История Властелина колец
| История Средиземья |
|---|
| Тома I и II |
| Том III |
| Том IV |
| Том V |
| Тома VI-IX |
| Том X |
| Том XI |
| Том XII |
«История Властелина колец» (англ. The History of The Lord of the Rings) — серия из четырёх томов, созданная Кристофером Толкином, которая документирует процесс написания Дж. Р. Р. Толкином романа «Властелин колец». Книги этой серии также нумеруются как тома с VI по IX «Истории Средиземья».
Содержание
Книги серии
- «Возвращение Тени» (англ. The Return of the Shadow; 1988)
- «Измена Изенгарда» (англ. The Treason of Isengard; 1989)
- «Война Кольца» (англ. The War of the Ring; 1990)
- «Саурон Побеждённый» (англ. Sauron Defeated; 1992). Также издавалась под заголовком «Конец Третьей Эпохи», см. ниже.
Происхождение названий книг
Названия томов происходят от отвергнутых названий отдельных книг «Властелина Колец». Толкин воспринимал его как единый том, состоящий из шести книг, а кроме того — обширных приложений; но первоначальный издатель разбил этот том на три, публикуя по две книги в томе, а приложения — вместе с третьим. Заголовки, предложенные Толкином для отдельных книг, были следующими:
- Книга I — «Первое путешествие», или «Кольцо выходит в путь»;
- Книга II — «Поход девяти путников», или «Кольцо уходит на юг»;
- Книга III — «Измена Изенгарда»;
- Книга IV — «Поход кольценосцев», или «Кольцо уходит на восток»;
- Книга V — «Война Кольца»;
- Книга VI — «Конец Третьей Эпохи».
Название «Возвращение Тени» происходит от отвергнутого названия первого тома существующего трёхтомника.
Три из заголовков томов «Истории Властелина Колец» также используются как заголовки книг семитомного издания «Властелина Колец»: «Измена Изенгарда» для Книги III, «Война Кольца» для Книги V и «Конец Третьей Эпохи» для Книги VI.
Содержание книг
Первый том охватывает три изначальные стадии сочинения «Властелина Колец», или, как Кристофер Толкин назвал их, «фазы» и заканчивается входом Братства Кольца в подземелья Мории. Второй продолжает повествования вплоть до встречи с Теоденом, королём Рохана, и включает обсуждение оригинальной карты Средиземья в конце Третьей Эпохи и развитие Кирта. «Война Кольца» повествует о событиях вплоть до открытия Чёрных Ворот. Последний том заканчивает историю, включая в себя также и впоследствии отвергнутый «Эпилог», в котором Сэм отвечает на вопросы своих детей.
«Саурон Побеждённый» также включает в себя «Записки Клуба Идей» (англ. Notion Club Papers) — историю о путешествии во времени, относящуюся к Нуменору; черновик истории о затоплении Анадунэ и единственный написанный обзор адунайского языка. Однако некоторые издания в бумажном переплете, в этом случае озаглавливаемые «Конец Третьей Эпохи», включают только материал «Властелина Колец», который составляет лишь треть оригинального издания.
Первоначально «История Властелина Колец» должна была выйти в трёх томах, а не в четырёх. Когда «Измена Изенгарда» была впервые опубликована (в бумажном переплёте), восьмой том («Война Кольца») назывался «Саурон Побеждённый» и рассматривался в качестве финального тома серии.
Значения надписи на первой странице
На первой странице каждого тома «Истории Средиземья» можно видеть надпись рунами Феанора (Тенгвар, алфавит, придуманный Толкином для Высоких эльфов), написанную Кристофером Толкином и кратко объясняющую содержание книги. В «Истории Властелина Колец» надписи гласят:
- В Книге VI:
В «Возвращении Тени» отслеживаются первые формы истории Властелина Колец; здесь путешествие хоббита, который нес Великое Кольцо, изначально названного Бинго, а впоследствии — Фродо, прослеживается от Хоббитона в Шире через Старый лес до Заветери и Ривенделла, и заканчивается в этом томе у могилы Балина, гномьего владыки Мории.
- В Книге VII:
В «Измене Изенгарда» история Братства Кольца отслеживается от Ривенделла, Мории и страны Лотлориэн до времени её окончания в Калембеле у Андуина, великой реки, затем повествуется о возвращении Гэндальфа Митрандира, о встрече хоббитов с Фангорном и о войне предателя Сарумана со Всадниками Рохана.
- В Книге VIII:
В «Войне Кольца» отслеживается история событий у Хельмовой Пади и затопление Изенгарда энтами, затем рассказывается о путешествии Фродо с Сэмуайзом и Голлумом к Мораннону, о встрече с Фарамиром и лестнице в Кирит Унгол, битве на Пелленорских полях и о приходе Арагорна с флотом Умбара
- В Книге IХ:
Словообразование у Толкина
На основании «Истории Властелина Колец» Т. Шиппи выдвинул версию происхождения некоторых имён собственных в Легендариуме Толкина:
Толкин отыскал некоторые важные имена в точности таким же способом — с помощью случайной цепочки созвучий, например: «Мархад — Мархат — Мархельм — Мархун — Мархайз — Марульф», или — в поисках имени для Арагорна, который позже получил дополнительное прозвище Эльфстоун (Эльфийский Камень): «Эльфстан — Эледон — Арагорн — Элдакар — Элдалин — Квэндемир», или для Гандальфова коня Скадуфакса: «Наротал — Фэрфакс — Сноуфакс — Огнебег — Арод? Арагорн?». Странно видеть, что имя Арагорн могло бы стать лошадиной кличкой! Ещё удивительнее, учитывая все сказанное ранее по поводу имени Сарумана, что Саруман мог бы носить совершенно бессмысленное имя Сарамонд.[1]
Напишите отзыв о статье "История Властелина колец"
Примечания
- ↑ Т. Шиппи «Дорога в Средьземелье», перевод М. Каменкович
| ||||||||||||||
Отрывок, характеризующий История Властелина колец
– Нет, ведь я шучу, Пелагеюшка, – сказал Пьер. – Princesse, ma parole, je n'ai pas voulu l'offenser, [Княжна, я право, не хотел обидеть ее,] я так только. Ты не думай, я пошутил, – говорил он, робко улыбаясь и желая загладить свою вину. – Ведь это я, а он так, пошутил только.Пелагеюшка остановилась недоверчиво, но в лице Пьера была такая искренность раскаяния, и князь Андрей так кротко смотрел то на Пелагеюшку, то на Пьера, что она понемногу успокоилась.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про отца Амфилохия, который был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюсь одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить не хочется».
Пьер внимательно и серьезно слушал ее. Князь Андрей вышел из комнаты. И вслед за ним, оставив божьих людей допивать чай, княжна Марья повела Пьера в гостиную.
– Вы очень добры, – сказала она ему.
– Ах, я право не думал оскорбить ее, я так понимаю и высоко ценю эти чувства!
Княжна Марья молча посмотрела на него и нежно улыбнулась. – Ведь я вас давно знаю и люблю как брата, – сказала она. – Как вы нашли Андрея? – спросила она поспешно, не давая ему времени сказать что нибудь в ответ на ее ласковые слова. – Он очень беспокоит меня. Здоровье его зимой лучше, но прошлой весной рана открылась, и доктор сказал, что он должен ехать лечиться. И нравственно я очень боюсь за него. Он не такой характер как мы, женщины, чтобы выстрадать и выплакать свое горе. Он внутри себя носит его. Нынче он весел и оживлен; но это ваш приезд так подействовал на него: он редко бывает таким. Ежели бы вы могли уговорить его поехать за границу! Ему нужна деятельность, а эта ровная, тихая жизнь губит его. Другие не замечают, а я вижу.
В 10 м часу официанты бросились к крыльцу, заслышав бубенчики подъезжавшего экипажа старого князя. Князь Андрей с Пьером тоже вышли на крыльцо.
– Это кто? – спросил старый князь, вылезая из кареты и угадав Пьера.
– AI очень рад! целуй, – сказал он, узнав, кто был незнакомый молодой человек.
Старый князь был в хорошем духе и обласкал Пьера.
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером.
Пьер доказывал, что придет время, когда не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но не сердясь, оспаривал его.
– Кровь из жил выпусти, воды налей, тогда войны не будет. Бабьи бредни, бабьи бредни, – проговорил он, но всё таки ласково потрепал Пьера по плечу, и подошел к столу, у которого князь Андрей, видимо не желая вступать в разговор, перебирал бумаги, привезенные князем из города. Старый князь подошел к нему и стал говорить о делах.
– Предводитель, Ростов граф, половины людей не доставил. Приехал в город, вздумал на обед звать, – я ему такой обед задал… А вот просмотри эту… Ну, брат, – обратился князь Николай Андреич к сыну, хлопая по плечу Пьера, – молодец твой приятель, я его полюбил! Разжигает меня. Другой и умные речи говорит, а слушать не хочется, а он и врет да разжигает меня старика. Ну идите, идите, – сказал он, – может быть приду, за ужином вашим посижу. Опять поспорю. Мою дуру, княжну Марью полюби, – прокричал он Пьеру из двери.
Пьер теперь только, в свой приезд в Лысые Горы, оценил всю силу и прелесть своей дружбы с князем Андреем. Эта прелесть выразилась не столько в его отношениях с ним самим, сколько в отношениях со всеми родными и домашними. Пьер с старым, суровым князем и с кроткой и робкой княжной Марьей, несмотря на то, что он их почти не знал, чувствовал себя сразу старым другом. Они все уже любили его. Не только княжна Марья, подкупленная его кроткими отношениями к странницам, самым лучистым взглядом смотрела на него; но маленький, годовой князь Николай, как звал дед, улыбнулся Пьеру и пошел к нему на руки. Михаил Иваныч, m lle Bourienne с радостными улыбками смотрели на него, когда он разговаривал с старым князем.
Старый князь вышел ужинать: это было очевидно для Пьера. Он был с ним оба дня его пребывания в Лысых Горах чрезвычайно ласков, и велел ему приезжать к себе.
Когда Пьер уехал и сошлись вместе все члены семьи, его стали судить, как это всегда бывает после отъезда нового человека и, как это редко бывает, все говорили про него одно хорошее.
Возвратившись в этот раз из отпуска, Ростов в первый раз почувствовал и узнал, до какой степени сильна была его связь с Денисовым и со всем полком.
Когда Ростов подъезжал к полку, он испытывал чувство подобное тому, которое он испытывал, подъезжая к Поварскому дому. Когда он увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева, увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, – Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать, отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить. Полк был тоже дом, и дом неизменно милый и дорогой, как и дом родительский.
Явившись к полковому командиру, получив назначение в прежний эскадрон, сходивши на дежурство и на фуражировку, войдя во все маленькие интересы полка и почувствовав себя лишенным свободы и закованным в одну узкую неизменную рамку, Ростов испытал то же успокоение, ту же опору и то же сознание того, что он здесь дома, на своем месте, которые он чувствовал и под родительским кровом. Не было этой всей безурядицы вольного света, в котором он не находил себе места и ошибался в выборах; не было Сони, с которой надо было или не надо было объясняться. Не было возможности ехать туда или не ехать туда; не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно было употребить; не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто не был ближе, никто не был дальше; не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с отцом, не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову! Тут в полку всё было ясно и просто. Весь мир был разделен на два неровные отдела. Один – наш Павлоградский полк, и другой – всё остальное. И до этого остального не было никакого дела. В полку всё было известно: кто был поручик, кто ротмистр, кто хороший, кто дурной человек, и главное, – товарищ. Маркитант верит в долг, жалованье получается в треть; выдумывать и выбирать нечего, только не делай ничего такого, что считается дурным в Павлоградском полку; а пошлют, делай то, что ясно и отчетливо, определено и приказано: и всё будет хорошо.
