Костумбризм

Костумбризм (исп. costumbrismo, от costumbre — нрав, обычай) — направление в литературе и изобразительном искусстве Испании и Латинской Америки XIX и начала ХХ столетия.

Костумбризм зародился в Испании в конце XVIII века и позже распространился по испаноязычным странам Северной, Центральной и Южной Америки. Костумбризм характеризуется особым интересом к народным типам, национальному колориту, а также стремлением к почти документальному описанию природы и быта простых людей.

Костумбризм в изобразительном искусстве

Костумбризм в изобразительном искусстве (особенно в странах Латинской Америки) начался с этнографических и географических зарисовок, постепенно переходя в жанровую и пейзажную живопись. Хотя зачастую костумбристы идеализировали патриархальные нравы и обычаи, а этнографические мотивы превращались у них в идилличные жанровые сцены, однако в целом костумбризм сыграл положительную роль в становлении национально-художественных школ во многих странах.

Крупные школы костумбристов сформировались на Кубе, в Чили, Аргентине, Уругвае и Венесуэле. Кубинские художники Ипполито Гарнерай (1783—1858) и Эдуардо Лапланте (1818-?) посвятили своё творчество изображению природы и городов, а Ф.Миале (1800—1868) и Виктор-Патрисио де Ландалусе (1825—1889) специализировались на жанровой живописи и внесли в кубинское искусство множество мотивов, подхваченных из реальной жизни. Колумбийский художник Рамон Торрес Мендес (1809—1885) в сериях рисунков «Обычаи Новой Гранады» отобразил характерные типы и сценки из народной жизни Колумбии, а перуанский художник-самоучка Франсиско Фьерро (1803—1879) в своих рисунках, гравюрах и акварелях с любовью и юмором запечатлел полувековой период в жизни Перу. В стиле костумбризма также творили уругвайский художник Хуан Мануэль Беснес-и-Иригойен (1788—1865), аргентинец Карлос Морель (1813—94), чилиец Мануэль Антонио Каро (1835—1903), мексиканец Хосе Агустин Аррьета (1802—79).

• José Jiménez Aranda A Pass in the Bullring 1870.jpg

  Хосе Аранда Хименес (1837-1903), "Арена", 1870

• Venta del pescado en la playa de Vigo (Francisco Pradilla, 1916).jpg

  Франсиско Прадилья, "Продажа рыбы на пляже в Виго"

• Pradilla - Woman from Montevideo - cropped to image.jpg

  Франсиско Прадилья,"Женщина из Монтевидео"

• Carnicero de Bogotá.jpg

  Рамон Торрес Мендес, "Мясник в Боготе"

• JoaquinDominguezBecquer.jpg

  Хоакин Домингес Беккер, "Сцена в Андалузии"

• Joaquín Domínguez Bécquer The Seville Fair.jpg

  Хоакин Домингес Беккер, "Ярмарка в Севилье"

• La Feria de Sevilla.jpg

  Андрес Кортес-и-Агилар, "Ярмарка в Севилье"

• Zamacueca-Chile.jpg

  Мануэль Антонио Каро, "Танец замакуэка", 1873

• Carlos Morel - Payada en una pulpería.jpg

  Карлос Морель, "Сцена в продуктовом магазине"

Костумбризм в литературе

Истоки костумбризма следует искать к золотом веке испанской литературы XVI и XVII веков, но в крупную силу он вырос в первой половине XIX века, вначале в стихах, а затем в очерках, называемых Cuadros де costumbres («сцены нравов»), в которых подробно описывались типичные представители различных регионов и их социальное поведение, зачастую с сатирическим или философским подтекстом. Позже костумбризм получил также развитие в драматургии и в жанре романа. Непосредственным предшественником костумбристов считается испанский писатель Себастьян Миньяно-и-Бедойя (1779—1845), написавший в 1820 году серию очерков «Письма простодушного лодыря».

Костумбризм Испании

Основоположниками костумбризма в Испании являются: Рамон де Месонеро Романос (1803—82), Мариано Хосе де Ларра (1809—1837) и Серафин Эстебанес Кальдерон (1799—1867), а также Хосе Сомоса (1781—1852) и Сантос Лопес Пелегрин (1801—1846).

Рамон де Месонеро Романос в 1822, в возрасте 20 лет, опубликовал свою первую книгу «Потерянное время, или Беглый очерк Мадрида в 1820—1821 гг.». Начиная с 1832 года он стал печатать в журналах костумбристские очерки под псевдонимом «Любопытный говорун» (в 1835—1838 годах эти очерки были включены в трёхтомную книгу «Мадридская панорама»). В 1836 году Месонеро Романос основал журнал «El Semanario Pintoresco Español» («Испанский живописный еженедельник»), который редактировал в течение 6 лет. Очерки нравов вошли в четырёхтомную книгу «Мадридские сцены», опубликованную в 1842 году, и в книгу «Типы, группы и наброски…», опубликованную в 1862 году. Месонеро Романосом были также написаны многочисленные очерки-портреты, в которых он отобразил различные общественные типы своих современников, а также очерки, в которых он описал бытовые сценки из жизни испанской столицы.

Мариано Хосе де Ларра в ранний период своего творчества писал романы и драматургические произведения в стиле романтизма, но наибольших успехов достиг в сатирической публицистике. В своих очерках Ларра рисует картину нравов, царящих в Испании и подвергает их острой критике. В 1828 году публикует очерки в своём журнале «El Duende satírico del día» («Сатирический оборотень современности»), в 1832—1833 годах — в журнале «El Pobrecito Hablador» («Простодушный болтун»). Эти очерки, как и очерки Месонеро Романоса, заложили основы испанского костумбризма.

Серафин Эстебанес Кальдерон, видный испанский ученый и государственный деятель, занимался также литературной деятельностью, публиковал нравоописательные очерки, которые в 1847 году были собранны в книге «Андалузские сцены» («Escenas andaluzas»). Эта книга прославила его как одного из крупнейших костумбристов. Очерки Эстебанеса Кальдерона, специально написанные архаизированным языком, рисуют красочные, жизненные картины патриархального быта и праздников, зарисовки необычных типов, а также интересные описания танцев Андалусии.

В 1843 году был опубликован коллективный сборник писателей-костумбристов «Испанцы, изобразившие сами себя», который вызвал появление других аналогичных изданий.

Среди костумбристов второй половины XIX века следует отметить Сесилию Бель де Фабер (1796—1877), писавшую под псевдонимом Фернан Кабальеро (сборник фольклора Андалусии «Картины нравов» (1862)) и Педро Антонио де Аларкона, опубликовавшего в 1874 книгу «Треуголка», в которой с тонкой наблюдательностью и юмором описал картины провинциального быта. Большое влияние оказал костумбризм и на творчество писателя-регионалиста Хосе Мария де Переда, который писал о Бесайе, горном районе на севере Испании (сборники рассказов «Горные эскизы» (1864), «Типы и пейзажи» (1871)).

Костумбризм в странах Латинской Америки

В Колумбии костумбризм распространился почти параллельно с романтизмом в середине XIX века. Представители костумбризма объединились вокруг журнала «Мосаико» («El Mosaico»), который издавался с 1858 по 1871 год. Описание национального быта и нравов характерно для таких колумбийских писателей как Хосе Мария Сампер (1828—1888), Хосе Мария Вергара-и-Вергара (1831—1872), Хосе Эугенио Диас Кастро (1804—1865). В стиле костумбризма также писали очеркисты-сатирики Хуан де Дьос Рестрепо (1827—1897) и Хосе Давид Гуарин (1830—1890). В творчестве известного колумбийского писателя, политика и дипломата Хорхе Исаакса (1837—1895) сочетаются элементы костумбризма и романтизма (роман «Мария», 1867).

Костумбризм в Коста-Рике возник достаточно поздно, на рубеже XIX и XX веков. В стиле костумбризма писал М.Аргуэльо Мора (1845—1902), опубликовавший в 1899 году сборник рассказов и легенд «Живописная Коста-Рика», а также Рикардо Фернандес Гуардия (1867—1950), автор «Коста-риканских рассказов», опубликованных в 1901 году.

В Никарагуа костумбризм возник к началу XX века, в этом стиле писал романист Г.Гусман, публицисты Х. Д. Гомес и А.Флетес Баланьос.

На Кубе костумбризм распространился в середине XIX века. Наиболее известными представителями этого жанра были: Гаспар Бетанкур Сиснерос (1803—1866), Хосе Мария де Карденас-и-Родригес (1812—1882), Хосе Викториано Бетанкур (1813—1875), Л. В. Бетанкур (1843—1885).

В Боливии костумбризм возник в конце XIX века. В этом стиле написаны повести писателя Линдауро Ансотеаги де Камперо (1846—1898) и рассказы посвящённые провинциальной жизни А.Самудио (1854—1928).

В Мексике костумбризм распространился в 40-х годах XIX века. Особенностью прозы Мексики середины XIX столетия было то, что она сочетала в себе элементы романтизма, костумбризма и реализма. Наиболее известный представитель жанра костумбризма — Хуан Баутиста Моралес (1788—1856). Поэт Гильермо Прието (1818—97) опубликовал в 1883 году сборник сатирических стихотворений «Уличная муза», который также относится к этому жанру. Перу писателя-костумбриста Мануэля Пайно (1810—94) принадлежат романы «Проделки дьявола» (1845—46), «Человек с положением» (1861), «Бандиты из Рио-Фрио» (1889—91) и сборник рассказов «Хмурые вечера» (1871), в которых автор описывает калейдоскоп социальной жизни Мексики: быт и нравы беднейших слоёв населения, ремесленников и представителей мексиканского высшего общества.

В Чили костумбризм развивался в полемике с романтизмом. Крупнейшим представителем чилийского костумбризма являлся Хосе Хоакин Вальехо («чилийский Лара», 1811—1858), который в своих сатирических рассказах писал о жизни разных социальных слоёв населения. С элементами этого стиля писали и мемуаристы Хосе Сапьола (1802—1885), Висенте Перес Росалес (1807—1886), Даниэль Рикельме (1857—1912). Раньше, чем в других странах Латинской Америки, в Чили зародился реализм, который тесно смыкался с костумбризмом. Первый в Латинской Америке и крупнейший чилийский реалист Альберто Блест Гана также писал с элементами костумбризма (цикл романов «Человеческая комедия Чили»).

В Аргентине, в отличие от большинства других стран, костумбризм нашел воплощение в поэзии. Поэма «Фауст», написанная в 1866 году Эстанислао дель Компо (1834—1880) и поэма «Сантос Вега», написанная в 1885 году Рафаэлем Облигадо, посвящены сельской теме.

В Венесуэле костумбризм начал укрепляться с середины XIX века, в этом стиле писали Даниэль Мендоса (1839—1867), Никанор Болет Пераса (1838—1906).

В Гватемале родоначальником костумбризма стал Хосе Милья-и-Видаурре (1822—1882), написавший сборник очерков «Картины нравов» (1865), в котором отобразил реальный быт страны.

Ссылки

• [www.cervantesvirtual.com/servlet/SirveObras/09250620855792739754480/p0000001.htm#I_0_ José Escobar «Costumbrismo entre Romanticismo y Realismo»]
• [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_pictures/1576/%D0%9A%D0%BE%D1%81%D1%82%D1%83%D0%BC%D0%B1%D1%80%D0%B8%D0%B7%D0%BC Художественная энциклопедия — Костумбризм]
• — Костумбризм — статья из Большой советской энциклопедии.
• [www.megabook.ru/Article.asp?AID=642682 Мегаэнциклопедия Кирилла и Мефодия]
• Латинская Америка, том 1, издательство «Советская энциклопедия», Москва, 1979, стр. 281,337,403
• Латинская Америка, том 2, издательство «Советская энциклопедия», Москва, 1982, стр. 62
• Украинский советский энциклопедический словарь, том 2, главная редакция Украинской советской энциклопедии, Киев, 1988, стр.153

Отрывок, характеризующий Костумбризм

Опять события действительности соединялись с сновидениями, и опять кто то, сам ли он или кто другой, говорил ему мысли, и даже те же мысли, которые ему говорились в Можайске.
«Жизнь есть всё. Жизнь есть бог. Все перемещается и движется, и это движение есть бог. И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить бога. Труднее и блаженнее всего любить эту жизнь в своих страданиях, в безвинности страданий».
«Каратаев» – вспомнилось Пьеру.
И вдруг Пьеру представился, как живой, давно забытый, кроткий старичок учитель, который в Швейцарии преподавал Пьеру географию. «Постой», – сказал старичок. И он показал Пьеру глобус. Глобус этот был живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров. Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие. Каждая капля стремилась разлиться, захватить наибольшее пространство, но другие, стремясь к тому же, сжимали ее, иногда уничтожали, иногда сливались с нею.
– Вот жизнь, – сказал старичок учитель.
«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал:
«Je crois devoir faire connaitre a Votre Majeste l'etat de ses troupes dans les differents corps d'annee que j'ai ete a meme d'observer depuis deux ou trois jours dans differents passages. Elles sont presque debandees. Le nombre des soldats qui suivent les drapeaux est en proportion du quart au plus dans presque tous les regiments, les autres marchent isolement dans differentes directions et pour leur compte, dans l'esperance de trouver des subsistances et pour se debarrasser de la discipline. En general ils regardent Smolensk comme le point ou ils doivent se refaire. Ces derniers jours on a remarque que beaucoup de soldats jettent leurs cartouches et leurs armes. Dans cet etat de choses, l'interet du service de Votre Majeste exige, quelles que soient ses vues ulterieures qu'on rallie l'armee a Smolensk en commencant a la debarrasser des non combattans, tels que hommes demontes et des bagages inutiles et du materiel de l'artillerie qui n'est plus en proportion avec les forces actuelles. En outre les jours de repos, des subsistances sont necessaires aux soldats qui sont extenues par la faim et la fatigue; beaucoup sont morts ces derniers jours sur la route et dans les bivacs. Cet etat de choses va toujours en augmentant et donne lieu de craindre que si l'on n'y prete un prompt remede, on ne soit plus maitre des troupes dans un combat. Le 9 November, a 30 verstes de Smolensk».
[Долгом поставляю донести вашему величеству о состоянии корпусов, осмотренных мною на марше в последние три дня. Они почти в совершенном разброде. Только четвертая часть солдат остается при знаменах, прочие идут сами по себе разными направлениями, стараясь сыскать пропитание и избавиться от службы. Все думают только о Смоленске, где надеются отдохнуть. В последние дни много солдат побросали патроны и ружья. Какие бы ни были ваши дальнейшие намерения, но польза службы вашего величества требует собрать корпуса в Смоленске и отделить от них спешенных кавалеристов, безоружных, лишние обозы и часть артиллерии, ибо она теперь не в соразмерности с числом войск. Необходимо продовольствие и несколько дней покоя; солдаты изнурены голодом и усталостью; в последние дни многие умерли на дороге и на биваках. Такое бедственное положение беспрестанно усиливается и заставляет опасаться, что, если не будут приняты быстрые меры для предотвращения зла, мы скоро не будем иметь войска в своей власти в случае сражения. 9 ноября, в 30 верстах от Смоленка.]
Ввалившись в Смоленск, представлявшийся им обетованной землей, французы убивали друг друга за провиант, ограбили свои же магазины и, когда все было разграблено, побежали дальше.
Все шли, сами не зная, куда и зачем они идут. Еще менее других знал это гений Наполеона, так как никто ему не приказывал. Но все таки он и его окружающие соблюдали свои давнишние привычки: писались приказы, письма, рапорты, ordre du jour [распорядок дня]; называли друг друга:
«Sire, Mon Cousin, Prince d'Ekmuhl, roi de Naples» [Ваше величество, брат мой, принц Экмюльский, король Неаполитанский.] и т.д. Но приказы и рапорты были только на бумаге, ничто по ним не исполнялось, потому что не могло исполняться, и, несмотря на именование друг друга величествами, высочествами и двоюродными братьями, все они чувствовали, что они жалкие и гадкие люди, наделавшие много зла, за которое теперь приходилось расплачиваться. И, несмотря на то, что они притворялись, будто заботятся об армии, они думали только каждый о себе и о том, как бы поскорее уйти и спастись.


Действия русского и французского войск во время обратной кампании от Москвы и до Немана подобны игре в жмурки, когда двум играющим завязывают глаза и один изредка звонит колокольчиком, чтобы уведомить о себе ловящего. Сначала тот, кого ловят, звонит, не боясь неприятеля, но когда ему приходится плохо, он, стараясь неслышно идти, убегает от своего врага и часто, думая убежать, идет прямо к нему в руки.
Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.