Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса З
Поделись знанием:
Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса на букву «З»
Список составлен по алфавиту персоналий. Приводятся фамилия, имя, отчество; звание на момент награждения; номер по списку Григоровича — Степанова (в скобках номер по списку Судравского); дата награждения. Лица, чьи имена точно идентифицировать не удалось, не викифицируются. Курсивом выделены кавалеры, получившие орден за службу в частях Восточного фронта Русской армии и Северной армии во время Гражданской войны.
За
- Забегалов, Николай Яковлевич; капитан; 7 января 1916
- Забеданский, Илья Кондратьевич; подпоручик; № 1170 (600); 1 января 1795
- Забелин, Кирилл Васильевич; полковник; № 3067; 26 ноября 1816
- Забелло, Аркадий Николаевич; штабс-капитан; 18 октября 1917 (посмертно)
- Забиякин, Дмитрий Степанович; полковник; № 8666; 26 ноября 1851
- Заблоцкий, Иван Данилович; поручик; № 2768; 23 декабря 1813
- Заболотный, Василий Сильвестрович; генерал-майор; 20 августа 1916
- Заболоцкий, Василий Иванович; полковник; № 7428; 12 января 1846
- Заболоцкий, Тимофей Яковлевич; капитан; 27 марта 1918
- Заборинский, Александр Никифорович; полковник; № 2861; 13 марта 1814
- Заборинский, Семён Никифорович; полковник; № 2862; 13 марта 1814
- Заборовский, Адам Юзефович; подполковник; № 9112; 26 ноября 1853
- Заборовский, Викентий Антонович; штабс-ротмистр; 1813 (данные требуют дополнительной проверки)
- Заборонок, Яков Павлович; штабс-капитан; 22 декабря 1916
- Забочин, Алексей Герасимович; прапорщик; 25 июня 1916
- Забродский, Осип Яковлевич; майор; № 4400; 25 июня 1830
- Забугский, Гавриил Афанасьевич; подполковник; № 6261; 11 декабря 1840
- Забудаев, Пётр Иванович; капитан 3-го ранга; № 1430; 26 ноября 1802
- Забудский, Григорий Николаевич; лейтенант; № 9539; 6 декабря 1854
- Забудский, Иван Григорьевич; полковник; № 4800; 25 декабря 1833
- Забудский, Иван Кузьмич; штабс-капитан; 21 ноября 1916
- Забудский, Николай Григорьевич; подполковник; № 4871; 25 декабря 1833
- Забусов, Иван Яковлевич; подполковник; № 8458; 26 ноября 1850
- Завадовский, Александр Иванович; капитан-лейтенант; № 9536; 6 декабря 1854
- Завадовский, Иван Иванович; капитан 2-го ранга; № 3611; 16 декабря 1821
- Завадовский, Иннокентий Венедиктович; подпоручик; 27 января 1917 (посмертно)
- Завадовский, Николай Степанович; генерал-майор; № 4941; 3 декабря 1834
- Завадовский, Пётр Васильевич; полковник; № 280 (233); 26 ноября 1775
- Завадовский, Пётр Иванович; полковник; № 10250; 26 ноября 1867
- Завадский, Виктор Валентьевич; полковник; 5 мая 1878
- Завадский, Георгий Александрович; капитан; 25 мая 1916
- Завадский, Карл; майор; № 5063; 3 декабря 1834
- Завадский, Козьма Михайлович; ротмистр; № 4752; 21 декабря 1832
- Завадский, Михаил Тимофеевич; полковник; № 3919; 26 ноября 1826
- Завалиевский, Лев Никитич; подполковник; № 6792; 3 декабря 1842
- Завалишин, Александр Афанасьевич; лейтенант; № 3292; 26 ноября 1816
- Завалишин, Пётр Александрович; лейтенант; № 9926; 8 июля 1856
- Завгородний, Виктор Николаевич; штабс-капитан; 18 сентября 1917
- Завистовский, Фаддей Станиславович; майор; № 6310; 11 декабря 1840
- Завитаев, Константин Александрович; штабс-капитан; 25 февраля 1907
- Заводчиков, Михаил Васильевич; прапорщик; 23 января 1917 (посмертно)
- Завойко, Василий Степанович; капитан 1-го ранга; № 8362; 26 ноября 1850
- Заворотный, Иван Яковлевич; полковник; № 5934; 3 декабря 1839
- Завров, Арсений Николаевич; подполковник; № 8032; 26 ноября 1848
- Завьялов, Георгий Семёнович; подпоручик; 9 октября 1917
- Загальский, Осип Иванович; подполковник; № 5803; 1 декабря 1838
- Загобель, Пётр; майор; № 6600; 5 декабря 1841
- Загордан, Владимир Иванович; подпоручик; 14 июня 1916
- Загорский, Александр Иванович; полковник; 20 ноября 1915
- Загорский, Иван Иванович; капитан; № 2725; 20 октября 1813
- Загорский, Тимофей Дмитриевич; полковник; № 2087; 26 ноября 1809
- Загорянский, Пётр Никифорович; полковник; № 9083; 26 ноября 1853
- Загорянский-Кисель, Сергей Фаддеевич; капитан-лейтенант; № 9916; 7 апреля 1856
- Загоскин, Павел Никифорович; капитан; № 5877; 1 декабря 1838
- Загряжский, Александр Фёдорович; полковник; № 8884; 1 февраля 1852
- Загряжский, Пётр Петрович; полковник; № 1943 (850); 20 мая 1808
- Задонский, Воин Дмитриевич; полковник; № 3634; 13 февраля 1823
- Задорожный, Сергей Исидорович; прапорщик; 23 сентября 1915
- Заика, Андриан Архипович; поручик; 31 октября 1917 (посмертно)
- Заичневский, Василий; поручик; № 8129; 26 ноября 1848
- Заичневский, Григорий Вуколович; подполковник; № 5990; 3 декабря 1839
- Зайончковский, Анатолий Карпович; поручик; 24 ноября 1917
- Зайончковский, Николай Николаевич; подпоручик; 13 января 1916
- Зайончковский, Павел Чеславович; подполковник; 3 февраля 1915
- Зайцев; штабс-капитан; № 2728; 20 октября 1813
- Зайцев, Александр Петрович; прапорщик; 25 июня 1916
- Зайцев, Алексей; подполковник; № 5247; 1 декабря 1835
- Зайцев, Алексей Данилович; капитан; № 6655; 5 декабря 1841
- Зайцев, Борис Сергеевич; прапорщик; 18 сентября 1917
- Зайцев, Василий Васильевич (генерал-майор); полковник; 15 апреля 1915
- Зайцев, Григорий Афанасьевич; подполковник; № 3652; 13 февраля 1823
- Зайцев, Дмитрий Николаевич; капитан; 14 апреля 1917
- Зайцев, Иван Михайлович; поручик; 15 января 1917
- Зайцев, Михаил Яковлевич; капитан; № 8097; 26 ноября 1848
- Зайцев, Николай; капитан; № 9496; 26 ноября 1854
- Зайцев, Николай Иванович; прапорщик; 30 декабря 1915
- Зайцев, Сергей Фёдорович; поручик; 4 марта 1917
- Зайцевский, Ефим Петрович; капитан-лейтенант; № 4258; 16 января 1829
- Зайченко, Захарий Иванович; генерал-майор; 26 июня 1916
- Зайченко, Никита Денисович; майор; № 5258; 1 декабря 1835
- Зак, Валериан Осипович; штабс-капитан; 13 января 1915 (посмертно)
- Закалюжный, Михаил Яковлевич; капитан; № 9244; 26 ноября 1853
- Закандырин, Иван Петрович; штабс-капитан; 8 июля 1915
- Закревский, Алексей Андреевич; подполковник; № 3661; 13 февраля 1823
- Закревский, Арсений Андреевич; майор; № 2302 (2302); 22 сентября 1811
- Закржевский, Владислав Игнатьевич; подполковник; 6 июля 1915
- Закржевский, Сигизмунд Григорьевич; подполковник; 26 августа 1916
- Закускин, Иван Семёнович; подполковник; № 8700; 26 ноября 1851
- Закутовский, Михаил Иванович; подпоручик; 27 января 1917 (посмертно)
- Залеский, Порфирий Алексеевич; подполковник; № 8049; 26 ноября 1848
- Залеский, Тимофей Станиславович; майор; № 6319; 11 декабря 1840
- Залесский, Василий Анисимович; капитан-лейтенант; № 3775; 26 ноября 1823
- Залесский, Николай Иванович; полковник; № 4563; 16 декабря 1831
- Заливкин, Александр Петрович; полковник; № 7770; 26 ноября 1847
- Заливкин, Пётр Андреевич; подполковник; № 6293; 11 декабря 1840
- Залинов, Владимир Николаевич; подполковник; 30 июня 1917
- Залогин, Иван Фёдорович; капитан; 1 марта 1916
- Зальца, Антон Егорович; капитан; 12 июня 1878
- Зальца, Владимир Иванович; полковник; № 6199; 11 декабря 1840
- Зальца, Иван Александрович; полковник; № 6431; 5 декабря 1841
- Зальца, Карл Андреевич (Александрович); полковник; № 8885; 1 февраля 1852
- Зальца, Николай Антонович; полковник; № 6220; 11 декабря 1840
- Зальцман, Андрей Васильевич; полковник; № 2836; 26 февраля 1814
- Замарин, Иван Михайлович; подполковник; № 6501; 5 декабря 1841
- Замаруев, Пётр Григорьевич; капитан; № 9479; 26 ноября 1854
- Замотаев, Андрей; полковник; № 7195; 17 декабря 1844
- Замбковский, Ян Адамович; прапорщик; 18 ноября 1916 (посмертно)
- Замброжицкий, Михаил Станиславович; полковник; 15 октября 1916
- Замыцкий, Дмитрий Петрович; капитан 2-го ранга; № 4905; 25 декабря 1833
- Замятнин, Александр Гаврилович; подполковник; № 7014; 4 декабря 1843
- Занаревский, Аполлон Гаврилович; майор; № 8530; 26 ноября 1850
- Занаревский, Фёдор Николаевич; подполковник; № 8445; 26 ноября 1850
- Занько, Никифор Георгиевич; подполковник; 19 мая 1915
- Заньковский, Казимир Степанович; полковник; № 9080; 26 ноября 1853
- Заостровский, Василий; капитан 1-го ранга; № 799 (412); 9 февраля 1791
- Заостровский, Степан Яковлевич; капитан 1-го ранга; № 3048; 26 ноября 1816
- Заплатин, Ефим Григорьевич; секунд-майор; № 958; 26 ноября 1792
- Заплатин, Семён Григорьевич; подполковник; № 860; 26 ноября 1791
- Запольский, Аполлон Андреевич; подполковник; № 8248; 26 ноября 1849
- Запольский, Борис Фёдорович; капитан; 15 сентября 1900
- Запольский, Глеб Владимирович; поручик; 4 марта 1917
- Запольский, Михаил Фёдорович; генерал-майор; 15 октября 1916
- Запрягаев, Михаил; секунд-майор; № 953; 26 ноября 1792
- Заремба, Владимир Михайлович; подпоручик; 3 сентября 1916
- Зарембо, Дионисий Фёдорович; капитан 1-го ранга; № 8363; 26 ноября 1850
- Зарецкий, Пётр Аникеевич; подполковник; № 6995; 4 декабря 1843
- Заржецкий, Франц Константинович; майор; № 6306; 11 декабря 1840
- Заржицкий, Иосиф Николаевич; № 4492; 18 декабря 1830
- Зарин, Александр Дмитриевич; подпоручик; 1 июня 1915
- Зарин, Аполлинарий Александрович; капитан-лейтенант; № 7714; 1 января 1847
- Зарин, Николай Дмитриевич; генерал-майор; 13 октября 1914
- Зарницын, Дмитрий Никитич; генерал-майор; № 9640; 26 ноября 1855[1][2]
- Заруба, Николай Григорьевич; штабс-капитан; 25 ноября 1916
- Зарубаев, Николай Платонович; генерал-лейтенант; 1 ноября 1905
- Зарубаев, Сергей Валерианович; лейтенант; 23 февраля 1904
- Зарубин, Дмитрий Иванович; майор; № 7889; 26 ноября 1847
- Зарудный, Роман Григорьевич; штабс-ротмистр; № 2800; 20 января 1814
- Заскалько, Иов Васильевич; сотник; 15 октября 1916 (посмертно)
- Заславский, Осип Николаевич; подполковник; № 6494; 5 декабря 1841
- Засоба, Михаил Никифорович; подпоручик; 25 мая 1917 (посмертно)
- Засс, Александр Павлович; полковник; № 2285 (992); 16 декабря 1810; в 1814 (вторично?)
- Засс, Андрей Андреевич; полковник; № 2490 (1123); 23 декабря 1812
- Засс, Андрей Павлович; генерал-майор; № 1300; 26 ноября 1802
- Засс, Григорий Христофорович; генерал-майор; № 5524; 29 ноября 1837
- Засс, Корнилий Александрович; полковник; № 2093; 26 ноября 1809
- Засс, Корнилий Корнилиевич; генерал-майор; № 4548; 18 октября 1831
- Засс, Отто; полковник; № 4216; 25 декабря 1828
- Засс, Роман Фёдорович; полковник; № 3709; 26 ноября 1823
- Засс, Юлий Оттонович; ротмистр; № 4898; 25 декабря 1833
- Засулич, Михаил Иванович; капитан; 7 апреля 1878
- Засухин, Анатолий Николаевич; капитан 2-го ранга; 16 апреля 1904
- Засядко, Александр Дмитриевич; штабс-капитан; № 1716 (702); 13 января 1807
- Засядко, Даниил Дмитриевич; подполковник; № 2783; 17 января 1814
- Затлер, Борис (Бернгард) Карлович; подполковник; № 4868; 25 декабря 1833
- Затлер, Фёдор Карлович; генерал-майор; № 8606; 26 ноября 1851
- Затурский, Логгин Логгинович; полковник; 8 июля 1907
- Захаревич; майор; № 2395; 14 января 1812
- Захаржевский, Григорий Андреевич; генерал-майор; № 4918 (1029); 3 декабря 1834
- Захаржевский, Константин; капитан; № 5652; 29 ноября 1837
- Захаржевский, Яков Васильевич; полковник; № 2808; 22 января 1814
- Захаров, Александр Михайлович; полковник; 25 мая 1916
- Захаров, Аполлон Михайлович; подполковник; № 8007; 26 ноября 1848
- Захаров, Владимир Евлампиевич; поручик; 24 мая 1916
- Захаров, Григорий Никитич; есаул; 14 июня 1915
- Захаров, Игнатий Фёдорович; прапорщик; 30 декабря 1915 (посмертно)
- Захаров, Митрофан Петрович; штабс-капитан; 6 января 1917
- Захаров, Пётр Фёдорович; лейтенант; № 9911; 7 апреля 1856
- Захаров, Сергей Петрович; капитан; № 6124; 3 декабря 1839
- Захаров, Степан Самуилович; капитан; № 8818; 26 ноября 1851
- Захаров, Фёдор Данилович; подполковник; № 3117; 26 ноября 1816
- Захарчук, Афанасий Михайлович; прапорщик; 18 ноября 1916
- Захарьев, Фома; майор; № 5867; 1 декабря 1838
- Захарьин, Иван Яковлевич; капитан 1-го ранга; № 4989; 3 декабря 1834
- Захваев, Александр Васильевич; капитан; № 5501; 6 декабря 1836
- Зацарённый, Измаил Максимович; лейтенант; 8 сентября 1877
- Зацимовский, Александр Станиславович; поручик; 9 сентября 1915
Зб — Зд
- Збиевский, Тимофей Иванович; подполковник; № 1641 (671); 29 января 1806
- Збиковский, Ян Ханиодарович; поручик; 4 марта 1917 (посмертно)
- Зборовский (Заборовский), Викентий; штабс-капитан; № 2774; 30 декабря 1813
- Зброжек, Иван; майор; № 5474; 6 декабря 1836
- Звайгзне, Иван Иванович; штабс-капитан; 28 августа 1917
- Званбай, Соломон Тимуркеевич; подполковник; № 8253; 26 ноября 1849
- Зварковский, Николай Акимович; генерал-майор; № 4424; 18 декабря 1830
- Зварыкин, Фёдор Васильевич; генерал-майор; № 3030; 26 ноября 1816
- Звегинцев, Пётр Фёдорович; майор; № 4283; 22 сентября 1829
- Звенигородский, Николай Фёдорович; подполковник; № 8731; 26 ноября 1851
- Зверев, Василий Васильевич; старший инженер-механик; 1904 (посмертно)
- Зверев, Александр Петрович; майор; № 3851; 12 декабря 1824
- Зверев, Василий Степанович; генерал-майор; № 325; 26 ноября 1781
- Зверев, Иван Семёнович; полковник; № 5550; 29 ноября 1837
- Зверев, Михаил Петрович; подполковник; № 7595; 1 января 1847
- Зверев, Пётр Иванович; поручик; 29 июля 1916
- Зверев, Фёдор Киприанович; поручик; 4 апреля 1917
- Зверев, Фёдор Трофимович; подъесаул; 4 марта 1917
- Звонников, Николай Алексеевич; поручик; 29 мая 1915
- Зворыкин, Евгений Егорович; поручик; 17 января 1917
- Звягин, Иван Ефимович; майор; № 7663; 1 января 1847
- Звягольский-Мельников, Иван Григорьевич; майор; № 4743; 21 декабря 1832
- Звягольский-Мельников, Яков Григорьевич; майор; № 4123; 26 ноября 1827
- Зданский, Николай Феликсович; подполковник; 30 июля 1905
- Здитовецкий, Игнатий Юльевич; прапорщик; 18 ноября 1916 (посмертно)
Зе
- Зебеж, Ян Петрович; подпоручик; 29 октября 1917
- Зеге-фон-Лауренберг, Семён Христофорович; генерал-майор; № 446; 26 ноября 1786
- Зегелов, Александр Александрович; генерал от инфантерии; 19 мая 1915
- Зедгинадзе, Алексей; штабс-капитан; № 7360; 17 декабря 1844
- Зедделер, Логин Логинович; генерал-майор; 26 августа 1878
- Зедделер, Людвиг (Логин) Иванович; генерал-майор; № 5686; 1 декабря 1838
- Зезевитов, Иван Платонович; полковник; № 7553; 1 января 1847
- Зейберлих, Теодор-Вильгельм-Александр Александрович; подпоручик; 6 августа 1917
- Зейглер, Александр Иванович; майор; № 7659; 1 января 1847
- Зейдлиц, Иван Иванович; полковник; № 5386; 6 декабря 1836
- Зейдлиц, Карл Иванович; полковник; № 5555; 29 ноября 1837
- Зейн-Витгенштейн-Берлебург, Фердинанд Карлович; генерал-майор; 1 января 1878
- Зейн-Витгенштейн-Берлебург, Эмилий Людвигович; полковник; № 9925; 8 июля 1856
- Зейфорт, Карл Иванович; полковник; № 5549; 29 ноября 1837
- Зеланд, Александр Львович; полковник; № 8425; 26 ноября 1850
- Зеленевский, Эдуард Казимирович; штабс-капитан; 29 октября 1917
- Зеленин, Евгений Ильич; капитан; 18 сентября 1916
- Зеленин, Степан; майор; № 8086; 26 ноября 1848
- Зеленков, Михаил Иосифович; подпоручик; 29 октября 1917 (посмертно)
- Зеленой, Александр Ильич; капитан 1-го ранга; № 9346; 26 ноября 1854
- Зеленой, Иван Ильич; капитан 1-го ранга; № 9054; 26 ноября 1853
- Зеленой, Павел Николаевич; лейтенант; № 3298; 26 ноября 1816
- Зеленский-Добочевский; ротмистр; № 2724; 20 октября 1813
- Зеленцов, Автоном Ларионович; подъесаул; 2 марта 1906
- Зеленцов, Михаил Тихонович; подъесаул; 3 апреля 1917
- Зелепуга, Пётр; полковник; № 1345; 26 ноября 1802
- Зелингер, Никодим Иванович; подпоручик; 23 сентября 1916
- Зелинский, Виктор Петрович; полковник; 13 марта 1908
- Зелинский, Станислав Фомич; подпоручик; 9 сентября 1915
- Зельмиц, Антон Карлович; полковник; № 4331; 19 декабря 1829
- Земан, Оскар Мартынович; прапорщик; 1 сентября 1915
- Зембулатов, Яков Михайлович; майор; № 51 (52); 1 ноября 1770
- Земенцкий, Владислав Касперович; генерал-майор; № 9046; 26 ноября 1853[3]
- Землин, Иван Лукич; секунд-майор; № 1280; 26 ноября 1795
- Землянский, Александр; подпоручик; 3 января 1917 (посмертно)
- Земницкий, Николай; прапорщик; 9 сентября 1915
- Зенгбуш, Карл Иванович фон; полковник; № 8889; 1 февраля 1852
- Зененков, Владимир Николаевич; ротмистр; 21 ноября 1916
- Зенич, Василий Григорьевич; майор; № 5289; 1 декабря 1835
- Зенич, Иван Григорьевич; полковник; № 3821; 12 декабря 1824
- Зенкевич, Иван Алексеевич; майор; № 10073; 26 ноября 1857
- Зенкович, Александр Фёдорович; полковник; 20 мая 1915 (посмертно)
- Зенкович, Михаил Егорович; подполковник; № 5006; 3 декабря 1834
- Зенченко, Василий Емельянович; генерал-майор; № 8166; 26 ноября 1849[4]
- Зенькович, Иван Никитич; полковник; № 9672; 26 ноября 1855
- Зенькович, Фёдор Фёдорович; штабс-капитан; 6 июля 1915
- Зео, Александр фон; капитан-лейтенант; № 2367; 26 ноября 1811
- Зео, Константин Александрович; майор; № 9176; 26 ноября 1853
- Зергель, Александр Иванович; капитан; № 8572; 26 ноября 1850
- Зергель, Иван Иванович; майор; № 7863; 26 ноября 1847
Зи
- Зигерн-Корн, Михаил Ксаверьевич фон; подпоручик; № 9922; 4 июня 1856
- Зильберг, Александр Александрович; полковник; 14 июня 1915
- Зильберг, Леонтий Карлович; майор; № 9823; 26 ноября 1855
- Зимин, Иван Леонтьевич; прапорщик; 17 апреля 1915
- Зиневич, Бронислав Михайлович; подполковник; 21 июня 1915
- Зинкевич, Александр Михайлович; штабс-капитан; 27 сентября 1916
- Зинкевич, Михаил Михайлович; полковник; 13 мая 1918
- Зиновьев, Михаил Алексеевич; полковник; № 10253; 11 февраля 1869
- Зиновьев, Николай Васильевич; генерал-майор; № 7145; 17 декабря 1844
- Зиновьев, Павел Степанович; капитан 2-го ранга; № 647 (332); 22 августа 1789
- Зирнихгаузен, Фёдор; майор; № 1376; 26 ноября 1802
Зл — Зн
- Златковский, Леонтий Дмитриевич; полковник; № 5376; 6 декабря 1836
- Златоверхников, Александр Тихонович; подпоручик; 7 ноября 1915 (посмертно)
- Златоустов, Николай Николаевич; штабс-капитан; 26 августа 1916
- Злобин, Андрей Никитич; капитан; № 5658; 29 ноября 1837
- Змеев, Василий Филиппович; подполковник; № 8490; 26 ноября 1850
- Знаменский, Анатолий; штабс-капитан; 28 августа 1917
- Знаменский, Дмитрий Константинович; штабс-капитан; 25 ноября 1916
Зо
- Зозулин, Корнилий Васильевич; подполковник; 21 июня 1915
- Зозулин, Михаил Петрович; штабс-капитан; 13 февраля 1905
- Зозуля, Тимофей Леонтьевич; поручик; 27 сентября 1916
- Золотарёв, Афанасий Иванович; подполковник; № 2913; 28 марта 1814
- Золотарёв, Василий Степанович, подполковник; № 4255; 7 января 1829
- Золотарёв, Григорий Петрович; подполковник; № 4219; 25 декабря 1828
- Золотарёв, Евфим Иванович; подполковник; № 6045; 3 декабря 1839
- Золотарёв, Николай Иванович; майор; № 9799; 26 ноября 1855
- Золотарёв, Николай Иванович; сотник; 17 марта 1917
- Золотарёв, Пётр; войсковой старшина; № 5868; 1 декабря 1838
- Золотарёв, Степан Афанасьевич; подполковник; № 7840; 26 ноября 1847
- Золотилов, Алексей Фёдорович; подпоручик; 31 декабря 1915 (посмертно)
- Золотилов, Евграф, Михайлович; подполковник; № 6049; 3 декабря 1839
- Золотницкий, Михаил Владимирович; полковник; № 2094; 26 ноября 1809
- Золоторжевский, Фёдор Петрович; капитан; № 7912; 26 ноября 1847
- Золотухин, Александр Александрович; подполковник; 1 июня 1915
- Золотухин, Василий; полковник; № 808 (421); 25 марта 1791
- Зоман, Пётр Иванович; премьер-майор; № 1106; 26 ноября 1794
- Зоммер, Евграф Иванович; подполковник; № 9146; 26 ноября 1853
- Зоммер, Фёдор Карлович; майор; № 6819; 3 декабря 1842
- Зоммер, Фридрих Иоганнович; прапорщик; 1 июня 1915
- Зоммер, Яков Иванович; капитан; № 6146; 3 декабря 1839
- Зонн, Карл Карлович; майор; № 5286; 1 декабря 1835
- Зонтаг, Генрих Карлович; прапорщик; 15 марта 1915
- Зор; полковник прусской службы; № 2936; 19 июля 1814
- Зорин, Николай Владимирович; младший инженер-механик; 23 февраля 1904
- Зорич, Семён Гаврилович; секунд-майор; № 281 (234); 26 ноября 1775
- Зоря, Лев Иванович; полковник; 17 апреля 1915
- Зотин, Дмитрий Егорович; прапорщик; 31 октября 1917
- Зотов, Михаил Михайлович; капитан; № 7346; 17 декабря 1844
Зу
- Зубаков, Павел; поручик; 7 июля 1917
- Зубарев, Аркадий Иванович; прапорщик; 18 сентября 1917
- Зубарев, Василий Михайлович; подполковник; 12 октября 1917
- Зубарев, Павел; прапорщик; 9 мая 1919
- Зубарев, Пётр Савельевич; майор; № 5851; 1 декабря 1838
- Зубарев, Тимофей; подпоручик; № 10226; 5 января 1864
- Зубинский, Гавриил Семёнович; полковник; № 9379; 26 ноября 1854
- Зубко, Василий; прапорщик; 31 октября 1917
- Зубков; войсковой старшина; № 4267; 21 апреля 1829
- Зубков, Александр Васильевич; подполковник; № 9765; 26 ноября 1855
- Зубков, Антон Онуфриевич; капитан; № 8311; 26 ноября 1849
- Зубков, Григорий Кондратьевич; капитан; № 9499; 26 ноября 1854
- Зубков, Михаил Константинович; штабс-капитан; 25 мая 1917
- Зубковский, Василий Васильевич; подполковник; № 9967; 26 ноября 1856
- Зубов, Алексей; поручик; 9 мая 1919
- Зубов, Валериан Александрович; бригадир; № 796 (409); 29 декабря 1790
- Зубов, Василий Николаевич; поручик; 25 мая 1916 (посмертно)
- Зубов, Владимир Кириллович; генерал-майор; 29 мая 1915
- Зубов, Георгий Николаевич; полковник; 25 ноября 1916
- Зубов, Николай Владимирович; штабс-капитан; 2 апреля 1917 (посмертно)
- Зубов, Николай Николаевич (капитан-лейтенант); капитан-лейтенант; 27 марта 1880
- Зубов, Николай Петрович; подполковник; № 1055 (540); 15 сентября 1794
- Зубрилин, Иван Иванович; прапорщик; 26 сентября 1916 (посмертно)
- Зубрицкий, Алексей Афанасьевич; секунд-майор; № 707; 26 ноября 1789
- Зудин, Алексей Георгиевич; капитан; 13 января 1915
- Зуев, Вячеслав Яковлевич; подполковник; 17 марта 1917
- Зуйков, Лаврентий Титович; майор; № 6115; 3 декабря 1839
- Зумберов, Александр Михайлович; подполковник; 23 мая 1916
- Зуров, Елпидифор Антиохович; генерал-майор; № 5676; 1 декабря 1838
Зы
- Зыбин, Алексей; секунд-майор; № 1276; 26 ноября 1795
- Зыбин, Евгений Константинович; подполковник; 19 мая 1915
- Зыбин, Михаил (Александрович?); подполковник; № 604 (288); 14 апреля 1789
- Зыбин, Михаил Афанасьевич; премьер-майор; № 1255; 26 ноября 1795
- Зыбин, Николай Семёнович; капитан 1-го ранга; № 5167; 1 декабря 1835
- Зыбин, Сергей Васильевич; штабс-ротмистр; № 2932; 3 мая 1814
- Зыбин, Сергей Васильевич; капитан; № 9568; 28 декабря 1854
- Зыков, Виктор Павлович; поручик; 19 апреля 1878
- Зыков, Дмитрий; подполковник; № 420; 26 ноября 1785
- Зыков, Николай Николаевич; подполковник; 31 октября 1917
- Зыков, Сергей Петрович; ротмистр; 27 января 1907
- Зыскин, Дмитрий Логинович; полковник; № 9681; 26 ноября 1855
Напишите отзыв о статье "Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса З"
Примечания
- ↑ [enc-dic.com/enc_biography/Zarnicn-dmitri-nikitich-76286.html Зарницын Дмитрий Никитич]
- ↑ [www.rusgeneral.ru/general_z.html Зарницын Дмитрий Никитич (20.01.1813–20.11.1884)]
- ↑ [www.rusgeneral.ru/general_z1.html Земенцкий Владислав Касперович]
- ↑ [www.rusgeneral.ru/general_z1.html Зенченко Василий Емельянович]
|
Отрывок, характеризующий Кавалеры ордена Святого Георгия IV класса З
Драм да да дам, дам, дам, трещали барабаны. И Пьер понял, что таинственная сила уже вполне овладела этими людьми и что теперь говорить еще что нибудь было бесполезно.Пленных офицеров отделили от солдат и велели им идти впереди. Офицеров, в числе которых был Пьер, было человек тридцать, солдатов человек триста.
Пленные офицеры, выпущенные из других балаганов, были все чужие, были гораздо лучше одеты, чем Пьер, и смотрели на него, в его обуви, с недоверчивостью и отчужденностью. Недалеко от Пьера шел, видимо, пользующийся общим уважением своих товарищей пленных, толстый майор в казанском халате, подпоясанный полотенцем, с пухлым, желтым, сердитым лицом. Он одну руку с кисетом держал за пазухой, другою опирался на чубук. Майор, пыхтя и отдуваясь, ворчал и сердился на всех за то, что ему казалось, что его толкают и что все торопятся, когда торопиться некуда, все чему то удивляются, когда ни в чем ничего нет удивительного. Другой, маленький худой офицер, со всеми заговаривал, делая предположения о том, куда их ведут теперь и как далеко они успеют пройти нынешний день. Чиновник, в валеных сапогах и комиссариатской форме, забегал с разных сторон и высматривал сгоревшую Москву, громко сообщая свои наблюдения о том, что сгорело и какая была та или эта видневшаяся часть Москвы. Третий офицер, польского происхождения по акценту, спорил с комиссариатским чиновником, доказывая ему, что он ошибался в определении кварталов Москвы.
– О чем спорите? – сердито говорил майор. – Николы ли, Власа ли, все одно; видите, все сгорело, ну и конец… Что толкаетесь то, разве дороги мало, – обратился он сердито к шедшему сзади и вовсе не толкавшему его.
– Ай, ай, ай, что наделали! – слышались, однако, то с той, то с другой стороны голоса пленных, оглядывающих пожарища. – И Замоскворечье то, и Зубово, и в Кремле то, смотрите, половины нет… Да я вам говорил, что все Замоскворечье, вон так и есть.
– Ну, знаете, что сгорело, ну о чем же толковать! – говорил майор.
Проходя через Хамовники (один из немногих несгоревших кварталов Москвы) мимо церкви, вся толпа пленных вдруг пожалась к одной стороне, и послышались восклицания ужаса и омерзения.
– Ишь мерзавцы! То то нехристи! Да мертвый, мертвый и есть… Вымазали чем то.
Пьер тоже подвинулся к церкви, у которой было то, что вызывало восклицания, и смутно увидал что то, прислоненное к ограде церкви. Из слов товарищей, видевших лучше его, он узнал, что это что то был труп человека, поставленный стоймя у ограды и вымазанный в лице сажей…
– Marchez, sacre nom… Filez… trente mille diables… [Иди! иди! Черти! Дьяволы!] – послышались ругательства конвойных, и французские солдаты с новым озлоблением разогнали тесаками толпу пленных, смотревшую на мертвого человека.
По переулкам Хамовников пленные шли одни с своим конвоем и повозками и фурами, принадлежавшими конвойным и ехавшими сзади; но, выйдя к провиантским магазинам, они попали в середину огромного, тесно двигавшегося артиллерийского обоза, перемешанного с частными повозками.
У самого моста все остановились, дожидаясь того, чтобы продвинулись ехавшие впереди. С моста пленным открылись сзади и впереди бесконечные ряды других двигавшихся обозов. Направо, там, где загибалась Калужская дорога мимо Нескучного, пропадая вдали, тянулись бесконечные ряды войск и обозов. Это были вышедшие прежде всех войска корпуса Богарне; назади, по набережной и через Каменный мост, тянулись войска и обозы Нея.
Войска Даву, к которым принадлежали пленные, шли через Крымский брод и уже отчасти вступали в Калужскую улицу. Но обозы так растянулись, что последние обозы Богарне еще не вышли из Москвы в Калужскую улицу, а голова войск Нея уже выходила из Большой Ордынки.
Пройдя Крымский брод, пленные двигались по нескольку шагов и останавливались, и опять двигались, и со всех сторон экипажи и люди все больше и больше стеснялись. Пройдя более часа те несколько сот шагов, которые отделяют мост от Калужской улицы, и дойдя до площади, где сходятся Замоскворецкие улицы с Калужскою, пленные, сжатые в кучу, остановились и несколько часов простояли на этом перекрестке. Со всех сторон слышался неумолкаемый, как шум моря, грохот колес, и топот ног, и неумолкаемые сердитые крики и ругательства. Пьер стоял прижатый к стене обгорелого дома, слушая этот звук, сливавшийся в его воображении с звуками барабана.
Несколько пленных офицеров, чтобы лучше видеть, влезли на стену обгорелого дома, подле которого стоял Пьер.
– Народу то! Эка народу!.. И на пушках то навалили! Смотри: меха… – говорили они. – Вишь, стервецы, награбили… Вон у того то сзади, на телеге… Ведь это – с иконы, ей богу!.. Это немцы, должно быть. И наш мужик, ей богу!.. Ах, подлецы!.. Вишь, навьючился то, насилу идет! Вот те на, дрожки – и те захватили!.. Вишь, уселся на сундуках то. Батюшки!.. Подрались!..
– Так его по морде то, по морде! Этак до вечера не дождешься. Гляди, глядите… а это, верно, самого Наполеона. Видишь, лошади то какие! в вензелях с короной. Это дом складной. Уронил мешок, не видит. Опять подрались… Женщина с ребеночком, и недурна. Да, как же, так тебя и пропустят… Смотри, и конца нет. Девки русские, ей богу, девки! В колясках ведь как покойно уселись!
Опять волна общего любопытства, как и около церкви в Хамовниках, надвинула всех пленных к дороге, и Пьер благодаря своему росту через головы других увидал то, что так привлекло любопытство пленных. В трех колясках, замешавшихся между зарядными ящиками, ехали, тесно сидя друг на друге, разряженные, в ярких цветах, нарумяненные, что то кричащие пискливыми голосами женщины.
С той минуты как Пьер сознал появление таинственной силы, ничто не казалось ему странно или страшно: ни труп, вымазанный для забавы сажей, ни эти женщины, спешившие куда то, ни пожарища Москвы. Все, что видел теперь Пьер, не производило на него почти никакого впечатления – как будто душа его, готовясь к трудной борьбе, отказывалась принимать впечатления, которые могли ослабить ее.
Поезд женщин проехал. За ним тянулись опять телеги, солдаты, фуры, солдаты, палубы, кареты, солдаты, ящики, солдаты, изредка женщины.
Пьер не видал людей отдельно, а видел движение их.
Все эти люди, лошади как будто гнались какой то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались белые зубы, хмурились брови, перебрасывались все одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески решительное и жестоко холодное выражение, которое поутру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
Уже перед вечером конвойный начальник собрал свою команду и с криком и спорами втеснился в обозы, и пленные, окруженные со всех сторон, вышли на Калужскую дорогу.
Шли очень скоро, не отдыхая, и остановились только, когда уже солнце стало садиться. Обозы надвинулись одни на других, и люди стали готовиться к ночлегу. Все казались сердиты и недовольны. Долго с разных сторон слышались ругательства, злобные крики и драки. Карета, ехавшая сзади конвойных, надвинулась на повозку конвойных и пробила ее дышлом. Несколько солдат с разных сторон сбежались к повозке; одни били по головам лошадей, запряженных в карете, сворачивая их, другие дрались между собой, и Пьер видел, что одного немца тяжело ранили тесаком в голову.
Казалось, все эти люди испытывали теперь, когда остановились посреди поля в холодных сумерках осеннего вечера, одно и то же чувство неприятного пробуждения от охватившей всех при выходе поспешности и стремительного куда то движения. Остановившись, все как будто поняли, что неизвестно еще, куда идут, и что на этом движении много будет тяжелого и трудного.
С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.
В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.
10 го октября, в тот самый день, как Дохтуров прошел половину дороги до Фоминского и остановился в деревне Аристове, приготавливаясь в точности исполнить отданное приказание, все французское войско, в своем судорожном движении дойдя до позиции Мюрата, как казалось, для того, чтобы дать сражение, вдруг без причины повернуло влево на новую Калужскую дорогу и стало входить в Фоминское, в котором прежде стоял один Брусье. У Дохтурова под командою в это время были, кроме Дорохова, два небольших отряда Фигнера и Сеславина.
Вечером 11 го октября Сеславин приехал в Аристово к начальству с пойманным пленным французским гвардейцем. Пленный говорил, что войска, вошедшие нынче в Фоминское, составляли авангард всей большой армии, что Наполеон был тут же, что армия вся уже пятый день вышла из Москвы. В тот же вечер дворовый человек, пришедший из Боровска, рассказал, как он видел вступление огромного войска в город. Казаки из отряда Дорохова доносили, что они видели французскую гвардию, шедшую по дороге к Боровску. Из всех этих известий стало очевидно, что там, где думали найти одну дивизию, теперь была вся армия французов, шедшая из Москвы по неожиданному направлению – по старой Калужской дороге. Дохтуров ничего не хотел предпринимать, так как ему не ясно было теперь, в чем состоит его обязанность. Ему велено было атаковать Фоминское. Но в Фоминском прежде был один Брусье, теперь была вся французская армия. Ермолов хотел поступить по своему усмотрению, но Дохтуров настаивал на том, что ему нужно иметь приказание от светлейшего. Решено было послать донесение в штаб.
Для этого избран толковый офицер, Болховитинов, который, кроме письменного донесения, должен был на словах рассказать все дело. В двенадцатом часу ночи Болховитинов, получив конверт и словесное приказание, поскакал, сопутствуемый казаком, с запасными лошадьми в главный штаб.
Ночь была темная, теплая, осенняя. Шел дождик уже четвертый день. Два раза переменив лошадей и в полтора часа проскакав тридцать верст по грязной вязкой дороге, Болховитинов во втором часу ночи был в Леташевке. Слезши у избы, на плетневом заборе которой была вывеска: «Главный штаб», и бросив лошадь, он вошел в темные сени.
– Дежурного генерала скорее! Очень важное! – проговорил он кому то, поднимавшемуся и сопевшему в темноте сеней.
– С вечера нездоровы очень были, третью ночь не спят, – заступнически прошептал денщицкий голос. – Уж вы капитана разбудите сначала.
– Очень важное, от генерала Дохтурова, – сказал Болховитинов, входя в ощупанную им растворенную дверь. Денщик прошел вперед его и стал будить кого то:
– Ваше благородие, ваше благородие – кульер.
– Что, что? от кого? – проговорил чей то сонный голос.
– От Дохтурова и от Алексея Петровича. Наполеон в Фоминском, – сказал Болховитинов, не видя в темноте того, кто спрашивал его, но по звуку голоса предполагая, что это был не Коновницын.
Разбуженный человек зевал и тянулся.
– Будить то мне его не хочется, – сказал он, ощупывая что то. – Больнёшенек! Может, так, слухи.
– Вот донесение, – сказал Болховитинов, – велено сейчас же передать дежурному генералу.
– Постойте, огня зажгу. Куда ты, проклятый, всегда засунешь? – обращаясь к денщику, сказал тянувшийся человек. Это был Щербинин, адъютант Коновницына. – Нашел, нашел, – прибавил он.
Денщик рубил огонь, Щербинин ощупывал подсвечник.
– Ах, мерзкие, – с отвращением сказал он.
При свете искр Болховитинов увидел молодое лицо Щербинина со свечой и в переднем углу еще спящего человека. Это был Коновницын.
Когда сначала синим и потом красным пламенем загорелись серники о трут, Щербинин зажег сальную свечку, с подсвечника которой побежали обгладывавшие ее прусаки, и осмотрел вестника. Болховитинов был весь в грязи и, рукавом обтираясь, размазывал себе лицо.
– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.