Иоаким (Струков)
| Епископ Иоаким | ||
| ||
|---|---|---|
| 8 июня 1730 — 1 сентября 1742 | ||
| Церковь: | Православная российская церковь | |
| Предшественник: | Лев (Юрлов) | |
| Преемник: | Вениамин (Сахновский) | |
| ||
| 4 июня 1727 — 8 июня 1730 | ||
| Рождение: | 8 (18) ноября 1674 село Нелжа (Новоникольское Усманского уезда Тамбовской губернии | |
| Смерть: | 1 (11) сентября 1742 (67 лет) село Карачун | |
| Похоронен: | Воронежский Благовещенский собор | |
| Отец: | Фёдор Иванович Струков | |
| Мать: | Ксения Герасимовна Струкова | |
| Принятие священного сана: | 1696 год | |
| Принятие монашества: | 1712 год | |
| Епископская хиротония: | 4 июня 1727 года | |
Епископ Иоаким (в миру Иван Фёдорович Струков; 8 (18) ноября 1674, село Нелжа (Новоникольское Усманского уезда Тамбовской губернии — 1 (11) сентября 1742, село Карачун) — епископ Православной российской церкви, с 1730 года епископ Воронежский и Елецкий.
Биография
Родился в 1674 году в семье священника. Благодаря родству с дворянами Струковыми после достижения совершеннолетия уехал в Москву, вступил в брак и в 1696 году был назначен священником придела святого Георгия кремлёвского Благовещенского собора. В 1712 году овдовел и принял монашеский постриг в Чудовом монастыре с именем Иоаким. В 1714 году был возведён в сан игумена и назначен настоятелем Селижарова монастыря. Через два года переведён обратно в Чудов монастырь на должность келаря, а затем в Петербург в Александро-Невский монастырь. 24 декабря 1721 года Иоаким был назначен архимандритом московского Донского монастыря.
С 1724 года Синод неоднократно предлагал кандидатуру архимандрита Иоакима для возведения в епископы на вакантные кафедры, но назначение не происходило. В 1726 году Иокаим был назначен управляющим Московской консисторией, в 1727 году вызван в Петербург для богослужений. В этот год Синод предложил возвести его на Воронежскую кафедру, но Екатерина I не утвердила прошение. Занявший престол в тот же год император Пётр II указал назначить Иоакима епископом Переяславским, викарием Киевской митрополии. 4 июня 1727 года состоялась епископская хиротония Иоакима, которую совершили архиепископ Новгородский и Великолуцкий Феофан (Прокопович), епископ Астраханский и Ставропольский Лаврентий (Горка) и епископ Воронежский и Елецкий Лев (Юрлов).
8 июня 1730 года указом императрицы Анны Иоанновны Иоаким был переведён на Воронежскую кафедру. При нём в Воронеже было закончено строительство кафедрального Благовещенского собора (освящён 9 ноября 1735 года). Он уделял особое внимание подготовке священнослужителей, организовав при архиерейском доме школу.
Скончался епископ Иоаким 1 сентября 1742 года в архиерейской вотчине селе Карачуне. По реке его тело доставили в Воронеж и 26 сентября погребли в приделе Иоанна Милостивого Благовещенского собора.
Напишите отзыв о статье "Иоаким (Струков)"
Ссылки
- [www.ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_4837 Иоаким (Струков)]. Проверено 8 января 2010. [www.webcitation.org/66vAgla9j Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].
- [www.vob.ru/eparchia/history/ierarxija/06_ioakim/ioakim.htm Епископ Воронежский и Елецкий Иоаким (Струков) (1730-1742)]. Проверено 8 января 2010. [www.webcitation.org/66vAhQeDU Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].
Отрывок, характеризующий Иоаким (Струков)
Соня неохотно что то отвечала.– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
«Нет, жизнь не кончена в 31 год, вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей. Мало того, что я знаю всё то, что есть во мне, надо, чтобы и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтоб не жили они так независимо от моей жизни, чтоб на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!»
Возвратившись из своей поездки, князь Андрей решился осенью ехать в Петербург и придумал разные причины этого решенья. Целый ряд разумных, логических доводов, почему ему необходимо ехать в Петербург и даже служить, ежеминутно был готов к его услугам. Он даже теперь не понимал, как мог он когда нибудь сомневаться в необходимости принять деятельное участие в жизни, точно так же как месяц тому назад он не понимал, как могла бы ему притти мысль уехать из деревни. Ему казалось ясно, что все его опыты жизни должны были пропасть даром и быть бессмыслицей, ежели бы он не приложил их к делу и не принял опять деятельного участия в жизни. Он даже не понимал того, как на основании таких же бедных разумных доводов прежде очевидно было, что он бы унизился, ежели бы теперь после своих уроков жизни опять бы поверил в возможность приносить пользу и в возможность счастия и любви. Теперь разум подсказывал совсем другое. После этой поездки князь Андрей стал скучать в деревне, прежние занятия не интересовали его, и часто, сидя один в своем кабинете, он вставал, подходил к зеркалу и долго смотрел на свое лицо. Потом он отворачивался и смотрел на портрет покойницы Лизы, которая с взбитыми a la grecque [по гречески] буклями нежно и весело смотрела на него из золотой рамки. Она уже не говорила мужу прежних страшных слов, она просто и весело с любопытством смотрела на него. И князь Андрей, заложив назад руки, долго ходил по комнате, то хмурясь, то улыбаясь, передумывая те неразумные, невыразимые словом, тайные как преступление мысли, связанные с Пьером, с славой, с девушкой на окне, с дубом, с женской красотой и любовью, которые изменили всю его жизнь. И в эти то минуты, когда кто входил к нему, он бывал особенно сух, строго решителен и в особенности неприятно логичен.
