Либеральная партия Канады

Либеральная партия Канады Liberal Party of Canada
Действующая федеральная партия
Основание:	1 июля 1867 (Конфедерация)
Глава:	Джастин Трюдо
Председатель:	Мари Пулен
Адрес:	81 Metcalfe st. B.O. 400 Ottawa ON K1P 6M8
Политическая идеология:	Либерализм, социал-либерализм, космополитизм, мультикультурализм, интернационализм
Международное положение:	Либеральный Интернационал
Цвета:	Красный
Веб-сайт:	[www.liberal.ca www.liberal.ca]

Либера́льная па́ртия Кана́ды (англ. Liberal Party of Canada, фр. Parti libéral du Canada) — одна из крупнейших политических партий страны. Длительное время была одной из 2 правящих партий, однако по результатам выборов 2011 г. не стала даже официальной оппозицией. На последних парламентских выборах Либеральная партия одержала победу и стала правящей партией.

Характеристика

В XX в. Либеральная партия доминировала на федеральной арене, выиграв 17 всеобщих выборов из 27, при этом после 2-й мировой войны — 11 из 17. Партия удерживает позицию в центре политического спектра Канады. В основе политической программы партии лежит приверженность принципу свободного предпринимательства при активной регулирующей роли государства, стремление укрепить федеральную власть, сохранить ведущие отрасли экономики страны под национальным контролем, диверсифицировать её внешнеэкономические и политические связи, отстаивать самобытность культуры и самостоятельность внешней политики Канады.

Как правило, за либералов голосуют жители крупных городов, католики, франко-канадцы, недавние иммигранты, люди среднего достатка, значительная часть рабочих, большинство интеллигенции, мелкие и средние предприниматели. С 80-х гг. наблюдается резкое ослабление популярности партии во всех западных провинциях. Это отражает многолетний рост недовольства в этом регионе политикой федерального либерального правительства.

Как и во многих других политических партиях стран Запада, решающая роль в руководстве канадских партий принадлежит не избираемым на съездах их центральным органам, а лидерам, особенно в периоды, когда партия находится у власти, и её лидер возглавляет правительство.

История

Зарождение политических партий Канады

Зарождение политических партий Канады относится ко времени заселения её Верхней и Нижней Канады английским и французскими колонистами. Американская революция вызвала массовый приезд в Канаду значительного числа сторонников так называемой «единой империи». Лоялисты селились в основном на том месте, которое сегодня называется Онтарио (Верхняя Канада) и, частично, на атлантическом побережье Канады. Большинство из них придерживалось мнения о том, что для нормального развития страны необходимо существование господствующего класса в обществе. Этот класс должен был состоять из самых богатых и влиятельных семей, а также из бизнес- и профессиональной элиты колонии. Так же, как и приверженцы данных идей в Великобритании, сторонники этой концепции в Канаде стали называться Тори.

Прародители современной Либеральной партии Канады, напротив, говорили, что, пересекая Атлантику, свободнорожденные англичане не теряют своих прав. Они верили, что главная цель правительства колонии —- это благополучие собственно поселенцев.

После войны 1812 года требования самоуправления и создания отдельного государства Канады резко усилились. Американская революция создала определенный прецедент насильственного завоевания независимости, но реформисты решили отказаться от подобного метода ради достижения последовательного и постепенного процесса обретения независимости.

Те колонисты, которые были против теории о правящем классе — реформисты (либералы), были намного менее организованы, чем Тори, которые к тому времени уже находились у власти. В Нижней Канаде реформистов возглавлял Луи-Жозеф Папино, а в Верхней Канаде — Уильям Лайон Макензи.

В Верхней Канаде по всей слабозаселенной территории проходили значительные по размаху митинги в пользу проведения реформ. В Нижней Канаде проходили похожие протесты, и выборы в Ассамблею прошли с превосходством реформистов, возглавляемых Папино.

Между реформистами в разных регионах существовала постоянная связь. Макензи и Папино со своими последователями в Верхней и Нижней Канаде сознательно работали в тесном союзе друг с другом ради достижения общей цели.

Реформисты выступали против предоставления особых привилегий олигархам Верхней и Нижней Канаде. Они представляли собой элиту, которая правила, не считаясь с интересами большинства населения. В Верхней Канаде власть семей была почти тиранической. Однако реформисты осознавали, что единственным эффективным путём к устранению недовольства и уничтожению особых привилегий являлось, по словам У. Лайона Макензи Кинга в 1835 году, создание «британской конституционной системы, согласно которой глава правительства обязан выбирать своих советников и министров из числа людей, принадлежащих к законодательной ветви власти». Реформисты представляли ответственное правительство как средство, созданное для искоренения особых привилегий и предоставления всем равных прав.

Крушение надежд на проведение мирных реформ вынудило реформистов прибегнуть к силе оружия во время восстания 1837 году. Несмотря на то, что мятеж был небольшим по масштабу и быстро провалился, он, тем не менее, продемонстрировал решительность реформистов и показал явную необходимость проведения реформ.

В 1838 году губернатором в Канаду был направлен лорд Дарем. Результатом его миссии стало создание т. н. доклада Дарема, который считается одним из главнейших конституциональных документов в британской колониальной истории. В документе содержалось две основных рекомендации: объединение Верхней и Нижней Канады и предоставление права на создание в колонии самостоятельного правительства.

В 1841 году Акт о Союзе объединил Верхнюю и Нижнюю Канаду и создал новую территориальную единицу.

Проблема создания эффективного правительства, тем не менее, не была решена до всеобщих выборов, проходивших в январе 1848 года. Роберт Болдуин и Луи-Ипполит Лафонтен, лидеры канадских реформистов, осознавали, что создание такого правительства не станет реальностью до тех пор, пока они не получат поддержку большинства членов легислатуры в обеих частях колонии. В 1848 году, 7 лет спустя после того, как Канада стала единой страной, избиратели отдали большинство голосов реформистам. Лафонтену и Болдуину было доверено создание первого кабинета министров. «Двойное» лидерство франко- и англоговорящих Лафонтена и Болдуина символизировало не только союз Онтарио и Квебека, но стало в дальнейшем основой политики Либеральной партии.

Эффективное правительство подразумевает существование хорошо организованных партий, потому что его эффективное функционирование зависит от способности партии постоянно иметь большинство в Законодательной Ассамблее. Коалиция Лафонтена и Болдуина не являлась в строгом смысле слова партией в тот период, и поэтому, когда Лафонтен и Болдуин ушли из большой политики в 1851 году, она быстро распалась. Тем не менее, это было одно из главных достижений в канадской политической истории. Коалиция Лафонтена и Болдуина также являлась первым примером того, что сейчас стало наиболее удивительной отличительной чертой канадской политики — мультикультурной партии, преодолевшей различия между французами и англичанами, объединившей их вместе для управления страной на основе совместно выработанных принципов.

В последующие годы происходила постепенная реструктуризация политических партий. В 1854 году для того, чтобы гарантировать большинство на выборах, была сформирована прогрессивно-консервативная коалиция. Эта коалиция постепенно консолидировалась и превратилась в партию во главе с Джоном А. Макдональдом и Жорж-Этьеном Картье.

В оппозиции прогрессивно-консервативному правительству 1850-х находились 2 группы, возникшие в то время: радикальные либералы Верхней Канады, возглавляемые Джорджем Брауном, и Нижней Канады. К движению Брауна вскоре примкнули его единомышленники из Приморских территорий, но это движение до 1867 года так и не превратилось в настоящую партию.

Оформление Либеральной партии

Вскоре радикальные либералы Верхней Канады вошли в прогрессивно-консервативную коалицию, на основе которой была образована Партия Реформ или Либеральная партия. Оппозиция Нижней Канады отказалась примкнуть к коалиции. Но, ещё до начала деятельности первого правительства Канады 1 июля 1867 года, Браун с большинством своих сторонников вышел из коалиции, так как Макдональд сформировал первое федеральное правительство без участия своих союзников из Приморских территорий, а также без либералов из Верхней Канады. Следующие несколько лет на партийной арене царил настоящий хаос, но ко времени вторых выборов в 1872 году постепенно возникла более понятная расстановка сил. На выборах борьба шла между консервативной правящей партией и реформистской или либеральной оппозицией. Консерваторы доминировали на партийной сцене вплоть до 1896 года за исключением 1873-78 годов.

В ноябре 1873 года Макдональд был вынужден уйти в отставку из-за очередного скандала, и выборы были назначены на следующий год. В 1874 году либералы получили 133 мест, а консерваторы — 73. Следующие четыре года Канадой управляло либеральное правительство, возглавляемое Александром Макензи. За эти годы либералами было проведено много реформ. Самыми значительными были: открытое голосование было замещено тайным, срок проведения выборов сужался до одного дня, был создан Верховный Суд Канады, учрежден институт генерального аудитора, первый департамент по обороне, а также было принято положение о создании отчетов о заседаниях канадского парламента. Несмотря на все эти реформы, Либеральная партия под руководством Макензи не смогла создать обширную избирательную базу во всех провинциях, кроме Онтарио, и в 1878 году правящая партия потерпела сокрушительное поражение на выборах. Консерваторы получили 137 мест, а Либералы — всего 69.

В дальнейшем вплоть до конца XIX века на политической арене доминировали консерваторы.

В целом, партии в Канаде формировались и функционировали по образцу аналогичных партий Великобритании. После 1-й мировой войны наряду с консерваторами и либералами в федеральном парламенте были в разное время представлены от одной до трех малых партий, иногда существенно влиявших на политику правительства.

Именно 70-е годы XIX века относят к моменту создания Либеральной партии Канады. В этот момент происходит окончательное её оформление, и она впервые приходит непосредственно к управлению страной.

В период перед и после Второй мировой войны, отличительной чертой Либеральной партии стала «прогрессивная социальная политика».

От эпохи Уильяма Лайона Макензи Кинга до Трюдо

Во время между 1921 и 1948 годами большую часть времени Премьер-министром был Уильям Лайон Макензи Кинг. Именно он предложил создать общеканадскую сеть социального страхования. Были приняты такие популярные в любом обществе меры, как выдача субсидий матерям, ежемесячные выплаты всем матерям, имеющим маленьких детей. Также он представил новую программу пенсионного обеспечения, хотя и против своего желания, а потому, что Дж. С. Вудсворт потребовал этого взамен на поддержку его партией правительства меньшинства Кинга.

Позже, Лестер Б. Пирсон, премьер-министр в 1963-68 годах, представил программу всеобщего здравоохранения, Пенсионный план Канады, программу займов для студентов, а также «План канадского благополучия», в котором предполагалось финансирование региональных программ социального обеспечения.

Эпоха Пьера Элиота Трюдо

У правительства Пьера Трюдо была уже другая цель, а именно создание «просто общества». Либеральная партия при Трюдо впервые признала двуязычие, приняв «Акт об официальных языках», который наделял английский и французский языки равными правами в Канаде. Трюдо надеялся, что введение двуязычия зацементирует место Квебека в конфедерации и заставит затихнуть постоянно растущие призывы к отделению Квебека. Данная политика, направленная на трансформацию Канады в страну, где англичане и франко-канадцы могли бы спокойно жить вместе в любой части страны, не боясь необходимости потери родного языка. Несмотря на то, что далеко не всё сложилось, как предполагалось, официальное признание двуязычия помогло остановить планомерную утрату роли французского языка за пределами Квебека, а также гарантировало то, что все федеральные правительственные службы (так же, как и государственное радио и телевидение Канадской вещательной корпорации) были доступны на обоих языках в каждом уголке страны.

Либеральная партия, возглавляемая Трюдо, также официально поддерживала мультикультурализм как средство интеграции иммигрантов в канадское общество, которым теперь не было необходимости отказываться от своей культуры. В результате такого отношения к иммиграционной политике, партия получила поддержку среди недавних иммигрантов и их детей.

Но наиболее длительный эффект при правлении Либеральной партии Трюдо имели репатриация Конституции Канады и создание Канадской хартии прав и свобод. Либералы при Трюдо поддерживали идею о необходимости сильного, централизованного правительства и боролись с квебекским сепаратизмом, крайним проявлением квебекского национализма, при помощи придания Квебеку статуса «особого общества».

От ухода Трюдо до современности

После ухода Трюдо в 1984 году многие либералы, такие, как Жан Кретьен и Клайд Уэллс, продолжили претворение в жизнь концепта Трюдо о федерализме. Другие, такие, как Джон Тёрнер, поддержали Мич-Лейкское и Шарлоттаунское Конституционные соглашения, в которых признавалась роль Квебека, как особого общества и предлагалось укрепить власть провинций в ущерб власти федерального центра.

Данные Конституционные соглашения не нашли достаточной поддержки. Во главе с новым лидером, Джоном Тёрнером, Либеральная партия проиграла на выборах 1984 года, и получила всего лишь 40 мест в Палате общин. Прогрессивно-консервативная партия выиграла выборы во всех провинциях, включая Квебек. Это было самое тяжелое поражение либералов за всю историю. Более того, Новая демократическая партия получила почти столько же мест, сколько и либералы, и многие думали, что демократы отбросят либералов на место третьей партии. Либеральная партия Канады начала процесс долгой реструктуризации. Небольшая группа молодых либералов, известная как Rat Pack, получила большую известность, критикуя каждый шаг консервативного правительства Брайана Малруни.

Выборы 1988 года вошли в историю как период отчаянной борьбы оппозиции Тёрнера против принятия канадо-американского соглашения о свободной торговле, которое подписало прогрессивно-консервативное правительство во главе с Премьер-министром Брайаном Малруни. Хотя большинство канадцев выступало против этого соглашения, Тори, получив большинство в правительстве, подписали его. Либеральная партия сумела восстановиться от того «полураспада», который чуть было не случился м ней в 1984 году, получив 83 места и, тем самым, положив конец разговорам касательно её заката её эпохи и замещения Новой Демократической партией Канады.

Тёрнер ушел в отставку в 1990 году на фоне растущего недовольства партии его лидерством. Его место занял Жан Кретьен, главный соперник Тёрнера, который служил еще при кабинетах Пирсона и Трюдо. Либералы Кретьена провели избирательную кампанию 1993 года, основываясь на обещании вступить в НАФТА и отменить налог на товары и услуги. Они выпустили «Красную книгу», где подробно описали, что будут делать либералы в случае, если победят на выборах. В истории канадских политических партий такого еще никогда не было. Имея полное преимущество ввиду неспособности преемницы Малруни, Ким Кэмпбелл, преодолеть всю ту антипатию, которую завоевал для своей партии Малруни, Либеральная партия победила на выборах с огромным преимуществом и получила 177 мест — третий лучший результат за всю историю партии, и лучший с 1949 года. Прогрессивные консерваторы, после победы на прошлых выборах, в этот раз получили лишь 2 места. Это было самое тяжелое поражение, которое когда-либо приходилось на долю правящей партии федерального уровня в Канаде. Либералы получили чуть меньше мест на следующих выборах 1997 года, но почти приблизились к результату 1993 года в 2000 году.

Следующие десять лет либералы доминировали на политической арене Канады так, как еще никогда не доминировали со времен Конфедерации. Это произошло благодаря распаду «большой коалиции» западных консервативных популистов, квебекских националистов и консерваторов Онтарио, поддерживавших Прогрессивно-консервативную партию в 1984 и 1988 годах. Причем большое количество Тори из Онтарио примкнуло к либералам.

Пол Мартин сменил Жана Кретьена на посту лидера Либеральной партии и премьер-министра в 2003 году. Именно Мартин был автором Красной Книги 1993 года. Несмотря на личную вражду между двумя лидерами, Мартин был главным архитектором экономической политики либералов, занимал пост министра финансов на протяжении 90-х годов. В июне 2004 года либералы Мартина вновь победили на выборах, хотя уже с меньшим перевесом голосов, и стали теперь правительством меньшинства.

Вскоре произошел скандал, в который оказалась замешана Либеральная партия. Впервые за 10 лет опрос общественного мнения показал резкий поворот симпатий населения в сторону консерваторов. 28 ноября правительству был вынесен вотум недоверия, Пол Мартин подал в отставку. Новые выборы были назначены на январь 2006 года. На выборах либералы проиграли, получив 103 места, тем не менее, им удалось удержать достаточное количество голосов для того, чтобы консерваторы во главе со Стивеном Харпером стали лишь правительством меньшинства. Это случилось благодаря выборам в Онтарио, где либералы одержали верх над консерваторами. Пол Мартин ушел с поста лидера Либеральной партии в день выборов.

На парламентских выборах 2 мая 2011 года Либеральная партия Канады под руководством Майкла Игнатьева получила всего 34 места, на 43 меньше, чем в предыдущем составе Палаты Общин. Партия потеряла при этом статус официальной оппозиции в пользу Новой демократической партии, получившей 102 места в парламенте. 3 мая 2011 года Майкл Игнатьев объявил о своей отставке и о намерении вернуться к преподавательской деятельности.

В апреле 2013 года лидером партии избран Джастин Трюдо, сын Пьера Трюдо. На всеобщих выборах 19 октября 2015 года в палату общин были избраны 184 депутатов от Либеральной партии Канады, которая таким образом получила абсолютное большинство 338-и мест, и 4 ноября 2015 года образовала новое правительство под председательством Трюдо.

Отрывок, характеризующий Либеральная партия Канады

– Знаете что, – сказал Пьер, как будто ему пришла неожиданно счастливая мысль, – серьезно, я давно это думал. С этою жизнью я ничего не могу ни решить, ни обдумать. Голова болит, денег нет. Нынче он меня звал, я не поеду.
– Дай мне честное слово, что ты не будешь ездить?
– Честное слово!


Уже был второй час ночи, когда Пьер вышел oт своего друга. Ночь была июньская, петербургская, бессумрачная ночь. Пьер сел в извозчичью коляску с намерением ехать домой. Но чем ближе он подъезжал, тем более он чувствовал невозможность заснуть в эту ночь, походившую более на вечер или на утро. Далеко было видно по пустым улицам. Дорогой Пьер вспомнил, что у Анатоля Курагина нынче вечером должно было собраться обычное игорное общество, после которого обыкновенно шла попойка, кончавшаяся одним из любимых увеселений Пьера.
«Хорошо бы было поехать к Курагину», подумал он.
Но тотчас же он вспомнил данное князю Андрею честное слово не бывать у Курагина. Но тотчас же, как это бывает с людьми, называемыми бесхарактерными, ему так страстно захотелось еще раз испытать эту столь знакомую ему беспутную жизнь, что он решился ехать. И тотчас же ему пришла в голову мысль, что данное слово ничего не значит, потому что еще прежде, чем князю Андрею, он дал также князю Анатолю слово быть у него; наконец, он подумал, что все эти честные слова – такие условные вещи, не имеющие никакого определенного смысла, особенно ежели сообразить, что, может быть, завтра же или он умрет или случится с ним что нибудь такое необыкновенное, что не будет уже ни честного, ни бесчестного. Такого рода рассуждения, уничтожая все его решения и предположения, часто приходили к Пьеру. Он поехал к Курагину.
Подъехав к крыльцу большого дома у конно гвардейских казарм, в которых жил Анатоль, он поднялся на освещенное крыльцо, на лестницу, и вошел в отворенную дверь. В передней никого не было; валялись пустые бутылки, плащи, калоши; пахло вином, слышался дальний говор и крик.
Игра и ужин уже кончились, но гости еще не разъезжались. Пьер скинул плащ и вошел в первую комнату, где стояли остатки ужина и один лакей, думая, что его никто не видит, допивал тайком недопитые стаканы. Из третьей комнаты слышались возня, хохот, крики знакомых голосов и рев медведя.
Человек восемь молодых людей толпились озабоченно около открытого окна. Трое возились с молодым медведем, которого один таскал на цепи, пугая им другого.
– Держу за Стивенса сто! – кричал один.
– Смотри не поддерживать! – кричал другой.
– Я за Долохова! – кричал третий. – Разними, Курагин.
– Ну, бросьте Мишку, тут пари.
– Одним духом, иначе проиграно, – кричал четвертый.
– Яков, давай бутылку, Яков! – кричал сам хозяин, высокий красавец, стоявший посреди толпы в одной тонкой рубашке, раскрытой на средине груди. – Стойте, господа. Вот он Петруша, милый друг, – обратился он к Пьеру.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: «Иди сюда – разойми пари!» Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер улыбался, весело глядя вокруг себя.
– Ничего не понимаю. В чем дело?
– Стойте, он не пьян. Дай бутылку, – сказал Анатоль и, взяв со стола стакан, подошел к Пьеру.
– Прежде всего пей.
Пьер стал пить стакан за стаканом, исподлобья оглядывая пьяных гостей, которые опять столпились у окна, и прислушиваясь к их говору. Анатоль наливал ему вино и рассказывал, что Долохов держит пари с англичанином Стивенсом, моряком, бывшим тут, в том, что он, Долохов, выпьет бутылку рому, сидя на окне третьего этажа с опущенными наружу ногами.
– Ну, пей же всю! – сказал Анатоль, подавая последний стакан Пьеру, – а то не пущу!
– Нет, не хочу, – сказал Пьер, отталкивая Анатоля, и подошел к окну.
Долохов держал за руку англичанина и ясно, отчетливо выговаривал условия пари, обращаясь преимущественно к Анатолю и Пьеру.
Долохов был человек среднего роста, курчавый и с светлыми, голубыми глазами. Ему было лет двадцать пять. Он не носил усов, как и все пехотные офицеры, и рот его, самая поразительная черта его лица, был весь виден. Линии этого рта были замечательно тонко изогнуты. В средине верхняя губа энергически опускалась на крепкую нижнюю острым клином, и в углах образовывалось постоянно что то вроде двух улыбок, по одной с каждой стороны; и всё вместе, а особенно в соединении с твердым, наглым, умным взглядом, составляло впечатление такое, что нельзя было не заметить этого лица. Долохов был небогатый человек, без всяких связей. И несмотря на то, что Анатоль проживал десятки тысяч, Долохов жил с ним и успел себя поставить так, что Анатоль и все знавшие их уважали Долохова больше, чем Анатоля. Долохов играл во все игры и почти всегда выигрывал. Сколько бы он ни пил, он никогда не терял ясности головы. И Курагин, и Долохов в то время были знаменитостями в мире повес и кутил Петербурга.
Бутылка рому была принесена; раму, не пускавшую сесть на наружный откос окна, выламывали два лакея, видимо торопившиеся и робевшие от советов и криков окружавших господ.
Анатоль с своим победительным видом подошел к окну. Ему хотелось сломать что нибудь. Он оттолкнул лакеев и потянул раму, но рама не сдавалась. Он разбил стекло.
– Ну ка ты, силач, – обратился он к Пьеру.
Пьер взялся за перекладины, потянул и с треском выворотип дубовую раму.
– Всю вон, а то подумают, что я держусь, – сказал Долохов.
– Англичанин хвастает… а?… хорошо?… – говорил Анатоль.
– Хорошо, – сказал Пьер, глядя на Долохова, который, взяв в руки бутылку рома, подходил к окну, из которого виднелся свет неба и сливавшихся на нем утренней и вечерней зари.
Долохов с бутылкой рома в руке вскочил на окно. «Слушать!»
крикнул он, стоя на подоконнике и обращаясь в комнату. Все замолчали.
– Я держу пари (он говорил по французски, чтоб его понял англичанин, и говорил не слишком хорошо на этом языке). Держу пари на пятьдесят империалов, хотите на сто? – прибавил он, обращаясь к англичанину.
– Нет, пятьдесят, – сказал англичанин.
– Хорошо, на пятьдесят империалов, – что я выпью бутылку рома всю, не отнимая ото рта, выпью, сидя за окном, вот на этом месте (он нагнулся и показал покатый выступ стены за окном) и не держась ни за что… Так?…
– Очень хорошо, – сказал англичанин.
Анатоль повернулся к англичанину и, взяв его за пуговицу фрака и сверху глядя на него (англичанин был мал ростом), начал по английски повторять ему условия пари.
– Постой! – закричал Долохов, стуча бутылкой по окну, чтоб обратить на себя внимание. – Постой, Курагин; слушайте. Если кто сделает то же, то я плачу сто империалов. Понимаете?
Англичанин кивнул головой, не давая никак разуметь, намерен ли он или нет принять это новое пари. Анатоль не отпускал англичанина и, несмотря на то что тот, кивая, давал знать что он всё понял, Анатоль переводил ему слова Долохова по английски. Молодой худощавый мальчик, лейб гусар, проигравшийся в этот вечер, взлез на окно, высунулся и посмотрел вниз.
– У!… у!… у!… – проговорил он, глядя за окно на камень тротуара.
– Смирно! – закричал Долохов и сдернул с окна офицера, который, запутавшись шпорами, неловко спрыгнул в комнату.
Поставив бутылку на подоконник, чтобы было удобно достать ее, Долохов осторожно и тихо полез в окно. Спустив ноги и расперевшись обеими руками в края окна, он примерился, уселся, опустил руки, подвинулся направо, налево и достал бутылку. Анатоль принес две свечки и поставил их на подоконник, хотя было уже совсем светло. Спина Долохова в белой рубашке и курчавая голова его были освещены с обеих сторон. Все столпились у окна. Англичанин стоял впереди. Пьер улыбался и ничего не говорил. Один из присутствующих, постарше других, с испуганным и сердитым лицом, вдруг продвинулся вперед и хотел схватить Долохова за рубашку.
– Господа, это глупости; он убьется до смерти, – сказал этот более благоразумный человек.
Анатоль остановил его:
– Не трогай, ты его испугаешь, он убьется. А?… Что тогда?… А?…
Долохов обернулся, поправляясь и опять расперевшись руками.
– Ежели кто ко мне еще будет соваться, – сказал он, редко пропуская слова сквозь стиснутые и тонкие губы, – я того сейчас спущу вот сюда. Ну!…
Сказав «ну»!, он повернулся опять, отпустил руки, взял бутылку и поднес ко рту, закинул назад голову и вскинул кверху свободную руку для перевеса. Один из лакеев, начавший подбирать стекла, остановился в согнутом положении, не спуская глаз с окна и спины Долохова. Анатоль стоял прямо, разинув глаза. Англичанин, выпятив вперед губы, смотрел сбоку. Тот, который останавливал, убежал в угол комнаты и лег на диван лицом к стене. Пьер закрыл лицо, и слабая улыбка, забывшись, осталась на его лице, хоть оно теперь выражало ужас и страх. Все молчали. Пьер отнял от глаз руки: Долохов сидел всё в том же положении, только голова загнулась назад, так что курчавые волосы затылка прикасались к воротнику рубахи, и рука с бутылкой поднималась всё выше и выше, содрогаясь и делая усилие. Бутылка видимо опорожнялась и с тем вместе поднималась, загибая голову. «Что же это так долго?» подумал Пьер. Ему казалось, что прошло больше получаса. Вдруг Долохов сделал движение назад спиной, и рука его нервически задрожала; этого содрогания было достаточно, чтобы сдвинуть всё тело, сидевшее на покатом откосе. Он сдвинулся весь, и еще сильнее задрожали, делая усилие, рука и голова его. Одна рука поднялась, чтобы схватиться за подоконник, но опять опустилась. Пьер опять закрыл глаза и сказал себе, что никогда уж не откроет их. Вдруг он почувствовал, что всё вокруг зашевелилось. Он взглянул: Долохов стоял на подоконнике, лицо его было бледно и весело.
– Пуста!
Он кинул бутылку англичанину, который ловко поймал ее. Долохов спрыгнул с окна. От него сильно пахло ромом.
– Отлично! Молодцом! Вот так пари! Чорт вас возьми совсем! – кричали с разных сторон.
Англичанин, достав кошелек, отсчитывал деньги. Долохов хмурился и молчал. Пьер вскочил на окно.
Господа! Кто хочет со мною пари? Я то же сделаю, – вдруг крикнул он. – И пари не нужно, вот что. Вели дать бутылку. Я сделаю… вели дать.
– Пускай, пускай! – сказал Долохов, улыбаясь.
– Что ты? с ума сошел? Кто тебя пустит? У тебя и на лестнице голова кружится, – заговорили с разных сторон.
– Я выпью, давай бутылку рому! – закричал Пьер, решительным и пьяным жестом ударяя по столу, и полез в окно.
Его схватили за руки; но он был так силен, что далеко оттолкнул того, кто приблизился к нему.
– Нет, его так не уломаешь ни за что, – говорил Анатоль, – постойте, я его обману. Послушай, я с тобой держу пари, но завтра, а теперь мы все едем к***.
– Едем, – закричал Пьер, – едем!… И Мишку с собой берем…
И он ухватил медведя, и, обняв и подняв его, стал кружиться с ним по комнате.


Князь Василий исполнил обещание, данное на вечере у Анны Павловны княгине Друбецкой, просившей его о своем единственном сыне Борисе. О нем было доложено государю, и, не в пример другим, он был переведен в гвардию Семеновского полка прапорщиком. Но адъютантом или состоящим при Кутузове Борис так и не был назначен, несмотря на все хлопоты и происки Анны Михайловны. Вскоре после вечера Анны Павловны Анна Михайловна вернулась в Москву, прямо к своим богатым родственникам Ростовым, у которых она стояла в Москве и у которых с детства воспитывался и годами живал ее обожаемый Боренька, только что произведенный в армейские и тотчас же переведенный в гвардейские прапорщики. Гвардия уже вышла из Петербурга 10 го августа, и сын, оставшийся для обмундирования в Москве, должен был догнать ее по дороге в Радзивилов.
У Ростовых были именинницы Натальи, мать и меньшая дочь. С утра, не переставая, подъезжали и отъезжали цуги, подвозившие поздравителей к большому, всей Москве известному дому графини Ростовой на Поварской. Графиня с красивой старшею дочерью и гостями, не перестававшими сменять один другого, сидели в гостиной.
Графиня была женщина с восточным типом худого лица, лет сорока пяти, видимо изнуренная детьми, которых у ней было двенадцать человек. Медлительность ее движений и говора, происходившая от слабости сил, придавала ей значительный вид, внушавший уважение. Княгиня Анна Михайловна Друбецкая, как домашний человек, сидела тут же, помогая в деле принимания и занимания разговором гостей. Молодежь была в задних комнатах, не находя нужным участвовать в приеме визитов. Граф встречал и провожал гостей, приглашая всех к обеду.
«Очень, очень вам благодарен, ma chere или mon cher [моя дорогая или мой дорогой] (ma сherе или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков как выше, так и ниже его стоявшим людям) за себя и за дорогих именинниц. Смотрите же, приезжайте обедать. Вы меня обидите, mon cher. Душевно прошу вас от всего семейства, ma chere». Эти слова с одинаковым выражением на полном веселом и чисто выбритом лице и с одинаково крепким пожатием руки и повторяемыми короткими поклонами говорил он всем без исключения и изменения. Проводив одного гостя, граф возвращался к тому или той, которые еще были в гостиной; придвинув кресла и с видом человека, любящего и умеющего пожить, молодецки расставив ноги и положив на колена руки, он значительно покачивался, предлагал догадки о погоде, советовался о здоровье, иногда на русском, иногда на очень дурном, но самоуверенном французском языке, и снова с видом усталого, но твердого в исполнении обязанности человека шел провожать, оправляя редкие седые волосы на лысине, и опять звал обедать. Иногда, возвращаясь из передней, он заходил через цветочную и официантскую в большую мраморную залу, где накрывали стол на восемьдесят кувертов, и, глядя на официантов, носивших серебро и фарфор, расставлявших столы и развертывавших камчатные скатерти, подзывал к себе Дмитрия Васильевича, дворянина, занимавшегося всеми его делами, и говорил: «Ну, ну, Митенька, смотри, чтоб всё было хорошо. Так, так, – говорил он, с удовольствием оглядывая огромный раздвинутый стол. – Главное – сервировка. То то…» И он уходил, самодовольно вздыхая, опять в гостиную.
– Марья Львовна Карагина с дочерью! – басом доложил огромный графинин выездной лакей, входя в двери гостиной.
Графиня подумала и понюхала из золотой табакерки с портретом мужа.
– Замучили меня эти визиты, – сказала она. – Ну, уж ее последнюю приму. Чопорна очень. Проси, – сказала она лакею грустным голосом, как будто говорила: «ну, уж добивайте!»
Высокая, полная, с гордым видом дама с круглолицей улыбающейся дочкой, шумя платьями, вошли в гостиную.
«Chere comtesse, il y a si longtemps… elle a ete alitee la pauvre enfant… au bal des Razoumowsky… et la comtesse Apraksine… j'ai ete si heureuse…» [Дорогая графиня, как давно… она должна была пролежать в постеле, бедное дитя… на балу у Разумовских… и графиня Апраксина… была так счастлива…] послышались оживленные женские голоса, перебивая один другой и сливаясь с шумом платьев и передвиганием стульев. Начался тот разговор, который затевают ровно настолько, чтобы при первой паузе встать, зашуметь платьями, проговорить: «Je suis bien charmee; la sante de maman… et la comtesse Apraksine» [Я в восхищении; здоровье мамы… и графиня Апраксина] и, опять зашумев платьями, пройти в переднюю, надеть шубу или плащ и уехать. Разговор зашел о главной городской новости того времени – о болезни известного богача и красавца Екатерининского времени старого графа Безухого и о его незаконном сыне Пьере, который так неприлично вел себя на вечере у Анны Павловны Шерер.
– Я очень жалею бедного графа, – проговорила гостья, – здоровье его и так плохо, а теперь это огорченье от сына, это его убьет!
– Что такое? – спросила графиня, как будто не зная, о чем говорит гостья, хотя она раз пятнадцать уже слышала причину огорчения графа Безухого.
– Вот нынешнее воспитание! Еще за границей, – проговорила гостья, – этот молодой человек предоставлен был самому себе, и теперь в Петербурге, говорят, он такие ужасы наделал, что его с полицией выслали оттуда.
– Скажите! – сказала графиня.
– Он дурно выбирал свои знакомства, – вмешалась княгиня Анна Михайловна. – Сын князя Василия, он и один Долохов, они, говорят, Бог знает что делали. И оба пострадали. Долохов разжалован в солдаты, а сын Безухого выслан в Москву. Анатоля Курагина – того отец как то замял. Но выслали таки из Петербурга.
– Да что, бишь, они сделали? – спросила графиня.
– Это совершенные разбойники, особенно Долохов, – говорила гостья. – Он сын Марьи Ивановны Долоховой, такой почтенной дамы, и что же? Можете себе представить: они втроем достали где то медведя, посадили с собой в карету и повезли к актрисам. Прибежала полиция их унимать. Они поймали квартального и привязали его спина со спиной к медведю и пустили медведя в Мойку; медведь плавает, а квартальный на нем.
– Хороша, ma chere, фигура квартального, – закричал граф, помирая со смеху.
– Ах, ужас какой! Чему тут смеяться, граф?
Но дамы невольно смеялись и сами.
– Насилу спасли этого несчастного, – продолжала гостья. – И это сын графа Кирилла Владимировича Безухова так умно забавляется! – прибавила она. – А говорили, что так хорошо воспитан и умен. Вот всё воспитание заграничное куда довело. Надеюсь, что здесь его никто не примет, несмотря на его богатство. Мне хотели его представить. Я решительно отказалась: у меня дочери.
– Отчего вы говорите, что этот молодой человек так богат? – спросила графиня, нагибаясь от девиц, которые тотчас же сделали вид, что не слушают. – Ведь у него только незаконные дети. Кажется… и Пьер незаконный.
Гостья махнула рукой.
– У него их двадцать незаконных, я думаю.
Княгиня Анна Михайловна вмешалась в разговор, видимо, желая выказать свои связи и свое знание всех светских обстоятельств.
– Вот в чем дело, – сказала она значительно и тоже полушопотом. – Репутация графа Кирилла Владимировича известна… Детям своим он и счет потерял, но этот Пьер любимый был.
– Как старик был хорош, – сказала графиня, – еще прошлого года! Красивее мужчины я не видывала.
– Теперь очень переменился, – сказала Анна Михайловна. – Так я хотела сказать, – продолжала она, – по жене прямой наследник всего именья князь Василий, но Пьера отец очень любил, занимался его воспитанием и писал государю… так что никто не знает, ежели он умрет (он так плох, что этого ждут каждую минуту, и Lorrain приехал из Петербурга), кому достанется это огромное состояние, Пьеру или князю Василию. Сорок тысяч душ и миллионы. Я это очень хорошо знаю, потому что мне сам князь Василий это говорил. Да и Кирилл Владимирович мне приходится троюродным дядей по матери. Он и крестил Борю, – прибавила она, как будто не приписывая этому обстоятельству никакого значения.