Авария A340 в Торонто

Рейс 358 Air France
Последствия аварии
Общие сведения
Дата	2 августа 2005 года
Время	16:02 EDT (20:02 UTC)
Характер	Выкатывание за пределы ВПП
Причина	Ошибка экипажа, сложные метеоусловия
Место	аэропорт Торонто, Онтарио (Канада)
Координаты	43°39′20″ с. ш. 79°37′27″ з. д.43.65556° с. ш. 79.62417° з. д. / 43.65556; -79.62417
Погибшие	0
Раненые	12
Воздушное судно
Разбившийся самолёт за год до аварии
Модель	Airbus A340-313X
Авиакомпания	Air France
Пункт вылета	Международный аэропорт имени Шарля-де-Голля, Париж (Франция)
Пункт назначения	Торонто (Канада)
Рейс	AFR358
Бортовой номер	F-GLZQ
Дата выпуска	8 августа 1999 года (первый полёт)
Пассажиры	297
Экипаж	12
Выживших	309 (все)

Авария A340 в Торонто (также известная как Чудо в Торонто и Чудесное спасение) — авиационная авария, произошедшая во вторник 2 августа 2005 года в международном аэропорту Торонто. Авиалайнер Airbus A340-313X авиакомпании Air France выполнял плановый рейс AFR358 из Парижа в Торонто, а на его борту находились 12 членов экипажа и 297 пассажиров. Заход на посадку выполнялся в сложных метеоусловиях с крупными грозовыми очагами над аэропортом в ливневый дождь и вспышками молний на полосе. Посадка осуществлялась в ручном режиме с отключённым автопилотом и автоматом тяги, самолёт оказался выше глиссады. Пролетев торец взлётно-посадочной полосы значительно выше установленного, авиалайнер приземлился далее чем в трети от начала длины полосы. Пилоты применили реверс, но не смогли остановиться в пределах полосы, в результате чего лайнер съехал с ВПП и выкатился в овраг. Возник пожар, который за несколько минут охватил авиалайнер и уничтожил его, но все 309 человек на его борту были вовремя эвакуированы.

Эвакуация 309 человек заняла менее двух минут, что впоследствии многие, включая министра транспорта Канады Жана Лапьера (фр. Jean Lapierre), назвали «чудом», отметив при этом профессионализм стюардесс. По числу людей на борту это крупнейшее происшествие с Airbus A340.

Самолёт

Airbus A340-313X (регистрационный номер F-GLZQ, серийный 0289) был выпущен в 1999 году и 8 августа совершил первый полёт, 7 сентября получил лётный сертификат. Имел четыре турбовентиляторных двигателя модели CFM International 56-5C4, максимальный взлётный вес составлял 271000 килограммов. Общий налёт авиалайнера на день аварии составлял 28418 часов и 3711 циклов «взлёт-посадка». Этот широкофюзеляжный самолёт (с двумя проходами) имел пассажирский салон на 291 место, в том числе 30 мест в бизнес-классе (ряды с 1 по 6), 140 мест в первом отделении экономкласса (ряды с 14 по 31) и 121 место во втором отделении экономкласса (ряды с 32 по 48). В бизнес-классе находилось по 6 мест в ряд, в эконом классе — по 8 мест в ряд. Для выхода пассажиров по каждому борту установлены по три двери (L1,L2 и L4 — слева, R1, R2 и R4 — справа), а также дополнительно по двери эвакуационного выхода (L3 и R3).

Исходя из того, что на момент посадки в баках оставалось около 7500 кг топлива, а вес самолёта без топлива определён как 177 500 кг, посадочный вес самолёта равен 185 000 кг. При установленном для данного типа самолётов максимальном посадочном весе 190 000 кг и максимальном весе без топлива 178 000 кг вес рейса 358 не выходил за пределы летных ограничений. Центровка самолёта составляла 29,8 %, что также допустимо. При посадочном весе 185 тонн скорость захода на посадку должна составлять 140 узлов, посадочная скорость при полностью выпущенных закрылках должна составлять 135 узлов. При таком весе и при данных скоростях тормозной путь самолёта на полосе, покрытой слоем воды толщиной 3 мм с учётом отсутствия ветра при полностью выпущенных закрылках и без применения реверса должен составить 2196 метров или 7203 фута. С учётом своевременного применения реверса дистанция составит 1777 метров или 5829 футов. Для рейса 358 при фактической скорости приземления 143 узла, попутном ветре скоростью 10 узлов и фактическим развертыванием реверса за 16,4 секунд тормозной путь составляет 6674 фута или 2034 метра от точки приземления. Если бы реверс был развёрнут сразу же, то для посадки потребовалось бы 5938 футов или 1809 метров полосы.

Экипаж и пассажиры

Самолётом управлял опытный экипаж, состав которого был таким:

• Командир воздушного судна (КВС) — 57-летний Ален Розе (фр. Alain Rosaye). Очень опытный пилот, первый самостоятельный полёт совершил 1 декабря 1963 года. В августе 1973 года начал работать в региональной французской авиакомпании Touraine Air Transport (TAT). Впоследствии перешёл в Air Inter, где пилотировал Airbus A300. В 1997 году в связи с поглощением Air Inter авиакомпанией Air France стал сотрудником последней и начал выполнять полёты на самолётах Airbus A319, A320 и A321. Дослужился до инструктора по A320. В 2001 году после длительного обучения получил квалификацию для полётов на Airbus A340. Ему предлагали стать инструктором на A340, но пилот отказался, так как хотел для начала больше узнать этот самолёт и освоить выполнение на нём дальних перелётов. Налетал 15 411 часов, 1788 из них на A340. Предыдущий полёт совершал с 18 по 19 июля 2005 года (за 12 дней до происшествия) из Париж — Шарль-де-Голль в аэропорт Ньюарк (Нью-Джерси, США) также на A340. Из-за закрытия аэропорта прибытия вследствие непогоды в тот раз самолёт совершил посадку в аэропорту Логан Бостона. После часовой задержки авиалайнер вылетел в Ньюарк, а на следующий день без замечаний вернулся обратно в Париж.
• Второй пилот — 43-летний Фредерик Нод (фр. Frédéric Naud). Опытный пилот, начал работать в Air France в марте 1985 года в должности стюарда. В 1986-1987 годы обучался в авиашколе в США, после чего начал во Франции выполнять полёты на одномоторных самолётах. Имея за плечами 800 лётных часов и 100 часов на симуляторах, в январе 1991 года начал обучаться на пилота в Air France, но из-за войны в Персидском заливе в феврале 1992 года это обучение было прервано. Вернувшись к должности стюарда, в 1995 году дослужился до должности старшего стюарда, на которой проработал полтора года. В 1996 году программа обучения пилотов в Air France была возобновлена, благодаря которой он закончил обучение на пилота многомоторных самолётов. С 1 апреля 1997 года начал работать в авиакомпании Air France в должности второго пилота самолётов Airbus A319, A320 и A321. 11 сентября 2001 года квалифицирован для полётов на A340, после чего начал выполнять на нём дальние перелёты. Предыдущие полёты совершал 26 и 28 июля 2005 года из Парижа в Атланту (Джорджия, США) и обратно. За день до происшествия как второй пилот участвовал в тренировке другого пилота, который проходил обучение на командира. Налетал 4834 часа, 2502 из них на A340.

Оба пилота характеризовались в компании как достаточно квалифицированные, компетентные и коммуникабельные. Командир, не зная никого из бортпроводников, быстро сдружился со старшим стюардом. Оба пилота ранее ни разу не летали вместе, хотя один раз пересеклись 18 августа 2000 года на тренировке по Airbus A320. Оба прибыли в аэропорт за 2—2,5 часа до вылета как следует отдохнувшими и без признаков усталости.

Согласно Европейским авиационным требованиям на каждые 50 пассажиров должен приходиться 1 стюард. На почти три сотни пассажиров минимальный экипаж состоял из 6 бортпроводников. На борту рейса 358 было 10 бортпроводников, включая 1 стюардессу-стажёра. Бортпроводники из минимального экипажа сидели у дверей L1 (старший, опыт 20 лет), L2 (опыт 18 лет), L3 (опыт 8 лет), L4 (опыт 13 лет), R3 (опыт 10 лет) и R4 (опыт 5 лет). Бортпроводники из дополнительного экипажа сидели у дверей R1 (опыт 5 лет) и R2 (опыт 10 лет), а также на специальных местах 9 (стажёр, опыт 5 недель) и 10 (опыт 4 года) для бортпроводников, расположенных между кухнями 6 и 7. Стажёр работала в авиакомпании с 30 июня 2005 года, для неё это был пятый рейс и второй на A340. Дополнительные бортпроводники при нормальных условиях работы выполняют лишь обслуживание пассажиров, стажёры пассажиров не обслуживают. В данном происшествии все 10 бортпроводников приняли равное участие в эвакуации, что, в принципе, может сделать и любой другой трудоспособный пассажир.

Гражданство	Пассажиры	Экипаж	Всего
Франция	101	12	113
Канада	104	0	104
Индия	8	0	8
Италия	19	0	19
Великобритания	7	0	7
США	14	0	14
Германия	2	0	2
Израиль	4	0	4
Мексика	1	0	1
Турция	1	0	1
Не указано	36	0	36
Всего	297	12	309

Всего на борту самолёта находились 309 человек — 297 пассажиров и 12 членов экипажа.

Хронология событий

Предшествующие обстоятельства

В 11:53 (13:53 местного времени) из парижского аэропорта имени Шарля-де-Голля вылетел Airbus A340-313X борт F-GLZQ, который выполнял регулярный рейс AFR358 в Торонто, на борту находились 12 членов экипажа и 297 пассажиров. Перед вылетом экипаж получил прогноз погоды в аэропорту прибытия, который указывал на вероятность гроз, поэтому в баки авиалайнера дополнительно заправили ещё 3 тонны (3000 кг) авиакеросина на дополнительные 23 минуты задержки с посадкой в Торонто. Руление к полосе и взлёт прошли без замечаний. По договорённости между пилотами командир экипажа управлял самолётом на взлёте и первой половине пути, а второй пилот — на второй половине пути и посадке.

Согласно плану трансатлантический полёт должен выполняться по трассе Браво (Bravo), вход на которую выполняется на эшелоне 350 (35 тысяч футов или 10,7 км), затем на 40-м меридиане западной долготы следовал подъём до эшелона 360 (11 км) и на 60-м меридиане западной долготы — до 370 (11,3 км). На подходе к Атлантике экипаж получил разрешение следовать по расположенной севернее трассе Альфа (Alpha). Отправив по системе ACARS запрос в свою авиакомпанию, экипаж получил изменённый план полёта с указанием не подниматься выше эшелона 350 при достижении океана. В 17:16 экипаж получил разрешение подняться до эшелона 360. Это была максимальная высота подъёма данного рейса.

В 13:51 экипаж по ACARS отправил запрос на отслеживание потенциальных запасных аэропортов в северо-восточной Канаде. В 14:44 через ACARS по запросу экипажа был дан прогноз погоды в аэропорту прибытия и в запасном аэропорту Ниагара-Фолс</span>^ru_en (штат Нью-Йорк, США). Однако отчёт о погоде поступил по системе TAF NIL, так как экипаж отправлял запрос по TAF Short (кратковременный прогноз), тогда как оба аэропорта были доступны только по системе TAF Long. Согласно пришедшему прогнозу за 14:00 в обоих аэропортах были хорошие погодные условия и никакой грозовой деятельности не наблюдалось. В 16:08 через систему ATIS экипаж получил прогноз погоды за 16:00 в аэропорту Торонто, согласно которому были хорошие вертикальная и горизонтальная видимости при слабом ветре. В 16:17 командир передал управление полётом второму пилоту и произведено переключение с автопилота 1 на автопилот 2.

В 17:50 с рейса AFR358 в Air France было доложено о приблизительном времени посадки в 19:39, на что в 17:53 было указано, к какому гейту должен следовать самолёт. Операторы не стали сообщать экипажу, что в торонтском аэропорту вступила в силу «красная тревога 3», так как это просто не входило в их обязанности. В 18:49 экипаж через METAR получил прогноз погоды в аэропортах Ниагара-Фолс, Макдональд—Картье (Оттава) и Кливленд—Хопкинс (Огайо, США). В первом аэропорту на северо-западе наблюдались грозы, которые двигались на юго-восток, в двух других аэропортах грозы не наблюдались. Из-за запроса по TAF Short экипаж опять не получил прогноз по TAF. Ориентировочно к этому моменту в баках оставалось 12,2 тонн топлива, а по расчётам экипажа к прибытии у них останется 8,7 тонн. Запасным аэропортом был выбран Кливленд—Хопкинс.

Заход на посадку

В 19:03 (15:03 местного времени) экипаж переключился с диспетчерского центра УВД Торонто на Киллало-контроль и запросил сводку о погоде в аэропорту Торонто. В 19:04 экипажем в Air France было сообщено, что AFR358 вместо посадки в Торонто планирует следовать в Кливленд. При этом экипаж не стал сообщать диспетчеру о намерении изменить аэропорт прибытия, так как на тот момент этого не требовалось. Затем до 19:13 пилоты активно обсуждали с диспетчером данные о передвижении погоды, в 19:15 получили указания по снижению до минимума скорости в связи с задержкой на посадку. Экипаж запросил и получил векторы по обходу плохой погоды. В 19:17 экипаж по METAR получил сведения о погоде в Торонто, которые включали в себя грозу и сильный дождь.

В 19:19 экипаж обсудил заход на посадку и решил в случае сильной турбулентности выполнять уход на второй круг. В 19:22 с рейса 358 доложено о следовании на Торонто и примерном времени посадки в 19:50. При имеющемся запасе топлива на борту время задержки было близко к максимальному времени ожидания. Находясь по пеленгу 40° от аэропорта, экипаж дважды предупредил диспетчера, что они ещё далеко от аэропорта. В 19:28 экипаж получил разрешение заходить на посадку по маршруту Симко-2. Самолёт в это время был в 137 морских милях (254 км) от аэропорта, остаток топлива составлял 9,3 тонн. В 19:33 по трансляции ATIS получен прогноз погоды в аэропорту, согласно которому видимость на полосе снизилась из-за грозы и сильного дождя, погодные условия быстро меняются. Посадка ожидалась на полосу 24L.

С 19:36 по 19:40 проведён инструктаж выполнения посадки по ILS на полосу №24L. В инструктаже не была указана длина данной полосы и процедура ухода на второй круг, не произведено расчётов для влажной или загрязнённой ВПП. В 19:40 экипаж запросил обновлённую сводку о погоде и сообщил о готовности следовать к аэропорту. Так как предсказать ситуацию с воздушным трафиком было нельзя, экипаж попросил предупреждать о текущих условиях, дополнительных задержках и любом ухудшении погоды. В 19:47 главному стюарду было передано, что при неблагоприятном развитии ситуации самолёт направится на запасной аэродром в Кливленде. В это время в радиоэфире несколько самолётов сообщили диспетчеру об уходе на запасные аэродромы. В 19:49 рейс 358 запросил и получил обход грозы на подходе. Далее экипаж перешёл на связь с диспетчерской вышкой аэропорта. В 19:53, когда рейс 358 был третьим в очереди на посадку, самолёт, который был в очереди первым, спросил диспетчера, каковы условия посадки. В ответ было сообщено о дожде на севере и плохих погодных условиях. Неизвестно, слышал ли экипаж рейса 358 эту информацию, но два рейса перед ним приземлились успешно.

Посадка, авария

В 19:53 выполнена контрольная карта захода на посадку, установлен режим подхода, закрылки выпущены в положение 1. Самолёт вышел на курсовой радиомаяк и находился в 16 милях (30 км) от торца полосы. При начале снижения экипаж перевёл закрылки в положение 2 и выпустил шасси. Автопилот был выключен, что привело к уборке аэродинамических тормозов при прохождении высоты 4000 футов (1220 метров) над уровнем моря. При входе в глиссаду на высоте 3000 футов (914 метров) над уровнем моря закрылки выпущены в положение 3 и полностью. Автопилот вновь включён и осуществил захват глиссады в 8,7 милях (16 км) от торца. В посадочном положении самолёт стабилизировался.

Приборы в башне ветров в аэропорту не действовали, так как были повреждены молнией при прохождении грозового фронта; последний ветер зафиксирован курсом 230° при скорости 7 узлов. Молнии наблюдались по всему аэропорту. В таких условиях режим автоторможения был увеличен с низкого до среднего. В 19:58 авиалайнер на посадочной скорости был на заключительном этапе подхода, когда экипаж завершил чтение контрольной карты перед посадкой и выполнены почти все её пункты, кроме отображения памятки посадки на электронном мониторе. Элементы памятки на мониторе могли быть перепроверены экипажем, но, тем не менее, из-за этого чтение карты посадки было задержано. Перед рейсом 358 приземлился региональный реактивный самолёт, экипаж которого сообщил, что ветер 290° от 15 до 20 узлов (7—10 м/с), и что торможение было плохим, пока скорость самолёта не опустилась ниже 60 узлов (111 км/ч).

Небо над аэропортом покрывали очень тёмные тучи, была сильная турбулентность и шёл ливневый дождь, метеорологические условия колебались от визуальных до приборных. В 4 милях (7,4 км) от полосы были включены стеклоочистители лобового окна, а в 2—3 милях от торца полосы было сообщено о наблюдении полосы. На высоте 1000 — 1500 футов (300 — 460 метров) над землёй экипаж наблюдал половину полосы, а периодически и всю целиком. Полоса была залита водой, отчего имела блестящую поверхность, с обеих сторон и в дальнем конце наблюдались молнии. Метеорологический радиолокатор самолёта показывал сильные осадки с красными областями (грозовые очаги), которые находились к северо-западу от полосы и с юга. Ветер был боковой, направлением 70—90° справа относительно курса посадки, его скорость составляла 15—20 узлов. Подход осуществлялся под контролем автопилота и автомата тяги при скорости 140 узлов (260 км/ч). В 20:01:18 при прохождении высоты 323 фута (98,4 метров) над землёй второй пилот отключил автопилот, через пару секунд и автомат тяги. Почувствовав снижение скорости (небольшое снижение скорости зафиксировал и бортовой самописец) и что самолёт начал опускаться, он увеличил режим работы двигателей с 42% до 82% N1. От этого действия авиалайнер начал уходить теперь выше глиссады. Одновременно ветер сменился с бокового на попутный скоростью 10 узлов (18 км/ч или 5 м/с).

На 40 футов (12 метров) выше глиссады «Аэробус» пересёк торец полосы и вошёл в зону ливневого дождя со вспышками молний, видимость полосы резко упала. На высоте 50 футов (15 метров) режим работы двигателей снижен до 76 %, после чего на высоте 40 футов второй пилот поднял нос лайнера, пытаясь погасить скорость, а затем на высоте 25 футов (7,5 метров) машина стабилизировалась на 2,5 секунды. На высоте 20 футов двигатели переведены в режим холостого хода.

В 20:01:53 «Аэробус» коснулся ВПП №24L длиной 9000 футов (2743 метра) в 3800 футах (1158 метров) от начального торца. При этом правое шасси оказалось почти на осевой линии, авиалайнер повёрнут относительно оси полосы вправо на 6°. При касании колёсами бетона автоматически выпустились спойлеры. Пилоты сразу применили максимальное механическое торможение и начали выравнивать машину относительно полосы. Спустя 12,8 секунд с момента касания включен реверс, который полностью развернулся через 16,4 секунд с момента касания. Однако принятых мер оказалось недостаточно. Промчавшись всю оставшуюся полосу, на скорости 80 узлов (148 км/ч) Airbus A340 в 20:02:19 UTC (16:02:19 EDT) выехал за её пределы и рухнул в овраг.

Диспетчер видел, как рейс 358 выехал за пределы взлетной полосы, после чего появились три или четыре яркие оранжевые вспышки. В аэропорту была объявлена максимальная тревога — Альфа 1, что означало мобилизацию всех пожарных и спасательных служб.

В первые секунды после остановки самолёта стюардессы открыли выходы и начали эвакуацию пассажиров, так как с левого борта наблюдалось оранжевое пламя. Из-за обесточивания самолёта аварийное освещение не работало. Вооружившись фонариком, второй пилот вместе со старшим стюардом и одной из стюардесс проверил весь салон и туалеты и убедился, что все пассажиры эвакуированы. Затем они втроём вернулись в начало салона и выбрались через дверь 1L, при этом они были вынуждены прыгать, так как аварийный трап развернулся не до конца. Командир экипажа, несмотря на травму спины, также хотел проверить самолёт, но был вынужден вернуться из-за дыма, когда второй пилот со стюардами проверяли салон, после чего с трудом покинул самолёт через дверь 1R. Второй пилот последним вышел из авиалайнера. Все пассажиры и члены экипажа были успешно эвакуированы до того, как огонь отрезал пути выхода, а затем охватил и в течение часа уничтожил самолёт.

Авария произошла в 16:02 EDT в светлое время суток в точке 43°39′20″ с. ш. 79°37′27″ з. д.43.65556° с. ш. 79.62417° з. д. / 43.65556; -79.62417   . Машинами скорой помощи в больницы доставлены 33 человека, позже 21 из них с незначительными травмами отпустили. Серьёзные травмы получили 12 человек (2 члена экипажа и 10 пассажиров), из них 9 были травмированы при падении самолёта в овраг, а 3 при эвакуации. Несмотря на серьёзные травмы, оба члена экипажа при этом смогли эффективно исполнять свои обязанности.

Расследование

Расследованием причин аварии рейса AFR358 занялся Совет по безопасности транспорта Канады (TSBC).

Окончательный отчёт расследования был опубликован 12 декабря 2007 года.

В отчёте были опубликованы все причины аварии:

1. Экипаж осуществлял подход и посадку в разгар сильной и быстро изменяющейся грозы. В Air France не было никаких процедур, связанных с выполнением захода и посадки во время грозы, что не требовалось правилами.
2. После того как автопилот и автомат тяги были отключены, второй пилот отреагировал на уменьшение скорости и снижение самолёта увеличением режима двигателей. Увеличение режима способствовало увеличению тяги самолёта, и авиалайнер отклонился выше глиссады.
3. Примерно в 300 футах над землёй поверхностный ветер сменился со встречного на попутный со скоростью 10 узлов, увеличив скорость самолёта относительно земли и изменив траекторию полета. Самолет пересёк порог взлетно-посадочной полосы примерно на 40 футов выше нормальной высоты пересечения порога. Пройдя порог, самолет вошёл в зону сильного ливневого дождя с резким падением видимости.
4. Когда самолет был вблизи порога, члены экипажа были намерены осуществить посадку и не рассматривали вариант ухода на второй круг.
5. Приземление затянулось из-за превышения скорости самолёта при проходе порога и потому, что сильный дождь и молнии сильно снижали видимость полосы.
6. Самолёт приземлился примерно в 3800 футах от порога ВПП №24L, когда осталось около 5100 футов полосы, доступной для остановки. Самолет выкатился за пределы полосы №24L на скорости около 80 узлов и был уничтожен пожаром, когда скатился в овраг.
7. Применение реверса тяги было запоздалым, как и применение полного реверса тяги.
8. Не управляющий самолётом пилот (командир) не применил стандартный выпуск спойлеров и применение реверса тяги при касании. Это ещё больше способствовало задержке управляющего самолётом пилота (второй пилот) в выборе реверса тяги.
9. Залитая водой взлетно-посадочная полоса и сильный боковой ветер завысили пределы посадки самолёта.
10. В рабочем плане посадки в аэропорту Торонто не было указано никаких расстояний посадки для загрязнённой взлетной полосы.
11. Несмотря на сообщения METAR об ожидании грозы в аэропорту Торонто ко времени посадки, экипаж не рассчитал посадочную дистанцию, требуемую для взлетно-посадочной полосы №24L. Следовательно, они не знали ни о необходимой дистанции посадки для взлетно-посадочной полосы, ни что она была изменена после появления попутного ветра. Хотя длина концевой полосы безопасности ВПП №24L соответствовала аэродромным стандартам и рекомендуемой практике (150 метров), топография местности за этой полосой по продолжению осевой линии ВПП способствовала повреждению самолета и травмам экипажа и пассажиров.
12. Ливневый дождь при пожаротушении разбавлял пенообразователь и снижал его эффективность, а вытекающее топливо подпитывало огонь, который в итоге уничтожил значительную часть самолета.

Культурные аспекты

Авария рейса 358 показана в 4 сезоне документального телесериала Расследования авиакатастроф в серии Чудесное спасение.

Ссылки

• [www.tsb.gc.ca/eng/rapports-reports/aviation/2005/a05h0002/a05h0002.pdf Aviation Investigation Report Runway Overrun and Fire Air France Airbus A340-313 F-GLZQ Toronto/Lester B. Pearson International Airport, Ontario 02 August 2005] (англ.). Transportation Safety Board of Canada (12 December 2007). Проверено 28 января 2014.
• [www.tsb.gc.ca/eng/rapports-reports/aviation/2005/a05h0002/a05h0002.asp Aviation Investigation Report A05H0002] (англ.). Transportation Safety Board of Canada. Проверено 28 января 2014.

Отрывок, характеризующий Авария A340 в Торонто

Что некто есть еще на свете,
Кто думает и о тебе!
Что и она, рукой прекрасной,
По арфе золотой бродя,
Своей гармониею страстной
Зовет к себе, зовет тебя!
Еще день, два, и рай настанет…
Но ах! твой друг не доживет!
И он не допел еще последних слов, когда в зале молодежь приготовилась к танцам и на хорах застучали ногами и закашляли музыканты.

Пьер сидел в гостиной, где Шиншин, как с приезжим из за границы, завел с ним скучный для Пьера политический разговор, к которому присоединились и другие. Когда заиграла музыка, Наташа вошла в гостиную и, подойдя прямо к Пьеру, смеясь и краснея, сказала:
– Мама велела вас просить танцовать.
– Я боюсь спутать фигуры, – сказал Пьер, – но ежели вы хотите быть моим учителем…
И он подал свою толстую руку, низко опуская ее, тоненькой девочке.
Пока расстанавливались пары и строили музыканты, Пьер сел с своей маленькой дамой. Наташа была совершенно счастлива; она танцовала с большим , с приехавшим из за границы . Она сидела на виду у всех и разговаривала с ним, как большая. У нее в руке был веер, который ей дала подержать одна барышня. И, приняв самую светскую позу (Бог знает, где и когда она этому научилась), она, обмахиваясь веером и улыбаясь через веер, говорила с своим кавалером.
– Какова, какова? Смотрите, смотрите, – сказала старая графиня, проходя через залу и указывая на Наташу.
Наташа покраснела и засмеялась.
– Ну, что вы, мама? Ну, что вам за охота? Что ж тут удивительного?

В середине третьего экосеза зашевелились стулья в гостиной, где играли граф и Марья Дмитриевна, и большая часть почетных гостей и старички, потягиваясь после долгого сиденья и укладывая в карманы бумажники и кошельки, выходили в двери залы. Впереди шла Марья Дмитриевна с графом – оба с веселыми лицами. Граф с шутливою вежливостью, как то по балетному, подал округленную руку Марье Дмитриевне. Он выпрямился, и лицо его озарилось особенною молодецки хитрою улыбкой, и как только дотанцовали последнюю фигуру экосеза, он ударил в ладоши музыкантам и закричал на хоры, обращаясь к первой скрипке:
– Семен! Данилу Купора знаешь?
Это был любимый танец графа, танцованный им еще в молодости. (Данило Купор была собственно одна фигура англеза .)
– Смотрите на папа, – закричала на всю залу Наташа (совершенно забыв, что она танцует с большим), пригибая к коленам свою кудрявую головку и заливаясь своим звонким смехом по всей зале.
Действительно, всё, что только было в зале, с улыбкою радости смотрело на веселого старичка, который рядом с своею сановитою дамой, Марьей Дмитриевной, бывшей выше его ростом, округлял руки, в такт потряхивая ими, расправлял плечи, вывертывал ноги, слегка притопывая, и всё более и более распускавшеюся улыбкой на своем круглом лице приготовлял зрителей к тому, что будет. Как только заслышались веселые, вызывающие звуки Данилы Купора, похожие на развеселого трепачка, все двери залы вдруг заставились с одной стороны мужскими, с другой – женскими улыбающимися лицами дворовых, вышедших посмотреть на веселящегося барина.
– Батюшка то наш! Орел! – проговорила громко няня из одной двери.
Граф танцовал хорошо и знал это, но его дама вовсе не умела и не хотела хорошо танцовать. Ее огромное тело стояло прямо с опущенными вниз мощными руками (она передала ридикюль графине); только одно строгое, но красивое лицо ее танцовало. Что выражалось во всей круглой фигуре графа, у Марьи Дмитриевны выражалось лишь в более и более улыбающемся лице и вздергивающемся носе. Но зато, ежели граф, всё более и более расходясь, пленял зрителей неожиданностью ловких выверток и легких прыжков своих мягких ног, Марья Дмитриевна малейшим усердием при движении плеч или округлении рук в поворотах и притопываньях, производила не меньшее впечатление по заслуге, которую ценил всякий при ее тучности и всегдашней суровости. Пляска оживлялась всё более и более. Визави не могли ни на минуту обратить на себя внимания и даже не старались о том. Всё было занято графом и Марьею Дмитриевной. Наташа дергала за рукава и платье всех присутствовавших, которые и без того не спускали глаз с танцующих, и требовала, чтоб смотрели на папеньку. Граф в промежутках танца тяжело переводил дух, махал и кричал музыкантам, чтоб они играли скорее. Скорее, скорее и скорее, лише, лише и лише развертывался граф, то на цыпочках, то на каблуках, носясь вокруг Марьи Дмитриевны и, наконец, повернув свою даму к ее месту, сделал последнее па, подняв сзади кверху свою мягкую ногу, склонив вспотевшую голову с улыбающимся лицом и округло размахнув правою рукой среди грохота рукоплесканий и хохота, особенно Наташи. Оба танцующие остановились, тяжело переводя дыхание и утираясь батистовыми платками.
– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.
Жест этот был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны, страх, выразившийся на лице князя Василья, был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу.
Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
– Soyez homme, mon ami, c'est moi qui veillerai a vos interets, [Будьте мужчиною, друг мой, я же стану блюсти за вашими интересами.] – сказала она в ответ на его взгляд и еще скорее пошла по коридору.
Пьер не понимал, в чем дело, и еще меньше, что значило veiller a vos interets, [блюсти ваши интересы,] но он понимал, что всё это так должно быть. Коридором они вышли в полуосвещенную залу, примыкавшую к приемной графа. Это была одна из тех холодных и роскошных комнат, которые знал Пьер с парадного крыльца. Но и в этой комнате, посередине, стояла пустая ванна и была пролита вода по ковру. Навстречу им вышли на цыпочках, не обращая на них внимания, слуга и причетник с кадилом. Они вошли в знакомую Пьеру приемную с двумя итальянскими окнами, выходом в зимний сад, с большим бюстом и во весь рост портретом Екатерины. Все те же люди, почти в тех же положениях, сидели, перешептываясь, в приемной. Все, смолкнув, оглянулись на вошедшую Анну Михайловну, с ее исплаканным, бледным лицом, и на толстого, большого Пьера, который, опустив голову, покорно следовал за нею.
На лице Анны Михайловны выразилось сознание того, что решительная минута наступила; она, с приемами деловой петербургской дамы, вошла в комнату, не отпуская от себя Пьера, еще смелее, чем утром. Она чувствовала, что так как она ведет за собою того, кого желал видеть умирающий, то прием ее был обеспечен. Быстрым взглядом оглядев всех, бывших в комнате, и заметив графова духовника, она, не то что согнувшись, но сделавшись вдруг меньше ростом, мелкою иноходью подплыла к духовнику и почтительно приняла благословение одного, потом другого духовного лица.