Катастрофа Ан-22 под Тверью (1994)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Катастрофа под Тверью

Ан-22 российских ВВС
Общие сведения
Дата

19 января 1994 года

Время

11:17

Характер

Сваливание при взлёте

Причина

Отказ системы управления (официально)
Обледенение (неофициально)

Место

близ Красной Горы и Мигалова, Тверская область, Россия

Воздушное судно
Модель

Ан-22 «Антей»

Принадлежность

ВВС России (8 втап)

Пункт вылета

Темплин, Германия

Остановки в пути

Мигалово, Тверь, Россия
Воронеж, Россия

Пункт назначения

Ростов-на-Дону, Россия

Бортовой номер

RA-09331

Дата выпуска

1972 год

Пассажиры

3

Экипаж

7

Погибшие

7

Выживших

3

Катастрофа Ан-22 под Тверью — авиационная катастрофа военно-транспортного самолёта Ан-22 «Антей» российских ВВС, произошедшая во вторник 19 января 1994 года неподалёку от Твери, при этом погибли 7 человек (встречаются ошибочные данные, что 6 человек).





Самолёт

Ан-22 «Антей» с регистрационным номером CCCP-09331 (заводской — 02340408, серийный — 04-08) был выпущен в 1972 году Ташкентским авиационным заводом, после чего передан Министерству обороны. По имеющимся данным он поначалу эксплуатировался в 566-ом военно-транспортном авиационном полку (базировался на аэродроме Сеща в Брянской области), а в 1987 году был переведён в 1-ю авиационную эскадрилью 81-го военно-транспортного авиационного полка (базировался сперва на аэродроме Северный близ Иванова, после переведён на аэродром Мигалово близ Калинина (Твери)) советских ВВС (впоследствии — 8-й втап российских ВВС, войсковая часть № 21322). В 1993 году прошёл капитальный ремонт на 308-ом (Ивановском) авиационном ремонтном заводе[1][2].

Стоит отметить, что самолёт за время эксплуатации пользовался дурной славой из-за ряда инцидентов, а также периодических странных отказов, из-за чего за ним даже закрепилось прозвище «Летучий голландец». Известны следующие инциденты с бортом 09331[3][2][4]:

Был сильный ветер более 25 км/час и перед выравниванием самолет сильно накренило и болтануло. Мы не придали значения, думали, что это порыв ветра. Дело было ночью. Закрыли самолёт и уехали в гостиницу, а рано утром при подготовке, а было ещё темно, обратил внимание старший техник Сидоров (мы тогда ещё брали на борт часть тех. состава) на то, что оба элерона опущены. Мы бы так и взлетели, если бы не Сидоров[3].
  • 5 марта 1988 года (командир полковник Орехов В. А.) — в Алжире после взлёта у самолёта не убрались шасси, на что экипаж принял решение продолжать полёт до аэродрома Мигалово, где произвёл благополучную посадку. Причиной неуборки шасси стал обрыв провода у контактора уборки-выпуска шасси в распределительной коробке аэродромного питания, на устранение чего ушло всего пять минут.
  • 26 октября 1988 года (командир майор Лукьянов В. Н.) — перед выполнением планового полёта экипаж задержался с запуском двигателей, так как после их пробы обнаружилась неисправность, которую начал устранять. Далее, спеша со взлётом, экипаж начал выполнять руление по аэродрому с трёхкратным превышением скорости — 90 км/ч, вместо 30 км/ч. В результате «Антей» следуя по обледеневшим рулёжкам на одном из поворотов ушёл в занос, после чего вылетел с обочины и врезался правыми воздушными винтами в домик дежурного по военной автомобильной инспекции, разрушив его. Находящийся в домике дежурный прапорщик Денисов, увидев несущуюся неуправляемую машину, успел выскочить и выжил. На восстановление борта 09331 ушёл месяц, включая два дня вытаскивания его на бетонное покрытие. Виновником был назван командир корабля.
  • 18 января 1989 года (командир майор В. К. Жданов) — самолёт выполнял плановый полёт по маршруту с десантированием, когда после взлёта при уборке закрылков неожиданно начал быстро крениться вправо, при этом возникла и вибрация. Командир попытался парировать этот момент, но в результате «Антей» теперь начал крениться влево, при этом на движения элеронов он реагировал вяло. Доложив руководителю полётов о ситуации на борту, экипаж принял решение следовать на аэродром. Не зная ситуацию с закрылками, было принято решение не выпускать их, поэтому посадка производилась на скорости 350 км/ч при полётной конфигурации крыла, но прошла успешно. Точно причину установить не удалось, вероятной было названо обледенение крыла, хотя командир в воспоминаниях отмечал, что правый элерон после посадки был обнаружен свободно колеблющимся. Также после этого на всех Ан-22 была проведена проверка бустеров БУ-190ТК элеронов на предмет отсутствия шариковых клапанов, которые снимались по доработкам.
  • Лето 1992 года — во время выполнения планового полёта отключились все генераторы постоянного тока (С-18М). Причиной стали колебания напряжения в бортовой сети напряжением 27 вольт, что было устранено заменой центрального корректора напряжения (ЦКН-66).
  • Осень 1992 года (командир майор Родивилов В. А.) — перед выполнением планового полёта после перерыва лётной смены экипаж начал было запускать двигатели, когда обесточились топливные насосы в правой плоскости крыла. Когда же двигатели выключили, то питание насосов восстановилось. Причину такого отказа установить так и не удалось, поэтому самолёт был отстранён от эксплуатации до 1993 года, когда прошёл капитальный ремонт. Хотя стоит заметить, что в выполнении капитального ремонта были обнаружены недостатки, поэтому самолёт через месяц вернули в Иваново на устранение обнаруженных недостатков.

Экипаж

Экипаж самолёта состоял из 7 человек[5]:

Катастрофа

В конце 1993 — начале 1994 года самолёты Ан-22 были задействованы для вывода из Германии находящейся там ещё с советских времён Западной группы войск. Погрузка имущества на эти самолёты выполнялась на аэродроме Темплин. 18 января с аэродрома вылетел Ан-22 борт 09331, который направился в Ростов-на-Дону. На его борту находились автомобиль ЗИЛ-130, две спецустановки на шасси ЗИЛ-131, автомобильный кран, а также две электростанции; общий вес 34 тонны. Однако из-за сложных погодных условий была выполнена промежуточная посадка в Твери на базовом аэродроме Мигалово. Так как рулёжные дорожки были покрыты слоем льда, что сильно затрудняло руление, то экипаж оставил машину прямо на полосе и ушёл на ночёвку. Между тем, всю ночь на аэродроме шёл сильный снег, который к утру уже значительно ослаб. Согласно прогнозу погоды, на момент взлёта и катастрофы в регионе шёл слабый снег, небо было полностью затянуто облаками с нижней границей на высоте 600 метров, а видимость достигала 6 километров. В 11:13 с 7 членами экипажа, военным грузом, а также 3 пассажирами на борту Ан-22 общим весом 210 тонн на скорости 310 км/ч вылетел с аэродрома Мигалово в Воронеж. В 11:14:39 самолёт следуя со скоростью 340 км/ч поднялся до 150 метров, когда командир дал указание убрать закрылки. Далее в 11:16 был начат первый разворот в левую сторону, когда примерно в 11:16:20 самолёт следуя на высоте 440 метров со скоростью 415 км/ч и находясь ещё в левом крене вдруг начал ещё круче заваливаться влево, быстро достигнув крена 50—60°. Попытки исправить ситуацию отклонениями штурвалов вправо не помогали, поэтому лётчик-инструктор дал команду переходить на сервоуправление. Однако «Антей» продолжал увеличивать крен, при этом ещё и теряя высоту. Тогда в 11:17 экипаж перешёл обратно на бустерное управление, но теперь из-за их действий самолёт быстро перешёл в уже правый крен с увеличением потери высоты. На то, чтобы вывести машину из снижения экипажу не хватило всего метров десять. Правая плоскость крыла врезалась в землю и разрушилось, после чего «Антей» промчался через деревья на садовом участке и разрушился[4][2][6].

В происшествии выжили лётчик-инструктор Николайчик, техник по авиационному оборудованию Юровских, а также один из пассажиров. Все остальные 7 человек на борту (5 членов экипажа и 2 пассажира) погибли. Членов экипажа захоронили на Дмитрово-Черкасском кладбище. С ними был захоронен и один из пассажиров — майор Пристенский Александр Петрович (родился 30 мая 1958 года)[5], из-за чего ошибочно считается, что всего в катастрофе погибли 6 человек: 5 членов экипажа и 1 пассажир[4].

Запись переговоров

Причины

Согласно официальному заключению комиссии, катастрофа произошла из-за того, что во время полёта разрушилась тяга бустерного управления левым элероном, причём разрушение было в районе четвёртой нервюры крыла — в том самом месте, где как раз разрушилась плоскость во время удара о землю[4][6].

Из выявленных в ходе расследования недостатков комиссия отметила следующие[6]:

  • Механизм стопорения системы управления элеронами на самолётах Ан-22 с 1-й по 4-ю серию имел серьёзный конструкторский недостаток — от воздействия ветра при стоянке могли деформироваться, либо вовсе разрушиться тяги элеронов.
  • Также конструкционные недостатки имел и механизм режима управления элеронами на ранних Ан-22 (до 4-й серии включительно) — если тяга разрушалась на участке «Гидроусилитель — механизм переключения в режиме бустерного управления», то возникал сбой в работе системы поперечного управления, а также в передаче шарнирного момента от элеронов на колонку штурвала.
  • Были нарушены «Инструкции по воздушным перевозкам» по части планирования перевозок, форме постановки задачи экипажам, а также по контролю за экипажами.
  • В наставлениях по полётам в редакции 1988 года максимальные перерывы в полётах уже не отвечали сложившейся обстановке, из-за чего ежегодный налёт экипажей был низким, что также отрицательно сказывалось и на их натренированности.
  • Командир Кредин имел недостаточный объём тренировочных полётов.
  • Лётчик-инструктор Николайчик имел небольшой опыт инструкторских полётов.
  • Не было расписано по элементам проведение проверки с инструкторского сидения, а практические навыки не оценивались.
  • Несмотря на то, что воздушная обстановка в районе аэродрома была простой, руководитель полётов и руководитель ближней зоны не контролировали полёт борта 09331.
  • Контрольные снимки ИКО ДРЛ имели низкое качество.

С выводом комиссии об отказе управления из-за разрушения тяги управления элероном категорически не согласились представители ОКБ имени О. К. Антонова (Киев), в котором был создан Ан-22. Так по данным киевских конструкторов в ходе испытаний «Антей» даже с застопоренным элероном смог благополучно взлететь, а затем совершить посадку. Если бы тяга управления элероном действительно разрушилась, то под действием набегающего воздушного потока элерон должен был занять нейтральное положение, что также не могло привести к появлению крена. Основной причиной катастрофы представители из ОКБ назвали обледенение крыла. которое не было своевременно замечено[4]. В пользу этой версии говорит то обстоятельство, что членов комиссии убеждали в том, что якобы самолёт перед вылетом обработали специальной противооблединительной жидкостью «Арктика». Однако в ходе изучения документов выяснилось, что этой жидкости на самом деле на аэродроме нет уже несколько месяцев[2].

Напишите отзыв о статье "Катастрофа Ан-22 под Тверью (1994)"

Примечания

  1. [russianplanes.net/reginfo/558 Антонов Ан-22 RA-09331 а/к Россия (СССР) - ВВС - карточка борта] (рус.). russianplanes.net. Проверено 28 февраля 2015.
  2. 1 2 3 4 [vta81vtap.narod.ru/plane/09331.htm 09331 (0408)] (рус.). История 81 военно-транспортного авиационного полка. Проверено 28 февраля 2015.
  3. 1 2 [vta8vtap.narod.ru/history2.html История самолета АН-22] (рус.). История 81 военно-транспортного авиационного полка. Проверено 28 февраля 2015.
  4. 1 2 3 4 5 Якубович Н. В. В строю // Военно-транспортный гигант Ан-22 «Антей». — М.: Эксмо: Яуза, 2013. — С. 89-92. — 112 с. — (Война и мы. Авиаколлекция). — ISBN 978-5-699-63201-5.
  5. 1 2 [necropol.org/202-aviatory-tver.html Могилы погибших авиаторов на тверских кладбищах] (рус.). Российский некрополь. Проверено 28 февраля 2015.
  6. 1 2 3 4 [vta81vtap.narod.ru/image/p127.jpg Катастрофа самолёта Ан-22, пилотируемого командиром корабля в. ч. 21322 военным лётчиком 1 класса майором Крединым А. Я. 19 января 1994 года.] (рус.). Проверено 28 февраля 2015.

Отрывок, характеризующий Катастрофа Ан-22 под Тверью (1994)

Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.
Наташа отстала только тогда, когда ей сказали, что будет ананасное. Перед мороженым подали шампанское. Опять заиграла музыка, граф поцеловался с графинюшкою, и гости, вставая, поздравляли графиню, через стол чокались с графом, детьми и друг с другом. Опять забегали официанты, загремели стулья, и в том же порядке, но с более красными лицами, гости вернулись в гостиную и кабинет графа.


Раздвинули бостонные столы, составили партии, и гости графа разместились в двух гостиных, диванной и библиотеке.
Граф, распустив карты веером, с трудом удерживался от привычки послеобеденного сна и всему смеялся. Молодежь, подстрекаемая графиней, собралась около клавикорд и арфы. Жюли первая, по просьбе всех, сыграла на арфе пьеску с вариациями и вместе с другими девицами стала просить Наташу и Николая, известных своею музыкальностью, спеть что нибудь. Наташа, к которой обратились как к большой, была, видимо, этим очень горда, но вместе с тем и робела.
– Что будем петь? – спросила она.
– «Ключ», – отвечал Николай.
– Ну, давайте скорее. Борис, идите сюда, – сказала Наташа. – А где же Соня?
Она оглянулась и, увидав, что ее друга нет в комнате, побежала за ней.
Вбежав в Сонину комнату и не найдя там свою подругу, Наташа пробежала в детскую – и там не было Сони. Наташа поняла, что Соня была в коридоре на сундуке. Сундук в коридоре был место печалей женского молодого поколения дома Ростовых. Действительно, Соня в своем воздушном розовом платьице, приминая его, лежала ничком на грязной полосатой няниной перине, на сундуке и, закрыв лицо пальчиками, навзрыд плакала, подрагивая своими оголенными плечиками. Лицо Наташи, оживленное, целый день именинное, вдруг изменилось: глаза ее остановились, потом содрогнулась ее широкая шея, углы губ опустились.
– Соня! что ты?… Что, что с тобой? У у у!…
И Наташа, распустив свой большой рот и сделавшись совершенно дурною, заревела, как ребенок, не зная причины и только оттого, что Соня плакала. Соня хотела поднять голову, хотела отвечать, но не могла и еще больше спряталась. Наташа плакала, присев на синей перине и обнимая друга. Собравшись с силами, Соня приподнялась, начала утирать слезы и рассказывать.
– Николенька едет через неделю, его… бумага… вышла… он сам мне сказал… Да я бы всё не плакала… (она показала бумажку, которую держала в руке: то были стихи, написанные Николаем) я бы всё не плакала, но ты не можешь… никто не может понять… какая у него душа.
И она опять принялась плакать о том, что душа его была так хороша.
– Тебе хорошо… я не завидую… я тебя люблю, и Бориса тоже, – говорила она, собравшись немного с силами, – он милый… для вас нет препятствий. А Николай мне cousin… надобно… сам митрополит… и то нельзя. И потом, ежели маменьке… (Соня графиню и считала и называла матерью), она скажет, что я порчу карьеру Николая, у меня нет сердца, что я неблагодарная, а право… вот ей Богу… (она перекрестилась) я так люблю и ее, и всех вас, только Вера одна… За что? Что я ей сделала? Я так благодарна вам, что рада бы всем пожертвовать, да мне нечем…
Соня не могла больше говорить и опять спрятала голову в руках и перине. Наташа начинала успокоиваться, но по лицу ее видно было, что она понимала всю важность горя своего друга.
– Соня! – сказала она вдруг, как будто догадавшись о настоящей причине огорчения кузины. – Верно, Вера с тобой говорила после обеда? Да?
– Да, эти стихи сам Николай написал, а я списала еще другие; она и нашла их у меня на столе и сказала, что и покажет их маменьке, и еще говорила, что я неблагодарная, что маменька никогда не позволит ему жениться на мне, а он женится на Жюли. Ты видишь, как он с ней целый день… Наташа! За что?…
И опять она заплакала горьче прежнего. Наташа приподняла ее, обняла и, улыбаясь сквозь слезы, стала ее успокоивать.
– Соня, ты не верь ей, душенька, не верь. Помнишь, как мы все втроем говорили с Николенькой в диванной; помнишь, после ужина? Ведь мы всё решили, как будет. Я уже не помню как, но, помнишь, как было всё хорошо и всё можно. Вот дяденьки Шиншина брат женат же на двоюродной сестре, а мы ведь троюродные. И Борис говорил, что это очень можно. Ты знаешь, я ему всё сказала. А он такой умный и такой хороший, – говорила Наташа… – Ты, Соня, не плачь, голубчик милый, душенька, Соня. – И она целовала ее, смеясь. – Вера злая, Бог с ней! А всё будет хорошо, и маменьке она не скажет; Николенька сам скажет, и он и не думал об Жюли.
И она целовала ее в голову. Соня приподнялась, и котеночек оживился, глазки заблистали, и он готов был, казалось, вот вот взмахнуть хвостом, вспрыгнуть на мягкие лапки и опять заиграть с клубком, как ему и было прилично.
– Ты думаешь? Право? Ей Богу? – сказала она, быстро оправляя платье и прическу.
– Право, ей Богу! – отвечала Наташа, оправляя своему другу под косой выбившуюся прядь жестких волос.
И они обе засмеялись.
– Ну, пойдем петь «Ключ».
– Пойдем.
– А знаешь, этот толстый Пьер, что против меня сидел, такой смешной! – сказала вдруг Наташа, останавливаясь. – Мне очень весело!
И Наташа побежала по коридору.
Соня, отряхнув пух и спрятав стихи за пазуху, к шейке с выступавшими костями груди, легкими, веселыми шагами, с раскрасневшимся лицом, побежала вслед за Наташей по коридору в диванную. По просьбе гостей молодые люди спели квартет «Ключ», который всем очень понравился; потом Николай спел вновь выученную им песню.
В приятну ночь, при лунном свете,
Представить счастливо себе,
Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.