Сергий (Петров, Сергей Васильевич)

Не следует путать с архиепископом Черноморским Сергием (Петровым).

Митрополит Сергий<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Митрополит Одесский и Херсонский
7 октября 1976 — 4 февраля 1990
Преемник:	Леонтий (Гудимов)
6-й Управляющий делами Московской Патриархии
29 июля 1986 — 30 декабря 1987
Церковь:	Русская православная церковь
Предшественник:	Алексий (Ридигер)
Преемник:	Владимир (Сабодан)
Митрополит Херсонский и Одесский до 17 июня 1971 года — архиепископ
25 мая 1965 — 7 октября 1976
Предшественник:	Антоний (Мельников) (в/у)
Архиепископ Минский и Белорусский
9 октября 1963 — 25 мая 1965
Предшественник:	Никодим (Ротов)
Преемник:	Антоний (Мельников)
Епископ Воронежский и Липецкий
6 марта 1961 — 9 октября 1963
Предшественник:	Иосиф (Орехов)
Преемник:	Никон (Лысенко)
Епископ Белгород-Днестровский, викарий Одесской епархии
13 марта 1960 — 6 марта 1961
Предшественник:	Гавриил (Чепур)
Преемник:	Антоний (Мельников)
Имя при рождении:	Сергей Васильевич Петров
Рождение:	5 октября 1924(1924-10-05) Краснодар
Смерть:	4 февраля 1990(1990-02-04) (65 лет) Одесса

Митрополи́т Се́ргий (в миру Серге́й Васи́льевич Петро́в; 5 октября 1924, Краснодар — 4 февраля 1990, Одесса) — епископ Русской Церкви, с 25 мая 1965 года архиепископ (с 17 июня 1971 года митрополит) Херсонский и Одесский.

Биография

Родился 5 октября 1924 года в Краснодаре в рабочей семье.

16 апреля 1943 года епископом Таганрогским Иосифом (Черновым) пострижен в монашество и рукоположён во иеродиакона.

С 1 июня 1944 года служил в Екатерининском соборе Краснодара.

В 1947 году окончил Московскую духовную семинарию и в 1951 году — Московскую духовную академию. Кандидат богословия («Святитель Алексий как церковно-государственный деятель»).

24 июня 1951 года епископом Можайским Макарием (Даевым) рукоположён в иеромонаха и 22 августа назначен преподавателем Саратовской духовной семинарии.

В 1952—1958 годах служил в Вознесенском соборе Ельца (с 1954 года — его настоятель). За труды по восстановлению собора награждён Патриаршей грамотой.

10 марта 1958 года переведён на должность помощника инспектора Одесской духовной семинарии; с 7 июля того же года — инспектор той же семинарии с возведением в сан игумена.

С 26 мая 1959 года — ректор Одесской духовной семинарии в сане архимандрита.

Архиерейство

13 марта 1960 года хиротонисан во епископа Белгород-Днестровского, викария Одесской епархии. Хиротонию совершали митрополит Одесский и Херсонский Борис (Вик), епископ Оренбургский и Бузулукский Михаил (Воскресенский), епископ Новгородский и Старорусский Сергий (Голубцов) и епископ Дмитровский Пимен (Извеков).

С 6 марта 1961 по 9 октября 1963 — епископ Воронежский и Липецкий.

С 9 октября 1963 года — архиепископ Минский и Белорусский; награждён правом ношения креста на клобуке.

С 25 мая 1965 года — архиепископ Херсонский и Одесский и временно управляющий Луганской (в 1970—1990 годах — Ворошиловградская) епархией.

В 1969 году защитил в Московской духовной академии магистерскую диссертацию «История Воронежской епархии от её учреждения и до наших дней» (Часть I—IV. 1961—1968). (Опубликована под названием «История Воронежской епархии от её учреждения до 1960-х годов». Воронеж: Центр духовного возрождения Черноземного края, 2011. — 643 с.).

С 7 октября 1976 года стал именоваться Одесским и Херсонским.

В 1977 году (7-22 апреля) возглавил группу паломников Русской Православной Церкви в Иерусалим и Святую Землю.

30 сентября 1977 года награждён правом ношения двух панагий.

29 июля 1986 года решением Священного Синода был назначен управляющим делами Московской Патриархии и постоянным членом Священного Синода — с 1 сентября того же года — вместо митрополита Ленинградского Алексия (Ридигера).

16 сентября 1986 года был назначен: 1) председателем Ответственной комиссии по реставрации и строительству в Даниловом монастыре и 2) заместителем председателя Комиссии Священного Синода по подготовке и проведению празднования 1000-летия Крещения Руси, с поручением ему возглавления организационной рабочей группы Комиссии.

30 декабря 1987 года определением Священного Синода был освобождён от должности управляющего делами Московской Патриархии.

Скончался 4 февраля 1990 года в Одессе. Отпевание 7 февраля было совершено в одесском Успенском соборе сонмом архиереев и клириков во главе с митрополитом Крымским и Симферопольским Леонтием (Гудимовым). Погребён на братском кладбище одесского Успенского монастыря, рядом с могилой его матери — схимонахини Серафимы († 1983).

Ссылки

• [ortho-rus.ru/cgi-bin/ps_file.cgi?2_751 Сергий (Петров) II] На сайте Русское Православие
• [www.vob.ru/eparchia/history/ierarxija/36_sergij/sergij.htm Епископ Воронежский и Липецкий Сергий (Петров) (1961—1963)]

Отрывок, характеризующий Сергий (Петров, Сергей Васильевич)

После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.