Нитирэн (буддизм)

Сюда перенаправляется запрос «Нитирэн-сю». На эту тему нужна отдельная статья.

Нитирэн-сю (яп. 日蓮宗) — одна из основных буддийских школ Японии, принадлежащая направлению махаяны. Школу создал японский буддийский монах Нитирэн (1222—1282) на основе учения школы Тэндай.

Школа Нитирэн-сю сформировалась в Японии эпохи Камакура. Её основатель Нитирэн (1222—1282) особо выделял Лотосовую сутру (Саддхармапундарика-сутра; яп. Мё: хо: рэн ге кё:) и утверждал, что только её изучение и почтительное отношение к ней может обеспечить благоденствие Японии и счастье её почитателям. Для этого он рекомендовал практику даймоку — непрестанное повторение формулы «Нам мё: хо: рэнгэ кё:!» («Следую Сутре Лотоса благой Дхармы!»)

Буддизм Нитирэн, в соответствии с Лотосовой сутрой, основывается на вере в то, что все люди обладают природой Будды, и поэтому могут достичь просветления прямо сейчас в этой жизни, там, где они находятся. В отличие от других буддийских школ, Нитирэн очень активно пропагандирует себя и пытается переубедить сторонников других школ принять свою веру, эта практика носит название сякубуку. Последователи Ниритэн считают, что максимальное распространение учения окажет положительное влияние на практикующих и приведёт к установлению мирного и процветающего общества.

В отличие от тантрической школы Сингон, ориентированной на придворную аристократию школы Тэндай или опиравшейся на самурайство Риндзай, школа Нитирэн, равно как и амидаистские школы, благодаря простоте своих учений привлекали к себе многих простолюдинов и получили широкое распространение в провинции. Не случайно именно амидаистские проповедники выступали в роли вдохновителей религиозных крестьянских бунтов (Икко-икки), направленных против притеснений со стороны феодалов и чиновников.

История

В возрасте от 16 до 32 лет Нитирэн проходил обучение во многочисленных храмах Японии, и в первую очередь в главном храме школы тэндай (Энрякудзи) на горе Хиэй, а также в Киото и Нара. Тогда он пришёл к выводу, что наивысшее учение Будды сосредоточено в Лотосовой Сутре. 28 апреля 1253 года он открыл и ввёл в практику знаменитую молитвенную формулу Наму Мёхо Рэнгэ Кё (яп. 南無妙法蓮華経 Namu-Myōhō-Renge-Kyō, «Поклоняюсь Сутре Цветка Лотоса Благой Дхармы»), выражающую всю суть учения. Нитирэн убеждённо верил и доказывал, что современные буддийские школы, такие как сингон, нэмбуцу и дзэн, глубоко заблуждаются, пытаясь указать путь к просветлению, о чём он заявлял повсеместно на публичных проповедях.

После проповеди в июле 1260 года Нитирэна стали явно и неявно преследовать, на него совершались нападения и покушения, в 1261 году он был сослан на полуостров Идзу, а в ноябре 1264 года чуть не убит. Однако Нитирэн продолжал свои проповеди.

После конфликта с Нинсё Рёканом в сентябре 1271 года власти вызвали Нитирэна на дознание. Чуть позже чиновник Хэй-но Саэмон (平の左衛門) вместе с отрядом солдат арестовал Нитирэна, собираясь отрубить ему голову. Однако возникли небесные знамения и световые вспышки с моря в Тацунокути, которые напугали его преследователей, и они не смогли совершить казнь. Этот момент считается поворотным в жизни Нитирэна и носит название Хоссяку-кэмпон (発迹顕本).

Смысл понятия Хоссяку-кэмпон заключается в развеянии не-подлинного и раскрытии истины, при этом не-подлинной считается внешность Нитирэна как смертного монаха, а истиной — его проявление как бодхисаттвы Дзёгё (上行菩薩) или как Истинного Будды (яп. 本仏 хомбуцу).

После этого события Хэй-но Саэмон заменил казнь ссылкой на остров Садо (яп. 佐渡島) в Японском море, известный суровой зимой и ветрами.

Находясь в изгнании на острове Садо, Нитирэн написал свои основные сочинения, и, вернувшись из ссылки будучи прощённым, он основался на горе Минобу (яп. 身延山) префектуры Яманаси (яп. 山梨県), позднее его ученики основали там храм Куондзи (яп. 久遠寺). Остаток жизни Нитирэн занимался своими учениками и развивал свою школу.

Религиозное движение, начатое Нитирэном, организационно оформилось при учениках Нитирэна. Перед смертью Нитирэн назначил шесть старших монахов, среди них были Ниссё, Нитиро, Никко, Нико, Ниттё и Нитидзи. Он завещал захоронить его останки на горе Минобу и позаботиться о его могиле и храме Куондзи. 23 января 1283 года состоялась мемориальная служба. Много религиозных последователей и мирян пришло на службу, но двое старших учеников отсутствовали, это были Нико и Ниттё. Это было связано с тем, что Минобу находилось достаточно далеко от тех мест, где проживали последователи Нитирэна. Например, Нико жил в 330 километрах от Минобу. В связи с этим было принято решение причислить ещё 12 учеников к первоначальным шести. По завещанию Нитирэна служитель храма должен был регулярно меняться. Для этих целей было составлено помесячное расписание. Каждый из учеников отвечал за деятельность объединения в различных областях страны, данный факт способствовал развитию сепаратизма на местах. Для координации деятельности руководителей местных групп было решено проводить ежегодные собрания на горе Минобу длительностью в один месяц.

Вскоре стало понятно, что регулярные собрания невозможны по ряду причин: преследование адептов школ, трудность путешествия до Куондзи. В связи с этим Никко решил стать настоятелем храма Куондзи, с чем согласился главный мирской «спонсор» в этом районе Намбу Санэнага. С конца 1285 года Никко официально стал главой монастыря и пробыл в этой должности три года. Однако уже в начале 1286 года на Минобу поднялся Нико, руководивший деятельностью организации в провинции Симоса. Формально он хотел помочь Никко нести тяжёлое бремя по защите святого места. К Нико примкнул и Намбу Санэнага, что вынудило Никко покинуть Минобу. Никко поселился в Тайсэкигахара у подножья горы Фудзи, где построил себе обитель, которая позднее стала храмом Тайсэкидзи.

В 1289 году произошёл окончательный раскол движения: Никко обвинил Ниссё и Нитиро в предательстве имени Нитирэна. Позднее школа Никко была названа школой Фудзи, а храм Тайсэкидзи стал центральным храмом Нитирэн-сёсю. Последователи Никко не сотрудничали с другими ветвями школы и в течение почти семисот лет вели противоборство.

Особенности школы

Для секты в период её возникновения и первые столетия существования была характерна крайняя нетерпимость к другим сектам. Так секта Сингон именовалась последователями Нитирэн «разрушителем государства», Рицу — «предателем Отечества», но особую неприязнь у них вызывала секта Дзэн, которую они предавали проклятию, как «небесного дьявола».

Школа имеет явно националистический характер, по сути, в её учении буддизм из мировой религии превратился в чисто японское явление.

Ордены, принадлежащие школе

• Ниппондзан Мёходзи (основатель Нитидацу Фудзии)

Известные последователи

• Хонъимбо Санса — великий го-игрок XVII века
• Миядзава, Кэндзи — писатель
• Като Киёмаса — полководец конца XVI, начала XVII веков
• Нагано, Хиромити — спортсмен
• Утагава Куниёси — художник
• Керр, Миранда — модель
• Блум, Орландо — актёр
• Хэнкок, Херби — джазовый пианист
• Тина Тёрнер — американская певица, актриса
• Сюзанна Вега — американская певица и поэт

См. также

• Тэндай
• Лотосовая Сутра
• Школы буддизма
• Буддизм в Японии
• Ниссин

Литература

• Игнатович А. Н. Школа Нитирэн: Рассуждения об установлении справедливости и спокойствия в стране; Трактат об открывании глаз; Трактат об истинно-почитаемом как средстве постижения сути бытия. Стилсервис 2002 г. ISBN 5-93712-005-1
• Светлов Г. Е. Нитирэн и современность // Религии мира. История и современность. Ежегодник. — М.: Наука, 1985. — С. 71—88.

Ссылки

• [anthropology.ru/ru/texts/shomakhmadov/east03_15.html С. Х. Шомахмадов. Подвижник «Лотосовой сутры» Нитирэн и его теократическая доктрина]
• [www.nichiren.or.jp/ Домашняя страницы школы Нитирэн (на японском)]
• [www.sgi-usa.org/ Soka Gakkai International—USA]
• [www.sokaspirit.org A Soka Gakkai site detailing many of that organization’s views]
• [www6.ocn.ne.jp/~nichiren/Soka.html Nichiren Shu of Italy’s views on its links and contrasts to Nichiren Shoshu and Soka Gakkai]
• [www.religionfacts.com/buddhism/sects/nichiren.htm ReligionFacts.com on Nichiren Buddhism]
• [www.nsglobalnet.jp/ Nichiren Shoshu’s English website]
• [www.kemponhokke.com/ Kempon Hokke Shu U.S. site]
• [www.lioncity.net/buddhism/index.php?showforum=28 E-Sangha Nichiren Buddhism Forum]
• [groups.yahoo.com/group/GohonzonInfo/ Digitzed copy of a Gohonzon inscribed by Nichiren]
• [groups.yahoo.com/group/bodhisattvasoftheearth/ Self-proclaimed «Hokkekyo-shu» discussion board]
• [www.nichirenshueuropa.com Nichiren Shu Europa]

Отрывок, характеризующий Нитирэн (буддизм)

– Ну что, mon cher, ну что, достали манифест? – спросил старый граф. – А графинюшка была у обедни у Разумовских, молитву новую слышала. Очень хорошая, говорит.
– Достал, – отвечал Пьер. – Завтра государь будет… Необычайное дворянское собрание и, говорят, по десяти с тысячи набор. Да, поздравляю вас.
– Да, да, слава богу. Ну, а из армии что?
– Наши опять отступили. Под Смоленском уже, говорят, – отвечал Пьер.
– Боже мой, боже мой! – сказал граф. – Где же манифест?
– Воззвание! Ах, да! – Пьер стал в карманах искать бумаг и не мог найти их. Продолжая охлопывать карманы, он поцеловал руку у вошедшей графини и беспокойно оглядывался, очевидно, ожидая Наташу, которая не пела больше, но и не приходила в гостиную.
– Ей богу, не знаю, куда я его дел, – сказал он.
– Ну уж, вечно растеряет все, – сказала графиня. Наташа вошла с размягченным, взволнованным лицом и села, молча глядя на Пьера. Как только она вошла в комнату, лицо Пьера, до этого пасмурное, просияло, и он, продолжая отыскивать бумаги, несколько раз взглядывал на нее.
– Ей богу, я съезжу, я дома забыл. Непременно…
– Ну, к обеду опоздаете.
– Ах, и кучер уехал.
Но Соня, пошедшая в переднюю искать бумаги, нашла их в шляпе Пьера, куда он их старательно заложил за подкладку. Пьер было хотел читать.
– Нет, после обеда, – сказал старый граф, видимо, в этом чтении предвидевший большое удовольствие.
За обедом, за которым пили шампанское за здоровье нового Георгиевского кавалера, Шиншин рассказывал городские новости о болезни старой грузинской княгини, о том, что Метивье исчез из Москвы, и о том, что к Растопчину привели какого то немца и объявили ему, что это шампиньон (так рассказывал сам граф Растопчин), и как граф Растопчин велел шампиньона отпустить, сказав народу, что это не шампиньон, а просто старый гриб немец.
– Хватают, хватают, – сказал граф, – я графине и то говорю, чтобы поменьше говорила по французски. Теперь не время.
– А слышали? – сказал Шиншин. – Князь Голицын русского учителя взял, по русски учится – il commence a devenir dangereux de parler francais dans les rues. [становится опасным говорить по французски на улицах.]
– Ну что ж, граф Петр Кирилыч, как ополченье то собирать будут, и вам придется на коня? – сказал старый граф, обращаясь к Пьеру.
Пьер был молчалив и задумчив во все время этого обеда. Он, как бы не понимая, посмотрел на графа при этом обращении.
– Да, да, на войну, – сказал он, – нет! Какой я воин! А впрочем, все так странно, так странно! Да я и сам не понимаю. Я не знаю, я так далек от военных вкусов, но в теперешние времена никто за себя отвечать не может.
После обеда граф уселся покойно в кресло и с серьезным лицом попросил Соню, славившуюся мастерством чтения, читать.
– «Первопрестольной столице нашей Москве.
Неприятель вошел с великими силами в пределы России. Он идет разорять любезное наше отечество», – старательно читала Соня своим тоненьким голоском. Граф, закрыв глаза, слушал, порывисто вздыхая в некоторых местах.
Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.