородского наместничества (в них число душ — 305) лежат по течению реки Оки на правом берегу, вверх по косогору. Чрез них пролегает большая от Москвы, Володимера и Гороховца до Нижняго Нова города и далее дорога. Расстоянием сии селения от Нижнего 67 верст. В оном селении церковь приходская преподобного Евфимия Суздальского деревянная. Обывательских домов — 141. Жители промышляют хлебопашеством и садами, имеют прядильны, на которых делают канаты и снасти рыболовные; некоторые из них обращаются в вольной работе…»[12]

Планировка

До конца XVIII века Горбатов сохранял средневековую сельскую планировку. Частые пожары оставались страшным бедствием для деревянной застройки города. В отчете, описывающем Горбатов, писали: «Приход состоит один и церковь внутри города деревянная одна, каменного как казенного, так и партикулярных людей строения не имеется»[13].

Крестьянские занятия жителей накладывали отпечаток на вид города на его дома и на планировку улиц. Большая часть городской земли была занята садами и огородами. Строения жителей сосредотачивались в основном на берегу Оки: в Мещерской слободе проживала 231 душа[14] из 305, значившихся в ревизии. На берегу Оки ставились амбары и лавки. Хозяйственная жизнь города протекала в основном здесь.

Связанная с жизнью торга и Окой, застройка Мещерской слободы с древних времен была плотной, хаотичной. Каждый владелец возводил здесь жилые, складские или торговые строения в соответствии со своими вкусами и экономическими возможностями, но обязательно за высокими оградами. Группы строений разделялись извивавшимися улочками и тупиками. Лишь береговые отмели оставались свободными, но и те летом занимались пристанями, амбарами и деревянными кладбищами.

На горе, на красивом месте, горбатовцы построили в 1672 году деревянную церковь во имя святого Евфимия Суздальского чудотворца. Она была видна издалека и смотрелась очень хорошо.

С учреждением в 1779 году Нижегородского наместничества начинается работа по созданию плана уездного города Горбатова. Древнейшей профессионально выполненной фиксацией сложившейся средневековой постройки является план, конфирмованный 6 марта 1781 года,[15] на котором пунктирными линиями отмечено «состоящее ныне деревянное строение». Главной задачей плана было «прожектировать» каменное и деревянное строительство в нагорной части Горбатова, в которой активного строительства до того времени не велось и поэтому больших трудностей с его выполнением не возникло.

На главной городской площади намечалось поставить каменную соборную церковь взамен почти развалившейся деревянной Евфимьевской церкви, в которой, как писали, в летнее время «немалая течь идет, а в зимние наносит великие бугры снега»[16]. Построена и освящена каменная соборная церковь была только в 1814 году.

Прожект 1781 года мало учитывал особенности рельефа[17]. Например, дорога в Нижний Новгород была проложена через овраг Большой Ключ. «По несходстве расположения онаго кварталов с местным по натуре расположением» строится по этому плану было трудно и в 1802 году «сочинили» новый[18]. На основе плана 1781 года разрабатывались все позднейшие проекты. Во многом благодаря первому плану, город Горбатов до сих пор отличает четкая застройка и улицы, пересекающие друг друга под прямым углом.

Административное управление

По областной реформе город становился самостоятельной административной единицей. Первым горбатовским городничим стал капитан-лейтенант флота Иван Афанасьевич Растопчин[19]. В его расположении находилась штатная воинская команда в составе 33 человек,[20] большей частью правда «из людей старых, увечных и больных»[21].

На основании учреждения о губерниях в губернских городах создавались новые присутственные места, уездные и земские суды, казначейства, магистраты и при них сиротские и словесные суды. Сразу потребовалась большая масса канцелярских служителей, а между тем грамотность в народе тогда была развита очень слабо, и Горбатов не был здесь исключением. Горбатовское казначейство доносило, например, в 1781 году, что уже третий год принуждено обходиться с одним копиистом, «да и тот не только чтоб книги вести и другие дела по казначейству исправлять, но и с чернаго на белое три-четыре раза переписывает и то с крайнею нуждою»[22].

Горбатовский уездный суд тоже плохо справлялся с делами ревизии, медленность и запутанность в делопроизводстве, и наместническое правление неоднократно штрафовало его за это. Присутственные места и казначейство до конца XVIII века помещались в частных домах. Уездный суд теснился в одной комнатушке, а денежную казну «за ветхостью кладовой» вынуждены были хранить в прихожей за печью[23].

Большое влияние в уездном городе имел Предводитель благородного дворянства. В Горбатове первым Предводителем дворянства в 1779 году по баллотировке в горбатовской округе был выбран прапорщик Фёдор Дмитриевич Козлов[24]. Потомственный дворянин, 44-х лет, имевший в нескольких деревнях 244 души. Служил с 1753 года солдатом лейб-гвардии Измаиловского полка, был пожалован в 1755 году капралом. В 1761 году отставлен от службы по болезни в звании прапорщика.

Сыновья Фёдора Дмитриевича Козлова продолжили семейную традицию: все они служили в русской армии. А в годину великих испытаний для России, в 1812 году, один из его сыновей, Павел Фёдорович Козлов, к тому времени действительный статский советник и кавалер, возглавил конный полк Нижегородского военного ополчения[25] и участвовал в войне против французов. В сражении при Дрездене 5 октября 1813 года, командуя вверенной ему бригадой, своими распоряжениями и личной храбростью «весьма много содействовал к отражению неприятеля», получил контузию и был представлен к ордену Св. Анны I класса[26].

Экономика

Учреждение Горбатова уездным городом способствовало повышению его торгового и промышленного значения, увеличению численности населения и изменению сословного состава горожан. В конце XVIII века горбатовцы «промышляли» не только хлебопашеством, но и разведением садов, многие жители имели прядильны, на которых делали канаты и рыболовные снасти, а некоторые занимались отхожим промыслом: нанимались на речные суда[27].

Сельское хозяйство

Пашенной земли в городе было мало, да и урожаи были невысоки. «Сеяли по большей части пшеницу, несколько ячменю, гречи и гороху; урожай бывает неодинаков, когда второе, а иногда вдвое, а пашут землю сохами на лошадях»,[12] — так описывали аграрные занятия горожан в отчете за 1781 год. «По малоимению пашенной земли» в городе, хлеба, производимого его жителями, всегда не хватало, и они покупали «ржаную муку и всякий запас для обиходу домашнего в селе Избыльце»[28]. Держали горожане и скот: семья, как правило, имела корову, лошадь, некоторые держали также овец и свиней[29]. Сельскохозяйственная деятельность в Горбатове ориентировалась в значительной своей части на рынок и имела отраслевое своеобразие: горожане разводили сады. Сажали яблоню, сливу, грушу, а также вишню и смородину[28].

Сбор хлебов и фруктов в Горбатове в 1797 году[30].

Ржи 12 четвертей
Пшеницы 10 четвертей
Яблочных присадков до 10 000 деревьев
Яблок 1 020 четвертей
Слив 30 четвертей
Вишен 16 четвертей
Красной смородины 90 четвертей

О величине садов можно судить по жалобе горбатовца Козьмы Гагина. В его саду козами бывшего городничего Растопчина поглодано было много деревьев.[31] Специальная комиссия, осматривая сад в ноябре 1780 года, установила, что порезано 54 дерева.

До сих пор Горбатов это яблочная, вишневая, ягодная столица края. Выплескиваясь из-за заборов, сады усеивают косогоры, стекают на дно оврагов. В майскую пору горбатовский берег точно невеста в подвенечном уборе. И не зря «в знак изобилия сего города плодами» на его гербе изображена «яблонь с плодами в золотом поле».[32] Горбатов расположен на оживленной торговой магистрали и благодаря тому, что «протекает мимо оного города река Ока, по которой в вешнее время сверху с хлебом, а по осени из Нижняго с солью и железом струги проходят»[33], он активно включался в торговлю с поволжскими городами.

Ремесла и промыслы

Ведущей отраслью мелкотоварного производства Горбатова являлась выделка канатов и рыболовных снастей. Это было связано с дальнейшим распространением судоходства, увеличением перевозок грузов по Оке и Волге, а также с большим спросом «на ловецкую сеть» в Среднем и Нижнем Поволжье. Снасть продавали по тракту в городах Симбирске, Самаре, Камышине, Сызрани, Саратове, Царицыне и в Черном Яру, продавали также и просто в рыбных ватагах «сколько где случиться, а наиболее в городе Астрахани».[34]

Производством снастей из пеньки занимались почти все жители города, «бесхозяйные» горожане могли заниматься пряжей круглый год, а земледелец принимался за неё с Покрова и кончал уже к Пасхе. Работа происходила обыкновенно на задах, в саду или на дворе под сараем, где есть ровное место и где можно протянуть 30-150-тисаженную веревку. Такие места называли «просадами». Прясть мальчишки начинали с 10-12 лет, а девочки — с 14-15. Для выработки бечевы использовались специальные крутильные колеса и поперечные гребни. Дети с 8-летнего возраста вращали прядильное колесо, женщины трепали сырье-пеньку, а мужчины, обмотав себя растрепанной пенькой зацепив её за вращающийся крюк колеса, отходили от него, пятясь задом, по мере ссучивания бечевы. Большесемейные домохозяйства работали обыкновенно всей семьей, а малосемейные собирались товариществами до 12 человек. Причем подбирали «ровняков» по работе, чтобы друг другу не обидно было.[35] Пряли главным образом на хозяев и из хозяйской пеньки.

Многие обыватели занимались также «небольшими рыбными ловлями» в Оке. Тогда это имело для горожан большее значение, чем сейчас. Вообще города и деревни, находившиеся на реках, имели в своем владении не только пашни, леса, но и рыбные ловли. Границы рыбных ловель были также строго проведены, как и пашенные межи, и часто из-за права владеть этими рыбными ловлями возникали споры между соседними селениями. Рыба — это выгодный товар. Тогда в Оке в изобилии водились стерлядь, сом, судак, щука, налим.[36] Ловили рыбу горбатовцы «шашковою снастью и небольшими неводами» и в основном сбывали на ближних рынках.

Большое значение в жизни Горбатова имела проходившая через него дорога из Москвы в Нижний. Многие жители промышляли на своих лошадях извозом по наймам. В деревне Костино, что в 2-х верстах от Горбатова, находилась «вольная станция»,[37] с которой костинские крестьяне вместе с горбатовцами занимались перевозкой пассажиров. Чтобы не было стычек между ними, губернатор И. М. Ребиндер даже предписал: «горбатовским жителям вести проезжающих из Нижнего, а костинским — из Владимира».[38]

В связи с ростом города и численности его населения развивается кузнечное ремесло. К 1785 году «художников — медных мастеров с подмастерьями и учениками» — было 5 человек, а всего «ремесленников кузнечных чернодельных и пеньковые снасти делающих» было 45 человек. Имелся один кирпичный завод.[39] К концу XVIII века увеличивается производство основного промышленного продукта города Горбатова — канатов и рыболовных снастей.

Годовое производство бечевы и рыболовных снастей[40][41][42]

Год 1780 1797 1799
Число пудов 1 737 5 000 10 000

В связи с ростом грузооборота по Оке и Волге значительного развития достигло кузнечное дело. В 1793 году купец Пахомов поставил на берегу реки Оки «стальной завод».[43] Завод состоял из двух печей «разсекательной кузницы и складочного амбара». Железо для завода Пахомов покупал в Нижнем Новгороде, туда его привозили с демидовских заводов. В специальных печных ящиках железо пересыпалось толченым углем и топилось в обеих печах. Обрабатывали железо в «разсекательной кузнице» два молотобойца под руководством мастера-кузнеца; в кузнице работал также один истопник. Спрос на сталь был большой, и её производство на заводе Пахомова росло с каждым годом.

Годовое производство стали на заводе Пахомова[42][44][45][46]

Год 1797 1798 1799 1805
Число пудов 1 000 1 200 3 000 3 200

Часть производимой стали сбывалась в Горбатове, но в основном её отправляли «водою и сухим путём на ярманки в разных губерниях бываемые», в Касимов, Суздаль, Нижний, Москву, а небольшая часть доходила даже да Санкт-Петербурга.[47] В горбатовских кузницах к концу XVIII века увеличивается выработка «мелочных изделий». В них изготовляли топоры, сошники, гвозди, петли и «прочие потребные для хозяйственных надобностей поделки».[41] Да сверх того производили «котельничью работу»: чинили старые и делали новые самовары, чайники, кастрюли, котлы, ковши, ендовы, и другие медные вещи".

Торговля

Как писали в начале XIX века, «торгов в Горбатове никогда не было, понеже в Избыльце торги исстари».[48] В городе не было даже обыкновенного базара, и горбатовские жители ходили через овраг в соседнее село Избылец .

Однако большинство купеческих капиталов в Горбатове было заработано на торговле. Город производил на вывоз большое количество пеньковых канатов и рыболовных снастей, и горбатовские купцы, вырабатывая часть продукции сами, часть скупая в городе и ближней округе, отправлялись торговать всем этим добром в поволжские города. В Астрахани они закупали соленую рыбу, икру, «шелковый и бумажный разный товар» -[49] и везли на рынки в «верховые города». Торговлю горбатовские купцы и мещане вели с большим успехом: ежегодный оборот доходил до 150 тысяч рублей.[50]

Единственным большим недостатком, мешающим процветанию Горбатова и его жителей, купцы считали отсутствие в нём рынка.[51] Возрастающая конкуренция крестьян села Избыльца перебивала горбатовским купцам торговлю. Они неоднократно обращались в наместническое правление, в нижегородский магистрат с просьбой об уничтожении торгов в селе Избыльце и о перенесении их в город Горбатов. Купечество пыталось защитить себя от конкуренции крестьян всеми средствами, в том числе и мерами административного воздействия. Но это шло вразрез с общей линией правительства, направленной на развитие свободной торговли, и ликвидировать торг в Избыльце не посмели. Однако, уступая настойчивым просьбам горбатовских купцов, рынок в городе все-таки учредили в марте 1802 года, и теперь без уплаты «немалого акциза» за места и лавки они могли торговать «шелковыми парчовыми товарами, съестными припасами, разным хлебом и для состоящих в Горбатове и селе Избыльце прядильных заводов в довольном количестве пенькой».[52]

Что происходило в Горбатове по базарным дням, видно из документов Нижегородской духовной консистории за март 1819 года.[53] На городской площади собирался приезжающий на торг народ. Здесь, рядом с собором, располагались питейные дома, лавки, амбары и магазины,[54] здесь же, подле самой церкви, купцы ставили лошадей с телегами и вели торговлю. В эти дни службы в храме происходили под аккомпанемент базарного крика и шума. Нередко случалось, что поднятыми вверх оглоблями торговцы выбивали стекла в церковных окнах, а городская площадь превращалась в свалку мусора и нечистот.

Губернские землемеры, составлявшие перспективный план города Горбатова в 1830 году, стремились очистить центр от грязной лавочной торговли и питейных заведений и организовать торговлю пристойным образом в гостином дворе.[55] Этот план был конфирмован 221 марта в 1830 года, однако полностью воплотить его в жизнь не удалось. Не смогли отстроить корпуса присутственных мест и гостиного двора, и соборную площадь продолжали «украшать» разнокалиберные деревянные и каменные ларьки, амбары, лавки, полки и т. п.

Постепенно появились солодовенные и стальные заводы, были поставлены соляные амбары и амбары для обывательских товаров, пристани и кузницы. Видно, как расширялся город: строилась инвалидная слобода.[56] Более поздний план Горбатова (1853 г.) точно фиксирует реальное положение всех каменных и деревянных строений, улиц, площадей и бульваров. На нём отмечены заводы торговые лавки и амбары. Обозначены фруктовые сады и огороды и даже границы участков частных лиц.

Город стал не административным городом уезда, приобрёл важное торгово-промысловое значение в Нижегородской губернии.

Социальный состав

После учреждения города Горбатова начинаются изменения в социально-сословном составе его населения. Раньше, как известно, здесь жили экономические крестьяне, «душами» которых владела Государственная коллегия экономии, с 1779 года их переводят в сословие горожан. В 1781 году отмечалось, что «в здешнем городе жители по степеням купечества и мещанства ещё не различены, а именуются они жителями города Горбатова…»[57]

Местными властями ещё в марте 1870 года была предпринята попытка перевести зажиточную часть горожан в сословие купцов «с объявлением тем кои запишутся в купечество, что они и их дети освобождены будут от солдатской отдачи в рекруты».[58] Стать купцами пожелали 13 человек (из них 12 — обитатели Мещерской слободы), все записались в 3-ю гильдию, объявив капитал от 505 до 650 рублей. Но тогда они купцами так и не стали.[59] Дело в том, что вступивший в купечество крестьянин должен был платить одновременно и свои прежние подати — подушные деньги, оброк, — и новые, как купец до очередной ревизии. Горбатовские мужики были людьми прижимистыми и оплачивать привилегии не торопились. О взимании двойных платежей говорилось как о временной мере, но Городское положение 1785 года окончательно закрепило плату двойного оклада. И чтобы избавиться от солдатчины горбатовцы начали записываться в купечество. В декабре 1782 года записались сразу 10[60] или 11 дворов.[61] В следующем, 1783, году число желающих резко увеличилось: ещё 21 семейство было причислено к купечеству 3-й гильдии.

Число объявленных гильдейских капиталов[62]

Год 1782 1783 1784 1785 1786 1788 1789 1791 1792 1793 1794
Число капиталов 10 31 36 38 39 47 70 87 94 98 101

Чтобы записаться даже в 3-ю гильдию, надо было иметь приличный капитал. К тому же, податный ценз, необходимый для вступления в купеческое сословие, неоднократно повышался, и в 1794 году он был увеличен до 2-х тысяч рублей. Следовательно, горбатовские купцы, занимаясь «деланием и продажей из пеньки для рыбных ловель снастей» получали довольно большую прибыль, составляли значительные капиталы и с прибылью пускали их в производство.

Купеческий статус давал жителям города не только свободу от рекрутчины, но и возможность беспрепятственной торговли в «низовых городах» и в Нижегородской губернии, поэтому крестьяне охотно записывались купцами. Но горбатовские мужики были хитрые, и переплачивать за «привилегии» они, конечно, не собирались. Во-первых, капитал они объявляли всегда по самому минимуму: если минимум — 2000 рублей, они объявляли 2005 рублей и ни копейкой больше, хотя эта сумма вряд ли соответствовала действительной состоятельности купцов. Во-вторых, с целью уменьшения платежа процентов с капиталов они под одним капиталом записывали, случалось, до 12 ревизских душ: родители, дети, внуки, племянники и т. д. В то время как все эти люди могли вести свой торг и жить в разных домах. В 1824 году эту аферу раскрыли, но виноватых не нашли.[63]

В конце XVIII века начинается запись и в мещанское сословие. Обычно мещанами записывались люди менее состоятельные, занятые преимущественно в прядильном производстве, на кирпичном и стальном заводах, в кузницах. Многие мещане нанимались на рыбные промыслы в Каспийском море.[49] На первом этапе развития города, в конце XVIII века, купцов было гораздо больше, чем мещан. Горбатовцы, успешно сочетая мелкотоварное производство, составлявшее тогда большую конкуренцию немногочисленным мануфактурам, с прибыльной торговлей, были в основном людьми зажиточными. Они могли себе позволить пребывание в купеческом сословии и, таким образом, защититься от рекрутчины. Тогда это не требовало от обывателей огромных капиталов.

В конце XVIII — начале XIX века Горбатов обнаружил заметный экономический рост, и об этом свидетельствует социальный состав его жителей. В городе увеличилась общая численность населения, а купцы и мещане явно преобладали над остальными категориями жителей.

Социальный состав населения города Горбатова[64][65][66][67][68][69]

Год Купцы Мещане Крестьяне
1796 434 72 69
1800 457 51
1802 422 179
1803 434 142
1816 199(м.), 200(ж.) 451(м.),556(ж.)

В первой четверти XIX века экономика города начинает перестраиваться. Возрастающая конкуренция требовала более четкой специализации товаропроизводителей и продавцов. К тому же, правительство снова увеличило податный ценз для купечества, отрезая тем самым доступ в это сословие людям среднего достатка, и число купцов к 1824 году резко уменьшилось. Происходил объективный процесс перераспределения людей на ступеньках социальной лестницы, росла имущественная дифференциация, и этот процесс отражался на численности и социально-сословном составе населения города. Тенденции, проявившиеся в начале XIX века, а именно постепенное сокращение купечества и рост мещанского сословия, сохранялись на протяжении всего столетия.

Население

Численность населения
1856[70]1897[70]1913[70]19261931[70]19391959[71]1970[72]1979[73]1989[74]1992[70]
32004600480033003000310035724611421035523400
1996[70]1998[70]2000[70]2001[70]2002[75]2003[70]2005[70]2006[70]20072008[76]2009[76]
32003600310030002662270025002400240023222281
2010[75]2011[76]2012[77]2013[78]2014[79]2015[80]2016[1]
2278226722402176212320492004
1000
2000
3000
4000
5000
1926
1979
2000
2006
2011
2016

На 1 января 2016 года по численности населения город находился на 1103 месте из 1112[81] городов Российской Федерации[82]

Известные уроженцы

Напишите отзыв о статье "Горбатов (город)"

Примечания

  1. 1 2 3 www.gks.ru/free_doc/doc_2016/bul_dr/mun_obr2016.rar Численность населения Российской Федерации по муниципальным образованиям на 1 января 2016 года
  2. СССР. Административно-территориальное деление союзных республик на 1 января 1980 года / Составители В. А. Дударев, Н. А. Евсеева. — М.: Изд-во «Известия Советов народных депутатов СССР», 1980. — 702 с. — С. 118.
  3. [www.government.nnov.ru/?id=25599 Населённые пункты Павловского района]
  4. Изначально содержание раздела представляло собой дипломную работу Зайцевой Н. И. «История города Горбатова (конец XVIII- начало XX века)», руководитель д.и.н. Филатов Н. Ф., ННГУ, 1996
  5. Городские поселения в Российской империи. Т. 3. — СПб., 1863. — С. 306.
  6. Россия. Полное географическое описание нашего Отечества Т. 1. — СПб., 1899. — С. 419.
  7. ДНГУАК. Т. 1, вып. 10. — Н. Новгород, 1892. — С. 454—455.
  8. Завирущев С. Горбатов // Города нашей области. — Горький, 1974. — С. 93.
  9. А. С. Рубашкин «Клады и разбойники Нижегородской области»
  10. Завирущев С. Горбатов // Города нашей области. — Горький, 1974. — С. 231, 232.
  11. Там же, — СПб., 1830. — Т. 20. — № 14. 908, 14. 909.
  12. 1 2 ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 2, д. 1, л. 6.
  13. Там же, ф. 4, оп. 1а, д. 695, л. 24.
  14. Там же, ф. 4, оп. 1а, д. 45, л. 10.
  15. ГУ ЦАНО, ф. 829, оп. 676а, д. 579а, л. 1.
  16. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1, д. 64, л. 133.
  17. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 1, д. 10, л. 11об.,12.
  18. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 28, л. 13.
  19. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 423, л. 1.
  20. ДНГУАК, — Н.Новгород, 1895.-Т. 2, отдел ?.-С. 234.
  21. ДНГУАК, — Н.Новгород, 1898.-Т. 3. -С. 100.
  22. ДНГУАК, — Н.Новгород, 1895.-Т. 2, отдел 3.-С. 233.
  23. ДНГУАК, — Н.Новгород, 1895.-Т. 2, отдел ?.-С. 133,147,156.
  24. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 752, с. 104об.,105.
  25. Там же, С. 105.
  26. ГУ ЦАНО, ф. 1822, оп. 1, д. 17, С. 12.
  27. Апухтин В. Р. Нижегородское дворянское ополчение 1812—1814 гг. — М., 1912. — С. 53.
  28. 1 2 ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 695, л. 25 об.
  29. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 195, л. 26.
  30. ДНГУАК. — Н.Новгород, 1895.-Т. 2, отдел 3.-С. 244.
  31. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 369, л. 3.
  32. ПСЗРИ. — СПб., 1830.-Т. 21.-№ 15. 208.
  33. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 695, л. 24 об.
  34. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 163, л. 60.
  35. ГУ ЦАНО, ф. 42, оп. 24об, д. 25, л. 154.
  36. Там же, л. 24 об.
  37. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1, д. 47, л. 147.
  38. Там же л. 159.
  39. ДНГУАК. — Н.Новгород, 1894.-Т. 1, вып. 13.-С. 122.
  40. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1, д. 163, л. 60.
  41. 1 2 ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 40, д. 19, л. 11об.-12.
  42. 1 2 ДНГУАК. — Н.Новгород, 1895.-Т. 2, вып. 15.-С. 38.
  43. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 41, д. 27-1802, л. 2, 2 об.
  44. ГУ ЦАНО, ф. 60, оп. 232, д. 28-1798, л. 3 об.,4
  45. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 40, д. 19-1797, л. 11 об.-12
  46. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 41, д. 27-1805, л. 2.
  47. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 41, д. 27, л. 2 об.
  48. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 40, д. 158, л. 57.
  49. 1 2 ГУ ЦАНО, ф. 116, оп. 33, д. 2975, л. 25.
  50. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 45, д. 29-1830 г., л. 73.
  51. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 40, д. 158—1801 г., л. 10.
  52. Там же, л. 1,2.
  53. ГУ ЦАНО, ф. 570, оп. 556, д. 73 — 1819 г., л. 21, 21 об.
  54. ГУ ЦАНО, ф. 829, оп. 676а, д. 582, л. 1.
  55. ГУ ЦАНО, ф. 829, оп. 676а, д. 582, л. 1; д. 581а, л. 1.
  56. ГУ ЦАНО, ф. 829, оп. 676а, д. 580, л. 1; д. 581, л. 1; д. 581а, л. 1.
  57. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 695, С. 24об.
  58. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 36, С. 9.
  59. ГУ ЦАНО, ф. 4, оп. 1а, д. 36, л. 50,50об.
  60. ГУ ЦАНО, ф. 116, оп. 33, д. 2419, л. 27,28.
  61. ГУ ЦАНО, ф. 116, оп. 33, д. 1760, л. 21-24.
  62. ГУ ЦАНО, ф. 116, оп. 33, д. 2419, л. 27-36.
  63. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 44, д. 98-1824 г., л. 9-10.
  64. Клокман Ю. Р. Социально-экономическая история русского города. — М., 1967. — С. 277.
  65. ДНГУАК. — Н.Новгород, 1895.-Т. 2.-С. 41.
  66. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 40, д. 49-1802 г., л. 23.
  67. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 40, д. 324—1802 г., л. 19.
  68. ГУ ЦАНО, ф. 60, оп. 239а, д. 182, л. 21.
  69. ГУ ЦАНО, ф. 5, оп. 40, д. 98-1824 г., л. 9-10.
  70. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 [www.MojGorod.ru/nizhegor_obl/gorbatov/index.html Народная энциклопедия «Мой город». Горбатов (город)]. Проверено 15 июня 2014. [www.webcitation.org/6QLZ4F47M Архивировано из первоисточника 15 июня 2014].
  71. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus59_reg2.php Всесоюзная перепись населения 1959 года. Численность городского населения РСФСР, её территориальных единиц, городских поселений и городских районов по полу] (рус.). Демоскоп Weekly. Проверено 25 сентября 2013. [www.webcitation.org/6GDOghWC9 Архивировано из первоисточника 28 апреля 2013].
  72. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus70_reg2.php Всесоюзная перепись населения 1970 года Численность городского населения РСФСР, её территориальных единиц, городских поселений и городских районов по полу.] (рус.). Демоскоп Weekly. Проверено 25 сентября 2013. [www.webcitation.org/6GDOiMstp Архивировано из первоисточника 28 апреля 2013].
  73. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus79_reg2.php Всесоюзная перепись населения 1979 года Численность городского населения РСФСР, её территориальных единиц, городских поселений и городских районов по полу.] (рус.). Демоскоп Weekly. Проверено 25 сентября 2013. [www.webcitation.org/6GDOjhZ5L Архивировано из первоисточника 28 апреля 2013].
  74. [demoscope.ru/weekly/ssp/rus89_reg2.php Всесоюзная перепись населения 1989 года. Численность городского населения]. [www.webcitation.org/617x0o0Pa Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
  75. 1 2 [nizhstat.gks.ru/wps/wcm/connect/rosstat_ts/nizhstat/resources/33f515804f636dedaa6baf9b972d8349/ЧИСЛЕННОСТЬ++И++РАЗМЕЩЕНИЕ++НАСЕЛЕНИЯ+НИЖЕГОРОДСКОЙ+ОБЛАСТИ.rar Всероссийская перепись населения 2010 года. Численность и размещение населения Нижегородской области]. Проверено 30 июля 2014. [www.webcitation.org/6RSBLwwv9 Архивировано из первоисточника 30 июля 2014].
  76. 1 2 3 www.gks.ru/dbscripts/munst/munst22/DBInet.cgi?pl=8112027 Нижегородская область. Оценка численности постоянного населения на 1 января 2008-2016 годов
  77. [www.gks.ru/free_doc/doc_2012/bul_dr/mun_obr2012.rar Численность населения Российской Федерации по муниципальным образованиям. Таблица 35. Оценка численности постоянного населения на 1 января 2012 года]. Проверено 31 мая 2014. [www.webcitation.org/6PyOWbdMc Архивировано из первоисточника 31 мая 2014].
  78. [www.gks.ru/free_doc/doc_2013/bul_dr/mun_obr2013.rar Численность населения Российской Федерации по муниципальным образованиям на 1 января 2013 года. — М.: Федеральная служба государственной статистики Росстат, 2013. — 528 с. (Табл. 33. Численность населения городских округов, муниципальных районов, городских и сельских поселений, городских населённых пунктов, сельских населённых пунктов)]. Проверено 16 ноября 2013. [www.webcitation.org/6LAdCWSxH Архивировано из первоисточника 16 ноября 2013].
  79. [www.gks.ru/free_doc/doc_2014/bul_dr/mun_obr2014.rar Таблица 33. Численность населения Российской Федерации по муниципальным образованиям на 1 января 2014 года]. Проверено 2 августа 2014. [www.webcitation.org/6RWqP50QK Архивировано из первоисточника 2 августа 2014].
  80. [www.gks.ru/free_doc/doc_2015/bul_dr/mun_obr2015.rar Численность населения Российской Федерации по муниципальным образованиям на 1 января 2015 года]. Проверено 6 августа 2015. [www.webcitation.org/6aaNzOlFO Архивировано из первоисточника 6 августа 2015].
  81. с учётом городов Крыма
  82. [www.gks.ru/free_doc/doc_2016/bul_dr/mun_obr2016.rar Численность населения Российской Федерации по муниципальным образованиям на 1 января 2016 года. Таблица «31. Численность населения городов и пгт по федеральным округам и субъектам Российской Федерации на 1 января 2016 года». RAR-архив (1,0 Mб)]
  83. Абашник В. А. Ф. А. Зеленогорский (1839—1908) и философия в Харькове // Гілея: науковий вісник. Збірник наукових праць. — Київ: ВІР УАН, 2012. — Випуск 58 (№ 3). — С. 440—444.

Литература

  • Клокман Ю. Р. Социально-экономическая жизнь русского города. — М., 1976. — С. 184, 277, 279.
  • ДНГУАК. Т. 1—18. — Н. Новгород, 1894—1910.
  • Рославлев И. Пеньково-канатный промысел в селе Избыльце Горбатовского уезда // Нижегородский сборник. Т 4. — Н. Новгород, 1871. — С. 297—305.
  • Селиванов А. Ф. Горбатов // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Спасский А. Н. Краткий географический и статистический очерк Горбатовского уезда // Нижегородский сборник. Т 9. — Н.Новгород, 1890. — С. 79—83.
  • Нижегородская губерния по исследованиям губернского земства. Вып. 2. — СПб., 1896.
  • Горбатов, город в Горьковской области // БСЭ, т. 7. — М., 1972.
  • Горбатов, в Павловском районе Нижегородской области // Города России: энцикл. — М., 1994. — С. 107.
  • Городские поселения в Российской империи. Т. 3. — СПб., 1863. — С. 305—307.
  • Экономическое состояние городских поселений Европейской России в 1861-62 гг. Т. 1. — СПб., 1863. — С. 26—29.
  • Россия. Полное географическое описание нашего Отечества. Т. 1. — СПб., 1899. — С. 419.
  • Горбатов // Города России: научно-информационный справочник. Т. 1. — М., 1993. — С. 66—67.
  • Горбатов // Города России: научно-информационный справочник. Т. 2. — М., 1993. — С. 164, 174, 197.
  • Горбатов, город и уезд // Памятная книжка на 1865 г. — Н. Новгород, 1864. — С. 62—64.
  • Нормы оценки недвижимых имуществ г. Горбатова. — Горбатов. 1915. — С. 2.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Горбатов (город)

Но каким образом тогда этот старый человек, один, в противность мнения всех, мог угадать, так верно угадал тогда значение народного смысла события, что ни разу во всю свою деятельность не изменил ему?
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.


5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.
– Эй, подметки отлетят! – крикнул рыжий, заметив, что у плясуна болталась подметка. – Экой яд плясать!
Плясун остановился, оторвал болтавшуюся кожу и бросил в огонь.
– И то, брат, – сказал он; и, сев, достал из ранца обрывок французского синего сукна и стал обвертывать им ногу. – С пару зашлись, – прибавил он, вытягивая ноги к огню.
– Скоро новые отпустят. Говорят, перебьем до копца, тогда всем по двойному товару.
– А вишь, сукин сын Петров, отстал таки, – сказал фельдфебель.
– Я его давно замечал, – сказал другой.
– Да что, солдатенок…
– А в третьей роте, сказывали, за вчерашний день девять человек недосчитали.
– Да, вот суди, как ноги зазнобишь, куда пойдешь?
– Э, пустое болтать! – сказал фельдфебель.
– Али и тебе хочется того же? – сказал старый солдат, с упреком обращаясь к тому, который сказал, что ноги зазнобил.
– А ты что же думаешь? – вдруг приподнявшись из за костра, пискливым и дрожащим голосом заговорил востроносенький солдат, которого называли ворона. – Кто гладок, так похудает, а худому смерть. Вот хоть бы я. Мочи моей нет, – сказал он вдруг решительно, обращаясь к фельдфебелю, – вели в госпиталь отослать, ломота одолела; а то все одно отстанешь…
– Ну буде, буде, – спокойно сказал фельдфебель. Солдатик замолчал, и разговор продолжался.
– Нынче мало ли французов этих побрали; а сапог, прямо сказать, ни на одном настоящих нет, так, одна названье, – начал один из солдат новый разговор.
– Всё казаки поразули. Чистили для полковника избу, выносили их. Жалости смотреть, ребята, – сказал плясун. – Разворочали их: так живой один, веришь ли, лопочет что то по своему.
– А чистый народ, ребята, – сказал первый. – Белый, вот как береза белый, и бравые есть, скажи, благородные.
– А ты думаешь как? У него от всех званий набраны.
– А ничего не знают по нашему, – с улыбкой недоумения сказал плясун. – Я ему говорю: «Чьей короны?», а он свое лопочет. Чудесный народ!
– Ведь то мудрено, братцы мои, – продолжал тот, который удивлялся их белизне, – сказывали мужики под Можайским, как стали убирать битых, где страженья то была, так ведь что, говорит, почитай месяц лежали мертвые ихние то. Что ж, говорит, лежит, говорит, ихний то, как бумага белый, чистый, ни синь пороха не пахнет.
– Что ж, от холода, что ль? – спросил один.
– Эка ты умный! От холода! Жарко ведь было. Кабы от стужи, так и наши бы тоже не протухли. А то, говорит, подойдешь к нашему, весь, говорит, прогнил в червях. Так, говорит, платками обвяжемся, да, отворотя морду, и тащим; мочи нет. А ихний, говорит, как бумага белый; ни синь пороха не пахнет.
Все помолчали.
– Должно, от пищи, – сказал фельдфебель, – господскую пищу жрали.
Никто не возражал.
– Сказывал мужик то этот, под Можайским, где страженья то была, их с десяти деревень согнали, двадцать дён возили, не свозили всех, мертвых то. Волков этих что, говорит…
– Та страженья была настоящая, – сказал старый солдат. – Только и было чем помянуть; а то всё после того… Так, только народу мученье.
– И то, дядюшка. Позавчера набежали мы, так куда те, до себя не допущают. Живо ружья покидали. На коленки. Пардон – говорит. Так, только пример один. Сказывали, самого Полиона то Платов два раза брал. Слова не знает. Возьмет возьмет: вот на те, в руках прикинется птицей, улетит, да и улетит. И убить тоже нет положенья.
– Эка врать здоров ты, Киселев, посмотрю я на тебя.
– Какое врать, правда истинная.
– А кабы на мой обычай, я бы его, изловимши, да в землю бы закопал. Да осиновым колом. А то что народу загубил.
– Все одно конец сделаем, не будет ходить, – зевая, сказал старый солдат.
Разговор замолк, солдаты стали укладываться.
– Вишь, звезды то, страсть, так и горят! Скажи, бабы холсты разложили, – сказал солдат, любуясь на Млечный Путь.
– Это, ребята, к урожайному году.
– Дровец то еще надо будет.
– Спину погреешь, а брюха замерзла. Вот чуда.
– О, господи!
– Что толкаешься то, – про тебя одного огонь, что ли? Вишь… развалился.
Из за устанавливающегося молчания послышался храп некоторых заснувших; остальные поворачивались и грелись, изредка переговариваясь. От дальнего, шагов за сто, костра послышался дружный, веселый хохот.
– Вишь, грохочат в пятой роте, – сказал один солдат. – И народу что – страсть!
Один солдат поднялся и пошел к пятой роте.
– То то смеху, – сказал он, возвращаясь. – Два хранцуза пристали. Один мерзлый вовсе, а другой такой куражный, бяда! Песни играет.
– О о? пойти посмотреть… – Несколько солдат направились к пятой роте.


Пятая рота стояла подле самого леса. Огромный костер ярко горел посреди снега, освещая отягченные инеем ветви деревьев.
В середине ночи солдаты пятой роты услыхали в лесу шаги по снегу и хряск сучьев.
– Ребята, ведмедь, – сказал один солдат. Все подняли головы, прислушались, и из леса, в яркий свет костра, выступили две, держащиеся друг за друга, человеческие, странно одетые фигуры.
Это были два прятавшиеся в лесу француза. Хрипло говоря что то на непонятном солдатам языке, они подошли к костру. Один был повыше ростом, в офицерской шляпе, и казался совсем ослабевшим. Подойдя к костру, он хотел сесть, но упал на землю. Другой, маленький, коренастый, обвязанный платком по щекам солдат, был сильнее. Он поднял своего товарища и, указывая на свой рот, говорил что то. Солдаты окружили французов, подстелили больному шинель и обоим принесли каши и водки.
Ослабевший французский офицер был Рамбаль; повязанный платком был его денщик Морель.
Когда Морель выпил водки и доел котелок каши, он вдруг болезненно развеселился и начал не переставая говорить что то не понимавшим его солдатам. Рамбаль отказывался от еды и молча лежал на локте у костра, бессмысленными красными глазами глядя на русских солдат. Изредка он издавал протяжный стон и опять замолкал. Морель, показывая на плечи, внушал солдатам, что это был офицер и что его надо отогреть. Офицер русский, подошедший к костру, послал спросить у полковника, не возьмет ли он к себе отогреть французского офицера; и когда вернулись и сказали, что полковник велел привести офицера, Рамбалю передали, чтобы он шел. Он встал и хотел идти, но пошатнулся и упал бы, если бы подле стоящий солдат не поддержал его.
– Что? Не будешь? – насмешливо подмигнув, сказал один солдат, обращаясь к Рамбалю.
– Э, дурак! Что врешь нескладно! То то мужик, право, мужик, – послышались с разных сторон упреки пошутившему солдату. Рамбаля окружили, подняли двое на руки, перехватившись ими, и понесли в избу. Рамбаль обнял шеи солдат и, когда его понесли, жалобно заговорил:
– Oh, nies braves, oh, mes bons, mes bons amis! Voila des hommes! oh, mes braves, mes bons amis! [О молодцы! О мои добрые, добрые друзья! Вот люди! О мои добрые друзья!] – и, как ребенок, головой склонился на плечо одному солдату.
Между тем Морель сидел на лучшем месте, окруженный солдатами.
Морель, маленький коренастый француз, с воспаленными, слезившимися глазами, обвязанный по бабьи платком сверх фуражки, был одет в женскую шубенку. Он, видимо, захмелев, обнявши рукой солдата, сидевшего подле него, пел хриплым, перерывающимся голосом французскую песню. Солдаты держались за бока, глядя на него.
– Ну ка, ну ка, научи, как? Я живо перейму. Как?.. – говорил шутник песенник, которого обнимал Морель.
Vive Henri Quatre,
Vive ce roi vaillanti –
[Да здравствует Генрих Четвертый!
Да здравствует сей храбрый король!
и т. д. (французская песня) ]
пропел Морель, подмигивая глазом.
Сe diable a quatre…
– Виварика! Виф серувару! сидябляка… – повторил солдат, взмахнув рукой и действительно уловив напев.
– Вишь, ловко! Го го го го го!.. – поднялся с разных сторон грубый, радостный хохот. Морель, сморщившись, смеялся тоже.
– Ну, валяй еще, еще!
Qui eut le triple talent,
De boire, de battre,
Et d'etre un vert galant…
[Имевший тройной талант,
пить, драться
и быть любезником…]
– A ведь тоже складно. Ну, ну, Залетаев!..
– Кю… – с усилием выговорил Залетаев. – Кью ю ю… – вытянул он, старательно оттопырив губы, – летриптала, де бу де ба и детравагала, – пропел он.
– Ай, важно! Вот так хранцуз! ой… го го го го! – Что ж, еще есть хочешь?
– Дай ему каши то; ведь не скоро наестся с голоду то.
Опять ему дали каши; и Морель, посмеиваясь, принялся за третий котелок. Радостные улыбки стояли на всех лицах молодых солдат, смотревших на Мореля. Старые солдаты, считавшие неприличным заниматься такими пустяками, лежали с другой стороны костра, но изредка, приподнимаясь на локте, с улыбкой взглядывали на Мореля.
– Тоже люди, – сказал один из них, уворачиваясь в шинель. – И полынь на своем кореню растет.
– Оо! Господи, господи! Как звездно, страсть! К морозу… – И все затихло.
Звезды, как будто зная, что теперь никто не увидит их, разыгрались в черном небе. То вспыхивая, то потухая, то вздрагивая, они хлопотливо о чем то радостном, но таинственном перешептывались между собой.

Х
Войска французские равномерно таяли в математически правильной прогрессии. И тот переход через Березину, про который так много было писано, была только одна из промежуточных ступеней уничтожения французской армии, а вовсе не решительный эпизод кампании. Ежели про Березину так много писали и пишут, то со стороны французов это произошло только потому, что на Березинском прорванном мосту бедствия, претерпеваемые французской армией прежде равномерно, здесь вдруг сгруппировались в один момент и в одно трагическое зрелище, которое у всех осталось в памяти. Со стороны же русских так много говорили и писали про Березину только потому, что вдали от театра войны, в Петербурге, был составлен план (Пфулем же) поимки в стратегическую западню Наполеона на реке Березине. Все уверились, что все будет на деле точно так, как в плане, и потому настаивали на том, что именно Березинская переправа погубила французов. В сущности же, результаты Березинской переправы были гораздо менее гибельны для французов потерей орудий и пленных, чем Красное, как то показывают цифры.
Единственное значение Березинской переправы заключается в том, что эта переправа очевидно и несомненно доказала ложность всех планов отрезыванья и справедливость единственно возможного, требуемого и Кутузовым и всеми войсками (массой) образа действий, – только следования за неприятелем. Толпа французов бежала с постоянно усиливающейся силой быстроты, со всею энергией, направленной на достижение цели. Она бежала, как раненый зверь, и нельзя ей было стать на дороге. Это доказало не столько устройство переправы, сколько движение на мостах. Когда мосты были прорваны, безоружные солдаты, московские жители, женщины с детьми, бывшие в обозе французов, – все под влиянием силы инерции не сдавалось, а бежало вперед в лодки, в мерзлую воду.
Стремление это было разумно. Положение и бегущих и преследующих было одинаково дурно. Оставаясь со своими, каждый в бедствии надеялся на помощь товарища, на определенное, занимаемое им место между своими. Отдавшись же русским, он был в том же положении бедствия, но становился на низшую ступень в разделе удовлетворения потребностей жизни. Французам не нужно было иметь верных сведений о том, что половина пленных, с которыми не знали, что делать, несмотря на все желание русских спасти их, – гибли от холода и голода; они чувствовали, что это не могло быть иначе. Самые жалостливые русские начальники и охотники до французов, французы в русской службе не могли ничего сделать для пленных. Французов губило бедствие, в котором находилось русское войско. Нельзя было отнять хлеб и платье у голодных, нужных солдат, чтобы отдать не вредным, не ненавидимым, не виноватым, но просто ненужным французам. Некоторые и делали это; но это было только исключение.
Назади была верная погибель; впереди была надежда. Корабли были сожжены; не было другого спасения, кроме совокупного бегства, и на это совокупное бегство были устремлены все силы французов.
Чем дальше бежали французы, чем жальче были их остатки, в особенности после Березины, на которую, вследствие петербургского плана, возлагались особенные надежды, тем сильнее разгорались страсти русских начальников, обвинявших друг друга и в особенности Кутузова. Полагая, что неудача Березинского петербургского плана будет отнесена к нему, недовольство им, презрение к нему и подтрунивание над ним выражались сильнее и сильнее. Подтрунивание и презрение, само собой разумеется, выражалось в почтительной форме, в той форме, в которой Кутузов не мог и спросить, в чем и за что его обвиняют. С ним не говорили серьезно; докладывая ему и спрашивая его разрешения, делали вид исполнения печального обряда, а за спиной его подмигивали и на каждом шагу старались его обманывать.
Всеми этими людьми, именно потому, что они не могли понимать его, было признано, что со стариком говорить нечего; что он никогда не поймет всего глубокомыслия их планов; что он будет отвечать свои фразы (им казалось, что это только фразы) о золотом мосте, о том, что за границу нельзя прийти с толпой бродяг, и т. п. Это всё они уже слышали от него. И все, что он говорил: например, то, что надо подождать провиант, что люди без сапог, все это было так просто, а все, что они предлагали, было так сложно и умно, что очевидно было для них, что он был глуп и стар, а они были не властные, гениальные полководцы.
В особенности после соединения армий блестящего адмирала и героя Петербурга Витгенштейна это настроение и штабная сплетня дошли до высших пределов. Кутузов видел это и, вздыхая, пожимал только плечами. Только один раз, после Березины, он рассердился и написал Бенигсену, доносившему отдельно государю, следующее письмо:
«По причине болезненных ваших припадков, извольте, ваше высокопревосходительство, с получения сего, отправиться в Калугу, где и ожидайте дальнейшего повеления и назначения от его императорского величества».
Но вслед за отсылкой Бенигсена к армии приехал великий князь Константин Павлович, делавший начало кампании и удаленный из армии Кутузовым. Теперь великий князь, приехав к армии, сообщил Кутузову о неудовольствии государя императора за слабые успехи наших войск и за медленность движения. Государь император сам на днях намеревался прибыть к армии.
Старый человек, столь же опытный в придворном деле, как и в военном, тот Кутузов, который в августе того же года был выбран главнокомандующим против воли государя, тот, который удалил наследника и великого князя из армии, тот, который своей властью, в противность воле государя, предписал оставление Москвы, этот Кутузов теперь тотчас же понял, что время его кончено, что роль его сыграна и что этой мнимой власти у него уже нет больше. И не по одним придворным отношениям он понял это. С одной стороны, он видел, что военное дело, то, в котором он играл свою роль, – кончено, и чувствовал, что его призвание исполнено. С другой стороны, он в то же самое время стал чувствовать физическую усталость в своем старом теле и необходимость физического отдыха.
29 ноября Кутузов въехал в Вильно – в свою добрую Вильну, как он говорил. Два раза в свою службу Кутузов был в Вильне губернатором. В богатой уцелевшей Вильне, кроме удобств жизни, которых так давно уже он был лишен, Кутузов нашел старых друзей и воспоминания. И он, вдруг отвернувшись от всех военных и государственных забот, погрузился в ровную, привычную жизнь настолько, насколько ему давали покоя страсти, кипевшие вокруг него, как будто все, что совершалось теперь и имело совершиться в историческом мире, нисколько его не касалось.
Чичагов, один из самых страстных отрезывателей и опрокидывателей, Чичагов, который хотел сначала сделать диверсию в Грецию, а потом в Варшаву, но никак не хотел идти туда, куда ему было велено, Чичагов, известный своею смелостью речи с государем, Чичагов, считавший Кутузова собою облагодетельствованным, потому что, когда он был послан в 11 м году для заключения мира с Турцией помимо Кутузова, он, убедившись, что мир уже заключен, признал перед государем, что заслуга заключения мира принадлежит Кутузову; этот то Чичагов первый встретил Кутузова в Вильне у замка, в котором должен был остановиться Кутузов. Чичагов в флотском вицмундире, с кортиком, держа фуражку под мышкой, подал Кутузову строевой рапорт и ключи от города. То презрительно почтительное отношение молодежи к выжившему из ума старику выражалось в высшей степени во всем обращении Чичагова, знавшего уже обвинения, взводимые на Кутузова.
Разговаривая с Чичаговым, Кутузов, между прочим, сказал ему, что отбитые у него в Борисове экипажи с посудою целы и будут возвращены ему.
– C'est pour me dire que je n'ai pas sur quoi manger… Je puis au contraire vous fournir de tout dans le cas meme ou vous voudriez donner des diners, [Вы хотите мне сказать, что мне не на чем есть. Напротив, могу вам служить всем, даже если бы вы захотели давать обеды.] – вспыхнув, проговорил Чичагов, каждым словом своим желавший доказать свою правоту и потому предполагавший, что и Кутузов был озабочен этим самым. Кутузов улыбнулся своей тонкой, проницательной улыбкой и, пожав плечами, отвечал: – Ce n'est que pour vous dire ce que je vous dis. [Я хочу сказать только то, что говорю.]
В Вильне Кутузов, в противность воле государя, остановил большую часть войск. Кутузов, как говорили его приближенные, необыкновенно опустился и физически ослабел в это свое пребывание в Вильне. Он неохотно занимался делами по армии, предоставляя все своим генералам и, ожидая государя, предавался рассеянной жизни.
Выехав с своей свитой – графом Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7 го декабря из Петербурга, государь 11 го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к замку. У замка, несмотря на сильный мороз, стояло человек сто генералов и штабных офицеров в полной парадной форме и почетный караул Семеновского полка.
Курьер, подскакавший к замку на потной тройке, впереди государя, прокричал: «Едет!» Коновницын бросился в сени доложить Кутузову, дожидавшемуся в маленькой швейцарской комнатке.
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.
Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.