Мерино, Хосе Торибио

Хосе Торибио Мерино исп. Santiago José Toribio Merino Castro<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
главнокомандующий ВМФ Чили
11 сентября 1973 — 8 марта 1990
Президент:	Аугусто Пиночет
член правительственной хунты Чили
11 сентября 1973 — 8 марта 1990
председатель правительственной хунты Чили
11 марта 1981 — 8 марта 1990
Рождение:	14 декабря 1915(1915-12-14) Ла-Серена
Смерть:	30 августа 1996(1996-08-30) (80 лет) Винья-дель-Мар
Награды:

Сантьяго Хосе Торибио Мерино Кастро (исп. Santiago José Toribio Merino Castro; 14 декабря 1915, Ла-Серена — 30 августа 1996, Винья-дель-Мар) — чилийский адмирал, командующий ВМФ. Участник военного переворота 11 сентября 1973 года. Член правительственной хунты генерала Пиночета, председатель хунты в 1981—1990. Куратор экономической политики хунты.

Военный моряк

Учёба и начало службы

Хосе Торибио Мерино Кастро — потомственный военный моряк. Родился в семье вице-адмирала Хосе Торибио Мерино Сааведры. С детства путешествовал по Европе, поскольку его отец возглавлял чилийскую военную делегацию в Лиге Наций. Жил в Женеве, Париже, учился в лондонской школе, затем снова во Франции.

В 1930 вернулся в Чили. В 1931 поступил в Военно-морскую академию. Окончил курс в 1936 в звании мичмана. Участвовал в двухмесячной экспедиции танкера «Майпо» по маршруту Вальпараисо — остров Пасхи — Сан-Диего — Лос-Анджелес — Вальпараисо. Проходил стажировку на корвете «Хенераль Бакедано» и линкоре «Альмиранте Латорре». Два года служил на военно-морской базе в Талькауано.

В конце 1941 Мерино занимался коммуникационными исследованиями на Огненной Земле. Вернулся в Вальпараисо после кончины отца. Служил морским артиллеристом на крейсере «Бланко Энкалада II». В марте 1943 получил офицерскую должность на «Альмиранте Латорре».

Доброволец Второй мировой

Хосе Торибио Мерино участвовал во Второй мировой войне на стороне антигитлеровской коалиции. В 1944—1945 служил добровольцем в ВМС США на Тихоокеанском театре военных действий. В качестве морского артиллериста участвовал в морских боях с японцами и в наземных операциях.

Флотский командир

В сентябре 1945 Мерино вернулся в Чили. В 1950 в звании капитан-лейтенанта вновь назначен на линкор Almirante Latorre. На следующий год переведён на крейсер O’Higgins (II). В 1952—1954 — командир корвета Papudo. В 1955—1958 — заместитель чилийского военно-морского атташе в Великобритании.

С 1958 служил в генеральном штабе ВМФ Чили. В 1959—1960 командовал военно-транспортным кораблём Angamos. В 1960 инспектировал систему военно-морского образования. Написал ряд работ по военно-морскому делу и по геополитике.

В 1962 командовал эскадренным миноносцем Almirante Williams. В 1963 — начальник штаба главнокомандующего флотом, в 1964 — заместитель начальника генерального штаба ВМФ.

Конфликт с Аргентиной

На высоких военно-морских постах Мерино уделял особое внимание чилийско-аргентинскому конфликту в проливе Бигл. Придерживался жёсткой позиции, выступал за превентивный удар по аргентинскому флоту. Эта позиция не встретила понимания президента Фрея. В 1966 Мерино председательствовал в чилийской юридической группе, готовившей дело о суверенитете над Биглом в международном суде.

Противник Альенде

Тайное «Морское братство»

В августе 1968 Мерино был одним из основателей «Морского братства Тихоокеанского юга». Формально целью организации являлось развитие водных видов спорта и защита морской экологии. Фактически «Братство» являлось тайным обществом праворадикальных националистов, своеобразным узкоэлитным вариантом популистской Родины и свободы. Группа военных, бизнесменов, политиков и учёных объединила идеологов корпоративизма и гремиализма, единомышленников Хайме Гусмана Эррасуриса, приверженцев геополитических изысканий Аугусто Пиночета.

В 1970—1973 «Морское братство», одним из руководителей которого являлся Хосе Торибио Мерино, сыграло заметную роль в противостоянии правых сил Чили левому правительству. Организация имела отношение к терактам, военным заговорам, поддерживала связи с ЦРУ.

Преддверие мятежа

В марте 1972 Хосе Торибио Мерино был назначен командующим военно-морского зоной Вальпараисо. Он принимал активное участие в разоружении левых организаций согласно закону о контроле над оружием. Руководил разведывательным подразделением, систематизировавшим информацию о леворадикальных группировках.

В чилийском флоте сложилась сильная военная оппозиция правительству Сальвадора Альенде. Её целенаправленно консолидировал адмирал Мерино, жёстко подавляя и изолируя лояльных правительству моряков. В августе 1973 Мерино требовал ареста сенатора-социалиста Карлоса Альтамирано и его помощника Оскара Гильермо Гаррето за «подстрекательство к мятежу».

9 сентября 1973 адмирал Мерино встретился с генералами Пиночетом и Ли. Был окончательно определён план свержения президента Альенде.

Соратник Пиночета

Идеолог переворота

11 сентября 1973 года флотский мятеж в Вальпараисо под командованием адмирала Мерино дал старт военному перевороту. Мерино отстранил от должности лояльного Альенде адмирала Рауля Монтеро и принял на себя главнокомандование ВМФ. Именно он являлся основным автором декларации военной хунты. В документе говорилось, что вооружённые силы не могут оставаться безучастными в условиях надвигающейся национальной катастрофы и намерены восстановить в стране законность, защитить чилийцев от террора левых экстремистов.

Из всех членов военной хунты первого состава адмирал Мерино был наиболее близок по взглядам к генералу Пиночету. Генерал Ли склонялся к неофашизму, генерал Мендоса мало интересовался концептуальными вопросами. Мерино же в полной мере разделял основные принципы Пиночета (хотя, подобно Ли, бывал недоволен единоличным стилем пиночетовского правления): авторитарный консерватизм во внутренней политике, региональное доминирование Чили на Южном конусе, неолиберализм в экономике. Закономерно, что только Мерино оставался в составе хунты весь период военного правления, с 1973 по 1990 (Ли ушёл в отставку в 1978, Мендоса в 1985; Пиночет в 1974 занял пост президента и с 1981 формально не являлся членом хунты).

В 1981—1990 Мерино формально председательствовал в хунте — законодательном органе при президенте Пиночете.

Неолиберальный реформатор

Хосе Торибио Мерино курировал экономическую политику чилийской хунты. Он инициировал первый пакет реформаторских законов — о либерализации цен и процентных ставок, о едином валютном пространстве, о реприватизации национализированных предприятий, о привлечении иностранных инвестиций. Впоследствии по его инициативе был либерализирован порядок жилищного кредитования, проведён закон о пенсионной реформе. Экономическая доктрина Мерино в основных параметрах реализуется в Чили до сих пор.

В 1980 военный режим ввёл в действие новую конституцию Чили. 11 марта 1981 Мерино возглавил военное правительство, одновременно заняв председательский пост в законодательном комитете.

В начале 1980-х мировой экономический кризис болезненно затронул чилийскую экономику. В порядке антикризисных мероприятий Мерино модернизировал финансовую систему, ввёл правительственные гарантии банковских вкладов и сбережений, снизил таможенные тарифы на импорт. Он также провёл новое законодательство о торговом флоте и о рыболовстве. Совершая определённые манёвры, Пиночет и Мерино твёрдо сохраняли основы неолиберального курса.

Адмиральские «пресс-вторники»

В бытность председателем правительственной хунты, с 1983 Мерино ввёл регулярные (по вторникам) встречи с представителями СМИ. Еженедельные пресс-конференции активно использовались для пропаганды правительственных решений. Отмечался раскованный стиль их проведения, демонстративная откровенность ответов, граничащая с «чёрным юмором».

Я моряк, а не политик. Могу говорить то, что думаю.
Хосе Торибио Мерино

Отставка, кончина, траур

Хосе Торибио Мерино оставил военную службу и правительственные посты 8 марта 1990 (11 марта 1990 генерала Пиночета сменил на президентском посту демократически избранный президент Патрисио Эйлвин). На пенсии Мерино занялся мемуарами, живописью, фотографией, разведением морских птиц.

21 мая 1996 — в День Военно-морского флота Чили — появилась информация о кончине адмирала Мерино. Были даже анонсированы похороны, однако сведения о смерти адмирала оказались ложными. Мерино скончался в военно-морском госпитале три месяца спустя.

В связи со смертью Хосе Торибио Мерино в Чили был объявлен трёхдневный траур. Похороны на военно-морском кладбище в Вальпараисо прошли с отдачей государственных почестей, согласно официальному протоколу. Немало чилийцев выстроились по пути следования похоронного кортежа, дабы почтить память адмирала.

С другой стороны, установка в 2002 в Вальпараисо памятника Хосе Торибио Мерино вызвала протесты левой общественности.

Мемуары Хосе Торибио Мерино увидели свет через два года после его кончины. Экспозиция адмирала Мерино представлена в военно-морском музее Вальпараисо.

Отрывок, характеризующий Мерино, Хосе Торибио

– Рады стараться! – прокричали солдаты.
Лошадь государя шарахнулась от неожиданного крика. Лошадь эта, носившая государя еще на смотрах в России, здесь, на Аустерлицком поле, несла своего седока, выдерживая его рассеянные удары левой ногой, настораживала уши от звуков выстрелов, точно так же, как она делала это на Марсовом поле, не понимая значения ни этих слышавшихся выстрелов, ни соседства вороного жеребца императора Франца, ни всего того, что говорил, думал, чувствовал в этот день тот, кто ехал на ней.
Государь с улыбкой обратился к одному из своих приближенных, указывая на молодцов апшеронцев, и что то сказал ему.


Кутузов, сопутствуемый своими адъютантами, поехал шагом за карабинерами.
Проехав с полверсты в хвосте колонны, он остановился у одинокого заброшенного дома (вероятно, бывшего трактира) подле разветвления двух дорог. Обе дороги спускались под гору, и по обеим шли войска.
Туман начинал расходиться, и неопределенно, верстах в двух расстояния, виднелись уже неприятельские войска на противоположных возвышенностях. Налево внизу стрельба становилась слышнее. Кутузов остановился, разговаривая с австрийским генералом. Князь Андрей, стоя несколько позади, вглядывался в них и, желая попросить зрительную трубу у адъютанта, обратился к нему.
– Посмотрите, посмотрите, – говорил этот адъютант, глядя не на дальнее войско, а вниз по горе перед собой. – Это французы!
Два генерала и адъютанты стали хвататься за трубу, вырывая ее один у другого. Все лица вдруг изменились, и на всех выразился ужас. Французов предполагали за две версты от нас, а они явились вдруг, неожиданно перед нами.
– Это неприятель?… Нет!… Да, смотрите, он… наверное… Что ж это? – послышались голоса.
Князь Андрей простым глазом увидал внизу направо поднимавшуюся навстречу апшеронцам густую колонну французов, не дальше пятисот шагов от того места, где стоял Кутузов.
«Вот она, наступила решительная минута! Дошло до меня дело», подумал князь Андрей, и ударив лошадь, подъехал к Кутузову. «Надо остановить апшеронцев, – закричал он, – ваше высокопревосходительство!» Но в тот же миг всё застлалось дымом, раздалась близкая стрельба, и наивно испуганный голос в двух шагах от князя Андрея закричал: «ну, братцы, шабаш!» И как будто голос этот был команда. По этому голосу всё бросилось бежать.
Смешанные, всё увеличивающиеся толпы бежали назад к тому месту, где пять минут тому назад войска проходили мимо императоров. Не только трудно было остановить эту толпу, но невозможно было самим не податься назад вместе с толпой.
Болконский только старался не отставать от нее и оглядывался, недоумевая и не в силах понять того, что делалось перед ним. Несвицкий с озлобленным видом, красный и на себя не похожий, кричал Кутузову, что ежели он не уедет сейчас, он будет взят в плен наверное. Кутузов стоял на том же месте и, не отвечая, доставал платок. Из щеки его текла кровь. Князь Андрей протеснился до него.
– Вы ранены? – спросил он, едва удерживая дрожание нижней челюсти.
– Раны не здесь, а вот где! – сказал Кутузов, прижимая платок к раненой щеке и указывая на бегущих. – Остановите их! – крикнул он и в то же время, вероятно убедясь, что невозможно было их остановить, ударил лошадь и поехал вправо.
Вновь нахлынувшая толпа бегущих захватила его с собой и повлекла назад.
Войска бежали такой густой толпой, что, раз попавши в середину толпы, трудно было из нее выбраться. Кто кричал: «Пошел! что замешкался?» Кто тут же, оборачиваясь, стрелял в воздух; кто бил лошадь, на которой ехал сам Кутузов. С величайшим усилием выбравшись из потока толпы влево, Кутузов со свитой, уменьшенной более чем вдвое, поехал на звуки близких орудийных выстрелов. Выбравшись из толпы бегущих, князь Андрей, стараясь не отставать от Кутузова, увидал на спуске горы, в дыму, еще стрелявшую русскую батарею и подбегающих к ней французов. Повыше стояла русская пехота, не двигаясь ни вперед на помощь батарее, ни назад по одному направлению с бегущими. Генерал верхом отделился от этой пехоты и подъехал к Кутузову. Из свиты Кутузова осталось только четыре человека. Все были бледны и молча переглядывались.
– Остановите этих мерзавцев! – задыхаясь, проговорил Кутузов полковому командиру, указывая на бегущих; но в то же мгновение, как будто в наказание за эти слова, как рой птичек, со свистом пролетели пули по полку и свите Кутузова.
Французы атаковали батарею и, увидав Кутузова, выстрелили по нем. С этим залпом полковой командир схватился за ногу; упало несколько солдат, и подпрапорщик, стоявший с знаменем, выпустил его из рук; знамя зашаталось и упало, задержавшись на ружьях соседних солдат.
Солдаты без команды стали стрелять.
– Ооох! – с выражением отчаяния промычал Кутузов и оглянулся. – Болконский, – прошептал он дрожащим от сознания своего старческого бессилия голосом. – Болконский, – прошептал он, указывая на расстроенный батальон и на неприятеля, – что ж это?
Но прежде чем он договорил эти слова, князь Андрей, чувствуя слезы стыда и злобы, подступавшие ему к горлу, уже соскакивал с лошади и бежал к знамени.
– Ребята, вперед! – крикнул он детски пронзительно.
«Вот оно!» думал князь Андрей, схватив древко знамени и с наслаждением слыша свист пуль, очевидно, направленных именно против него. Несколько солдат упало.
– Ура! – закричал князь Андрей, едва удерживая в руках тяжелое знамя, и побежал вперед с несомненной уверенностью, что весь батальон побежит за ним.
Действительно, он пробежал один только несколько шагов. Тронулся один, другой солдат, и весь батальон с криком «ура!» побежал вперед и обогнал его. Унтер офицер батальона, подбежав, взял колебавшееся от тяжести в руках князя Андрея знамя, но тотчас же был убит. Князь Андрей опять схватил знамя и, волоча его за древко, бежал с батальоном. Впереди себя он видел наших артиллеристов, из которых одни дрались, другие бросали пушки и бежали к нему навстречу; он видел и французских пехотных солдат, которые хватали артиллерийских лошадей и поворачивали пушки. Князь Андрей с батальоном уже был в 20 ти шагах от орудий. Он слышал над собою неперестававший свист пуль, и беспрестанно справа и слева от него охали и падали солдаты. Но он не смотрел на них; он вглядывался только в то, что происходило впереди его – на батарее. Он ясно видел уже одну фигуру рыжего артиллериста с сбитым на бок кивером, тянущего с одной стороны банник, тогда как французский солдат тянул банник к себе за другую сторону. Князь Андрей видел уже ясно растерянное и вместе озлобленное выражение лиц этих двух людей, видимо, не понимавших того, что они делали.
«Что они делают? – думал князь Андрей, глядя на них: – зачем не бежит рыжий артиллерист, когда у него нет оружия? Зачем не колет его француз? Не успеет добежать, как француз вспомнит о ружье и заколет его».
Действительно, другой француз, с ружьем на перевес подбежал к борющимся, и участь рыжего артиллериста, всё еще не понимавшего того, что ожидает его, и с торжеством выдернувшего банник, должна была решиться. Но князь Андрей не видал, чем это кончилось. Как бы со всего размаха крепкой палкой кто то из ближайших солдат, как ему показалось, ударил его в голову. Немного это больно было, а главное, неприятно, потому что боль эта развлекала его и мешала ему видеть то, на что он смотрел.
«Что это? я падаю? у меня ноги подкашиваются», подумал он и упал на спину. Он раскрыл глаза, надеясь увидать, чем кончилась борьба французов с артиллеристами, и желая знать, убит или нет рыжий артиллерист, взяты или спасены пушки. Но он ничего не видал. Над ним не было ничего уже, кроме неба – высокого неба, не ясного, но всё таки неизмеримо высокого, с тихо ползущими по нем серыми облаками. «Как тихо, спокойно и торжественно, совсем не так, как я бежал, – подумал князь Андрей, – не так, как мы бежали, кричали и дрались; совсем не так, как с озлобленными и испуганными лицами тащили друг у друга банник француз и артиллерист, – совсем не так ползут облака по этому высокому бесконечному небу. Как же я не видал прежде этого высокого неба? И как я счастлив, я, что узнал его наконец. Да! всё пустое, всё обман, кроме этого бесконечного неба. Ничего, ничего нет, кроме его. Но и того даже нет, ничего нет, кроме тишины, успокоения. И слава Богу!…»


На правом фланге у Багратиона в 9 ть часов дело еще не начиналось. Не желая согласиться на требование Долгорукова начинать дело и желая отклонить от себя ответственность, князь Багратион предложил Долгорукову послать спросить о том главнокомандующего. Багратион знал, что, по расстоянию почти 10 ти верст, отделявшему один фланг от другого, ежели не убьют того, кого пошлют (что было очень вероятно), и ежели он даже и найдет главнокомандующего, что было весьма трудно, посланный не успеет вернуться раньше вечера.
Багратион оглянул свою свиту своими большими, ничего невыражающими, невыспавшимися глазами, и невольно замиравшее от волнения и надежды детское лицо Ростова первое бросилось ему в глаза. Он послал его.
– А ежели я встречу его величество прежде, чем главнокомандующего, ваше сиятельство? – сказал Ростов, держа руку у козырька.
– Можете передать его величеству, – поспешно перебивая Багратиона, сказал Долгоруков.
Сменившись из цепи, Ростов успел соснуть несколько часов перед утром и чувствовал себя веселым, смелым, решительным, с тою упругостью движений, уверенностью в свое счастие и в том расположении духа, в котором всё кажется легко, весело и возможно.
Все желания его исполнялись в это утро; давалось генеральное сражение, он участвовал в нем; мало того, он был ординарцем при храбрейшем генерале; мало того, он ехал с поручением к Кутузову, а может быть, и к самому государю. Утро было ясное, лошадь под ним была добрая. На душе его было радостно и счастливо. Получив приказание, он пустил лошадь и поскакал вдоль по линии. Сначала он ехал по линии Багратионовых войск, еще не вступавших в дело и стоявших неподвижно; потом он въехал в пространство, занимаемое кавалерией Уварова и здесь заметил уже передвижения и признаки приготовлений к делу; проехав кавалерию Уварова, он уже ясно услыхал звуки пушечной и орудийной стрельбы впереди себя. Стрельба всё усиливалась.
В свежем, утреннем воздухе раздавались уже, не как прежде в неравные промежутки, по два, по три выстрела и потом один или два орудийных выстрела, а по скатам гор, впереди Працена, слышались перекаты ружейной пальбы, перебиваемой такими частыми выстрелами из орудий, что иногда несколько пушечных выстрелов уже не отделялись друг от друга, а сливались в один общий гул.
Видно было, как по скатам дымки ружей как будто бегали, догоняя друг друга, и как дымы орудий клубились, расплывались и сливались одни с другими. Видны были, по блеску штыков между дымом, двигавшиеся массы пехоты и узкие полосы артиллерии с зелеными ящиками.
Ростов на пригорке остановил на минуту лошадь, чтобы рассмотреть то, что делалось; но как он ни напрягал внимание, он ничего не мог ни понять, ни разобрать из того, что делалось: двигались там в дыму какие то люди, двигались и спереди и сзади какие то холсты войск; но зачем? кто? куда? нельзя было понять. Вид этот и звуки эти не только не возбуждали в нем какого нибудь унылого или робкого чувства, но, напротив, придавали ему энергии и решительности.