Мелькор

Мелькор Melkor
Мелькор
Варианты имени	Мэлко (в ранних рукописях и черновиках), Моргот Бауглир
Титул	Чёрный Враг Мира, Чёрный Властелин
Раса	Айну
Пол	Мужской
Место обитания	Утумно, позже — Ангбанд
Оружие	Молот Гронд

Ме́лькор (кв.  — «тот, кто восстаёт в могуществе»), также известный как Мо́ргот Ба́углир (синд.  ) ( — «Чёрный Враг»,  — «Душитель») — в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина Айну, до своего падения являлся одним из Валар.

Мелькор — первоначально могущественнейший из Айнур и олицетворение Тьмы в мире Толкина. Глава «Айнулиндалэ» «Сильмариллиона» гласит, что «Мелькор был превыше прочих айнуров одарен мудростью и силой, владея частицами открытого каждому из его братьев». Ему противостоят остальные Валар во главе с Манвэ.

«Он часто скитался один по пустынным безднам в поисках Негасимого пламени; ибо ему не терпелось дать Бытие собственным творениям». Пламени он не нашёл, но одиночество породило неведомые собратьям думы.

По поводу падения Мелькора в «Валаквента» говорится, что «от величия он пал к высокомерию, а от него — к презрению ко всем, кроме самого себя, и стал духом расточительным и безжалостным». Само же падение начинается с Великой Песни, в которую он внёс диссонанс, и «многие, что пели рядом с ним, сникли и разум их смутился, и мелодии их стихли; а некоторые стали вторить Мелькору и изменили свои помыслы».

В его честь названа макула Мелькор на Плутоне.

Война Стихий и первый конфликт Валар с Мелькором

Вместе с прочими Айнур Мелькор спустился в Арду, но, возжелав власти над всем, что на Арде, был изгнан Валар. В ответ он развязал первую войну с Валар и поначалу одерживал верх в этой войне. Валар смогли победить лишь благодаря Тулкасу. В войне Мелькор был не одинок: на его сторону перешло много майар, в том числе и Саурон.

Мелькор, воспользовавшись сном Тулкаса, отступил и втайне построил цитадель Утумно на востоке Средиземья, которая надолго стала его столицей, а на северо-западе построил другую крепость — Ангбанд, где наместником поставил Саурона.

В ожидании пробуждения эльфов Валар соорудили Светильники и держали совет, чтобы победить Мелькора. Однако Мелькор нанёс удар первым, обрушив Светильники и уничтожив Альмарен, в результате чего очертания Средиземья сильно изменились, а Валар покинули Средиземье, поселившись в Амане. После пробуждения квенди — эльфов, — «будучи всегда настороже, первым узнал о пробуждении Квенди и послал призраков и духов зла следить за ними и подстерегать».

Считается, что «Квенди, попавшие в лапы к Мелькору, ввергались в узилище; и там он чарами постепенно изменил их; так, из ненависти своей вывел он в насмешку и подражание эльфам племя орков, злейших их врагов».

Узнав о пробуждении эльфов, Валар объявили войну Мелькору, вошедшую в историю как Война Стихий. Воинство Майар, ведомое Валар, ударило по находящейся на северо-востоке Средиземья, крепости Ангбанд, который командовал Саурон. В этой Битве тот край Средиземья был сильно разрушен, но Валар победили и воинства Мелькора отступили в Утумно. Воинство Валар перешло Средиземье и частью осталось охранять Куивиэнен, где пребывали эльфы. Затем большая часть воинства Валинора пришла к главной твердыне Мелькора — Утумно — и напала на него. Эльфам было мало известно об этой войне, они лишь чувствовали, как дрожала земля, видели, как волны захлёстывали берег и на севере полыхали зарницы. Осада Утумно длилась очень долго, и немало битв произошло у её врат. Вскоре и балроги проиграли схватку, а сам Мелькор был пленен Тулкасом и скован цепью Ангаинор. Самого Мелькора судили и заточили в Чертогах Мандоса на 300 лет.

Освобождение Мелькора и восстановление власти

Обосновавшись в Валиноре, Валар призвали эльфов к себе и поставили для освещения своей земли Древа Валар. После трёх столетий Мелькор был помилован и поначалу стал помогать эльфам, в особенности же — Нолдор.

В те времена эльфы, как говорит «Сильмариллион», достигли необычайных высот мастерства. И Феанор, дабы сохранить свет Древ Валар, сотворил Сильмариллы, внутри которых хранился свет Древ. Мелькор же пожелал получить Сильмариллы.

После ссоры с Феанором Мелькор бежал из Валинора. Валар, подумав, что Мелькор бежал в Средиземье, бросились в погоню, но обнаружить Мелькора в Средиземье не удалось. А в это время Мелькор, понимая, что его будут искать в Средиземье, повернул и бежал на юг Амана. В те времена Мелькор ещё мог, как и Валар, менять облик, и потому оказался незамеченным.

Там в пещерах Аватара он сошёлся с Унголиант, имевшей вид гигантской паучихи, которая испытывала вечный голод. Там в последний раз Мелькор сменил обличье, в котором он был в Утумно, в котором и остался навсегда. Мелькор соблазнил Унголиант тем, что «если всё исполнится, голод твой уймётся, я дам тебе полной горстью всё, чего пожелает твоё вожделение». И в праздник, когда Валар и эльфы были отвлечены, они втайне подкрались к Валинору, где Унголиант погубила Древа Валар и выпила светоносные родники Варды, а Мелькор, убив отца Феанора Финвэ, похитил Сильмариллы.

Мрак объял Валинор, и Мелькор и Унголиант, сокрытые облаком тьмы, бежали в Средиземье. Когда они были в достаточным расстояние от Валинора, Унголиант потребовала самоцветы, украденные Мелькором, и тот отдал ей все самоцветы, красота которых навсегда покинула мир. Унголиант заметила, что Моргот отдавал ей самоцветы только левой рукой. В правой руке Мелькор держал Сильмариллы, которые жгли его ладонь, но, даже терзаемый болью, он не пожелал разжать руку. Унголиант не насытилась, хоть и поглотила великое множество самоцветов и энергии древ и стала громадной. Он же, напротив, потратив много сил, уменьшился. Унголиант, памятуя о договоре, пожелала того, что у Мелькора в руке. В ответ Мелькор сказал: «Более ты мне не нужна. Этих творений ты не увидишь и не получишь. Они — мои навеки». Унголиант набросилась на Мелькора, и он испустил «ужасающий вопль, что отозвался в горах… самый страшный и громкий из звучавших когда-либо на севере Мира: горы затряслись, земля содрогнулась, скалы треснули и разошлись». На вопль из развалин Ангбанда примчались балроги и пламенными бичами разбили сеть Унголиант, а саму её обратили в бегство. Вернувшись в Ангбанд, Мелькор отстроил его заново, собрав вновь под своё владычество силы тьмы, а об Унголиант известно лишь то, что она вернулась обратно в своё жилище, где, скорее всего, съела сама себя из-за своей ненасытности.

Войны с Нолдор

Разгневавшись на Валар за допущенное, Феанор, ставший после смерти отца Финвэ верховным правителем Нолдор, взбунтовался и повел свой народ в Средиземье. Именно в тот момент Феанор «пред лицом Манвэ проклял Мелькора и нарек его Морготом, Чёрным Врагом Мира, и лишь этим именем звали его впредь…». Валар были опечалены, но Исходу Нолдор не противились. Однако их поход в Средиземье был омрачён первой братоубийственной резнёй эльфов, из-за которой на бунтовщиков-нолдор обрушилось проклятье Мандоса: «Слёзы бессчётные прольёте вы; и Валар оградят от вас Валинор, исторгнут вас, дабы даже эхо ваших рыданий не перешло гор. Гнев Валар лежит на доме Феанора, и ляжет он на всех, кто последует за ним и настигнет их, на западе ли, на востоке ли. Клятва станет вести их — и предавать, и извратит самое сокровище, добыть которое они поклялись. Все начатое ими во имя добра завершится лихом; и произойдет то от предательства брата братом и от боязни предательства. Изгоями станут они навек. Несправедливо вы пролили кровь своих братьев и запятнали землю Амана. За кровь вы заплатите кровью и будете жить вне Амана под тенью Смерти…».

После исхода из Амана и возвращения в Средиземье Мелькор начинает долгие Битвы Белерианда с эльфами, которые и составляют основу Первой эпохи. Поначалу сражения складывались удачно для эльфов, и они берут Ангбанд в осаду. Однако в битве Дагор Браголлах объединённые войска эльфов и людей терпят жестокое поражение, после которого Мелькор подчиняет большую часть Белерианда, уничтожает практически всё войско Нолдор, в том числе Финголфина и сыновей Финарфина: Аэгнора и Ангрота.

Владычество Мелькора в Белерианде, как в Средиземье вообще, прерывается Войной Гнева. Эарендил и его жена Эльвинг вдвоём находят дорогу в Аман и просят Валар пощадить народы Средиземья и простить Нолдор. В результате эльфы Амана и люди Средиземья под предводительством Эонвэ выступают в последний поход на Мелькора. В итоге его войска были разбиты, Ангбанд и Тангородрим разрушены, а сам он пленён и выброшен за Грань Арды. В результате войны весь Белерианд затонул.

Интересные факты

• Мелькор носил железную корону, в которую были вставлены украденные им Сильмариллы.
• После поединка с Финголфином, единственного поединка, когда с Мелькором сражался эльф или человек, он стал хром на одну ногу и семь его ран не излечивались.
• Мелькор вывел в насмешку над эльфами орков, как пародию на энтов и хуорнов — троллей, и, возможно, мумаков, а также волков-оборотней — волколаков, драконов и варгов. Интересно, что первые драконы — урулоки — не умели летать.
• В «Сильмариллионе» несколько раз обращается внимание, что правой рукой Мелькора был Саурон, который после пленения Мелькора сам становится предводителем сил Тьмы.
• Таран, при помощи которого штурмовали Минас Тирит, назывался Гронд (Молот подземного мира), такое же имя носил боевой молот Моргота.
• По преданию Акаллабет «Сильмариллиона», Саурон, обманув правителей Нуменора, фактически восстановил культ Мелькора: «Ибо Тьма божественна, и Властелин её в силах дарить своим верным слугам новые миры, так что могуществу их не будет предела».
• Считается, что он собирает силы, чтобы вернуться в Арду. Это приведёт к Дагор Дагорат, последней битве, которая разрушит Мир либо приведет к его полному исцелению после смерти Мелькора(одна из версий). (ср. Рагнарёк).
• В ранних текстах (Lost Tales) он назывался Мелко (Melko) и был схож со скандинавским Локи. Он же носил имя Belcha Morgoth.
• В набросках и черновиках Толкина (Morgoth’s Ring) сказано, что если первоначально Мелькор был сильнее, чем все Валар, вместе взятые, то после падения Утумно он оказался слабее одного лишь Манвэ. Мелькор не мог творить, мог лишь извращать и разрушать, и необратимо тратил свои силы на подобные деяния. Тем не менее силы, потраченные Мелькором на извращение и разрушение, остались в Арде навсегда. Арда для Мелькора — как Кольцо для Саурона (отсюда название Morgoth’s Ring, Кольцо Моргота). Полностью убрать влияние Мелькора из Арды вряд ли возможно.
• В «Осанвэ Квента» говорится что Мелькор, единственный из Валар, был связан телесным видом, но и им не мог более управлять (поэтому он и не мог залечить свои раны); произошло это оттого, что он пользовался телом ради своей цели — стать Владыкой Воплощённых — и из-за того великого зла, которое творил в видимом облике. Он также расточил свои врождённые силы, управляя слугами и пособниками, и потому сделался сам по себе маломощным созданием, пожираемым ненавистью и неспособным вырваться из того состояния, в которое впал.
• Руки у Моргота (Мелькора) чёрные, они сгорели, пока он нёс Сильмариллы (хотя он нёс их в ларце).

См. также

• Железная корона Мелькора
• Унголиант

Литература

• Галиев С. С. [proza.ru/2011/08/13/1089 Мотив зла в мифологической системе Толкина] // Вестник Университета Российской академии образования. — М.: Университет Российской академии образования, 2010. — № 1.

Отрывок, характеризующий Мелькор

Князь Андрей не успел отвечать ему. Слуги вышли навстречу, и он расспрашивал о том, где был старый князь и скоро ли ждут его.
Старый князь был еще в городе, и его ждали каждую минуту.
Князь Андрей провел Пьера на свою половину, всегда в полной исправности ожидавшую его в доме его отца, и сам пошел в детскую.
– Пойдем к сестре, – сказал князь Андрей, возвратившись к Пьеру; – я еще не видал ее, она теперь прячется и сидит с своими божьими людьми. Поделом ей, она сконфузится, а ты увидишь божьих людей. C'est curieux, ma parole. [Это любопытно, честное слово.]
– Qu'est ce que c'est que [Что такое] божьи люди? – спросил Пьер
– А вот увидишь.
Княжна Марья действительно сконфузилась и покраснела пятнами, когда вошли к ней. В ее уютной комнате с лампадами перед киотами, на диване, за самоваром сидел рядом с ней молодой мальчик с длинным носом и длинными волосами, и в монашеской рясе.
На кресле, подле, сидела сморщенная, худая старушка с кротким выражением детского лица.
– Andre, pourquoi ne pas m'avoir prevenu? [Андрей, почему не предупредили меня?] – сказала она с кротким упреком, становясь перед своими странниками, как наседка перед цыплятами.
– Charmee de vous voir. Je suis tres contente de vous voir, [Очень рада вас видеть. Я так довольна, что вижу вас,] – сказала она Пьеру, в то время, как он целовал ее руку. Она знала его ребенком, и теперь дружба его с Андреем, его несчастие с женой, а главное, его доброе, простое лицо расположили ее к нему. Она смотрела на него своими прекрасными, лучистыми глазами и, казалось, говорила: «я вас очень люблю, но пожалуйста не смейтесь над моими ». Обменявшись первыми фразами приветствия, они сели.
– А, и Иванушка тут, – сказал князь Андрей, указывая улыбкой на молодого странника.
– Andre! – умоляюще сказала княжна Марья.
– Il faut que vous sachiez que c'est une femme, [Знай, что это женщина,] – сказал Андрей Пьеру.
– Andre, au nom de Dieu! [Андрей, ради Бога!] – повторила княжна Марья.
Видно было, что насмешливое отношение князя Андрея к странникам и бесполезное заступничество за них княжны Марьи были привычные, установившиеся между ними отношения.
– Mais, ma bonne amie, – сказал князь Андрей, – vous devriez au contraire m'etre reconaissante de ce que j'explique a Pierre votre intimite avec ce jeune homme… [Но, мой друг, ты должна бы быть мне благодарна, что я объясняю Пьеру твою близость к этому молодому человеку.]
– Vraiment? [Правда?] – сказал Пьер любопытно и серьезно (за что особенно ему благодарна была княжна Марья) вглядываясь через очки в лицо Иванушки, который, поняв, что речь шла о нем, хитрыми глазами оглядывал всех.
Княжна Марья совершенно напрасно смутилась за своих. Они нисколько не робели. Старушка, опустив глаза, но искоса поглядывая на вошедших, опрокинув чашку вверх дном на блюдечко и положив подле обкусанный кусочек сахара, спокойно и неподвижно сидела на своем кресле, ожидая, чтобы ей предложили еще чаю. Иванушка, попивая из блюдечка, исподлобья лукавыми, женскими глазами смотрел на молодых людей.
– Где, в Киеве была? – спросил старуху князь Андрей.
– Была, отец, – отвечала словоохотливо старуха, – на самое Рожество удостоилась у угодников сообщиться святых, небесных тайн. А теперь из Колязина, отец, благодать великая открылась…
– Что ж, Иванушка с тобой?
– Я сам по себе иду, кормилец, – стараясь говорить басом, сказал Иванушка. – Только в Юхнове с Пелагеюшкой сошлись…
Пелагеюшка перебила своего товарища; ей видно хотелось рассказать то, что она видела.
– В Колязине, отец, великая благодать открылась.
– Что ж, мощи новые? – спросил князь Андрей.
– Полно, Андрей, – сказала княжна Марья. – Не рассказывай, Пелагеюшка.
– Ни… что ты, мать, отчего не рассказывать? Я его люблю. Он добрый, Богом взысканный, он мне, благодетель, рублей дал, я помню. Как была я в Киеве и говорит мне Кирюша юродивый – истинно Божий человек, зиму и лето босой ходит. Что ходишь, говорит, не по своему месту, в Колязин иди, там икона чудотворная, матушка пресвятая Богородица открылась. Я с тех слов простилась с угодниками и пошла…
Все молчали, одна странница говорила мерным голосом, втягивая в себя воздух.
– Пришла, отец мой, мне народ и говорит: благодать великая открылась, у матушки пресвятой Богородицы миро из щечки каплет…
– Ну хорошо, хорошо, после расскажешь, – краснея сказала княжна Марья.
– Позвольте у нее спросить, – сказал Пьер. – Ты сама видела? – спросил он.
– Как же, отец, сама удостоилась. Сияние такое на лике то, как свет небесный, а из щечки у матушки так и каплет, так и каплет…
– Да ведь это обман, – наивно сказал Пьер, внимательно слушавший странницу.
– Ах, отец, что говоришь! – с ужасом сказала Пелагеюшка, за защитой обращаясь к княжне Марье.
– Это обманывают народ, – повторил он.
– Господи Иисусе Христе! – крестясь сказала странница. – Ох, не говори, отец. Так то один анарал не верил, сказал: «монахи обманывают», да как сказал, так и ослеп. И приснилось ему, что приходит к нему матушка Печерская и говорит: «уверуй мне, я тебя исцелю». Вот и стал проситься: повези да повези меня к ней. Это я тебе истинную правду говорю, сама видела. Привезли его слепого прямо к ней, подошел, упал, говорит: «исцели! отдам тебе, говорит, в чем царь жаловал». Сама видела, отец, звезда в ней так и вделана. Что ж, – прозрел! Грех говорить так. Бог накажет, – поучительно обратилась она к Пьеру.
– Как же звезда то в образе очутилась? – спросил Пьер.
– В генералы и матушку произвели? – сказал князь Aндрей улыбаясь.
Пелагеюшка вдруг побледнела и всплеснула руками.
– Отец, отец, грех тебе, у тебя сын! – заговорила она, из бледности вдруг переходя в яркую краску.
– Отец, что ты сказал такое, Бог тебя прости. – Она перекрестилась. – Господи, прости его. Матушка, что ж это?… – обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно, было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо было теперь лишиться благодеяний этого дома.
– Ну что вам за охота? – сказала княжна Марья. – Зачем вы пришли ко мне?…
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.
Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.


Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.


Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.