Кельтское искусство

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Кельтское искусство — искусство кельтов — группы племён, обитавших с первой половины I тысячелетия до н. э. на территории Западной и Центральной Европы.

Искусство кельтов прослеживается от гальштатской культуры (900—400 годы до н. э.), имеет заимствования из искусства иберов, иллирийцев, фракийцев и других племён, с которыми кельты имели контакты, а также из древнегреческого искусства и искусства этрусков. Наиболее характерно кельтское искусство представлено латенской культурой (с V века до н. э), распространённой по всей Центральной и Западной Европе (Франция, Швейцария, Испания), на Балканах, Малой Азии, Британии и Ирландии).

Для кельтских произведений характерен орнамент, выполненный на металле. Изначально нанесение орнамента осуществлялось гравировкой, позднее стали изготавливаться рельефные изображения. В орнаменте использовались геометрические, растительные и зооморфные элементы. Одним из наиболее развитых направлений стало изготовление ювелирных изделий, украшенных характерным орнаментом.

В скульптуре кельтов велико влияние античного искусства, однако для кельтов характерно более грубое исполнение фигур и украшение их вставками из стекла и полудрагоценных камней, а также использование различных эмалей и инкрустации. Статуи изображали кельтские божества, героев, а также животных и фантастических существ.

С I века до н. э. усиливается давление на кельтов со стороны Римской империи и германцев. В искусстве появляются произведения из керамики, стекла и бронзы. Скульптура и культовая архитектура приобретают черты галло-римского типа.

В Средние века искусство кельтов пережило своеобразное возрождение: к нему обратились народы Франции, Швейцарии, Бельгии и отчасти Великобритании. В Ирландии в VII—IX веках возник так называемый новокельтский стиль.





История изучения

Люди, исторически обитавшие на территории западной Европы, также известны как кельты произошли от индо-европейских народов, из так называемой группы людей, условно именуемые прото-кельтами, которые распространялись как этнос по юго-западной Европе, одновременно усиливая влияние своего языка и культуры. Археологи сумели восстановить маршруты распространения кельтов по влиянию по влиянию их искусства на коренных жителей, например на гальштатскую культуру или латенскую культуру. Более недавние генетические исследования показали, что различные кельтские группы не все имели общие корни, а значит речь шла также о ассимиляции коренных народов, со временем перенявших язык и культуру кельтов. По этой причине определись, кто были исконными представителями кельтского этноса весьма сложно.

Определение кельты использовалось, как синоним слова Галлы (Κελτοι, Celtae), в 17 веке учёные, такие, как Эдвард Lhuyd подняли вопрос об исторической связи между Галльскими и Бриттскими народами. В 18 веке, когда в обществе возник интерес к «примитивизму», в английском обществе стал популярен образ «благородного дикаря», что вызвало интерес у многих историков и энтузиастов к изучению кельтской и друидской культуры. Параллельно у Ирландцев зародилась идея национального движения[1].

Древность

Самые ранние археологические раскопки кельтских поселений датируются примерно 800-450 до нашей эры. Однако кельтские рисунки не отличались своей уникальностью и представляли искусство, типичное для народов данного региона и в нём наблюдалось влияние искусства других народов, с которыми протокельты вступали в контакт. В качестве узоров использовалось мегалитическое искусствоː на камнях и сосудах оставляли узорные симметричные спиральные круги и прочие округленные формыː подобные виды искусства, прежде всего наскальные рисунки в достатке сохралинись и до наших дней, в частности со времён неолита сохранился крупнейший памятник архитектуры Бру-на-Бойн в Ирландии. Множество памятников искусства также сохранилось в Бретане, исторической области Франции. В Ирландии и Европе были также найделы изделия эпохи бронзового века, а именно золотые лунулы, большие воротники и аналоги шейных гривен времён железного века. Б бронзовый век кельты стали изготавливать разные металлические украшения с узорами и создавать ювелирные изделия[2].

Железный век

В отличие от большинства жителей Европы в период железного века, ведущих сельский образ жизни, кельтские поселения были представлены очень крупными и укреплёнными поселениями, которые римляне называли Оппидум, такие поселения были представлены знатью, которая часто закупала дорогие вещи и украшения у соседних культур, имеющие зачастую «кричащий вид», которые археологи в будущем найдут в могилах знати. В основном данными раскопками занимался немецкий эмигрант Пол Якобсталь в Оксфорде и сыграл важную роль в изучении раннего кельтского искусства в середине 20 бека.

Гальштатская культура отличалась геометрическими орнаментами, прямыми линями и треугольникями, а не изогнутых и заплетённых линий, типичных для кельтского искусства, при этом для искусства данново типа типично заполнения узорами всего пространства вещи или украшения. Из-за этого среди истиков идёт дискуссия относительно того, была ли гельштадская культура Кельтской или же испытала влияние кельтской культурой, а сама таковой не являлась, несмотря на это Гельштадскую культуру принято считать образцом ранне-кельтской культуры.

По мере того, как обществе Гельштадта становилось влиятельнее и богаче и налаживало всё более крепкие торговые связи с соседними регионами, в городе стали появляться украшения из всё дальнейших регионов, в том числе из средиземноморья или даже китайский шёлк. Известные находки включают в себя огромный бронзовый сосуд сосуд Викс с ёмкостью 1100 литров, сделанный в великой Греции, ныне юг Италии[3]. В хохдорфской гробнице были найдены ещё сосуды с изображениями львов, лежачих на ободе, но уже сделаны местными жителями, при этом в попытке подражать греческому искусству, но уже с влиянием кельтского искусства. Образцы гельштадского искусства были также найдены далеко от самого Гельштадта, например в разных областях Ирландии, но уже с влиянием местных орнаментов и традиций[4].

В гельштаде также создавали фигуры людей и имели как правило религиозные оттенки, самые выдающиеся образцы искусства показывают бронзовые колёсные тележки, переполненные стоячими фигурками людей, также фигурки могли помещаться в миски и вероятно служили подношением богам, и археологами было найделы рядом с могилами. Помимо этого археологами находились каменные изваяния людей, которые вероятно изображали богов[5].

Среди других часто встречающихся образцом искусства в период Ла Тэна являются человеческие и птичьи металлические лица и головы, как часть украшений или предметов, лица могут иметь абстрактный вид растения. При этом лица создавались так, чтобы создавалась иллюзия изменения мимики, если смотреть на лицо с разных ракурсов. Если изображался весь человек, то его голова была непропорционально крупной, что вероятно было отражением кельтских религиозных убеждений[6].

Сложнейшие ансамбли каменной скульптуры в том числе рельефы были найдены в французских археологических памятниках Рокпертюз и Ентремонт, некогда соседствующих с греческими колониями. Вероятно подобные религиозные святилища были широко распространены среди кельтов, куда также складывали черепа врагов. Найденные археологами образцы датируются 3-м веком до нашей эры.

В целом по сравнению с археологическими находками средиземноморья, количество кельтских высококачественных находок невелико, однако видна чёткая разница в разделении объектов быта и украшений представителей знати, имеющих зачастую «роскошный и кричащий вид» и простыми товарами, используемыми простолюдинами. Был также найдено множество металлического оружия, некоторые из которых имели ритуальные цели и служили для жертвоприношений[7], но некоторые находки, такие как Шлем Ватерло или золотые обувные ляшки не имеют аналогов в других культурах. До тех пор не ясно, на сколько сильно орнамент и само искусство было связано с религиозными воспарениями и не носило за собой чисто эстетические мотивы.

  • Linz Schlossmuseum - Uttendorf Halsreifen.jpg

    Гельштатдкое украшение для воротника 550 в.д.н.э

  • Hochdorf golden shoes ornaments.jpg

    Золотые обувные ляшки, германия 530 в.д.н.э

  • Gefässe Hohmichele.jpg

    Керамика из Хойнебурга, Германия

  • Britishmuseumwaterloohelmet.jpg

    Шлем Ватерло, Франция

  • Roquepertuse. Statue de guerrier.jpg

    Фрагменты скульптуры кельтского святилища

Бронзовый век

Бронзовый бек представлен в основном Латенской культурой, которая образовалась внезапно, примерно в 5-м веке до нашей эры и вероятно совпадала с каким то общественным переворотом, которое предрешило изменение культурных и торговых центров в северо-западной Европе. Изначально латены проживали на севере Франции и юге Германии, но в течении следующих столетий распространяли своё влияние на Италию и Ирландию и Венгрию, сами кельты зачастую выступали агрессивными захватчиками, но были регионы, мирно перенимающие кельтскую материальную культуру, вероятно латенская культура изначально не была кельтской, но со временем подверглась ассимиляции, так как ранние археологические раскопки показывают явное влияние в украшениях и предметах быта зарубежных культур, особенно скифского, греческого и этрусского и даже персидского искусства, вызванного завоеванием Фракии и Македонии империей Ахеменидов[8]. Само искусство кельтов тогда отличалось криволинейностью, стилизованного под растения, овощи и фруктыː особенно винограда и цветов лотоса.

Археологические находки показывают, что среди кельтов господствующую позицию занимала военная аристократия и помимо ювелирных украшений было найдено множество военных изделий и оружия[9], однако похоронные обряды стали гораздо скромнее по сравнению с Гельштадской культурой, поэтому на месте захоронений как правило отсутствуют ритуальные предметы и украшения[10].

Главным маркеров социального статуса служил нашейный обруч, кельтский аналог шейной гривны, который подчёркивал материальный социальный статус его владельца, находки показывают, что многие гривны было довольно изношены, что говорит о том, что у кельтов не было принято менять данное украшение, как христианам не принято менять нагрудный крестик. До наших дней сохранились множество образцов деревянной скульптуры людей, но которые из-за гниения утеряли части тела, например руки или ноги и имели вероятно связь с религиозными ритуалами или даже жертвоприношениями. Крупнейшее захоронение из 10,000 деревянных фигурок и фрагментов частей тела были найдены Шамальере, Франции[11].

Бронзовый век сопровождался общим изменением в направлении кельтского искусства, которые принято делить на рад фаз в хронологическом порядкеː «ранняя» или «строгая» фаза, типичная для позднего периода Гельштадской культуры, особенностью которой были ровные и геометрические фигуры; «вальдагешеймская» или «вегетальная» фаза (350 год д. э ), где впервые поваляются заплетающиеся орнаменты; «стиль мечей» (250 год д. э ), продолжающий традиции вальдагешеймского искусства, отличающегося большей рельефностью и тем, что обильно стали украшаться ножны и мечи, данное искусство особенно было распространено в территории нынешней Швейцарии и Балканах; «пластичная» или «трёхмерная» фаза, последовавшая после «мечей» отличалась в орнаментах обилием стилизованных изображений людей и животных и период искусства оппиды (125 год д. э ), при этом отмечается явно мультяшная внешность изображений, похожих на диснеевский стиль рисованных персонажей, где чётко видно сильное влияние римского провинциального искусства[12][13] and the separateness of Insular Celtic styles is widely recognised.[14]. Однако к данным классификациям нельзя относить ряд кельтских островных племён, развивших свои собственные направления в искусстве.

В искусстве богатых континентальных кельтов на рубеже нашей эры, ещё прежде чем они были завоёваны римлянами, прослеживалось влияние греческих, римских и прочих «чужих» стилей и вероятно были даже изготовлены иностранными мастерами специально для кельтов. В частности концы изделий украшались крупными шарами или в виде лап льва или бляшки с кольцами с крылатыми конями. Однако в раскопках захоронений кельтов Шнеттишхама, которое было построено 400 лет спустя были найдены элементы декора и украшения, типичные для эпохи железного века, поэтому среди учёных остаётся актуально дискуссия относительно того, являлось ли золото континентальных кельтов фракийским?[15] Ситуацию ещё больше запутывает найденный во болотах Франции шлем из сусального золота, имеющий явно средиземноморское происхождение.

В 3-му веку нашей эры кельты начали производить чеканку монеты, имитируя греческие, а позже и римские монеты, но позже монеты у кельтов стали приобретать более независимый и уникальный стиль с использованием кельтского орнамента и стилизованных изображений людей с лошадьми. Британские кельты делали округлённые зеркала с ручкой, украшенной сложной, отполированной отделкой и гравировкой на обратной стороне зеркала, в 50 найденных подобных зеркалах наблюдается уникальный дизайн с абстрактными и криволинейными мотивами[16].

Несмотря на то, что ирландское искусство играло ключевую роль в кельтской культуре в эпоху раннего средневековья, в Ирландии почти не найдено образцов предметов и украшений Латенской культуры, только изредка и как правило хорошего качества, что говорит о том, что они закупались состоятельными людьми[17]. Однако в Ирландии чаще можно встретить образцы Гельштадской культуры, в частности гравированные ножны. Исходя из этого можно делать выводы, что в Британии и Ирландии были достаточно слабо представлены кельтские народы, однако завоевание континентальной Европы Римской империей кардинально изменило ситуацию и спровоцировало постоянные наплывы беженцев, преимущественно кельтского населения, таким образом латенское искусство продолжало своё развитие в землях Шотландии и северо западных районах Великобритании, и дало начало новому островному кельтскому стилю, формирующемуся уже под возрастающем влиянием христианской религии[18]. В частности обилие археологических находок приходится на 1-й и 2-й век нашей эры, однако практически отсутствует в 3-м и 4-м веках, вероятно причиной тому служила нестабильность и постоянные войны[19].

Среди континентального населения, подвергнувшегося ассимиляции со стороны римлян и германцев было ещё было заметно влияние кельтского народного искусства, в частности в римском гончарстве, распространённым среди галлов[20]. Галлия тогда стала крупнейшим производителем гончарных изделий, поставляемых в разные регионы Рима, в которых помимо изображений божеств и животных также могли создавать изделия, украшая «местным» орнаментом и стилизованными изображениями. В Римской Британии стиль украшений представлял собой синтез римского стиля и кельтского латенского искусства. Также в Британии для украшения использовалось гораздо больше эмали, чем в прочих участках Римской Империи, например на брошах, также на украшениях могли изображаться драконы, демонстрирующие преемственность кельтской культуры[21].

  • Пример континентального искусства
  • Ornamental gold mounts.jpg

    Золотая чаша, чей стиль создан под влиянием средиземноморских мотивов, 4 век до н. э.

  • Celtic Gold-plated Disc, Auvers-sur-Oise, Val-d'Oise.jpg

    Золотая брошь, 4 век до н. э.

  • Parade helmet.jpg

    Агрисский шлем, Франция 350 г. до н.э, оформлен в стиле средиземноморских мотивов

  • CoinsOfTheParisii.jpg

    Монеты кельтского племени Паризии 1 век до н. э.

  • 00MINIRDACIAN SILVERIMG 6120.JPG

    Пример украшения латенской культуры

  • Пример британского искусства
  • Scuto Battersea BritMu252a.jpg

    Щит Баттерси созданный для ритуальных целей, Англия 3 век до н. э.

  • Wandsworth Shield.png

    Вандсвордский Щит, пример «пластичного искусства»

  • Brit Mus 17sept 048-crop.jpg

    Бронзовое крепление 1 век до н. э.

  • Le Tene Stone Fuerty.JPG

    Орнаментированный камень

Раннее средневековье

Кельтская культура в эпоху раннего средневековья представлена жителями Ирландии и частично Британии после того, как Римская империя после 700 летней гегемонии утеряла своё влияние в Британии, однако оставило после себя богатое наследие романского искусства, с тем пор шотландский стиль стал оказывать всё большее влияние на развитие искусства в Северной Европе.

Ирландское искусство сохраняло неразрывную связь к кельтским населением, которое не подверглось влиянию римского и прочих иноземных стилей, однако само кельтское искусство начиная с 7 века начало испытывать более сильное влияние англосаксонского и христианского искусств, так зародилось Гиберно-саксонское искусство или островное искусство известное своими сложными и очень образными орнаментами, которые впитали элементы нескольких более ранних стилей. С позднего кельтского искусства, порой известного как «настоящий латенской» стиль, заимствована любовь к спиралям трискелионов, кругов и других геометрических мотивов. Они объединились с животными формами, вероятно заимствованными из германской версии общего евразийского звериного стиля, возможно также через кельтское искусство, в котором были распространены головы животных и украшали конец свитков. Сплетение также использовалось обеими традициями; также повлияло древнеримское искусство (например, в мозаичные полы) и другие отдаленные влияния, например. Коптское искусство. Все это было соединено в островном искусстве.

В манускриптах не делалось попыток рисовать перспективу, несмотря на акцент в изображении на орнаменты. В ранних работах человека рисовали геометрически, как и животных, но с развитием стиля влияние античного искусства росло, вероятно через контакты с континентальной Европой через гиберно-саксонскую миссию[22]. Источники возникновения общего формата ковровой страницы связывают с римскими мозаиками пола [23], коптскими коврами и рисунками в манускриптах [24] , но общего консенсуса по этому вопросу у ученых нет.

Христианство не одобряло захоронения вместе с умершими предметов быта и других вещей, поэтому по крайней мере от англо-саксов сохранилась большее количество дохристианских артефактов стиля, чем с более поздних периодов [25]. Находки указывают на то, что артефакты быстро прятали, потеряли или оставляли. Существует несколько исключений: портативные реликварии для книг или мощей, некоторые из которых имели постоянного владельца, преимущественно церкви континентальной Европы (хотя например Монимаскський реликварий не был оставлен в Шотландии) [26]. Большинство предметов островного стиля сохранились случайно, и часто в виде фрагментов. Уцелевшие предметы высокого качества — это либо светские , которые в основном предположительно были мужскими, столовая посуда или алтарные предметы, выполненные в похожем стиле — по некоторым предметам даже невозможно наверняка сказать, они были предназначены для алтаря или королевского стола. Очень вероятно, что лучшие церковные предметы создавались светскими мастерскими при королевских дворах, а менее сложные производились монастырскими мастерскими [27]. Хотя по уцелевшим предметами большинство лучших предметов были выработаны ирландскими мастерами по металлу [28], находки клада Саттон Гу на крайнем востоке Англии, датированные началом периода, по уровню мастерства им не уступают. [29]

Сохранился ряд крупных брошь (фибул). Она и многие другие хранятся в Национальном музее Ирландии, другие — в Британском музее, Национальном музее Шотландии и местных музеях на Британских островах. Дизайн каждой броши индивидуален, выполнен по разных техникам, нов превосходном качестве. Во многих элементах дизайна можно прямо увидеть сходство с элементами манускриптов. В островной работе по металлу использовались почти все известные техники. Частично уцелели полудрагоценные камни, использовавшиеся для украшений: а именно янтарь и горный хрусталь, иногда также — гранат, кроме того использовалось также цветное стекло, эмаль и стекло мильфиори (вероятно импортируемое)[30].

Также до наших дней сохранились крупные металлические чаши, являются выдающимися уцелевшими предметами церковного искусства. Эти предметы датируются 8 или 9 веками. Но большинство датировок металлических предметов неточная и преимущественно основывается на сравнении с манускриптами. Остались лишь фрагменты того, что когда-то вероятно было большими предметами церковной мебели, возможно из дерева, покрытого украшениями из метала, такие как святилища, кресты и другие [31]. Крест Конга - ирландский процесиональний крест 12-го столетия с реликварием, содержит островной декор, возможно добавлен в попытке восстановить стиль [32]. «Атлонская пластина с распятием» с позолоченной бронзой (Национальный музей Ирландии, вероятно 8-е в.) Является наиболее известной из девяти известных ирландских пластин с распятием, и её стиль был возможно скопирован из обложкой книги [33].

Историкам трудно представить внутреннее убранство большой церкви аббатства островного периода из-за нехватки материальных артефактов; однако известно, что большинство полностью иллюминированных манускриптов периоды использовались как декоративные объекты, а не учебные книги, однако до наших дней очень мало осталось к них декорированных обложек. Например наиболее декорированная Келлская книга и имеет ряд неисправленных ошибок, к ней были добавлены примечания к тексту, необходимые для возможности использования ее таблицы канонов, а когда ее украли 1006 из-за ее обложки с драгоценными камнями, то книгу сумели снова найти, а обложку нет. То же случилось и с Линдисфарнським Евангелием. Собственно говоря, ни один из основных иллюминированных манускриптов данного периода не сохранил свои металлические обложки с драгоценными камнями[34]. К ряду евангелий были позже снова созданы обложки, по которым вероятно можно определить как выглядели исконные обложки книг[35].

Большие каменные кельтские кресты, которые обычно устанавливались перед монастырями или церквями, впервые появились в 8-м веке в Ирландии[36], возможно в Карндоне, графстве Донегола[37], то есть вероятно позже, чем самые ранние англо-саксонские кресты (конец 7-го в.) [38]. Позже островная резьба, найденная во всей Великобритании и Ирландии, отличалась почти полностью геометрическими формами, как и орнамент старых крестов. В 9-м веке начали вырезать и фигуры людей, которых можно было встретить на крупнейших крестах и увидеть много сцен из Ветхого Завета на восточной стороне креста и старого — на западной, а по центру креста изображалось «Распятие на кресте». Высокий крест Муйредаха (10-е в.) в Монастербойсе считается вершиной мастерства ирландских крестов. В более поздних примерах фигур становится меньше и они увеличиваются в размере и стиль начинает смешиваться с романским, например на кресте Дисерта в Ирландии. [39] Многие кресты, такие, как например Рутвельський крест (8-е в.) в Королевстве Нортумбрия (сейчас в Шотландии) были повреждены в результате пресвитерианского иконоборчества, сегодня в большинстве таких крестов, оригинальная верхушка (с собственно крестом) утрачена[40].

Другим вдающимся образцом кельткой архитектуры являются пиктские камни которые возводили в Шотландии к северу от линии Клайд-Форт в 6-8-х веках. Стиль орнамента придерживался стиле Истер Росс (англ. Easter Ross), похожем на континентальный, но отличающимся меньшим влиянием античного стиля. В частности формы животных похожи на те, которые присутствуют в островных манускриптах, они преимущественно являются символами Евангелистов[41]. Камни с резьбой существуют как с периода язычества, так и с периода раннего христианства, а пиктские символы (которые до сих пор плохо понятны), кажутся приемлемыми для христиан. Назначение и значение этих камней понятно лишь частично, хотя некоторые считают, что они были частными памятниками, символами, которые обозначали принадлежность к кланам, родословной, сообщества и изображают древние церемонии и ритуалы [42][43].

Сохранилось также несколько образцов подобных орнаментов на серебряных украшениях пиктов, в частности в захоронении Норрис Ло, 7-го в. или ранее (значительная часть была разграблена при находке клада) [44] и захоронении в острове Св.Ниниан, 8-го века, в котором было много брошь и чаш [45]. Уцелевшие предметы с обеих сокровищ сейчас хранятся в Национальном музее Шотландии [46].

Расцвет континентального искусства пришёлся в 8 и 9 век, однако опустошительные набеги викингов разрушили большинство монастырей, где и создавались священные писания. Позже было образованны смешанные норвежско-галльские поселения, где искусство представляло собой синтез кельтской и германской, однако и данное искусство вымерло после вторжения норманнов в 1169-1170 годах и введения общеевропейского романского стиля. С тех пор кельтское искусство пришло в упадок, однако оказало значительное влияние в культуру германских народов и в частности на образование готический архитектуры.

  • Пример континентального искусства
  • Meister des Book of Lindisfarne 002.jpg

    Страница из евангелия

  • Muiredach s Cross.jpg

    Муиердахцский крест

  • King-donierts-stone.jpg

    Фрагменты пиктов

  • KellsFol032vChristEnthroned.jpg

    Книга Келлс, Иисус

Возрождение интереса к кельтскому искусству

Возрождение интереса к кельтскому изобразительному искусства возникло спустя некоторое время после оживления интереса с кельтской литературе примерно в 1840-е годы, так в Дублине, а позже и Эдинбурге, Лондоне и других английских городах возникла мода на металлические изделия в кельтском стиле, которая стала реакцией на обнаружение ряда артефактов и ювелирных изделий. Данное время стало совпадать с возрождение ирландского национального движения. Так в конце XIX века преимущественно в Ирландии стали восстанавливать кельтские кресты и другие образцы монументального искусства, также кельтский стиль, в частности «пластический стиль» нашёл отражение в архитектурных декорах и витражах в стиле модерн и не только в Англии, но и США. Сегодня кельтское искусство широко представлено в массовой культуре, современном искусстве, литературе и фильмах. Однако то, что в современном обществе представляют под стереотипным кельтским стилем — на деле является иберно-саксонским или островным искусством, господствующем в Британских островах на рубеже VI и VII веков, которое помимо кельтов развивали и англо-саксы, а также подобные орнаменты были широко распространены в скандинавском средневековом искусстве. В 2009 году был выпущен мультфильм Тайна Келлс, где художественный стиль делает особый упор на «островной стиль».

Напишите отзыв о статье "Кельтское искусство"

Примечания

  1. ↑ Sykes, Brian "Saxons, Vikings, and Celts" (2008) W.W. Norton & Co. NY, pp. 281–284.
  2. ↑ Raftery, 184-185; for a preview or summary, see Jacobsthal (1935), and for a long summary in a review see Hawkes.
  3. ↑ [www.musee-vix.fr/fr/index.php?page=38 Le Musée du Pays Châtillonnais] Vix Krater (in French).
  4. ↑ NMI, 125-126
  5. ↑ Raftery, 186
  6. ↑ Green, 121-126, 138-142
  7. ↑ [www.britishmuseum.org/explore/highlights/article_index/l/la_t%C3%A8ne.aspx British Museum highlights], La Tène
  8. ↑ Sandars, 226-233; Laings, 34-35
  9. ↑ Green, Chapters 2 and 3
  10. ↑ Green, 21-26; 72-73
  11. ↑ Megaws; in the Musée Bargoin.
  12. ↑ [books.google.ru/books?id=HXpwRkQybekC&pg=PA11&lpg=PA11&dq=celtic+De+Navarro&source=bl&ots=npTuPYvSmQ&sig=iNRG9hZlPc6ywtP1nuquMIePReU&hl=ru&sa=X&ved=0ahUKEwiE8Yuf44PMAhUCCSwKHXh7BvgQ6AEINDAD#v=onepage&q=celtic%20De%20Navarro&f=false In search of the Celts]
  13. ↑ Megaws (Oppida period); Megaw and Megaw, 10-11, with more detail on these schemes; Laings, 41-42, 94-95; also see Harding, 119
  14. ↑ Sandars, 233 and Chapter 9; Laings, 94
  15. ↑ Bergquist, A K & Taylor, T F (1987), “The origin of the Gundestrup cauldron”, Antiquity 61: 10-24
  16. ↑ [www.celticmirrors.org/ Celtic mirrors website], with good pictures and information.
  17. ↑ NMI, 127-133
  18. ↑ Garrow, 2, [books.google.co.uk/books?id=lZj9AwAAQBAJ&printsec=frontcover google books]
  19. ↑ NMI, 134
  20. ↑ Laings, 125-130
  21. ↑ [www.britishmuseum.org/explore/highlights/highlight_objects/pe_prb/d/dragonesque_brooch.aspx Dragonesque brooch], British Museum
  22. ↑ Grove, Wilson, 38-40, Nordenfalk, 13-26, Calkins Chapter 1, Laing 346-351
  23. ↑ Henderson, 97-100
  24. ↑ Nordenfalk, 19-22, Schapiro, 205-206
  25. ↑ Dodwell (1982), 4
  26. ↑ Youngs, 134-140 приводит два примера из Италии и один из Норвегии
  27. ↑ Youngs, 15-16, 125
  28. ↑ Youngs, 53
  29. ↑ Wilson, 16-25
  30. ↑ Youngs, 72-115, и 170-174 о техники; Ryan, Michael в Oxford Art Online, S2, Wilson, 113-114, 120-130
  31. ↑ Youngs, 125-130
  32. ↑ Rigby, 562
  33. ↑ Johnson, Ruth
  34. ↑ Calkins 57-60
  35. ↑ [www.themorgan.org/collections/collections.asp?id=70 Jeweled upper cover of the Lindau Gospels | MS M. 1, front cover | The Morgan Library & Museum]
  36. ↑ Grove Art Online S4
  37. ↑ Michael Herity, Studies in the layout, buildings and art in stone of early Irish monasteries , Pindar Press, 1995
  38. ↑ Wilson, 54-56, 113-129
  39. ↑ Grove
  40. ↑ Wilson, 74-84 ст. - скульптура 8-е в., 105-108, 141-152, 195-210 поздние периоды
  41. ↑ Laing, 54-55, Henderson, 59
  42. ↑ Laing, 53 -56.
  43. ↑ Forsyth, Katherine (1997), Henry, David, ed., [eprints.gla.ac.uk/3447/1/pictish_symbols_forsyth.pdf Some thoughts on Pictish Symbols as a formal writing system], Balgavies, Forfar: Pinkfoot Press, сс. 85-98, ISBN 978-1-874012-16-0, <eprints.gla.ac.uk/3447/1/pictish_symbols_forsyth.pdf>. Проверено 10 декабря 2010. 
  44. ↑ Youngs, 26-27
  45. ↑ Wilson, 117 -118; Youngs, 108-112, см.также [photos.shetland-museum.org.uk/index.php?a=subjects&s=gallery&key=SYToyOntpOjA7aTozMTg7aToxO3M6MTY6IlN0IE5pbmlhbidzIElzbGUiO30= фото с Шетландских музея]
  46. ↑ [nms.scran.ac.uk/s/pictish+silver Фото из Национального музея Шотландии]

Литература

  • Кельты — статья из «Популярной художественной энциклопедии» под ред. Полевого В.М.; М.: Издательство "Советская энциклопедия", 1986.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Кельтское искусство

Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.
У Анны Павловны 26 го августа, в самый день Бородинского сражения, был вечер, цветком которого должно было быть чтение письма преосвященного, написанного при посылке государю образа преподобного угодника Сергия. Письмо это почиталось образцом патриотического духовного красноречия. Прочесть его должен был сам князь Василий, славившийся своим искусством чтения. (Он же читывал и у императрицы.) Искусство чтения считалось в том, чтобы громко, певуче, между отчаянным завыванием и нежным ропотом переливать слова, совершенно независимо от их значения, так что совершенно случайно на одно слово попадало завывание, на другие – ропот. Чтение это, как и все вечера Анны Павловны, имело политическое значение. На этом вечере должно было быть несколько важных лиц, которых надо было устыдить за их поездки во французский театр и воодушевить к патриотическому настроению. Уже довольно много собралось народа, но Анна Павловна еще не видела в гостиной всех тех, кого нужно было, и потому, не приступая еще к чтению, заводила общие разговоры.
Новостью дня в этот день в Петербурге была болезнь графини Безуховой. Графиня несколько дней тому назад неожиданно заболела, пропустила несколько собраний, которых она была украшением, и слышно было, что она никого не принимает и что вместо знаменитых петербургских докторов, обыкновенно лечивших ее, она вверилась какому то итальянскому доктору, лечившему ее каким то новым и необыкновенным способом.
Все очень хорошо знали, что болезнь прелестной графини происходила от неудобства выходить замуж сразу за двух мужей и что лечение итальянца состояло в устранении этого неудобства; но в присутствии Анны Павловны не только никто не смел думать об этом, но как будто никто и не знал этого.
– On dit que la pauvre comtesse est tres mal. Le medecin dit que c'est l'angine pectorale. [Говорят, что бедная графиня очень плоха. Доктор сказал, что это грудная болезнь.]
– L'angine? Oh, c'est une maladie terrible! [Грудная болезнь? О, это ужасная болезнь!]
– On dit que les rivaux se sont reconcilies grace a l'angine… [Говорят, что соперники примирились благодаря этой болезни.]
Слово angine повторялось с большим удовольствием.
– Le vieux comte est touchant a ce qu'on dit. Il a pleure comme un enfant quand le medecin lui a dit que le cas etait dangereux. [Старый граф очень трогателен, говорят. Он заплакал, как дитя, когда доктор сказал, что случай опасный.]
– Oh, ce serait une perte terrible. C'est une femme ravissante. [О, это была бы большая потеря. Такая прелестная женщина.]
– Vous parlez de la pauvre comtesse, – сказала, подходя, Анна Павловна. – J'ai envoye savoir de ses nouvelles. On m'a dit qu'elle allait un peu mieux. Oh, sans doute, c'est la plus charmante femme du monde, – сказала Анна Павловна с улыбкой над своей восторженностью. – Nous appartenons a des camps differents, mais cela ne m'empeche pas de l'estimer, comme elle le merite. Elle est bien malheureuse, [Вы говорите про бедную графиню… Я посылала узнавать о ее здоровье. Мне сказали, что ей немного лучше. О, без сомнения, это прелестнейшая женщина в мире. Мы принадлежим к различным лагерям, но это не мешает мне уважать ее по ее заслугам. Она так несчастна.] – прибавила Анна Павловна.
Полагая, что этими словами Анна Павловна слегка приподнимала завесу тайны над болезнью графини, один неосторожный молодой человек позволил себе выразить удивление в том, что не призваны известные врачи, а лечит графиню шарлатан, который может дать опасные средства.
– Vos informations peuvent etre meilleures que les miennes, – вдруг ядовито напустилась Анна Павловна на неопытного молодого человека. – Mais je sais de bonne source que ce medecin est un homme tres savant et tres habile. C'est le medecin intime de la Reine d'Espagne. [Ваши известия могут быть вернее моих… но я из хороших источников знаю, что этот доктор очень ученый и искусный человек. Это лейб медик королевы испанской.] – И таким образом уничтожив молодого человека, Анна Павловна обратилась к Билибину, который в другом кружке, подобрав кожу и, видимо, сбираясь распустить ее, чтобы сказать un mot, говорил об австрийцах.
– Je trouve que c'est charmant! [Я нахожу, что это прелестно!] – говорил он про дипломатическую бумагу, при которой отосланы были в Вену австрийские знамена, взятые Витгенштейном, le heros de Petropol [героем Петрополя] (как его называли в Петербурге).
– Как, как это? – обратилась к нему Анна Павловна, возбуждая молчание для услышания mot, которое она уже знала.
И Билибин повторил следующие подлинные слова дипломатической депеши, им составленной:
– L'Empereur renvoie les drapeaux Autrichiens, – сказал Билибин, – drapeaux amis et egares qu'il a trouve hors de la route, [Император отсылает австрийские знамена, дружеские и заблудшиеся знамена, которые он нашел вне настоящей дороги.] – докончил Билибин, распуская кожу.
– Charmant, charmant, [Прелестно, прелестно,] – сказал князь Василий.
– C'est la route de Varsovie peut etre, [Это варшавская дорога, может быть.] – громко и неожиданно сказал князь Ипполит. Все оглянулись на него, не понимая того, что он хотел сказать этим. Князь Ипполит тоже с веселым удивлением оглядывался вокруг себя. Он так же, как и другие, не понимал того, что значили сказанные им слова. Он во время своей дипломатической карьеры не раз замечал, что таким образом сказанные вдруг слова оказывались очень остроумны, и он на всякий случай сказал эти слова, первые пришедшие ему на язык. «Может, выйдет очень хорошо, – думал он, – а ежели не выйдет, они там сумеют это устроить». Действительно, в то время как воцарилось неловкое молчание, вошло то недостаточно патриотическое лицо, которого ждала для обращения Анна Павловна, и она, улыбаясь и погрозив пальцем Ипполиту, пригласила князя Василия к столу, и, поднося ему две свечи и рукопись, попросила его начать. Все замолкло.
– Всемилостивейший государь император! – строго провозгласил князь Василий и оглянул публику, как будто спрашивая, не имеет ли кто сказать что нибудь против этого. Но никто ничего не сказал. – «Первопрестольный град Москва, Новый Иерусалим, приемлет Христа своего, – вдруг ударил он на слове своего, – яко мать во объятия усердных сынов своих, и сквозь возникающую мглу, провидя блистательную славу твоея державы, поет в восторге: «Осанна, благословен грядый!» – Князь Василий плачущим голосом произнес эти последние слова.
Билибин рассматривал внимательно свои ногти, и многие, видимо, робели, как бы спрашивая, в чем же они виноваты? Анна Павловна шепотом повторяла уже вперед, как старушка молитву причастия: «Пусть дерзкий и наглый Голиаф…» – прошептала она.
Князь Василий продолжал:
– «Пусть дерзкий и наглый Голиаф от пределов Франции обносит на краях России смертоносные ужасы; кроткая вера, сия праща российского Давида, сразит внезапно главу кровожаждущей его гордыни. Се образ преподобного Сергия, древнего ревнителя о благе нашего отечества, приносится вашему императорскому величеству. Болезную, что слабеющие мои силы препятствуют мне насладиться любезнейшим вашим лицезрением. Теплые воссылаю к небесам молитвы, да всесильный возвеличит род правых и исполнит во благих желания вашего величества».
– Quelle force! Quel style! [Какая сила! Какой слог!] – послышались похвалы чтецу и сочинителю. Воодушевленные этой речью, гости Анны Павловны долго еще говорили о положении отечества и делали различные предположения об исходе сражения, которое на днях должно было быть дано.
– Vous verrez, [Вы увидите.] – сказала Анна Павловна, – что завтра, в день рождения государя, мы получим известие. У меня есть хорошее предчувствие.


Предчувствие Анны Павловны действительно оправдалось. На другой день, во время молебствия во дворце по случаю дня рождения государя, князь Волконский был вызван из церкви и получил конверт от князя Кутузова. Это было донесение Кутузова, писанное в день сражения из Татариновой. Кутузов писал, что русские не отступили ни на шаг, что французы потеряли гораздо более нашего, что он доносит второпях с поля сражения, не успев еще собрать последних сведений. Стало быть, это была победа. И тотчас же, не выходя из храма, была воздана творцу благодарность за его помощь и за победу.
Предчувствие Анны Павловны оправдалось, и в городе все утро царствовало радостно праздничное настроение духа. Все признавали победу совершенною, и некоторые уже говорили о пленении самого Наполеона, о низложении его и избрании новой главы для Франции.
Вдали от дела и среди условий придворной жизни весьма трудно, чтобы события отражались во всей их полноте и силе. Невольно события общие группируются около одного какого нибудь частного случая. Так теперь главная радость придворных заключалась столько же в том, что мы победили, сколько и в том, что известие об этой победе пришлось именно в день рождения государя. Это было как удавшийся сюрприз. В известии Кутузова сказано было тоже о потерях русских, и в числе их названы Тучков, Багратион, Кутайсов. Тоже и печальная сторона события невольно в здешнем, петербургском мире сгруппировалась около одного события – смерти Кутайсова. Его все знали, государь любил его, он был молод и интересен. В этот день все встречались с словами:
– Как удивительно случилось. В самый молебен. А какая потеря Кутайсов! Ах, как жаль!
– Что я вам говорил про Кутузова? – говорил теперь князь Василий с гордостью пророка. – Я говорил всегда, что он один способен победить Наполеона.
Но на другой день не получалось известия из армии, и общий голос стал тревожен. Придворные страдали за страдания неизвестности, в которой находился государь.
– Каково положение государя! – говорили придворные и уже не превозносили, как третьего дня, а теперь осуждали Кутузова, бывшего причиной беспокойства государя. Князь Василий в этот день уже не хвастался более своим protege Кутузовым, а хранил молчание, когда речь заходила о главнокомандующем. Кроме того, к вечеру этого дня как будто все соединилось для того, чтобы повергнуть в тревогу и беспокойство петербургских жителей: присоединилась еще одна страшная новость. Графиня Елена Безухова скоропостижно умерла от этой страшной болезни, которую так приятно было выговаривать. Официально в больших обществах все говорили, что графиня Безухова умерла от страшного припадка angine pectorale [грудной ангины], но в интимных кружках рассказывали подробности о том, как le medecin intime de la Reine d'Espagne [лейб медик королевы испанской] предписал Элен небольшие дозы какого то лекарства для произведения известного действия; но как Элен, мучимая тем, что старый граф подозревал ее, и тем, что муж, которому она писала (этот несчастный развратный Пьер), не отвечал ей, вдруг приняла огромную дозу выписанного ей лекарства и умерла в мучениях, прежде чем могли подать помощь. Рассказывали, что князь Василий и старый граф взялись было за итальянца; но итальянец показал такие записки от несчастной покойницы, что его тотчас же отпустили.
Общий разговор сосредоточился около трех печальных событий: неизвестности государя, погибели Кутайсова и смерти Элен.
На третий день после донесения Кутузова в Петербург приехал помещик из Москвы, и по всему городу распространилось известие о сдаче Москвы французам. Это было ужасно! Каково было положение государя! Кутузов был изменник, и князь Василий во время visites de condoleance [визитов соболезнования] по случаю смерти его дочери, которые ему делали, говорил о прежде восхваляемом им Кутузове (ему простительно было в печали забыть то, что он говорил прежде), он говорил, что нельзя было ожидать ничего другого от слепого и развратного старика.
– Я удивляюсь только, как можно было поручить такому человеку судьбу России.
Пока известие это было еще неофициально, в нем можно было еще сомневаться, но на другой день пришло от графа Растопчина следующее донесение:
«Адъютант князя Кутузова привез мне письмо, в коем он требует от меня полицейских офицеров для сопровождения армии на Рязанскую дорогу. Он говорит, что с сожалением оставляет Москву. Государь! поступок Кутузова решает жребий столицы и Вашей империи. Россия содрогнется, узнав об уступлении города, где сосредоточивается величие России, где прах Ваших предков. Я последую за армией. Я все вывез, мне остается плакать об участи моего отечества».
Получив это донесение, государь послал с князем Волконским следующий рескрипт Кутузову:
«Князь Михаил Иларионович! С 29 августа не имею я никаких донесений от вас. Между тем от 1 го сентября получил я через Ярославль, от московского главнокомандующего, печальное известие, что вы решились с армиею оставить Москву. Вы сами можете вообразить действие, какое произвело на меня это известие, а молчание ваше усугубляет мое удивление. Я отправляю с сим генерал адъютанта князя Волконского, дабы узнать от вас о положении армии и о побудивших вас причинах к столь печальной решимости».


Девять дней после оставления Москвы в Петербург приехал посланный от Кутузова с официальным известием об оставлении Москвы. Посланный этот был француз Мишо, не знавший по русски, но quoique etranger, Busse de c?ur et d'ame, [впрочем, хотя иностранец, но русский в глубине души,] как он сам говорил про себя.
Государь тотчас же принял посланного в своем кабинете, во дворце Каменного острова. Мишо, который никогда не видал Москвы до кампании и который не знал по русски, чувствовал себя все таки растроганным, когда он явился перед notre tres gracieux souverain [нашим всемилостивейшим повелителем] (как он писал) с известием о пожаре Москвы, dont les flammes eclairaient sa route [пламя которой освещало его путь].
Хотя источник chagrin [горя] г на Мишо и должен был быть другой, чем тот, из которого вытекало горе русских людей, Мишо имел такое печальное лицо, когда он был введен в кабинет государя, что государь тотчас же спросил у него:
– M'apportez vous de tristes nouvelles, colonel? [Какие известия привезли вы мне? Дурные, полковник?]
– Bien tristes, sire, – отвечал Мишо, со вздохом опуская глаза, – l'abandon de Moscou. [Очень дурные, ваше величество, оставление Москвы.]
– Aurait on livre mon ancienne capitale sans se battre? [Неужели предали мою древнюю столицу без битвы?] – вдруг вспыхнув, быстро проговорил государь.
Мишо почтительно передал то, что ему приказано было передать от Кутузова, – именно то, что под Москвою драться не было возможности и что, так как оставался один выбор – потерять армию и Москву или одну Москву, то фельдмаршал должен был выбрать последнее.
Государь выслушал молча, не глядя на Мишо.
– L'ennemi est il en ville? [Неприятель вошел в город?] – спросил он.
– Oui, sire, et elle est en cendres a l'heure qu'il est. Je l'ai laissee toute en flammes, [Да, ваше величество, и он обращен в пожарище в настоящее время. Я оставил его в пламени.] – решительно сказал Мишо; но, взглянув на государя, Мишо ужаснулся тому, что он сделал. Государь тяжело и часто стал дышать, нижняя губа его задрожала, и прекрасные голубые глаза мгновенно увлажились слезами.
Но это продолжалось только одну минуту. Государь вдруг нахмурился, как бы осуждая самого себя за свою слабость. И, приподняв голову, твердым голосом обратился к Мишо.
– Je vois, colonel, par tout ce qui nous arrive, – сказал он, – que la providence exige de grands sacrifices de nous… Je suis pret a me soumettre a toutes ses volontes; mais dites moi, Michaud, comment avez vous laisse l'armee, en voyant ainsi, sans coup ferir abandonner mon ancienne capitale? N'avez vous pas apercu du decouragement?.. [Я вижу, полковник, по всему, что происходит, что провидение требует от нас больших жертв… Я готов покориться его воле; но скажите мне, Мишо, как оставили вы армию, покидавшую без битвы мою древнюю столицу? Не заметили ли вы в ней упадка духа?]
Увидав успокоение своего tres gracieux souverain, Мишо тоже успокоился, но на прямой существенный вопрос государя, требовавший и прямого ответа, он не успел еще приготовить ответа.
– Sire, me permettrez vous de vous parler franchement en loyal militaire? [Государь, позволите ли вы мне говорить откровенно, как подобает настоящему воину?] – сказал он, чтобы выиграть время.
– Colonel, je l'exige toujours, – сказал государь. – Ne me cachez rien, je veux savoir absolument ce qu'il en est. [Полковник, я всегда этого требую… Не скрывайте ничего, я непременно хочу знать всю истину.]
– Sire! – сказал Мишо с тонкой, чуть заметной улыбкой на губах, успев приготовить свой ответ в форме легкого и почтительного jeu de mots [игры слов]. – Sire! j'ai laisse toute l'armee depuis les chefs jusqu'au dernier soldat, sans exception, dans une crainte epouvantable, effrayante… [Государь! Я оставил всю армию, начиная с начальников и до последнего солдата, без исключения, в великом, отчаянном страхе…]
– Comment ca? – строго нахмурившись, перебил государь. – Mes Russes se laisseront ils abattre par le malheur… Jamais!.. [Как так? Мои русские могут ли пасть духом перед неудачей… Никогда!..]
Этого только и ждал Мишо для вставления своей игры слов.
– Sire, – сказал он с почтительной игривостью выражения, – ils craignent seulement que Votre Majeste par bonte de c?ur ne se laisse persuader de faire la paix. Ils brulent de combattre, – говорил уполномоченный русского народа, – et de prouver a Votre Majeste par le sacrifice de leur vie, combien ils lui sont devoues… [Государь, они боятся только того, чтобы ваше величество по доброте души своей не решились заключить мир. Они горят нетерпением снова драться и доказать вашему величеству жертвой своей жизни, насколько они вам преданы…]
– Ah! – успокоенно и с ласковым блеском глаз сказал государь, ударяя по плечу Мишо. – Vous me tranquillisez, colonel. [А! Вы меня успокоиваете, полковник.]
Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l'armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n'aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j'userai ainsi jusqu'a la derniere ressource de mon empire. Il m'en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu'ici (государь показал рукой на половину груди), et j'irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n'oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu'un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J'ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d'ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu'il venait d'entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l'Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.


В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Кельтское_искусство&oldid=81620468»