Крюгер, Элеонора Альбертовна

Элеонора Альбертовна Крюгер (болг. Елеонора Албертова Крюгер; 1901 — 20 июля 1954) — самозванка, выдававшая себя за «чудом спасшуюся великую княжну Анастасию Николаевну».

Появление

В 1922 году болгарская деревня Габарево стала прибежищем небольшой группы беженцев из Советской России. Первыми в ней появились доктор Петр Александрович Алексеев, Матвей Павлович Колышев, Сергей Максимович Кузмич, а также Яков Симеонович Латвинов. Летом 1922 года в доме Алексеева поселилась некая таинственная русская, назвавшая себя Элеонорой (Норой) Альбертовной Крюгер, — впрочем, она вскоре стала выдавать себя за польку, точнее, утверждать, что полькой была её мать, а отцом — российский дворянин. Бросалось в глаза, что на остальных членов русской диаспоры (включая доктора) Элеонора смотрела сверху вниз, порой даже нанимала их жён в роли уборщиц и кухарок. Почти сразу к Элеоноре присоединился молодой человек болезненного вида, назвавший себя Георгием (Жоржем) Жудиным. Поползли слухи, что Георгий и Нора на самом деле брат и сестра, — сами они эти слухи не подтверждали, но и не опровергали. Сразу после их появления, в селе стали шептаться, что новоприбывшие совсем не те, за кого себя выдают, и что Элеонора занимала в России очень высокое положение. Обращали внимание, что Жорж болен туберкулёзом, и кто-то вспомнил, что туберкулёз по своим симптомам несколько напоминает гемофилию — которой, как известно, страдал наследник престола. Не желая привлекать к себе внимания, Нора вышла замуж за Алексеева, но, по всей видимости, фиктивно, как свидетельствовали очевидцы, Нора до конца жизни продолжала весте себя с ним как со слугой. Вслед за Георгием и Элеонорой, русская диаспора, члены которой, хотя и относились вполне дружелюбно к местным жителям, весьма неохотно вспоминали о своём дореволюционном прошлом. Впрочем, Жорж избегал соседей, и предпочитал в одиночку время от времени разгуливать по селу в облегающей куртке военного образца, сама Нора курила, употребляла опиум.

Георгий Жудин умер в 1930 году и был похоронен там же, в местечке Габарево. Нора ухаживала за его могилой, и даже высадила рядом с ней два дерева.

До конца жизни Элеонора прожила в Габареве, работая учительницей в местной школе и суфлёршей в театре.

Она умерла в 1954 году и была похоронена рядом с могилой предполагаемого брата.

«Узнавание»

Элеонора довольно много рассказывала о себе, лишь избегая называть имя, которое носила в России, и болгарский исследователь Благой Эммануилов пришел к выводу, что эти слухи подозрительно совпадают с историей Анастасии Николаевны.

К концу своей жизни и сама она вспоминала, что слуги купали её в золотом корыте, причёсывали и одевали. Рассказывала она и о собственной царской комнате, и о своих детских рисунках, в ней нарисованных. Есть ещё одна интересная улика. В начале 50-х годов в болгарском черноморском городе Балчик русский белогвардеец, описывая в подробностях жизнь расстрелянной императорской семьи, упоминал Нору и Жоржа из Габарево.

История «чудесного спасения»

Этот белогвардеец якобы рассказывал, что Николай II лично приказал ему вывести из дворца Анастасию и Алексея и при первой возможности выехать с ними из России. После долгих мытарств, все трое сумели добраться до Одессы и сесть на пароход, направлявшийся в Турцию, погоня, якобы настигла их в последний момент, и Анастасия была ранена красноармейцами, открывшими огонь по кораблю. Так или иначе, беглецам удалось добраться до турецкого города Текирдаг, затем они якобы осели в деревне Габарево, недалеко от болгарского города Казанлык. Гораздо позднее в прессе было названо и имя этого загадочного спасителя — Пётр Замяткин.

«Доказательства»

Уже позднее, после её смерти, ещё некий русский из города Чирпан якобы уверял при свидетелях, что в село Габарево должны наведаться некие люди из России, чтобы поклониться «святым для них могилам». Но, конечно же, этот русский скоропостижно скончался и не успел назвать настоящих имён тех, кто был в этих могилах погребён.

Нора преподавала нам французский, английский, латынь; рисовала декорации к театральным постановкам, была гримёршей и суфлёршей в нашем театре. Пуля повредила её голосовые связки и голос у неё был глухим и гнусавым...- вспоминала жительница того же села Крыстина Чомакова. - В том далеком 1930 году, когда никто в наших краях не имел ни малейшего понятия о балете, мы по её (Норы) идее поставили настоящий балетный спектакль в сельском училище. Для спектакля Нора смастерила из растягивающейся тонкой бумаги фантастические разноцветные костюмы. Успех был просто огромен! А на следующий год мы представили оперетту «Балет цветов». Весною в помещении сельской корчмы Нора организовывала торжества, перераставшие в настоящие дворцовые балы, где публика наряжалась в созданные её руками костюмы эскимосов, африканцев и ещё каких-то странных существ и предметов, о которых мы и слыхом не слыхивали.

По данным Радио Болгарии, в 1995 году, когда тела их были эксгумировали из могилы, на груди у обоих нашлись иконы Христа Спасителя, полагавшиеся только высшим представителям русской аристократии. Также указывают, что сам факт погребения Элеоноры и Георгия по соседству должен был свидетельствовать об их близком родстве.

Некоторые доказательства, впрочем, носят курьёзный характер. Так, утверждают, что Нора любила собак и постоянно имела их в доме (Анастасия также до конца не расставалась с любимым псом). Кроме того, одна из собак носила имя «Марон» — совершенно не характерное для Болгарии. Сумели «дешифровать» даже написанную Элеонорой цветочную композицию — было решено, что мак на ней символизирует Марию, цветок дикого овса — Ольгу, горечавка — Татьяну, василёк — цесаревича, и наконец — ромашка — всё семейство Романовых.

Литература

• [ricolor.org/history/mn/nv/end/3/ Анастасия Романова: Загадка великой княжны]
• [web.archive.org/web/20090330075301/www.inosmi.ru/text/translation/223339.html Село Габарево — последнее прибежище принцессы Анастасии Романовой?] («Радио България», Болгария)

Отрывок, характеризующий Крюгер, Элеонора Альбертовна

– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.