Инцидент с Boeing 747 над Явой

Рейс 009 British Airways
Компьютерная реконструкция инцидента
Общие сведения
Дата	24 июня 1982 года
Время	20:40 WIT (13:40 UTC)
Характер	Аварийная посадка
Причина	Остановка всех двигателей из-за вулканического пепла
Место	вулкан Галунггунг, Западная Ява, Индонезия — место попадания в облако пепла, аэропорт Халим Перданакусума, Джакарта, Индонезия — аварийная посадка
Координаты	07°15′24″ ю. ш. 108°04′37″ в. д.7.25667° ю. ш. 108.07694° в. д. / -7.25667; 108.07694    — место попадания в облако пепла
Погибшие	0
Раненые	0
Воздушное судно
Пострадавший самолёт за 2 года до происшествия
Модель	Boeing 747-236B
Имя самолёта	City of Edinburgh
Авиакомпания	British Airways
Пункт вылета	Хитроу, Лондон (Великобритания)
Остановки в пути	Международный аэропорт имени Чатрапати Шиваджи, Бомбей (Индия) Ченнаи, Мадрас (Индия) Куала-Лумпур (Малайзия) Перт (Австралия) Мельбурн (Австралия)
Пункт назначения	Окленд (Новая Зеландия)
Рейс	BA9
Бортовой номер	G-BDXH
Дата выпуска	19 марта 1979 года (первый полет)
Пассажиры	248
Экипаж	15
Выживших	263 (все)

Инцидент с Boeing 747 над Явой (также известный как Джакартский инцидент) — авиапроисшествие, произошедшее 24 июня 1982 года. Авиалайнер Boeing 747-236B авиакомпании British Airways совершал рейс BA9 (позывной — Speedbird 9) по маршруту Лондон—Бомбей—Мадрас—Куала-Лумпур—Перт—Мельбурн—Окленд, но через несколько минут после вылета из Куала-Лумпура попал в облако вулканического пепла от внезапно извергшегося вулкана Галунггунг, в результате чего у самолёта один за другим заглохли все 4 двигателя. Экипаж смог благополучно посадить самолёт в аэропорту Халим Перданакусума в Джакарте. Никто из находившихся на его борту 263 человек (248 пассажиров и 15 членов экипажа) не пострадал.

Самолёт

Boeing 747-236B (регистрационный номер G-BDXH, заводской 21635, серийный 365) был выпущен в 1979 году (первый полёт совершил 19 марта). 27 марта того же года был передан авиакомпании British Airways, в которой получил имя City of Edinburgh. Оснащён четырьмя двухконтурными турбореактивными двигателями Rolls-Royce RB211-524D4.

Экипаж

Состав экипажа рейса BA9 был таким:

• Командир воздушного судна (КВС) — 41-летний Эрик Муди (англ. Eric Moody).
• Второй пилот — 32-летний Роджер Гривс (англ. Roger Greaves).
• Бортинженер — 40-летний Барри Таунли-Фримэн (англ. Barry Townley-Freeman).

В салоне самолёта работали 12 бортпроводников под руководством старшего бортпроводника Грэхэма Скиннера (англ. Graham Skinner).

Хронология событий

Отказ двигателей

Ночью 24 июня 1982 года рейс BA9 на высоте около 11 000 метров влетел в столб вулканического пепла, выброшенный вулканом Галунггунг на острове Ява. Ни экипаж, ни пассажиры не знали об этом, что повлияло на дальнейшие события.

Первые странности возникли после 20:40 WIT (13:40 UTC) над Индийским океаном, к югу от Явы, когда второй пилот и бортинженер заметили огни святого Эльма на ветровом стекле, как будто его обстреливали трассирующими пулями. Вернувшийся в кабину КВС также мог наблюдать это явление. Обычно огни Святого Эльма можно наблюдать на носках крыльев во время грозы, однако погодный радар не показывал наличия грозового фронта. Несмотря на это, экипаж включил антиобледенители и сигнал «FASTEN SEAT BELTS» («ПРИСТЕГНИТЕ РЕМНИ»).

В пассажирский салон начал проникать дым. Поначалу это списали на сигаретный дым, поскольку курение в самолётах в то время было разрешено. Однако дым становился плотнее, появился запах серы, и пассажиры забеспокоились. Бортпроводники начали искать источник дыма, но, обыскав весь самолёт, не обнаружили его.

Через иллюминаторы пассажиры могли видеть необычное стробоскопическое свечение, исходившее от двигателей. Они также заметили длинные яркие хвосты пламени, вырывавшиеся из двигателей.

Приблизительно в 20:42 WIT (13:42 UTC) в двигателе №4 (правый крайний) появились признаки помпажа, а затем он остановился. Второй пилот и бортинженер немедленно отключили подачу топлива и привели систему пожаротушения в состояние готовности.

Меньше чем через минуту остановился двигатель №2 (левый ближний к фюзеляжу). Ещё до того, как экипаж успел прекратить подачу топлива к нему, почти одновременно остановились оставшиеся двигатели №1 и 3.

Полёт с неработающими двигателями

Лишённый тяги двигателей, экипаж мог полагаться только на аэродинамическое качество самолёта, которое у Boeing 747-200 составляет около 15:1, то есть на протяжении каждых 15 километров полёта самолёт теряет 1 километр высоты. Экипаж быстро подсчитал, что с высоты 11 000 метров самолёт может планировать около 23 минут на расстояние около 167 километров. В 20:44 WIT (13:44 UTC) второй пилот передал диспетчеру сигнал «Mayday», сообщив, что на его самолёте остановились все четыре двигателя. Однако диспетчер в Джакарте не понял сообщения и решил, что остановился только четвёртый двигатель. Вмешавшийся в переговоры пилот находившегося поблизости самолёта авиакомпании Garuda Indonesia смог передать диспетчеру правильную информацию. Несмотря на включение аварийного маяка, диспетчер в Джакарте не мог видеть самолёт на своём радаре.

Чтобы безопасно пересечь высокую горную гряду на южном побережье Явы, экипажу нужно было сделать это на высоте не менее 3500 метров. Экипаж принял решение в случае невозможности сделать это развернуть самолёт и попытаться совершить аварийную посадку на воду в Индийском океане.

Всё это время второй пилот и бортинженер продолжали попытки запустить двигатели, несмотря на то, что самолёт находился на высоте, превышавшей максимально допустимую для такой операции (8500 метров). Запустить двигатели не удавалось.

Несмотря на нехватку времени, КВС сделал объявление для пассажиров, которое они позднее описывали как «самое большое преуменьшение»:

Дамы и господа, говорит командир корабля. У нас небольшая проблема. Остановились все четыре двигателя. Мы делаем всё возможнейшее, чтобы их запустить вновь. Надеюсь, это не доставляет вам слишком много беспокойства. Оригинальный текст (англ.)   Ladies and gentlemen, this is your captain speaking. We have a small problem. All four engines have stopped. We are doing our damnedest to get them going again. I trust you are not in too much distress.

Остановка двигателей привела к выключению системы наддува салона, и давление начало падать. В салоне из потолочных панелей выпали кислородные маски, однако в кабине пилотов маска второго пилота оказалась сломанной (от маски отделился шланг подачи кислорода). КВС немедленно принял решение снизиться до высоты, где можно было дышать без кислородной маски.

На высоте 4100 метров экипажу нужно было принять решение о дальнейших действиях — пытаться перелететь через горы или разворачиваться для аварийной посадки в океан. Несмотря на наличие рекомендаций, никто и никогда не предпринимал попытки посадить Boeing 747 на воду, ни до этого инцидента, ни после него. Отработать манёвр на тренажёре также не представляется возможным в связи с отсутствием его математической модели.

Непрекращающиеся попытки второго пилота и бортинженера запустить двигатели привели к неожиданному результату — двигатель №4 запустился. КВС использовал его тягу для уменьшения скорости снижения. Через некоторое время запустился двигатель №3, что позволило командиру начать набор высоты. Вскоре запустились и остальные два двигателя. Экипаж запросил и получил разрешение на набор высоты для преодоления горной гряды.

В этот момент на лобовом стекле снова появились огни святого Эльма. Несмотря на уменьшение тяги двигатель №2 снова остановился. Экипаж вернулся на эшелон 3700 метров.

Посадка в Джакарте

На посадке экипаж обнаружил, что лобовое стекло потеряло прозрачность. Как выяснилось позднее, полёт на крейсерской скорости через облако вулканического пепла не только повредил стекло, но и почти полностью снял краску с фюзеляжа.

Посадка по приборам была невозможна в связи с неисправностью системы автоматического привода на посадку в аэропорту Халим Перданакусума в Джакарте. Экипаж мог смотреть вперёд только через два очень узких сектора лобового стекла. При этом второй пилот отслеживал удаление от полосы, а командир следил за высотой. Посадочные огни самолёта не работали.

Руление также оказалось невозможным, поскольку огни ВПП создавали засветку ставшего непрозрачным лобового стекла.

Примерно в 21:30 WIT рейс BA9 совершил благополучную посадку в аэропорту Джакарты. Никто из 247 пассажиров и 15 членов экипажа не пострадал.

Исследование двигателей

После приземления двигатели были демонтированы и отправлены в Великобританию. При обследовании выяснилось, что все они были повреждены абразивными материалами, которые представляли собой частицы вулканического пепла от извержения вулкана Галунггунг. Из-за пепла было сухо, он не появлялся на метеолокаторе, разработанном для обнаружения влаги в облаках. Это привело к тому, что ветровое стекло кабины пилотов стало непрозрачным и засорились двигатели.

По мере того, как пепел влетал в двигатели, она плавился в камерах сгорания и приклеивался к внутренней части силовой установки. По мере того, как двигатель охлаждался от бездеятельности, и, после того, как лайнер вышел из облака пепла, расплавленная зола затвердела и достаточно его прервался для воздуха , чтобы снова плавно перетекать через двигатель, что позволяет успешно рестарт. Двигатели имели достаточно электроэнергии , чтобы перезагрузить , потому что один генератор и батареи на борту были еще работают; электрическая мощность требуется для зажигания двигателей.

Последствия инцидента

• Инцидент с рейсом 009 привёл к тому, что информация об извержении вулканов стала оперативно передаваться всем авиационным службам.
• Авиакомпания British Airways не сменила номер рейса BA9, но его маршрут изменился (Лондон—Бангкок, без промежуточных посадок) и по нему летает Boeing 777.
• Пилоты рейса 009 были представлены к награде.
• Воздушное пространство около Галунггунга было закрыто после инцидента, но через несколько дней было открыто. Но через 19 дней (13 июля), после того, как у Boeing 747 авиакомпании Singapore Airlines во время пролёта над Галунггунгом заглохли три двигателя, воздушное пространство в этом районе было окончательно закрыто.
• Инцидент с Boeing 747 British Airways оказался не единственным — до этого 5 апреля 1982 года McDonnell Douglas DC-9 авиакомпании Garuda Indonesia тоже попал в облако пепла от Галунггунга и у него заглохли двигатели. Экипаж смог аварийно посадить самолёт, никто на его борту не пострадал.

Дальнейшая судьба самолёта

Boeing 747-236B борт G-BDXH после ремонта, замены всех 4-х двигателей и покраски (в некоторых местах, особенно на вертикальном хвостовом стабилизаторе, у него стёрлась ливрея) продолжил полёты в составе British Airways, сменив имя — City of Elgin. 20 января 2002 года перешёл в авиакомпанию European Aircharter. Но 17 марта 2004 года самолёт был поставлен в ней на хранение в связи с отозванием сертификата деятельности у авиакомпании, а в 2008 году авиакомпания обанкротилась. В июле 2009 года изгнивший лайнер был порезан на металлолом.

Культурные аспекты

Происшествие с рейсом 009 British Airways показано в 4 сезоне канадского документального телесериала Расследования авиакатастроф в серии Все двигатели отказали!.

См. также

• Инцидент с Boeing 747 над Редаутом
• Планёр Гимли
• Влияние извержения вулкана Эйяфьядлайёкюдль на международное авиасообщение

Ссылки

• [www.dailymail.co.uk/pages/live/articles/news/news.html?in_article_id=431802&in_page_id=1770 The story of BA flight 009 and the words every passenger dreads …]
• [video.yandex.ru/#search?text=расследование%20авиакатастроф%20все%20двигатели%20отказали&filmId=7105389-05-12 Расследования авиакатастроф — Все двигатели отказали!]
• [aviation-safety.net/database/record.php?id=19820624-0 Описание происшествия на Aviation Safety Network]

Литература

• Betty Tootell. All Four Engines Have Failed (British edition). — Andre Deutsch, 1985. — ISBN ISBN 0-233-97758-9.

Отрывок, характеризующий Инцидент с Boeing 747 над Явой

– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.