Нарсил

На́рсил (синд. Narsil) — знаменитый меч в легендариуме Дж. Р. Р. Толкина. Выкован в Первую Эпоху гномом Телхаром (Telchar), лучшим оружейником Ногрода. Этот гном также выковал Шлем Хадора, которым владел впоследствии Турин Турамбар, а также кинжал Ангрист, принадлежавший князю Нолдор, Куруфину, сыну Феанора, и который впоследствии достался в качестве трофея Берену.

История меча

Для кого был выкован меч и его история в Первую и Вторую Эпохи — остаётся загадкой. Известно только, что Элендил привёз его в Средиземье из погибающего Нуменора. Нарсил использовался в Войне Последнего Союза против Саурона.

Во время поединка с Сауроном у подножия горы Ородруин Элендил был убит Врагом, а его меч сломан. В отчаянии Исилдур использовал обломок Нарсила. Ему удалось срубить палец с Единым Кольцом с чёрной руки Саурона. Во время боя с орками в Долине Ирисов обломки Нарсила были спасены Охтаром, оруженосцем Исилдура. Он отвёз их в Ривенделл, к младшему сыну Исилдура — Валандилу.

Нарсил стал фамильной реликвией королевского рода Арнора, а после уничтожения Северного Королевства остался реликвией Следопытов Севера.

Создание Андурила

Эльфы-кузнецы Ривенделла перековали меч Элендила 18 декабря 3018 года Третьей Эпохи и нанесли на его клинок эмблему — семь звёзд между полумесяцем и лучистым солнцем в обрамлении из круга рун. Меч перековали специально для наследника Исилдура и Элендила — Арагорна, потому как для него пришло время выступить на войну к границам Мордора. Мечу было дано новое имя — Анду́рил (кв. Andúril), Пламя Запада.

Внешний вид

На лезвии меча были выгравированы «семь звёзд между полумесяцем и лучистым солнцем в обрамлении из круга рун». Андурил также, как и мечи Гламдринг и Жало, мог сиять внутренним светом:

...пред мечом Элендила трепетали и орки, и люди, ибо меч тот сиял светом луны и солнца и звался Нарсил.
…но клинок был сломан, свет его затмился, и меч не был перекован.

— «Сильмариллион». О Кольцах Власти и Третьей Эпохе

…но в этот миг Андурил пылающей молнией пал ему на голову. Шлем разлетелся вдребезги и орк упал на пол с разрубленной головой.

— «Властелин Колец», гл. «Мост Казад-Дума»

…он откинул плащ и извлёк из ножен Андурил, внезапно вспыхнувший белым пламенем.

— «Властелин Колец», гл. «Всадники Рохана»

Андурил взлетал и падал, сияя полосой белого пламени. Радостным кличем отозвались люди со стен и из башни: „Андурил! Андурил с нами! Меч, который был сломан, светит вновь!“

…Трижды Эомер и Арагорн поднимали в бой усталых воинов. Трижды вспыхивал Андурил в отчаянной схватке.

…Казалось, грозное сияние Андурила сдерживало врагов, пока уцелевшие Всадники поднимались к Воротам.

— «Властелин Колец», гл. «Хельмова Падь»

Толкин подтверждает, что это свечение было не просто отражением солнечного или лунного света. В одном из писем он описывает Андурил как меч, «светящийся эльфийским светом». В отличие от Жала и Гламдринга, нигде не сказано, что Андурил светился лишь в присутствии орков, нет и указания, что сияние было голубоватым. Скорее всего, он светился красным светом в солнечном свете и белым в лунном, на что указывает его название.

Этимология названий

Название На́рсил (Narsil) содержит в себе элементы nar и sil — квен. «огонь» и квен. «белый свет», отсылка к Солнцу и Луне. (Anar и Isil).
Название Анду́рил (Andúril) состоит из слов Andu (квен. Запад) и Ril (квен. пламя) и в переводе значит Пламя Запада.

Создание

Кристофер Толкин предполагает, что Нарсил появился во время написания «Властелина Колец» спонтанно:

Возможно, что Меч, который был сломан, фактически появился из стиха „В истинном золоте блеска нет“: в ранней версии стиха, слова «король всё же может быть без короны», «лезвие, которое было сломано, ещё может вернуться в бой» были не более, чем иллюстрацией общего смысла (что не всё на самом деле является тем, чем кажется).

— «HoME», том 7 (Падение Изенгарда)

После этого ссылки на меч были введены в главы романа «Гарцующий пони» и «Совет Элронда».

Первоначально меч упоминался только как «меч Элендила» или «сломанный меч»; позднее он получил название Брандинг (от древнеанглийского brand — меч), который после стал именоваться «Перекованный меч». Позже появилось название Нарсил, а следом и Андурил.

Меч Элендила в экранизации «Властелина Колец»

В экранизации Питера Джексона Нарсил в первый раз появляется в «Братстве Кольца», в эпизоде, где Боромир, прогуливаясь по Ривенделлу, видит Сломанный Меч, убеждается в его остроте и непочтительно бросает. Арагорн подбирает обломок и бережно кладёт его обратно.

По сценарию фильма, Нарсил всё время хранился в Ривенделле. Но, согласно первоисточнику, Арагорн всегда носил обломки Нарсила (предположительно, два или три крупных обломка) с собой, как наследие рода.

В фильме Арагорн получает перекованный меч только перед Тропой Мёртвых («Возвращение короля»). Элронд привозит только что откованный Андурил и вручает его Арагорну со словами: «Иди Тропою Мёртвых!».

Киноверсия Андурила (общая длина 134 сантиметра) в целом соответствует боевому мечу. Ажурный эфес Нарсила имеел надпись на квэнья «Narsil essenya, macil meletya, telchar carnéron navrotessë», «Нарсил моё имя. Могущественный меч. Телхар выковал меня в Ногроде». После перековки, лезвие меча получило следующюю гравировку: «Anar Nányë Andúril i né Narsil i macil Elendilo. Lercuvanten i móli Mordórëo. Isil», которую можно перевести, как «Солнце. Я Андурил, кто раньше именовался Нарсил, меч Элендила. Рабы Мордора бегут от меня. Луна», а также накладки из 24-каратного золота. Надписи выполнены Дэвидом Сало, известным лингвистом, специализирующимся на языках Толкина. Однако это является вымыслом создателей фильма. Неизвестно, какие руны были выгравированы на Андуриле по версии автора экранизируемой книги.

Тот факт, что меч был разбит на много частей, вызвал сомнение у кузнеца, принимавшего участие в создании фильма. Тот отметил, что перековка меча, разбитого на 6 или 7 частей, была бы практически невозможна. В самом фильме указывается, что именно искусство эльфов поможет заново выковать меч королей.

В экранизации меч не имеет свечения. В комментариях режиссёра, приведённых на дополнительной звуковой дорожке к DVD, сказано, что отсутствие свечения связано скорее с оплошностью и упущением при съёмочном процессе, чем с первоначальной задумкой авторов экранизации.

Отрывок, характеризующий Нарсил

Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.