Кольца власти
Поделись знанием:
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.
Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.
Кольца Власти (англ. Rings of Power) Средиземья — в легендариуме Джона Р. Р. Толкина так называются кольца, откованные за 7 лет эльфом Келебримбором во Вторую Эпоху Средиземья. В изготовлении части Колец Власти принял участие Саурон.
Общее число Колец Власти составляло 20: три эльфийских, семь гномьих, девять Колец людей и Кольцо Всевластья. Однако Гномьи Кольца и Кольца Людей были связаны магическим образом с Главным Кольцом, которое изготовил сам Саурон. Владея этим Кольцом, Саурон мог в любое время влиять на остальных носителей, знать их мысли и желания и управлять их волей.
Содержание
Кольца Эльфов
Лишь к первым Трём Кольцам Саурон не имел никакого отношения, поэтому они не несли в себе Зла. Тем не менее, их сила также была зависима от силы Единого Кольца. Владельцы этих Колец — изначально Кирдан Корабел, Галадриэль и Гил-Галад — не стремились к мировому владычеству, а лишь хранили память о былом и прекрасном.
- Кирдан передал впоследствии своё Кольцо — Нарью, Кольцо Огня (с рубином), Гэндальфу Серому.
- Элронд Полуэльф хранил Кольцо Воздуха, Вилью (золотое кольцо с сапфиром), после гибели Гил-Галада.
- Галадриэль же хранила Кольцо Воды, Нэнью (мифриловое с алмазом). Это кольцо хранило Лот-Лориэн, но с уничтожением Единого Кольца его сила иссякла, и Лот-Лориэн стал увядать.
Кольца Гномов
Семь Колец Власти получили в вечное владение семь влиятельнейших королевских родов народа Гномов, в том числе — род Дурина. Гномы, будучи не особенно восприимчивы ко Злу в силу своей природы, рабами Тёмного Властелина не стали, однако, употребляя Кольца ради личного обогащения (Кольца способствовали притоку золота, как бы «притягивая» его), они нажили себе немало бед. Часть Колец (четыре) в итоге была истреблена драконами, охотившимися за золотом гномов, вместе с их носителями; оставшиеся Саурон так или иначе ухитрился отобрать. (Последним ему досталось Кольцо рода Дурина, которое отняли у Траина, сына Трора, в Дол-Гулдуре).
Кольца Людей
Девять Колец Власти после своего изготовления оказались в руках Саурона, тот же, в свою очередь, даровал их людям, преимущественно королям или вождям с Востока Средиземья. Кольца Власти, дав своим носителям нечеловеческие способности, содействовали их постепенному переходу на новый уровень бытия, в Призрачный Мир. Именно таким образом на свет появились назгулы — Призраки Кольца, самые могущественные из вассалов Саурона, неуязвимые для обычного оружия бессмертные воины-маги. Вождём назгулов стал Король-чародей Ангмара.
Другие кольца
- Кроме 20 Колец Власти или Великих Колец, созданных Келебримбором и Сауроном, эльфами было изготовлено также неизвестное количество менее значительных колец, бывших, по словам Гэндальфа, «пробой мастерства». Эти кольца обладали различными возможностями, но в целом уступали в силе Великим; хотя, по мнению Гэндальфа, для смертных представляли опасность и они.
- В Сильмариллионе упоминается Кольцо Фелагунда (более известное как Кольцо Барахира), созданное ещё в Первую Эпоху в Валиноре и подаренное Барахиру, отцу Берена, за доблестную службу[1]. Оно описывается так: «Это кольцо формой было подобно двум змеям с изумрудными глазами, и головы их встречались под короной из золотых цветов, которую одна поддерживала, а другая пожирала. То был знак Финарфина и его рода»[2]. Когда орки убили Барахира, Берен отнял у них кольцо[3]. С тех пор оно передавалось как родовая реликвия Дома Элроса. Данное кольцо обладало лишь символическим значением, не неся в себе какой-либо магической составляющей.
- Глава ордена Истари Саруман также обладал неким кольцом[4]. Так как одеяние Сарумана стало радужным[5], эти факты иногда связывают[кто?] и называют кольцо Радужным. Данное кольцо могло быть либо одним из Малых Колец, либо созданным Саруманом самостоятельно (в разговоре с Гэндальфом Саруман называет себя «Саруман, Создатель колец» (англ. Saruman Ring-maker). Тем не менее, осталось неясным, обладало ли это кольцо какими-либо магическими возможностями.
В произведениях других авторов
- В книге Ника Перумова «Эльфийский клинок» одно из трёх оставшихся Гномьих Колец было найдено безымянным гномом, участвовавшим в знаменитом походе на Дол-Гулдур и нашедшим кольцо в развалинах крепости. Впоследствии кольцо переходит к внуку гнома — Хорнбори, а после неудачной попытки возрождения Казад-Дума в 1720—1721 годах (по Летоисчислению Шира) — к Дори Славному, который к 1732 году Л. Ш., собрав ополчения гномов Эребора (Одинокой горы) и Железных Холмов, занял всю Морию. Как оказалось, это Кольцо не потеряло своей силы с уничтожением Кольца Всевластья.
- В продолжении «Эльфийского клинка» — «Чёрном копье» — указывается, что главный антагонист цикла Олмер собирает все Мертвецкие Кольца (те, что носили назгулы), обретая по мере их получения всё большие сверхчеловеческие силы, после чего объединяет их в более могущественное Кольцо Тьмы.
- В романе Евгения Сусорова «Носители перстней» к одной из глав используется эпиграф «Пять колец — пещерным магам…», подписан эпиграф «Дж. Р. Р. Толкин (из непереведённого)». Скорее всего, эпиграф является художественной мистификацией. Остальные эпиграфы в романе настоящие.
См. также
| В Википедии есть портал «Средиземье» |
Напишите отзыв о статье "Кольца власти"
Примечания
- ↑ «Но Берен ответил: <…> Кольцо Фелагунда, которое он дал Барахиру, моему отцу, свидетельствует, что мой род не заслужил такого прозвища от любого из Эльфов, будь даже он король!» — Дж. Р. Р. Толкин. Сильмариллион./ Перевод З. А. Бобырь
- ↑ Дж. Р. Р. Толкин. Сильмариллион./ Перевод З. А. Бобырь
- ↑ «Там предводитель Орков хвастался своими подвигами и показывал руку Барахира, которую он отрубил, как свидетельство для Саурона, что их миссия выполнена, и на той руке было кольцо Фелагунда. // Тогда Берен прыгнул из-за скалы и убил их главаря, и, схватив руку с кольцом, скрылся, хранимый судьбой, потому что Орки растерялись, и стрелы их летели беспорядочно» — Дж. Р. Р. Толкин. Сильмариллион./ Перевод З. А. Бобырь
- ↑ «Однако я все же подъехал к замку, и Саруман, неспешно спустившись по лестнице, отвел меня в один из верхних покоев. На руке у него я заметил кольцо» — Дж. Р. Р. Толкин. Братство Кольца./ Перевод: Муравьев, Кистяковский
- ↑ «Он резко встал, и его белое одеяние внезапно сделалось переливчато-радужным, так что у меня зарябило в глазах» — Дж. Р. Р. Толкин. Братство Кольца./ Перевод: Муравьев, Кистяковский
Отрывок, характеризующий Кольца власти
Гостья махнула рукой.– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.
– Князь Василий приехал в Москву вчера. Он едет на ревизию, мне говорили, – сказала гостья.
– Да, но, entre nous, [между нами,] – сказала княгиня, – это предлог, он приехал собственно к графу Кирилле Владимировичу, узнав, что он так плох.
– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.
Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.
