Угон самолёта A300 в Алжире

<tr><th style="">Координаты</th><td class="" style=""> 43°26′23″ с. ш. 5°12′54″ в. д.43.43972° с. ш. 5.21500° в. д. / 43.43972; 5.21500    </td></tr><tr><th style="">Погибшие</th><td class="" style=""> 7 (3 пассажира + 4 угонщика) </td></tr><tr><th style="">Раненые</th><td class="" style=""> 25 (13 пассажиров + 3 члена экипажа + 9 бойцов GIGN) </td></tr><tr><th colspan="2" style="text-align:center; background:lightblue;">Воздушное судно</th></tr><tr><td colspan="2" class="" style="text-align:center; ">
Пострадавший самолёт за 12 лет до захвата </td></tr><tr><th style="">Модель</th><td class="" style=""> Airbus A300B2-1C </td></tr><tr><th style="">Авиакомпания</th><td class="" style=""> Air France </td></tr><tr><th style="">Пункт вылета</th><td class="" style=""> Хуари Бумедьен</span>^ru_en, Алжир (Алжир) </td></tr><tr><th style="">Пункт назначения</th><td class="" style=""> Орли, Париж (Франция) </td></tr><tr><th style="">Рейс</th><td class="" style=""> AF8969 </td></tr><tr><th style="">Бортовой номер</th><td class="" style=""> F-GBEC </td></tr><tr><th style="">Дата выпуска</th><td class="" style=""> 28 февраля1980 года(первый полёт) </td></tr><tr><th style="">Пассажиры</th><td class="" style=""> 209 (без учёта 4 угонщиков) </td></tr><tr><th style="">Экипаж</th><td class="" style=""> 12 </td></tr><tr><th style="">Выживших</th><td class="" style=""> 218 (без учёта 4 угонщиков) </td></tr> </table> Угон самолёта A300 в Алжире произошёл в субботу 24 декабря1994 года. Авиалайнер Airbus A300B2-1C авиакомпании Air France должен был выполнять рейс AF8969 по маршруту Алжир—Париж с 12 членами экипажа и 209 пассажирами на борту, но был захвачен 4 вооружёнными террористами из Вооружённой исламской группы, которые затем убили 3 пассажиров. Целью террористов было освобождение из тюрьмы двух заключённых-террористов, а потом направить авиалайнер на Париж и взорвать его над Эйфелевой башней, тем самым выразив протест французскому правительству. 26 декабря по пути в Париж самолёт совершил посадку в Марселе для дозаправки, где его штурмовали бойцы GIGN. В результате штурма все 4 террориста были убиты, все 218 человек на борту самолёта остались живы, ранения получили 25 человек — 16 человек в самолёте (3 члена экипажа и 13 пассажиров) и 9 бойцов GIGN. События с рейсом 8969 Air France считаются предшествующими терактам 11 сентября 2001 года.

Самолёт

Airbus A300B2-1C (A300B2-101) (регистрационный номер F-GBEC, серийный 104) совершил свой первый полёт 28 февраля 1980 года и 8 апреля того же года поступил в авиакомпанию Air France. Оснащён двумя турбовентиляторными двигателями General Electric CF6-50C2R. На день захвата авиалайнер совершил 20155 циклов «взлёт-посадка» и налетал 22651 час.

Экипаж и пассажиры

Состав экипажа рейса 8969 был таким:

• Командир воздушного судна (КВС) — 51-летний Бернар Деллемм (фр. Bernard Dhellemme).
• Второй пилот — Жан-Поль Бордери (фр. Jean-Paul Borderie).
• Бортинженер — Ален Боссуа (фр. Alain Bossuat).

В салоне самолёта работали 9 бортпроводников:

• Жиль Данис (фр. Gilles Dunis) — старший бортпроводник,
• Кристиан Аденот (фр. Christiane Adenot),
• Николь Шавин (фр. Nicole Chauvin),
• Сильвиан Бидот (фр. Sylviane Bidault),
• Клод Бургинард (фр. Claude Burginard),
• Кристоф Морин (фр. Christophe Morin),
• Анн Дюфрен (фр. Anne Dufrène),
• Ричард Клерет (фр. Richard Cleret),
• Людовик Ульмер (фр. Ludovic Ulmer).

Рейс 8969 Air France
Компьютерная реконструкция штурма рейса 8969 бойцами GIGN
Общие сведения
Дата	24—26 декабря 1994 года
Время	17:34 CEST (время освобождения самолёта)
Характер	Угон самолёта
Причина	Требование освобождения из тюрьмы двух заключённых, совершение теракта
Место	аэропорт Хуари Бумедьен</span>ruen, Алжир (Алжир) — место захвата, аэропорт Марсель Прованс, Марсель (Франция) — место освобождения

Гражданство	Пассажиры	Экипаж	Всего
Алжир	100	0	100
Франция	75	12	87
Германия	10	0	10
Ирландия	5	0	5
Нидерланды	3	0	3
Норвегия	5	0	5
Великобритания	5	0	5
США	5	0	5
Вьетнам	1	0	1
Всего	209	12	221

Всего на борту самолёта находился 221 человек — 12 членов экипажа и 209 пассажиров.

Хронология событий

24 декабря

В этот день Airbus A300B2-1C борт F-GBEC без затруднений выполнил рейс AF8968 из Парижа в Алжир, после чего должен был выполнять обратный рейс — AF8969. В Алжире в то время шла гражданская война и для полётов в эту страну экипажи самолётов Air France набирались исключительно из добровольцев. В алжирском аэропорту Хуари Бумедьен</span>^ru_en на борт рейса 8969 сели 209 пассажиров (в разных источниках от 220 до 227), преимущественно алжирцы и французы. Экипаж состоял из 12 человек: 3 пилота и 9 бортпроводников.

Стюардессы уже собирались закрыть двери, когда на борт поднялись 4 мужчин в униформе авиакомпании Air Algérie, которые назвались агентами безопасности и стали проверять паспорта пассажиров. Такая проверка привела к задержке вылета, что привлекло внимание руководства аэропорта и те направили к самолёту группу спецназа. Увидев через иллюминаторы приближающиеся к авиалайнеру машины, «агенты» выхватили пистолет-пулемёты Uzi и автоматы Калашникова и заявили, что самолёт захвачен исламистами. Затем трое из них закрылись в кабине пилотов, держа на мушке лётный экипаж, а четвёртый остался у двери в кабину. Одним из первых требований было, чтобы все женщины в самолёте покрыли головы вуалями. Захватчики потребовали от алжирских властей освободить двух лидеров Исламского фронта спасения — Абасси Мадани (англ. Abassi Madani) и Али Белхадж (англ. Ali Belhadj), на что получили отказ. Желая показать твёрдость своих намерений, моджахеды к 14 часам выбрали первую жертву — алжирского полицейского, выявленного при проверке документов. По свидетельствам пассажиров, он кричал: Не убивайте меня. У меня есть жена и ребёнок!. Но ему выстрелили в голову и выбросили из самолёта на багажную тележку.

В связи с событиями в Алжире многие французские чиновники прервали свои рождественские каникулы, включая премьер-министра Эдуара Балладюра, который взял на себя личную ответственность за управление кризисной ситуацией. После убийства заложника террористы возобновили связь с диспетчерской вышкой и потребовали от властей дать им возможность вылететь во Францию, заявив, что в противном случае заложники будут расстреляны, а самолёт взорван. Видя, что алжирские власти по-прежнему не идут на уступки, моджахеды убили ещё одного заложника — 48-летнего Буй Жанг То (англ. Bui Giang To) — сотрудника вьетнамского посольства в Алжире, который был выбран из-за того, что выглядел как типичный иностранец. Переговоры зашли в тупик. Тем не менее французскому премьер-министру удалось убедить террористов освободить часть пассажиров. Всего к вечеру субботы были освобождены 63 пассажира, включая 34 женщины и 16 детей.

В тот же день в 20:00 на Мальорку на самолёте Airbus A300 авиакомпании Air France, то есть идентичном захваченному, вылетела группа вмешательства французской жандармерии (GIGN) из 40 человек, командиром которой был 35-летний майор Дени Фавье (фр. Denis Favier). Вскоре группа приземлились в аэропорту Пальма-де-Мальорка в 200 милях севернее Алжира и стала ожидать дальнейшего развития событий, так как алжирские власти отказались впускать бойцов GIGN на территорию своей страны.

25 декабря

Ночью самолёт освещался двумя прожекторами. С помощью приборов ночного видения удалось установить личность лидера группы террористов. Им оказался 25-летний Абдул Абдулла Яхья (англ. Abdul Abdallah Yahia), известный также как «Эмир» (англ. The Emir) — активист фракции Муа-кун Би Эддима, относящейся к Вооружённой исламской группе (GIA). По показаниям освобождённых пассажиров было установлено, сколько всего террористов на борту и где они в основном находились. Чтобы убедить лидера террористов сдаться, алжирские власти к утру привезли на аэродром его мать, которая по радиосвязи стала умолять сына отпустить заложников. На это разозлённый такими действиями властей Яхья в итоге крикнул: Мама, мы встретимся в раю!.

К тому времени захватчики всё менее требовали отпустить исламских лидеров и всё больше настаивали, чтобы им дали возможность вылететь в Париж, где планировалось дать конференцию. Однако анонимный информатор сообщил во французское консульство в Оране, что истинной целью террористов является взрыв авиалайнера над французской столицей. Из описания пассажирами размещения взрывчатки эксперты сделали вывод, что в случае её детонирования самолёт действительно разорвёт на несколько крупных частей.

Между тем, разозлённые террористы выдвинули ультиматум — до 21:30 убрать трап от самолёта (он так и продолжал стоять на месте с момента захвата) и дать рейсу 8969 возможность взлететь, в противном случае каждые полчаса будут убивать по заложнику. Для передачи этого сообщения был выбран молодой повар французского посольства Янник Бёнье (фр. Yannick Beugnet), который по радиосвязи сообщил диспетчеру требования исламистов. Несмотря на уверения властей Алжира, что это блеф, через минуту после истечения ультиматума французский повар был убит, после чего его тело было сброшено на аэродром.

Вскоре после этого Эдуар Балладюр заявил президенту Алжира Ламину Зеруалю, что алжирские власти теперь в ответе за гибель французских пассажиров, после чего убедил дать разрешение авиалайнеру следовать во Францию.

26 декабря

В понедельник около 02:00 ночи рейс AF8969 вылетел из алжирского аэропорта в сторону Средиземного моря, но направился не в Париж, а в Марсель, якобы для дозаправки. В 03:33 самолёт приземлился в аэропорту Марсель Прованс всего через считанные минуты после прибытия туда же французского спецназа. В 6 утра лидер террористов выдвинул требование: залить в баки самолёта 27 тонн топлива, хотя для полёта до Парижа достаточно и 8—10 тонн. Это привело к твёрдому убеждению, что захватчики действительно планировали взорвать самолёт над городом, а потому их нельзя выпускать из Марселя. Когда Яхья потребовал в течение полутора часов дать им возможность вылететь, в 09:40 его уговорили дать возможность команде волонтёров очистить туалеты и принести запасы воды и еды. На самом деле волонтёрами были переодетые бойцы GIGN, которые смогли осмотреть входные двери и убедиться, что те не заминированы, а также разместили незаметные прослушивающие устройства.

В ответ на требования разрешить самолёту взлететь, террористов убедили, что журналисты уже находятся в Марселе, а потому нет смысла лететь в Париж для пресс-конференции. Ошеломлённый такой новостью Яхья согласился на проведение конференции, при этом пассажиров предварительно увели в заднюю часть салона самолёта. В 15:30 после уговоров были освобождены два больных пассажира. Предчувствуя неладное, в 16:45 лидер террористов дал команду экипажу следовать к началу полосы для взлёта, а по радиосвязи выдвинул условие, чтобы до 17:00 самолёту разрешили взлететь, в противном случае они примут меры. В 17:08 один из разозлённых захватчиков выпустил очередь в сторону диспетчерской вышки и разрушил на ней эркер. В этот момент спецназу была дана команда на начало штурма. Руководил операцией на месте Дени Фавье.

В 17:12 в вечерних сумерках к самолёту направились три трапа с замаскированными спецназовцами: первый с 9 спецназовцами к первой двери с правой стороны, а два других с 11 спецназовцами на каждом — с обеих сторон к задним дверям. Когда в 17:17 трап подъехал к самолёту, выяснилось, что он оказался чуть выше и блокировал дверь. Причиной этого было то, что отряд тренировался на пустом самолёте, а не на гружённом, который несколько просел. После того как дверь была открыта, один из бойцов, Тьерри Прюньо (фр. Thierry Prungnaud), вбежал внутрь кабины пилотов и двумя выстрелами убил одного террориста и ранил другого, прежде чем сам упал от трёх очередей из автоматов. Получив 7 пулевых ранений и будучи контужен взорвавшейся гранатой, он, тем не менее, остался жив. Второй пилот выпрыгнул через стекло кабины и упал на бетон; прихрамывая, он убежал в безопасное место. КВС и бортинженер остались в кабине и едва избежали пуль, так как спецназовцы и террористы начали перестреливаться через стенки, а затем стали применять и гранаты. В это же время в хвостовой части самолёта были развёрнуты аварийные надувные трапы и началась эвакуация пассажиров. По команде Фавье находящиеся снаружи снайперы начали вести прицельный огонь по кабине и вскоре убили ещё одного террориста. Через 17 минут штурма все 4 террориста были убиты. Спустя 54 часа с момента захвата рейс AF8969 был освобождён. Ни один из 218 заложников во время штурма не погиб.

Последствия

• Airbus A300B2-1C борт F-GBEC получил критические повреждения и был списан.
• Авиакомпания Air France в знак уважения к пассажирам и экипажу рейса 8969 сменила номер рейса Алжир—Париж c AF8969 на AF1555 и AF1855 и по ним летают Airbus A320 и Airbus A319 соответственно. Сменился и парижский пункт назначения — Международный аэропорт имени Шарля-де-Голля вместо аэропорта Орли.
• Номер рейса 8969 стал номером код-шерингового рейса американской авиакомпании Delta Air Lines по маршруту Рочестер — Атланта.

Культурные аспекты

• Захват рейса 8969 показан во 2 сезоне канадского документального сериала Расследования авиакатастроф в эпизоде Захват самолёта.
• Захвату рейса 8969 посвящён вышедший в 2010 году французский фильм «Штурм».

См. также

• Операция «Энтеббе»

Ссылки

• [aviation-safety.net/database/record.php?id=19941226-0 Описание происшествия на Aviation Safety Network]

Отрывок, характеризующий Угон самолёта A300 в Алжире

Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.