Нуменор

Ну́менор (Númenor, Númenórë; также именовался Эленна-норэ (кв. Elenna-nórë), Вестернесс (англ. Westernesse)) — в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина огромный остров (или континент), расположенный в море Белегаэр к западу от Средиземья, крупнейшее государство людей Арды. Однако прекращение служения жителей Нуменора Эру Илуватару и бунт против Валар привели к падению (затоплению) острова и гибели большей части его населения.

Легенда о Нуменоре была создана, вероятно, в конце 1920-х — начале 1930-х годов. Одним из источников вдохновения послужил ночной кошмар, преследовавший Толкина ещё с раннего детства и который он позже назовёт своим «синдромом Атлантиды»: «огромная волна вздымается к небу и неотвратимо надвигается, накрывая собой деревья и зеленые поля, стремясь поглотить его и все, что вокруг». Автор хотел показать Нуменор как аллюзию на легендарную Атлантиду.

Неоконченное сказание «Алдарион и Эрендис» происходит в Нуменоре во время его расцвета, а «Акаллабет» кратко излагает историю существования и падения Нуменора. Все прочие труды Толкина, касающиеся Нуменора, являются либо краткими заметками, либо неоконченными черновиками, к примеру, приложения к «Властелину колец» и несколько историй, опубликованных в «Неоконченных сказаниях» и серии «История Средиземья».

Изначально задуманная как часть рассказа о путешествии во времени, история падения Нуменора некоторое время рассматривалась Толкином как заключение «Сильмариллиона» и «последняя история» о Древних днях. Однако позже, с появлением «Властелина колец», эта история стала выступать связующим звеном между двумя произведениями и стала одной из главнейших частей легендариума Толкина.

Название и этимология

Название острова позаимствовано из квенья, языка Высоких эльфов, сконструированного Толкином. Нуменорцы использовали квенья в торжественных церемониях и для наименования географических объектов. Буквально, Нуменор (кв. Númenor), или, в более полной форме, Нуменорэ (кв. Númenórë) означает «Западная земля» и «Западный народ». Оба этих названия часто переводились автором как «Вестернесс», «Западения» (англ. Westernesse). Это название встречается в среднеанглийском рыцарском романе «Король Горн» (англ. King Horn) и применяется там для обозначения неизведанной западной земли, куда добраться можно только морем. Также заявляется, что после разрушения Нуменор обычно называли «Аталантэ» (кв. Atalantë), «Падшая». Толкин описывает своё открытие этой дополнительной аллюзии на Атлантиду как счастливый случай: он понял, что квенийский корень «-талат-» (падать, погибать) может быть включен в название, относящееся к Нуменору, хотя некоторые считают это название целенаправленной игрой слов, являвшейся таковой с самого начала.

Среди названий на квенья также примечательны Андор, или «Подаренная страна» (что указывает на то, что Нуменор был подарен людям Владыками Запада), Мар-ну-Фалмар, или «Дом под волнами» (название, использовавшееся после падения Нуменора) и Эленна, «Направленная к звездам» (название, данное, поскольку люди изначально плыли к Нуменору, следуя за звездой Эарендила, и, кроме этого, сам остров имел форму пятиконечной звезды). Название «Эленна» также было записано Толкином как «Эленна-норэ» (кв. Elenna-nórë), что обозначает «Звездная страна» или «Звездонаправленная страна».

Толкин также приводит несколько названий острова на адунайском языке, употреблявшемся самими нуменорцами: Анадунэ (Anadûnê) — перевод слова «Нуменор», Йозаян (Yôzâyan) — соответствует «Андор» и Акаллабет (Akallabêth) — перевод «Аталантэ». В других произведениях Толкина эльфийский король Гил-Галад называет Нуменор «Островом Королей», а живущие в Средиземье друэдайн упоминают о нём, как о «Великом острове».

История

Остров был поднят со дна моря и послужил даром Валар Эдайн, Отцам Людей, которые вместе с эльфами Белерианда противостояли Морготу в Войне Самоцветов. Нуменор был дан Эдайн как «отдых от войны». В начале Второй Эпохи (В. Э.) большая часть тех из Эдайн, кто пережил поражение Моргота, отправились на остров на кораблях, предоставленных эльфами.

Государство было официально основано в 32 г. В. Э., и Элрос Полуэльф, сын Эарендила и брат Элронда, происходящий от всех правящих домов эльфов и Эдайн, стал первым королём Нуменора. В ходе его царствования и правления его потомков нуменорцы стали могущественным народом. Первые корабли отправились из Нуменора в Средиземье в 600 году В. Э.

Валар запретили нуменорцам путешествовать по морю на запад на расстояние более прямой видимости берегов Нуменора, не желая, чтобы те достигали Бессмертных Земель, которые не предназначались для обитания людей. Долгое время нуменорцы сохраняли дружеские отношения с эльфами, как живущими на Тол Эрессеа, так и в Средиземье, а в 1693—1700 гг. В. Э. они помогали Гил-Галаду в войне эльфов с Сауроном, которая разгорелась после создания Колец Власти, в частности, Единого Кольца. Королю Тар-Минастиру и силам Нуменора не было равных в искусстве войны, и вместе с эльфами им удалось временно победить Саурона. Однако с течением времени нуменорцы стали завидовать эльфам из-за их бессмертия, возненавидели Запрет Валар и начали восставать против их власти, желая вечной жизни, которой, по их мнению, их злонамеренно лишили. Они пытались компенсировать это активным освоением и колонизацией Средиземья, вначале приходя туда с дружескими намерениями, а затем распространяя свою власть путём насилия, принуждения и открытой тирании. Вскоре нуменорцы владели огромной прибрежной империей, равной которой не было. Однако лишь немногие нуменорцы («Верные») сохраняли преданность Валар и дружбу с эльфами.

В 3255 году В. Э. 25-й король Нуменора, Ар-Фаразон, с огромным флотом отправился в Средиземье и высадился в Умбаре. Целью его был окончательный разгром и подчинение Саурона, к тому времени надёжно укрепившегося в Мордоре и выстроившего свою крепость Барад-Дур. Видя мощь Нуменора, армии Саурона дрогнули и обратились в бегство, а сам Саурон сдался королю без боя. Его привезли в Нуменор в качестве пленника, но он, пользуясь невероятным искусством убеждения и подвластными ему одному магическими приёмами, вскоре стал советником короля и в его лице пообещал нуменорцам вечную жизнь, если они начнут поклоняться Владыке Вечной Тьмы — Мелькору. По совету Саурона Ар-Фаразон выстроил храм Мелькора высотой в 500 футов (примерно 150 метров), где практиковались человеческие жертвоприношения (жертвами в основном были элендили или «друзья эльфов» — нуменорцы, остававшиеся верными своим союзникам-Эльдар).

В это же время Белое Древо Нимлот, которое стояло у дворца короля в Арменелосе и судьба которого была связана с судьбой королевской династии, было срублено и сожжено на жертвеннике Мелькора по приказу Саурона. Однако Исилдур, героически рискуя жизнью, спас плод дерева, который позже стал Белым Древом Гондора, сохраняя эту древнюю линию деревьев.

По наущению Саурона и в страхе от скорой смерти Ар-Фаразон построил колоссальный флот и отплыл на Запад, чтобы открыто пойти войной на Валар и отобрать у них Бессмертные Земли, полагая таким образом обрести бессмертие. Саурон же остался в Нуменоре. В 3319 году В. Э. Ар-Фаразон вступил на берега Амана. Поскольку Валар было запрещено напрямую отвечать на демарши людей, Манвэ, глава Валар, воззвал к Эру и сложил с себя и со всех Валар полномочия Хранителей Арды. В результате мир был изменён: Бессмертные Земли были исторгнуты из мира навсегда, а ранее плоский мир был превращён в шар. В ходе катаклизма Нуменор захлестнула огромная волна, и он ушёл на дно вместе со всеми его обитателями, включая тело Саурона, который с тех пор более не мог принимать привлекательные образы; вместо этого он впоследствии всегда представал в облике Тёмного Властелина.

Элендил, сын предводителя Верных во время правления Ар-Фаразона, Амандила, его сыновья Исилдур и Анарион и их последователи предвидели катастрофу, которая постигла Нуменор. До падения острова им удалось отплыть на восток на девяти кораблях. В час гибели Нуменора огромная волна подхватила корабли Верных и вынесла их на берега Средиземья. Там они и основали королевства Арнор и Гондор.

Падение Нуменора стало вторым падением людей; первым было быстрое совращение людей Морготом вскоре после их пробуждения.

География

Природа острова наиболее полно описана в «Описании острова Нуменор», тексте, опубликованном в «Неоконченных сказаниях» и объявленном Толкином манускриптом, извлеченным из архивов Гондора.

Остров Нуменор был расположен в Великом море, ближе к Благословенному Краю, чем к Средиземью. По форме он напоминал пятиконечную звезду, с пятью большими полуостровами, отходящими от центрального региона. Размер этого региона составлял примерно 250 миль (400 км) в поперечнике, полуострова по длине были примерно такими же. Остров был «наклонен к югу и немного к востоку».

Основные регионы

Нуменор делился на шесть регионов, пять полуостровных и один центральный:

Форостар, или «Северные земли» (англ. Forostar or «Northlands»)

Северный полуостров Нуменора, описываемый как покрытый скалами и наименее плодородный. Большая часть ландшафта была сформирована «высокими лугами, заросшими вереском», которые к северу поднимались и на скалистые холмы. Единственными деревьями в Форостар были ели и лиственницы, которые росли на западных склонах скал; камень, добываемый в этом регионе более всего ценился при строительстве. Также отмечалось, что в это регионе «воздух был самым чистым», и по этой причине король Тар-Менельдур построил в северной части Форостар высокую башню для наблюдения за звездами.

Андустар, или «Западные земли» (англ. Andustar or «Westlands»)

В основном плодородный, покрытый лесами регион, переходящий в скалистую местность к северу. Западная береговая линия была сформирована высокими скалами, в которых были вырезаны три небольших бухты; в них было построено несколько гаваней на пологих участках земли у подножия крутых скал. Северные возвышенности были покрыты еловыми лесами, к югу леса состояли в основном и берез и буков на высоких местах и дубов и вязов — на низких. Андустар отделялся от Хьярнустар на юге широким заливом Эльданна, маленькое разделяющее два региона пространство называлось Нисимальдар.

Хьярнустар, или «Юго-Западные земли» (англ. Hyarnustar or «Southwestlands»)

Этот полуостров был примечателен своими прекрасными виноградниками и плодородными полями в восточной части, которая к юго-западу переходила в возвышенности с огромными скалами вдоль берега. На крайнем востоке были «широкие белые пляжи и серые галечники» с множеством поселков, таких, как Ниндамос, и болотами, сформированными рекой Сирил.

Хьярростар, или «Юго-Восточные земли» (англ. Hyarrostar or «Southeastlands»)

Наиболее низко расположенный полуостров Нуменора, с длинными сглаженными берегами, особенно на западе. Примечателен разнообразием деревьев, которые росли на нём, в этом регионе также находлилсь огромные плантации для выращивания деревьев, используемых в постройке кораблей.

Орростар, или «Восточные земли» (англ. Orrostar or «Eastlands»)

Прохладный, но плодородный регион острова, возвышенный на севере и плоский на юге. В юго-западной части Орростар находились обширные зерновые поля.

Миттальмар, или «Внутренние земли» (англ. Mittalmar or «Inlands»)

Центральная часть Нуменора, не имеющая выхода к морю, за исключением маленького участка побережья вокруг гавани Роменна на востоке. Миттальмар описывается как «возвышающийся над полуостровами», а также как район лугов, пастбищ и низких долин с малочисленными деревьями.

Провинции

Внутри основных регионов были определены также и более мелкие провинции:

Арандор, или «Королевская страна» (англ. Arandor or «Kingsland»)

Восточная часть Миттальмар, которая считалась независимой от остального региона и находилась под непосредственной юрисдикцией короля. Указывается, что Арандор был «во все времена наиболее густонаселенным районом Нуменора», здесь находились его столица Арменелос и гавань Роменна.

Эмериэ (англ. Emerië)

Юго-западная часть Миттальмар с «покатыми холмами, поросшими травой», основной регион овцеводства. Часть Эмериэ была пожалована королём Тар-Менельдуром Эрендис, невесте его сына Алдариона, в этой провинции она в итоге поселилась после их разрыва.

Нисимальдар (англ. Nísimaldar)

Территория вокруг восточных берегов залива Эльданна и эстуария реки Нундуинэ. Название переводится как «Благоухающие деревья», намекая на вечнозеленые, сладкопахнущие растения, которые в большом количестве росли в этом регионе.

Природные объекты

Ниже приведен список всех индивидуальных географических объектов Нуменора, упомянутых в произведениях Толкина. Кроме того, утверждалось, что на острове было несколько рек, но все они, кроме Сирила и Нундуинэ, были «короткими и быстрыми потоками, бегущими к морю».

Залив Эльданна (англ. Bay of Eldanna)

Самый западный и крупнейший залив Нуменора, между полуостровами Андустар и Хьярнустар. Земля в районе его побережья, включая Нисимальдар, была самой плодородной на острове из-за большого количества осадков. Название «Эльданна» буквально обозначает «По направлению к эльфам», намекая на то, что залив расположен на той стороне острова, которая «смотрит» на далекий остров Тол Эрессеа.

Залив Андуниэ (англ. Bay of Andúnië)

Крупнейший и самый северный из трех заливов, расположенных на западном побережье Андустар. Назван по большому порту Андуниэ, расположенному на его восточном побережье вместе с более мелкими поселениями.

Тол Уинен (англ. Tol Uinen)

Маленький остров, расположенный в длинном фьорде между полуостровами Орростар и Хьярростар. По воззрениям нуменорцев этот остров был помещён туда майа Уинен. На нём Алдарион построил высокую башню, названную Калминдон (англ. Calmindon), или «башня света», очевидно, служившую маяком.

Соронтил (англ. Sorontil)

Большой холм на севере Форостар, который «резко поднимался из моря гигантскими скалами». Его название, обозначающее «орлиный рог» на квенья, происходит от множества орлов, живших на этих скалах.

Оромет (англ. Oromet)

Холм на западе Андустар, недалеко от Андуниэ. На нём королём Тар-Минастиром была построена высокая башня для того, чтобы смотреть с неё на запад, ибо его вожделение к Благословенному Краю росло.

Менельтарма (англ. Meneltarma)

В самом центре острова располагалась вершина, известная как Менельтарма, «Столп Небес» на квенья, и Минул-Тарик (англ. Minûl-Tarîk) — на адунайском языке. Она явлалась высочайшей точкой Нуменора, и говорилось, что «зоркоглазые» могли видеть Тол-Эрессеа с её вершины. После падения Нуменора оставшиеся дунэдайн верили, что вершина Менельтармы поднялась из моря снова как остров Менельтарма, «одинокий остров посреди великих вод».

Гора сперва постепенно поднималась из равнины пятью длинными, низкими, поросшими травой отрогами, называемыми «Тармасундар», или «Корни Столпа», расходящимися в направлениях пяти полуостровов Нуменора. Ближе к вершине склоны становилсь более крутыми и трудными для восхождения, соответственно, вокруг горы была построена спиралевидная дорога, начинающаяся на юго-западном отроге и достигающая вершины на севере. Вершина Менельтармы была «плоской и углублённой, и могла вмещать огромное количество людей». Она считалась самым священным местом Нуменора, поскольку именно так располагалось единственное в Арде святилище Эру Илуватара; там ничего не строилось, и «никакой инструмент или оружие никогда не вносились туда». Только королям дозволялось говорить на вершине, когда они возносили Три Молитвы Илуватару, в прочие времена людям дозволялось восхождение на гору, но никто в благоговении не нарушал молчания, царящего там. Единственными животными, живущими на Менельтарме, были орлы: нуменорцы верили, что они посланы Манвэ для наблюдения за святилищем и всей страной.

Последняя королева, Тар-Мириэль, предчувствуя разрушение Нуменора, пыталсь взойти на вершину Менельтармы в надежде избежать катастрофы, но гигантская волна добралась до неё быстрее.

Нойринан (англ. Noirinan)

Неглубокая долина, также известная как «Долина гробниц», расположенная между юго-западным и юго-восточным отрогами у подножия Менельтармы. В её начале размещались гробницы королей и королев (в склепах, вырубленных в камне горы).

Сирил (англ. Siril)

Главная река Нуменора, начинавшаяся в Нойринане у подножия Менельтармы и текшая на юг. Впадала в море у Ниндамоса. В Миттальмар Сирил был быстрым потоком, но в нижнем течении он расширялся и замедлял свой бег, в итоге формируя широкую болотистую дельту. Расположение его устьев часто менялось, так как протоки текли через пески, исчезая в многочисленных озерцах.

Нундуинэ (англ. Nunduinë)

Река на востоке острова, протекавшая большей частью через Миттальмар и впадавшая в море у Эльдалондэ. В нижнем течении образовывала Нисинен и быстро протекала через район Нисимальдар.

Нисинен (англ. Nísinen)

Маленькое озеро, сформированное рекой Нундуинэ незадолго до её впадения в море. Название, обозначающее «Благоуханные воды», по-видимому, происходило от «многочисленных ароматных кустарников и цветов, росших на его берегах».

Поселения

Некоторые города и порты Нуменора описаны в произведениях Толкина. Он указывал, что наиболее населённые города были расположены на побережье, их соединяли грунтовые дороги. Единственная мощеная дорога соединяла Роменну, Арменелос, долину Нойринан, Ондосто и Андуниэ.

Арменелос (англ. Armenelos)

Столица и (впоследствии) крупнейший город Нуменора, называвшийся Арменелос Золотой на квенья и Арминалет (англ. Arminalêth) — на адунайском языке, также известен как Город Королей. Он был расположен почти в центре Арандора, рядом с Менельтармой, основание его произошло самое позднее в 32 году В. Э..

В Арменелосе располагался королевский дворец, известный как Дом Короля. Элрос построил там высокую башню, а во дни короля Тар-Алдариона было посажено белое древо Нимлот. Во время правления Ар-Фаразона в Арменелосе был сооружен гигантский храм Мелькора. Этот круглый храм, по сравнению с которым башня Элроса казалась крошечной, описывается в «Сильмариллионе» имевшим диаметр более 500 футов (150 м) и столько же в высоту до края карниза, над которым возвышался серебряный купол. В куполе было отверстие, через которое в небо поднимался дым от многочисленных всесожжений приносимых жертв; этот дым совершенно закоптил серебро купола вскоре после окончания его постройки.

Андуниэ (англ. Andúnië)

Порт, расположенный на побережье одноименного залива в Андустар и первоначально важнейший город Нуменора, поскольку именно туда приходили корабли Эльдар с Тол Эрессеа. На квенья обозначает «закат». Валандил, происходящий от Элроса по женской линии, был первым удостоен титула Владыки Андуниэ. Его потомки, предводители Верных, играли важную роль в нуменорской политике.

Однако с приходом Тени в Нуменор Арменелос стал крупнее и важнее, чем Андуниэ. К концу существования государства оставшиеся Верные по воле Людей Короля были объявлены возмутителями порядка, многие из них были сосланы в Роменну и другие восточные регионы, включая потомков Владык Андуниэ.

Роменна (англ. Rómenna)

Большой порт, расположенный в начале длинного фьорда на восточных берегах Нуменора. Будучи ближе к центру государства, чем другие порты, он постепенно увеличивался в размерах с возрастанием важности кораблестроения и мореплавания, особенно в царствование Тар-Алдариона. Название на квенья означает «на восток», ссылаясь на то, что большинство кораблей, отправлявшихся в Средиземье, отплывали именно отсюда.

Эльдалондэ (англ. Eldalondë)

Морской порт на западном побережье Нуменора, расположенный в месте впадения реки Нундуинэ в залив Эльданна. Название порта также было записано как «Эльдалондэ Зелёная», переводится как «Эльфийская гавань». Основное место, куда прибывали эльфы Тол Эрессеа до того, как отношения с ними охладели. Эльдалондэ находилась в Нисимальдар и описывалась как «прекраснейшая из всех гаваней Нуменора», которую эльфы сравнивали даже с городом на самом Тол-Эрессеа..

Ниндамос (англ. Nindamos)

Главный из многочисленных поселков рыбаков вокруг дельты Сирила в Хьярростар. Как и остальные, был расположен «на твёрдой земле среди болот и озёр».

Альмайда (англ. Almaida)

Порт, который, по слова Кристофера Толкина, был изображен на карте Нуменора, нарисованной его отцом. Был расположен «в заливе Андуниэ, немного к западу от самой Андуниэ». Кристофер Толкин также сомневался в корректности написания названия города.

Ондосто (англ. Ondosto)

Город в Форостар, ассоциированный Кристофером Толкином с «каменоломнями этого региона». Название, очевидно, значит «каменный город» на квенья.

Хьярасторни (англ. Hyarastorni)

Вотчина Халлакара, потомка Элроса, расположенная в южной части Миттальмар. В алфавитном указателе к «Неоконченным сказаниям» Кристофер Толкин называет Хьярасторни «землями», однако история об Алдарионе и Эрендис создаёт впечатление, что это было, скорее, отдельное поселение в регионе Эмериэ.

Флора и фауна

Растительный и животный мир Нуменора был богат и разнообразен, многие виды встречались только в определённых регионах. Вдобавок к этому на острове существовало множество растений и животных, не встречавшихся в Средиземье, многие из которых были переданы Валар и эльфами из Амана. Самым известным из них было Белое Древо, Нимлот, которое росло на Королевском Дворе в Арменелосе. Многие прочие уникальные деревья встречались в южной части острова, среди них Толкин особо отметил ойолайрэ, лайрелоссэ, нессамельду, вардарианну, таниквелассэ, йаваннамирэ, лауринквэ, лиссуин и знаменитое дерево маллорн, которым впоследствии славился лес Лотлориэн в Средиземье (см. Список растений Средиземья).

Самый многочисленный вид животных Нуменора (в отличие от других земель) составляли морские птицы, а рыба была основным продуктом питания для жителей острова. Среди уникальных видов отмечались только киринки, также жили в Нуменоре и гигантские орлы, присутствующие во многих прочих местах легендариума Толкина.

Политика

Во время существования Нуменора возникло несколько политических сил:

Владыки Андуниэ

Правители благородного дома Нуменора, Владыки Андуниэ (названные так по их старинной вотчине, порту Андуниэ) происходили от Сильмариэн, дочери и старшего потомка Тар-Элендила, четвёртого короля Нуменора. Законы Нуменора в то время не допускали правления женщины в качестве королевы, и она вышла замуж за Элатана из Андуниэ и поселилась там. Их сын Валандил стал первым Владыкой Андуниэ.

В ходе Второй Эпохи Владыки Андуниэ стали лидерами «элендилов», или Друзей эльфов, которые остались верными Валар. Особенная важность этих людей подтверждается тем, что они владели двумя ценнейшими предметами Нуменора: Нарсилом и кольцом Барахира. В разное время Владыки Андуниэ находились в оппозиции центральной власти или даже преследовались ею. Имена большей части Владык Андуниэ неизвестны, хотя в одном месте упоминается Эарендур.

В конце Второй Эпохи отстранение Нуменора от эльфов и Валар под злонамеренным руководством Саурона развратило нуменорское общество. Ища прощения Валар за злодеяния нуменорцев, Амандил Верный (сын Нумендила), последний Владыка Андуниэ, отправился в плавание на Запад, но пропал без вести. Его сын Элендил, наследник линии Андуниэ, не присоединился к великому флоту Ар-Фаразона, созданному для нападения на Валинор, а вместо этого бежал вместе с сыновьями Исилдуром и Анарионом и многими Верными (элендилами) в Средиземье.

Элендили

Также называемые Друзьями Эльфов, элендили были группой нуменорцев, которые выступали за продолжение дружбы с эльфами. Их также называли Верными за сохранение преданности и подчинение Валар. Это имя было дано им во дни Элендила, Владыки Андуниэ, который позже основал королевства Арнор и Гондор в Средиземье.

К концу Второй Эпохи нуменорцы разделились между элендилами и Людьми Короля — группировкой, сплоченной вокруг короля, которая стремилась распространить власть Нуменора на другие народы и преодолеть смертность людей. Во дни, когда Нуменор достиг вершины своего могущества, Люди Короля перешли к открытому противостоянию Валар. Это разделение, в итоге, ускорило падение Нуменора. Элендили, однако, не только сохраняли древнюю дружбу с эльфами, но и расценивали всё увеличивающееся высокомерие Людей Короля как святотатство. Однако Люди Короля становились всё сильнее, а вместе с ними — и сам Нуменор. К концу Второй Эпохи Люди Короля начали преследовать элендилей как мятежников и «шпионов Валар». Ранее, боясь сильного влияния элендилей на западе Нуменора, Люди Короля организовали их депортацию оттуда (включая Андуниэ) в восточный портовый город Роменна. Оттуда многие отправились в Средиземье (Ближние Земли) и основали поселения, которые позже стали королевствами Верных — Арнором и Гондором. Многие из прочих оставались в Нуменоре до его падения.

Элендили получили небольшую передышку, когда Друг эльфов Тар-Палантир стал королём и начал возвращать Нуменор назад на пути Верных. Но после смерти Тар-Палантира его племянник, Ар-Фаразон, узурпировал трон и продолжил предследование элендилей с удвоенной энергией, на сей раз по подстрекательству Тёмного Владыки Саурона, который основал на острове культ Мелькора, чтобы развратить и, в итоге, уничтожить нуменорское общество. Эльфийский язык был запрещён. Когда Саурон совратил Ар-Фаразона, последнего короля Нуменора, некоторые из элендилей были убиты и сожжены в качестве жертв Мелькору. Сожжено также было и Белое Древо короля, Нимлот, предок Белого Древа Гондора, — дерево, с которым, по преданию, была связана судьба королевского рода. Исилдур, сын Элендила, и один из элендилей с риском для жизни добыли пророщенный плод Нимлота и таким образом связали судьбу Дерева с судьбой наследников Элендила.

Когда Ар-Фаразон повёл свою великую армаду в Аман, чтобы силой отменить Запрет Валар, Амандил, Владыка Андуниэ, предупредил своего сына, Элендила, чтобы он не вмешивался в предстоящую войну, а вместо этого ожидал вынужденного исхода с острова и готовился к нему. Затем Амандил лично отправился в Аман, чтобы вымолить у Валар прощение, но о нём более никто никогда не слышал. Элендил и его сыновья, Исилдур и Анарион, послушались совета Амандила и подготовили девять кораблей, на которые были погружены вещи и посажены их сторонники из числа элендилей. Таким образом они избежали гибели в падении Нуменора, когда, в наказание за попытку нарушить Запрет Валар, Илуватар утопил островное королевство в море. Элендили, под руководством Элендила и его сыновей, были принесены в Средиземье великими ветрами и огромными волнами, уцелев в катаклизме (их корабли стояли у берега острова, когда он затонул). Возможно, Валар прислушались к мольбам Амандила, или сам Илуватар спас их, зная, что элендили всегда оставались Верными. В конце концов они нашли спасение в Средиземье, где были тепло встречены эльфами. Там они основали дунаданские королевства Арнор и Гондор: Элендил создал Арнор на севере, а Исилдур и Анарион — Гондор на юге (которым они правили вместе). Однако Элендил признавался всеми верховным королём и Арнора, и Гондора.

Люди Короля

Люди Короля были роялистской партией Нуменора. Они взбунтовались против ангелоподобных Валар из-за своего желания стать бессмертными. Поскольку сила и знания Нуменора выросли в течение Второй Эпохи, его жителей стали всё больше терзать пределы, наложенные на их удовлетворение (а в конце концов — и на власть) их смертностью, в цели которой они начали сомневаться. Это растущее желание избежать смерти, известной как «проклятие людей», также заставила большую часть нуменорцев завидовать бессмертным эльфам, или Эльдар, которых они стали сильно напоминать внешне (это было частью дара Илуватара за то, что люди были союзниками эльфов в войне с Морготом). Однако Эльдар всегда пытались напоминать людям Нуменора, что смерть — это дар, а не проклятие Илуватара всем людям и что потеря веры в Илуватара является отступничеством. Тем не менее, после 2221 года В. Э., когда Тар-Анкалимон стал королём Нуменора

… люди Нуменора разделились. С одной стороны их было больше, их называли Людьми Короля, и они возгордились и отстранились от Валар и Эльдар.

— «Сильмариллион», Акаллабет

Люди Короля, соответственно, стали гораздо более предрасположенными к совращению их Сауроном, который в последние годы Нуменора развратил стареющего Ар-Фаразона и склонил его

… назад, к поклонению Тьме и её владыке Мелькору, сначала тайно, но вскоре и явно, пред лицом его народа.

— «Сильмариллион», Акаллабет

В Нуменоре большинство людей сразу же последовало примеру короля, и эта религия быстро перешла океан и попала в большинство нуменорских колоний Средиземья:

… ибо в дни пребывания Саурона в той земле сердца почти что всех людей в ней повернулись в сторону тьмы. И многие из тех, кто отплывал на восток в те дни и строил крепости и поселения на берегах, уже склонились пред его волей.

— «Сильмариллион», О Кольцах Власти и Третьей Эпохе

Это растление привело Людей Короля к катастрофе, когда они последовали за Ар-Фаразоном в его самоубийственной попытке вторжения в Аман, в результате которой Нуменор, могущественнейшее государство людей, когда либо существовавшее на земле, было разрушено и поглощено морем. Выжившие Люди Короля, остававшиеся в Средиземье, так и не научились на их примере, продолжая служить Саурону под именем Чёрных Нуменорцев.

Культура

Жители Нуменора, обычно называемые нуменорцами, или Людьми Запада, происходили от Эдайн, группы людей, которые жили на северо-западе Средиземья и обладали наиболее развитой культурой среди смертных. После того, как они обосновались на острове, их знания и умения развились ещё более за счёт учений Валар и эльфов Тол Эрессеа.

Большинство нуменорцев, происходивших из Дома Хадора, были светловолосыми и голубоглазыми. Те же из них, которые поселились в западной части острова, особенно в Андустар, происходили в основном из Дома Беора и обладали более тёмными волосами и серыми глазами. Также записано, что в Нуменор также переселились несколько людей из Народа Халет в сопровождении нескольких семей Друэдайн. Последние, несмотря на активный первоначальный рост их численности, позже все переселились обратно в Средиземье.

В результате общий язык нуменорцев — адунайский — в основном происходил из языка представителей Дома Хадора. Согласно некоторым работам Толкина, потомки Дома Беора говорили на акцентированной форме адунайского языка, а в других работах говорится, что они вообще перестали разговаривать на своем языке ещё до переселения в Нуменор, и говорили на синдарине, который использовали как язык повседневного общения. Все тексты, однако, соглашаются в том, что большинство жителей Нуменора знали синдарин, который активно использовался в благородных семействах, которые также знали и квенья, используя её в «официальных документах», научных работах и разнообразных списках и сводах. Ситуация изменилась, когда дружба с эльфами прервалась. Использование и синдарина, и квенья постепенно сходило на нет, пока в конце концов король Ар-Адунахор не запретил преподавать их, и знание эльфийских языков с тех пор стало сохраняться только среди Верных.

Нуменорцы были исключительно одарёнными мастерами многих ремёсел, но в поздние времена их основными занятиями были кораблестроение и мореплавание. Они стали великими мореходами, исследуя мир во всех направлениях, кроме западного, поскольку оно находилось под Запретом Валар. Они часто путешествовали к берегам Средиземья и учили людей искусствам и ремёслам, а также сельскому хозяйству, которое значительно улучшило их жизнь.

Нуменорцы также были искусны в разведении коней, и огромные табуны прекрасных лошадей бродили по открытым равнинам Миттальмар.

Традиции

До прихода Тени нуменорцы поддерживали несколько традиций, связанных с почитанием Эру Илуватара и отданием почестей Валар. Среди них особенно запомнились: укрепление ветки ойолайрэ на нос уходящего в море корабля и церемонии, связанные с передачей Скипетра Королей и с добровольным уходом из жизни.

Наиболее известными традициями были «Три молитвы», в ходе которых огромное количество людей восходило на вершину Менельтармы, где король воздавал почести Эру. Этими молитвами были:

• Эрукьермэ (англ. Erukyermë), проводимая в начале весны, молитва о хорошем годе;
• Эрулайталэ (англ. Erulaitalë) — в середине лета, молитва о хорошем урожае;
• Эруханталэ (англ. Eruhantalë) — осенью, благодарение за хороший урожай.

Упоминания в литературе

Нуменор упоминается в произведениях К. С. Льюиса («Мерзейшая мощь», последняя книга «космической трилогии»), хотя и в несколько ином написании («Нуминор»). Вероятно, это связано с тем, что Льюис записал это название на слух.

В произведениях Роберта Силверберга, относящихся к маджипурскому циклу, упоминается порт Нуминор, расположенный на Острове Сна.

Образ Нуменора в искусстве

• Oonagh — одноимённая баллада о Нуменоре (поющаяся частично на квенья).

См. также

• Нуменорцы
• Список королей Нуменора
• Список правящих королев Нуменора

Отрывок, характеризующий Нуменор

– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.


Поблагодарив Анну Павловну за ее charmante soiree, [очаровательный вечер,] гости стали расходиться.
Пьер был неуклюж. Толстый, выше обыкновенного роста, широкий, с огромными красными руками, он, как говорится, не умел войти в салон и еще менее умел из него выйти, то есть перед выходом сказать что нибудь особенно приятное. Кроме того, он был рассеян. Вставая, он вместо своей шляпы захватил трехугольную шляпу с генеральским плюмажем и держал ее, дергая султан, до тех пор, пока генерал не попросил возвратить ее. Но вся его рассеянность и неуменье войти в салон и говорить в нем выкупались выражением добродушия, простоты и скромности. Анна Павловна повернулась к нему и, с христианскою кротостью выражая прощение за его выходку, кивнула ему и сказала:
– Надеюсь увидать вас еще, но надеюсь тоже, что вы перемените свои мнения, мой милый мсье Пьер, – сказала она.
Когда она сказала ему это, он ничего не ответил, только наклонился и показал всем еще раз свою улыбку, которая ничего не говорила, разве только вот что: «Мнения мнениями, а вы видите, какой я добрый и славный малый». И все, и Анна Павловна невольно почувствовали это.
Князь Андрей вышел в переднюю и, подставив плечи лакею, накидывавшему ему плащ, равнодушно прислушивался к болтовне своей жены с князем Ипполитом, вышедшим тоже в переднюю. Князь Ипполит стоял возле хорошенькой беременной княгини и упорно смотрел прямо на нее в лорнет.
– Идите, Annette, вы простудитесь, – говорила маленькая княгиня, прощаясь с Анной Павловной. – C'est arrete, [Решено,] – прибавила она тихо.
Анна Павловна уже успела переговорить с Лизой о сватовстве, которое она затевала между Анатолем и золовкой маленькой княгини.
– Я надеюсь на вас, милый друг, – сказала Анна Павловна тоже тихо, – вы напишете к ней и скажете мне, comment le pere envisagera la chose. Au revoir, [Как отец посмотрит на дело. До свидания,] – и она ушла из передней.
Князь Ипполит подошел к маленькой княгине и, близко наклоняя к ней свое лицо, стал полушопотом что то говорить ей.
Два лакея, один княгинин, другой его, дожидаясь, когда они кончат говорить, стояли с шалью и рединготом и слушали их, непонятный им, французский говор с такими лицами, как будто они понимали, что говорится, но не хотели показывать этого. Княгиня, как всегда, говорила улыбаясь и слушала смеясь.
– Я очень рад, что не поехал к посланнику, – говорил князь Ипполит: – скука… Прекрасный вечер, не правда ли, прекрасный?
– Говорят, что бал будет очень хорош, – отвечала княгиня, вздергивая с усиками губку. – Все красивые женщины общества будут там.
– Не все, потому что вас там не будет; не все, – сказал князь Ипполит, радостно смеясь, и, схватив шаль у лакея, даже толкнул его и стал надевать ее на княгиню.
От неловкости или умышленно (никто бы не мог разобрать этого) он долго не опускал рук, когда шаль уже была надета, и как будто обнимал молодую женщину.
Она грациозно, но всё улыбаясь, отстранилась, повернулась и взглянула на мужа. У князя Андрея глаза были закрыты: так он казался усталым и сонным.
– Вы готовы? – спросил он жену, обходя ее взглядом.
Князь Ипполит торопливо надел свой редингот, который у него, по новому, был длиннее пяток, и, путаясь в нем, побежал на крыльцо за княгиней, которую лакей подсаживал в карету.
– Рrincesse, au revoir, [Княгиня, до свиданья,] – кричал он, путаясь языком так же, как и ногами.
Княгиня, подбирая платье, садилась в темноте кареты; муж ее оправлял саблю; князь Ипполит, под предлогом прислуживания, мешал всем.
– Па звольте, сударь, – сухо неприятно обратился князь Андрей по русски к князю Ипполиту, мешавшему ему пройти.
– Я тебя жду, Пьер, – ласково и нежно проговорил тот же голос князя Андрея.
Форейтор тронулся, и карета загремела колесами. Князь Ипполит смеялся отрывисто, стоя на крыльце и дожидаясь виконта, которого он обещал довезти до дому.

– Eh bien, mon cher, votre petite princesse est tres bien, tres bien, – сказал виконт, усевшись в карету с Ипполитом. – Mais tres bien. – Он поцеловал кончики своих пальцев. – Et tout a fait francaise. [Ну, мой дорогой, ваша маленькая княгиня очень мила! Очень мила и совершенная француженка.]
Ипполит, фыркнув, засмеялся.
– Et savez vous que vous etes terrible avec votre petit air innocent, – продолжал виконт. – Je plains le pauvre Mariei, ce petit officier, qui se donne des airs de prince regnant.. [А знаете ли, вы ужасный человек, несмотря на ваш невинный вид. Мне жаль бедного мужа, этого офицерика, который корчит из себя владетельную особу.]
Ипполит фыркнул еще и сквозь смех проговорил:
– Et vous disiez, que les dames russes ne valaient pas les dames francaises. Il faut savoir s'y prendre. [А вы говорили, что русские дамы хуже французских. Надо уметь взяться.]
Пьер, приехав вперед, как домашний человек, прошел в кабинет князя Андрея и тотчас же, по привычке, лег на диван, взял первую попавшуюся с полки книгу (это были Записки Цезаря) и принялся, облокотившись, читать ее из середины.
– Что ты сделал с m lle Шерер? Она теперь совсем заболеет, – сказал, входя в кабинет, князь Андрей и потирая маленькие, белые ручки.
Пьер поворотился всем телом, так что диван заскрипел, обернул оживленное лицо к князю Андрею, улыбнулся и махнул рукой.
– Нет, этот аббат очень интересен, но только не так понимает дело… По моему, вечный мир возможен, но я не умею, как это сказать… Но только не политическим равновесием…
Князь Андрей не интересовался, видимо, этими отвлеченными разговорами.
– Нельзя, mon cher, [мой милый,] везде всё говорить, что только думаешь. Ну, что ж, ты решился, наконец, на что нибудь? Кавалергард ты будешь или дипломат? – спросил князь Андрей после минутного молчания.
Пьер сел на диван, поджав под себя ноги.
– Можете себе представить, я всё еще не знаю. Ни то, ни другое мне не нравится.
– Но ведь надо на что нибудь решиться? Отец твой ждет.
Пьер с десятилетнего возраста был послан с гувернером аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву, отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
– Но он масон должен быть, – сказал он, разумея аббата, которого он видел на вечере.
– Всё это бредни, – остановил его опять князь Андрей, – поговорим лучше о деле. Был ты в конной гвардии?…
– Нет, не был, но вот что мне пришло в голову, и я хотел вам сказать. Теперь война против Наполеона. Ежели б это была война за свободу, я бы понял, я бы первый поступил в военную службу; но помогать Англии и Австрии против величайшего человека в мире… это нехорошо…
Князь Андрей только пожал плечами на детские речи Пьера. Он сделал вид, что на такие глупости нельзя отвечать; но действительно на этот наивный вопрос трудно было ответить что нибудь другое, чем то, что ответил князь Андрей.
– Ежели бы все воевали только по своим убеждениям, войны бы не было, – сказал он.
– Это то и было бы прекрасно, – сказал Пьер.
Князь Андрей усмехнулся.
– Очень может быть, что это было бы прекрасно, но этого никогда не будет…
– Ну, для чего вы идете на войну? – спросил Пьер.
– Для чего? я не знаю. Так надо. Кроме того я иду… – Oн остановился. – Я иду потому, что эта жизнь, которую я веду здесь, эта жизнь – не по мне!


В соседней комнате зашумело женское платье. Как будто очнувшись, князь Андрей встряхнулся, и лицо его приняло то же выражение, какое оно имело в гостиной Анны Павловны. Пьер спустил ноги с дивана. Вошла княгиня. Она была уже в другом, домашнем, но столь же элегантном и свежем платье. Князь Андрей встал, учтиво подвигая ей кресло.
– Отчего, я часто думаю, – заговорила она, как всегда, по французски, поспешно и хлопотливо усаживаясь в кресло, – отчего Анет не вышла замуж? Как вы все глупы, messurs, что на ней не женились. Вы меня извините, но вы ничего не понимаете в женщинах толку. Какой вы спорщик, мсье Пьер.
– Я и с мужем вашим всё спорю; не понимаю, зачем он хочет итти на войну, – сказал Пьер, без всякого стеснения (столь обыкновенного в отношениях молодого мужчины к молодой женщине) обращаясь к княгине.
Княгиня встрепенулась. Видимо, слова Пьера затронули ее за живое.
– Ах, вот я то же говорю! – сказала она. – Я не понимаю, решительно не понимаю, отчего мужчины не могут жить без войны? Отчего мы, женщины, ничего не хотим, ничего нам не нужно? Ну, вот вы будьте судьею. Я ему всё говорю: здесь он адъютант у дяди, самое блестящее положение. Все его так знают, так ценят. На днях у Апраксиных я слышала, как одна дама спрашивает: «c'est ca le fameux prince Andre?» Ma parole d'honneur! [Это знаменитый князь Андрей? Честное слово!] – Она засмеялась. – Он так везде принят. Он очень легко может быть и флигель адъютантом. Вы знаете, государь очень милостиво говорил с ним. Мы с Анет говорили, это очень легко было бы устроить. Как вы думаете?
Пьер посмотрел на князя Андрея и, заметив, что разговор этот не нравился его другу, ничего не отвечал.
– Когда вы едете? – спросил он.
– Ah! ne me parlez pas de ce depart, ne m'en parlez pas. Je ne veux pas en entendre parler, [Ах, не говорите мне про этот отъезд! Я не хочу про него слышать,] – заговорила княгиня таким капризно игривым тоном, каким она говорила с Ипполитом в гостиной, и который так, очевидно, не шел к семейному кружку, где Пьер был как бы членом. – Сегодня, когда я подумала, что надо прервать все эти дорогие отношения… И потом, ты знаешь, Andre? – Она значительно мигнула мужу. – J'ai peur, j'ai peur! [Мне страшно, мне страшно!] – прошептала она, содрогаясь спиною.
Муж посмотрел на нее с таким видом, как будто он был удивлен, заметив, что кто то еще, кроме его и Пьера, находился в комнате; и он с холодною учтивостью вопросительно обратился к жене:
– Чего ты боишься, Лиза? Я не могу понять, – сказал он.
– Вот как все мужчины эгоисты; все, все эгоисты! Сам из за своих прихотей, Бог знает зачем, бросает меня, запирает в деревню одну.
– С отцом и сестрой, не забудь, – тихо сказал князь Андрей.
– Всё равно одна, без моих друзей… И хочет, чтобы я не боялась.
Тон ее уже был ворчливый, губка поднялась, придавая лицу не радостное, а зверское, беличье выраженье. Она замолчала, как будто находя неприличным говорить при Пьере про свою беременность, тогда как в этом и состояла сущность дела.
– Всё таки я не понял, de quoi vous avez peur, [Чего ты боишься,] – медлительно проговорил князь Андрей, не спуская глаз с жены.
Княгиня покраснела и отчаянно взмахнула руками.
– Non, Andre, je dis que vous avez tellement, tellement change… [Нет, Андрей, я говорю: ты так, так переменился…]
– Твой доктор велит тебе раньше ложиться, – сказал князь Андрей. – Ты бы шла спать.
Княгиня ничего не сказала, и вдруг короткая с усиками губка задрожала; князь Андрей, встав и пожав плечами, прошел по комнате.
Пьер удивленно и наивно смотрел через очки то на него, то на княгиню и зашевелился, как будто он тоже хотел встать, но опять раздумывал.
– Что мне за дело, что тут мсье Пьер, – вдруг сказала маленькая княгиня, и хорошенькое лицо ее вдруг распустилось в слезливую гримасу. – Я тебе давно хотела сказать, Andre: за что ты ко мне так переменился? Что я тебе сделала? Ты едешь в армию, ты меня не жалеешь. За что?
– Lise! – только сказал князь Андрей; но в этом слове были и просьба, и угроза, и, главное, уверение в том, что она сама раскается в своих словах; но она торопливо продолжала:
– Ты обращаешься со мной, как с больною или с ребенком. Я всё вижу. Разве ты такой был полгода назад?
– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.
Улыбка эта в то же мгновение отразилась на лице Пьера.
– А обо мне что говорить? – сказал Пьер, распуская свой рот в беззаботную, веселую улыбку. – Что я такое? Je suis un batard [Я незаконный сын!] – И он вдруг багрово покраснел. Видно было, что он сделал большое усилие, чтобы сказать это. – Sans nom, sans fortune… [Без имени, без состояния…] И что ж, право… – Но он не сказал, что право . – Я cвободен пока, и мне хорошо. Я только никак не знаю, что мне начать. Я хотел серьезно посоветоваться с вами.
Князь Андрей добрыми глазами смотрел на него. Но во взгляде его, дружеском, ласковом, всё таки выражалось сознание своего превосходства.
– Ты мне дорог, особенно потому, что ты один живой человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
– Que voulez vous, mon cher, – сказал Пьер, пожимая плечами, – les femmes, mon cher, les femmes! [Что вы хотите, дорогой мой, женщины, дорогой мой, женщины!]
– Не понимаю, – отвечал Андрей. – Les femmes comme il faut, [Порядочные женщины,] это другое дело; но les femmes Курагина, les femmes et le vin, [женщины Курагина, женщины и вино,] не понимаю!
Пьер жил y князя Василия Курагина и участвовал в разгульной жизни его сына Анатоля, того самого, которого для исправления собирались женить на сестре князя Андрея.
– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.