Олджейту

Олджейту<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Китайские мудрецы преподносят Олджейту книги. «Маджма ат-таварих» Хафиз-и Абру, 1425—1430 гг.</td></tr>
Ильхан Ирана
19 июля 1304 — 17 декабря 1316
Предшественник:	Газан-хан
Преемник:	Абу Саид Бахадур-хан
Вероисповедание:	Христианство, затем ислам
Рождение:	март 1278
Смерть:	17 декабря 1316(1316-12-17) Сольтание
Место погребения:	Сольтание
Род:	Хулагуиды
Отец:	Аргун-хан
Мать:	Урук-хатун
Дети:	Сулейман-шах (умер в детстве) Абу Саид Бахадур-хан Байазид,  Бастам,  Тайфур,  Абулхейр

Олджейту (монг. Өлзийт; Ольджайту, Ульчжайту), полное мусульманское имя — Гийас ад-Дунйа ва-д-Дин Мухаммед Худабандэ Олджейту Султан (март 1278, март 1281 или 24 марта 1282 — 17 декабря 1316) — ильхан Ирана (1304—1316) из династии Хулагуидов, третий сын Аргун-хана, брат и наследник Газана.

Внутренняя политика

В управлении страной Олджейту следовал курсу реформ Газан-хана. Он издал специальный ярлык, подтверждающий все законы предшественника. В период правления Олджейту, как и во времена Газана, значительное влияние на государственные дела оказывал визирь Высочайшего дивана Рашид ад-Дин. Он смог противостоять интригам другого визиря Са’д ад-Дина Саведжи, пытавшегося оттеснить его от власти. В итоге сам Са’д ад-Дин был обвинён в растрате казённых средств и казнён вместе с несколькими соратниками близ Багдада 19 февраля 1312 года . Вторым визирем стал купец-уртак Тадж ад-Дин Алишах Гиляни. После конфликта, произошедшего в 1314 году между двумя визирями, Олджейту разграничил их сферы деятельности. Рашид ад-Дин теперь должен был отвечать за центральную и южную Персию до пределов Хорасана, а Тадж ад-Дин — за северо-запад Персии, Месопотамию и Малую Азию.

Строительство новой столицы

В 1305 году Олджейту было возобновлено строительство в северо-западной части Ирана (ныне — остан Зенджан) города Сольтание, заложенного ещё при Аргуне. Вскоре город стал летней столицей Хулагуидов, зимней оставался Багдад. Придворные ильхана стремились превзойти друг друга в украшении новой столицы. Например, Рашид ад-Дин построил на свои средства квартал, состоящий из более чем тысячи домов. Строительство города было закончено к 1313 году; длина окружевшей его стены составляла около 30 тысяч шагов. Главным украшением города стал мавзолей Олджейту, построенный ещё при жизни ильхана зодчим Али-Шахом.

Религия

В 1289 Олджейту был крещён своей матерью-христианкой Урук-хатун и получил имя Николай — в честь папы Николая IV, с которым Аргун-хан поддерживал дипломатические контакты. До вступления на престол Олджейту был известен под прозвищем Харбандэ («слуга осла»), которое он при переходе в ислам в 1295 году изменил на Худабандэ («слуга бога»). Приняв ислам в суннитской форме, он позже склонился к шиизму. Однако попытка ильхана сделать шиизм государственной религией встретила упорное сопротивление иранской духовной и чиновничьей знати. Другим изменением в религиозной политике при Олджейту было то, что с немусульман стала вновь взиматься джизья.

Внешняя политика

Олджейту поддерживал дипломатические отношения с европейскими правителями в надежде получить помощь против мамлюков и завоевать Сирию. Ильхан направил в Европу посольство во главе с Бускарелло де Гизольфи, вручившего письма Филиппу Французскому, Эдуарду Английскому и папе Клименту V. Однако переговоры снова, как и в предыдущие годы — при Абаге, Аргуне и Газане, — не привели ни к каким практическим действиям европейцев.

В 1308 году Олджейту помог Византийскому императору Андронику II в борьбе с турками. Он отправил монгольское войско численностью 30 000 воинов в Малую Азию и вернул Византии захваченную ранее турками Вифинию, сокрушив отряды Османа I.

В 1304-1305 гг. мамлюки совершили нападения на Киликийское государство, вассала Хулагуидов, однако вскоре туда подоспели монгольские гарнизоны Малой Азии и нанесли им поражение.

После того как в августе 1312 года на сторону Олджейту перешли эмиры Кара Сункур, правитель Дамаска, и Ак-Куш Афрам, правитель Триполи (первый получил во владение Марагу, второй — Хамадан), ильхан предпринял поход в сирийские владения мамлюков. Войска выступили в октябре, а 23 декабря подошли к городу Рахба. Гарнизон оказал монголам упорное сопротивление и 26 января 1313 года Олджейту вынужден был снять осаду. Хулагуидам пришлось отказаться от планов завоевания Сирии.

В 1307 году под власть хулагуидской державы попал Гилян, управлявшийся множеством мелких полусамостоятельных владетелей. В 1313 году войска ильхана заняли территорию никудари в Южном Афганистане, что спровоцировало вторжение чагатаидской армии под командованием Кебека, брата хана Эсен-Буги, Дауд-ходжи, изгнанного никударийского правителя, и царевича Ясавура, праправнука Чагатая. Перейдя Амударью в январе 1314 года, они нанесли тяжёлое поражение хорасанской армии хулагуидов близ реки Мургаб и преследовали бегущего противника до ворот Герата. Получив известие о разгроме его армии, Олджейту выступил из Сольтание 18 февраля, но при его приближении враг отступил в свой улус. Тем временем, царевич Ясавур был обвинён Кебеком в предательстве, и войска Олджейту форсировали Амударью, чтобы прийти на помощь Ясавуру в битве с чагатаидами. Ясавур вернулся с войсками ильхана в Хорасан, и Олджейту предоставил ему во владение пастбища Бадгиса.

Библиография

Источники

• Абу Бакр ал-Кутби ал-Ахари. [www.vostlit.info/Texts/rus9/Uvejs/text.phtml Тарих-и шейх Увейс] / Пер. М. Д. Кязимова и В. З. Пириева. — Баку: Элм, 1984.
• [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Persien/XIV/1300-1320/Oljaitu/brief_Filipp_1305_1.htm Письмо Олджейту французскому королю Филиппу IV Красивому] // Альманах « Арабески истории». — М., 1996. — Т. 1, вып. 5: «Каспийский транзит». — С. 107—108.
• Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/haupt-Dateien/index-Dateien/R.phtml?id=2057 Сборник летописей] / Перевод А. К. Арендса. — М.—Л.: Издательство АН СССР, 1946. — Т. 3.
• Фасих Хавафи. [www.vostlit.info/Texts/rus8/Fasihi/frametext1.htm Фасихов свод] / Пер. Д. Ю. Юсуповой. — Ташкент: Фан, 1980.

Литература

• Али-заде А. А. Социально-экономическая и политическая история Азербайджана XIII—XIV вв. — Баку: Издательство АН Азербайджанской ССР, 1956. — 422 с.
• [farhang-alshia.narod.ru/karbin/histoir5.html#14 История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века]. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1958. — 390 с. — 2250 экз.
• Петрушевский И. П. Землевладение и аграрные отношения в Иране XIII-XIV веков / Отв. редактор академик И. А. Орбели. — М.-Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1960. — 492 с.
• [www.google.com/books?hl=ru&id=BxRwJUrnr20C&q=Oljeitu#v=snippet&q=Oljeitu&f=false The Cambridge history of Iran]. — Cambridge: Cambridge University Press, 1968. — Т. 5: The Saljuq and Mongol Periods. — 762 p. — ISBN 521 06936 X.

Отрывок, характеризующий Олджейту

Наташа сидела вытянувшись, испытующе и прямо глядя то на отца, то на Пьера.
Пьер чувствовал на себе ее взгляд и старался не оглядываться. Графиня неодобрительно и сердито покачивала головой против каждого торжественного выражения манифеста. Она во всех этих словах видела только то, что опасности, угрожающие ее сыну, еще не скоро прекратятся. Шиншин, сложив рот в насмешливую улыбку, очевидно приготовился насмехаться над тем, что первое представится для насмешки: над чтением Сони, над тем, что скажет граф, даже над самым воззванием, ежели не представится лучше предлога.
Прочтя об опасностях, угрожающих России, о надеждах, возлагаемых государем на Москву, и в особенности на знаменитое дворянство, Соня с дрожанием голоса, происходившим преимущественно от внимания, с которым ее слушали, прочла последние слова: «Мы не умедлим сами стать посреди народа своего в сей столице и в других государства нашего местах для совещания и руководствования всеми нашими ополчениями, как ныне преграждающими пути врагу, так и вновь устроенными на поражение оного, везде, где только появится. Да обратится погибель, в которую он мнит низринуть нас, на главу его, и освобожденная от рабства Европа да возвеличит имя России!»
– Вот это так! – вскрикнул граф, открывая мокрые глаза и несколько раз прерываясь от сопенья, как будто к носу ему подносили склянку с крепкой уксусной солью. – Только скажи государь, мы всем пожертвуем и ничего не пожалеем.
Шиншин еще не успел сказать приготовленную им шутку на патриотизм графа, как Наташа вскочила с своего места и подбежала к отцу.
– Что за прелесть, этот папа! – проговорила она, целуя его, и она опять взглянула на Пьера с тем бессознательным кокетством, которое вернулось к ней вместе с ее оживлением.
– Вот так патриотка! – сказал Шиншин.
– Совсем не патриотка, а просто… – обиженно отвечала Наташа. – Вам все смешно, а это совсем не шутка…
– Какие шутки! – повторил граф. – Только скажи он слово, мы все пойдем… Мы не немцы какие нибудь…
– А заметили вы, – сказал Пьер, – что сказало: «для совещания».
– Ну уж там для чего бы ни было…
В это время Петя, на которого никто не обращал внимания, подошел к отцу и, весь красный, ломающимся, то грубым, то тонким голосом, сказал:
– Ну теперь, папенька, я решительно скажу – и маменька тоже, как хотите, – я решительно скажу, что вы пустите меня в военную службу, потому что я не могу… вот и всё…
Графиня с ужасом подняла глаза к небу, всплеснула руками и сердито обратилась к мужу.
– Вот и договорился! – сказала она.
Но граф в ту же минуту оправился от волнения.
– Ну, ну, – сказал он. – Вот воин еще! Глупости то оставь: учиться надо.
– Это не глупости, папенька. Оболенский Федя моложе меня и тоже идет, а главное, все равно я не могу ничему учиться теперь, когда… – Петя остановился, покраснел до поту и проговорил таки: – когда отечество в опасности.
– Полно, полно, глупости…
– Да ведь вы сами сказали, что всем пожертвуем.
– Петя, я тебе говорю, замолчи, – крикнул граф, оглядываясь на жену, которая, побледнев, смотрела остановившимися глазами на меньшого сына.
– А я вам говорю. Вот и Петр Кириллович скажет…
– Я тебе говорю – вздор, еще молоко не обсохло, а в военную службу хочет! Ну, ну, я тебе говорю, – и граф, взяв с собой бумаги, вероятно, чтобы еще раз прочесть в кабинете перед отдыхом, пошел из комнаты.
– Петр Кириллович, что ж, пойдем покурить…
Пьер находился в смущении и нерешительности. Непривычно блестящие и оживленные глаза Наташи беспрестанно, больше чем ласково обращавшиеся на него, привели его в это состояние.
– Нет, я, кажется, домой поеду…
– Как домой, да вы вечер у нас хотели… И то редко стали бывать. А эта моя… – сказал добродушно граф, указывая на Наташу, – только при вас и весела…
– Да, я забыл… Мне непременно надо домой… Дела… – поспешно сказал Пьер.
– Ну так до свидания, – сказал граф, совсем уходя из комнаты.
– Отчего вы уезжаете? Отчего вы расстроены? Отчего?.. – спросила Пьера Наташа, вызывающе глядя ему в глаза.
«Оттого, что я тебя люблю! – хотел он сказать, но он не сказал этого, до слез покраснел и опустил глаза.
– Оттого, что мне лучше реже бывать у вас… Оттого… нет, просто у меня дела.
– Отчего? нет, скажите, – решительно начала было Наташа и вдруг замолчала. Они оба испуганно и смущенно смотрели друг на друга. Он попытался усмехнуться, но не мог: улыбка его выразила страдание, и он молча поцеловал ее руку и вышел.
Пьер решил сам с собою не бывать больше у Ростовых.


Петя, после полученного им решительного отказа, ушел в свою комнату и там, запершись от всех, горько плакал. Все сделали, как будто ничего не заметили, когда он к чаю пришел молчаливый и мрачный, с заплаканными глазами.
На другой день приехал государь. Несколько человек дворовых Ростовых отпросились пойти поглядеть царя. В это утро Петя долго одевался, причесывался и устроивал воротнички так, как у больших. Он хмурился перед зеркалом, делал жесты, пожимал плечами и, наконец, никому не сказавши, надел фуражку и вышел из дома с заднего крыльца, стараясь не быть замеченным. Петя решился идти прямо к тому месту, где был государь, и прямо объяснить какому нибудь камергеру (Пете казалось, что государя всегда окружают камергеры), что он, граф Ростов, несмотря на свою молодость, желает служить отечеству, что молодость не может быть препятствием для преданности и что он готов… Петя, в то время как он собирался, приготовил много прекрасных слов, которые он скажет камергеру.
Петя рассчитывал на успех своего представления государю именно потому, что он ребенок (Петя думал даже, как все удивятся его молодости), а вместе с тем в устройстве своих воротничков, в прическе и в степенной медлительной походке он хотел представить из себя старого человека. Но чем дальше он шел, чем больше он развлекался все прибывающим и прибывающим у Кремля народом, тем больше он забывал соблюдение степенности и медлительности, свойственных взрослым людям. Подходя к Кремлю, он уже стал заботиться о том, чтобы его не затолкали, и решительно, с угрожающим видом выставил по бокам локти. Но в Троицких воротах, несмотря на всю его решительность, люди, которые, вероятно, не знали, с какой патриотической целью он шел в Кремль, так прижали его к стене, что он должен был покориться и остановиться, пока в ворота с гудящим под сводами звуком проезжали экипажи. Около Пети стояла баба с лакеем, два купца и отставной солдат. Постояв несколько времени в воротах, Петя, не дождавшись того, чтобы все экипажи проехали, прежде других хотел тронуться дальше и начал решительно работать локтями; но баба, стоявшая против него, на которую он первую направил свои локти, сердито крикнула на него:
– Что, барчук, толкаешься, видишь – все стоят. Что ж лезть то!
– Так и все полезут, – сказал лакей и, тоже начав работать локтями, затискал Петю в вонючий угол ворот.
Петя отер руками пот, покрывавший его лицо, и поправил размочившиеся от пота воротнички, которые он так хорошо, как у больших, устроил дома.
Петя чувствовал, что он имеет непрезентабельный вид, и боялся, что ежели таким он представится камергерам, то его не допустят до государя. Но оправиться и перейти в другое место не было никакой возможности от тесноты. Один из проезжавших генералов был знакомый Ростовых. Петя хотел просить его помощи, но счел, что это было бы противно мужеству. Когда все экипажи проехали, толпа хлынула и вынесла и Петю на площадь, которая была вся занята народом. Не только по площади, но на откосах, на крышах, везде был народ. Только что Петя очутился на площади, он явственно услыхал наполнявшие весь Кремль звуки колоколов и радостного народного говора.
Одно время на площади было просторнее, но вдруг все головы открылись, все бросилось еще куда то вперед. Петю сдавили так, что он не мог дышать, и все закричало: «Ура! урра! ура!Петя поднимался на цыпочки, толкался, щипался, но ничего не мог видеть, кроме народа вокруг себя.
На всех лицах было одно общее выражение умиления и восторга. Одна купчиха, стоявшая подле Пети, рыдала, и слезы текли у нее из глаз.
– Отец, ангел, батюшка! – приговаривала она, отирая пальцем слезы.
– Ура! – кричали со всех сторон. С минуту толпа простояла на одном месте; но потом опять бросилась вперед.
Петя, сам себя не помня, стиснув зубы и зверски выкатив глаза, бросился вперед, работая локтями и крича «ура!», как будто он готов был и себя и всех убить в эту минуту, но с боков его лезли точно такие же зверские лица с такими же криками «ура!».
«Так вот что такое государь! – думал Петя. – Нет, нельзя мне самому подать ему прошение, это слишком смело!Несмотря на то, он все так же отчаянно пробивался вперед, и из за спин передних ему мелькнуло пустое пространство с устланным красным сукном ходом; но в это время толпа заколебалась назад (спереди полицейские отталкивали надвинувшихся слишком близко к шествию; государь проходил из дворца в Успенский собор), и Петя неожиданно получил в бок такой удар по ребрам и так был придавлен, что вдруг в глазах его все помутилось и он потерял сознание. Когда он пришел в себя, какое то духовное лицо, с пучком седевших волос назади, в потертой синей рясе, вероятно, дьячок, одной рукой держал его под мышку, другой охранял от напиравшей толпы.