Пальчинский, Пётр Иоакимович

Пётр Иоакимович Пальчинский
П. И. Пальчинский в 1913 г.
Научная сфера:	экономика
Альма-матер:	Санкт-Петербургский горный институт
Награды и премии:	Герой Труда

Пётр Иоаки́мович (Аки́мович) Пальчи́нский (1875, Вятская губерния — 22 мая 1929, Москва) — российский инженер, экономист, политический деятель. «Герой Труда» (1925).

Семья

Мать П. И. Пальчинского (умерла в 1893 году) содержала частную общедоступную библиотеку. Его дядя — видный деятель народнического движения Н. В. Чайковский. Жена — Нина Александровна (ум. 1938), урождённая Бобрищева-Пушкина, в её роду были братья-декабристы Бобрищевы-Пушкины.

Образование

Окончил реальное училище в Казани (1893), Санкт-Петербургский горный институт (1900).

Во время учёбы в институте участвовал в оппозиционном студенческом движении, создал нелегальную кассу взаимопомощи для студентов, а затем бюро труда, помогавшее студентам получать подработку. Организовал также студенческую столовую и занимался изданием курсов лекций преподавателей института. В молодости был близок к анархистам, сторонник идей П. А. Кропоткина. Интерес к анархизму сохранил и в зрелые годы — в 1920-е годы участвовал в деятельности Кропоткинского комитета.

Инженер

После окончания института работал на шахтах Донбасса, сотрудничал в Комиссии по обследованию Донбасса, в Совете по разработке железнодорожных тарифов для Северо-Восточного района Донбасса. С 1902 года — директор-распорядитель Головинского горнопромышленного товарищества Черемховского района в Иркутской губернии и являлся акционером ряда российских горнопромышленных предприятий. С 1903 года — член Русского технического общества.

В 1905 году принял участие в революционных событиях в Сибири, был секретарём Комитета (Совета) служащих и рабочих управления депо и станции Иркутск. За эту деятельность против Пальчинского было возбуждено уголовное дело, он три месяца пробыл в тюрьме, затем был освобождён. Участвовал в работе Совета Съездов горнопромышленников юга России, занимался разработкой железнодорожных тарифов, был автором проекта Тарифного устава, способствовавшего развитию российской промышленности. Проект был принят и с небольшими изменениями действовал до 1917 года.

Жизнь в эмиграции и экономические исследования

Уголовное дело против Пальчинского закрыто не было, и ввиду угрозы суда (на котором ему грозил приговор к каторжным работам) он эмигрировал из России. Официально числился представителем Совета Съездов горнопромышленников юга России за границей. Жил в Лондоне, где принимал активное участие в жизни эмигрантской колонии, стал одним из организаторов «Русского кружка им. А. И. Герцена». Кроме того, в период эмиграции совершенствовал свои инженерные знания, занимался экономическими исследованиями, в том числе подготовил многотомное описание европейских портов, в том числе с целью их использования для нужд расширявшегося российского экспорта. Подготовил предложения по развитию азовских портов и строительству приморских железных дорог.

В 1911 году руководил горнопромышленным отделом Всемирной промышленной выставки в Турине, посвящённой 50-летию объединения Италии. За заслуги получил благодарность от министра финансов и торговли Италии и был награждён дипломом выставки и дипломом «За заслуги». Посетивший выставку министр торговли и промышленности России С. И. Тимашев встретился с Пальчинским и объявил ему благодарность.

Затем переехал в Рим и получил право на ввоз в Россию из Италии клеёной фанеры по специальному (в 10 раз ниже принятого) именному тарифу; был назначен уполномоченным и заведующим отделом Совета Союза горнопромышленников юга России.

Возвращение в Россию

В 1913 году, после объявления амнистии, вернулся в Россию. Сразу же по возвращении стал акционером ряда промышленных фирм, членом правления акционерного общества «Лысьвенский горный округ» и директором правления акционерного общества «Люборад», консультантом Азово-Черноморского банка. Являлся организатором синдиката «Продуголь».

Работа в период Первой мировой войны

Во время Первой мировой войны был создателем Комиссии содействия промышленности в связи с войной (при Русском техническом обществе — РТО), с июня 1915 года комиссия была преобразована в Комитет военно-технической помощи (КВТП). Активный деятель Центрального военно-промышленного комитета. Сторонник государственного регулирования экономики, участвовал в процессе переориентации отечественной промышленности с импортных на внутренние ресурсы. Участвовал в деятельности одной из масонских лож Великого Востока народов России.

Деятельность в 1917 году

Участвовал в Февральской революции 1917 года, входил в состав Военной комиссии Временного комитета Государственной думы. Распорядился взять под охрану электростанции и военные предприятия, направил вооружённые отряды занять телефонную станцию, телеграф, почту, вокзалы, Государственный банк, экспедиции, Генеральный штаб. Был избран членом исполнительного комитета Совета рабочих и солдатских депутатов.

В марте возглавил Комитет военно-технической помощи и был назначен главноуполномоченным Временного правительства по снабжению металлами и топливом, стал товарищем министра торговли и промышленности. С марта — также товарищ председателя Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обороне государства, исполнял обязанности председателя при обсуждении вопросов, касавшихся металлов и топлива. Многие современники признавали масштаб его деятельности; так, социал-демократ Н. Н. Суханов считал, что Пальчинский — «даровитый и универсальный инженер, душой и телом преданный отечественной промышленности, связанный с десятками всяких предприятий, банков, синдикатов». В мае его кандидатура рассматривалась на пост военного министра. Руководил секвестром промышленных предприятий, реорганизацией управления нефтяным делом. Экономист Я. М. Букшпан назвал его «одним из наиболее деловых представителей Временного правительства».

В августе был противником выступления генерала Л. Г. Корнилова. 28 августа председатель Временного правительства А. Ф. Керенский назначил Пальчинского помощником по гражданской части генерал-губернатора Петрограда и окрестностей. С 30 августа был генерал-губернатором Петрограда, находился на этом посту в течение недели, руководил созданием инженерной защиты города в условиях германского наступления.

В октябре, в условиях начавшейся большевистской революции, стал помощником уполномоченного правительства по водворению порядка в столице Н. М. Кишкина, руководил обороной Зимнего дворца. 25 октября (7 ноября) был арестован победившими большевиками и заключён в Петропавловскую крепость. Через четыре месяца освобождён под большой залог, но в 1918 и 1919 годах вновь арестовывался Петроградским ЧК, 6 сентября 1918 года был включён в список 122 видных заложников.

Научная работа

Письмо в Московский Ревтрибунал от 16 января 1922 года

Ввиду того, что постоянный консультант Госплана инженер П. А. Пальчинский 18 января с. г. в три часа дня выступает в качестве докладчика в Южбюро по вопросу о восстановлении южной металлургии, имеющей особо важное значение в настоящий момент, президиум Госплана просит Ревтрибунал освободить тов. Пальчинского к указанному выше часу для исполнения возложенного на него поручения.

Пред. Госплана Кржижановский

С 1918 года — председатель Русского технического общества. Занимался разведкой запасов сланцев в России. Организовал исследовательский институт «Поверхность и недра», издавал одноимённый журнал, с 1920 года был профессором Петроградского горного института, читал комплексные геолого-экономические курсы по природным газам и смолам.

В 1920-е годы входил в состав Центрального совета экспертов и Научно-технического совета Главного экономического управления Высшего совета народного хозяйства (ВСНХ), был постоянным консультантом Госплана СССР, участвовал в составлении плана электрификации России (ГОЭЛРО). Являлся одним из крупнейших специалистов в России в области экономики горного дела. В 1924—1925 годах под его редакцией вышли пять выпусков труда «Естественные минеральные строительные материалы Европейской России». Был консультантом при разработке проекта Днепрогэса.

В 1922 году был арестован, два месяца находился в тюрьме.

Во время высылки видных представителей интеллигенции отказался уехать за границу, так мотивировав свою позицию:

Моё место — здесь. Мы должны хранить и укреплять наше хозяйственное и культурное наследие. Это долг всей интеллигенции, ещё не убитой и не расстрелянной большевиками. Мы должны помогать им, и искренне, всеми силами стремиться к восстановлению страны теперь, когда они решили покончить с разрушениями и перейти к положительной работе.

Последний арест и гибель

21 апреля 1928 года был вновь арестован, обвинён в участии в деятельности совета Союза инженерных организаций — по версии ОГПУ, тайной антисоветской организации. Находился в заключении во Внутренней тюрьме ОГПУ на Лубянке и в Бутырской тюрьме, 22 мая 1929 года был приговорён Коллегией ОГПУ к расстрелу по обвинению в руководстве заговором и вредительством на железнодорожном транспорте и в золото-платиновой промышленности. В 1930 году на процессе по делу «Промпартии» было объявлено, что Пальчинский был идейным вдохновителем некоего «Инженерного центра». С точки зрения современных историков, все «вредительские» организации, в участии в работе которых обвиняли Пальчинского, в реальности не существовали. Его негласный расстрел — ряд других обвиняемых во «вредительстве» судили на открытых процессах — мог быть связан с тем, что он отказывался давать нужные властям показания.

А. И. Солженицын о П. И. Пальчинском

Пальчинский явился прототипом Петра Ободовского, одного из героев повествования А. И. Солженицына «Красное колесо». В «Архипелаге ГУЛАГ» Солженицын также писал о Пальчинском, перечисляя сферы его научных интересов:

Это был инженер-учёный с широтой интересов поразительной. Выпускник (1900) Горного института, выдающийся горняк, он, как мы видим из списка его трудов, изучал и оставил работы по общим вопросам экономического развития, о колебаниях промышленных цен, об экспорте угля, об оборудовании и работе торговых портов Европы, экономических проблемах портового хозяйства, о технике безопасности в Германии, о концентрации в германской и английской горной промышленности, о горной экономике, о восстановлении и развитии промышленности стройматериалов в СССР, об общей подготовке инженеров в высших школах — и сверх того работы по собственно-горному делу, описание отдельных районов и отдельных месторождений (и ещё не все работы известны нам сейчас).

Когда арестовали инженера Пальчинского, жена его Нина писала вдове Кропоткина: «Осталась я совсем без средств, никто ничем не помог, все чураются, боятся… Я теперь увидала, что такое друзья. Исключений очень мало» (Письмо от 16 августа 1929, Рукописный отдел Государственной библиотеки им. В. И. Ленина, ф. 410, карт. 5, ед. хр. 24.)

В Старой Руссе смотрели кинофильм «Ленин в Октябре». Кто-то обратил внимание на фразу: «Это должен знать Пальчинский!» — а Пальчинский-то защищает Зимний Дворец. Позвольте, а у нас медсестра работает — Пальчинская! Взять её! И взяли. И оказалось, действительно — жена, после расстрела мужа скрывшаяся в захолустье.

Литература

• Лорен Грэхэм. Призрак казнённого инженера: технология и падение Советского Союза. — СПБ.: Европейский Дом, 2000. — ISBN 5-8015-0060-X
• Гараевская И. А. Пётр Пальчинский. Биография инженера на фоне войн и революций. — М., 1996.
• Серков А. И. Русское масонство. 1731—2000. Энциклопедический словарь. — М., 2001. — С. 622—623.
• В. А. Волков, М. В. Куликова. [www.ihst.ru/projects/sohist/papers/viet/1994/2/65-75.pdf Российская профессура под колпаком у власти] // Вестн. ин-та истории естествознания и техники. — 1994. — № 2. — С. 65—75.

Ссылки

• [socialist.memo.ru/lists/bio/l16.htm Пальчинский Пётр Иоакимович (Акимович)]. Российские социалисты и анархисты после Октября 1917 года. Исслед. программа НИПЦ «Мемориал» «Социалисты и анархисты — участники сопротивления большевистскому режиму». — Проект создан при финансовой поддержке РГНФ (грант № 04-01-12025). Проверено 21 сентября 2011. [www.webcitation.org/65etSomVH Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].
• Ред.-сост. К. А. Томилин. [russcience.chat.ru/repress/geo968.htm Пальчинский Пётр Иоакимович. 1875—1929]. Репрессированные геологи. Электронная библиотека и архив «Социальная история отечественной науки». — При поддержке Ин-та «Открытое общество» (фонд Сороса) в 2000 г. При поддержке Росс. фонда фундаментальн. исследований в 2002—2004 гг.. Проверено 21 сентября 2011. [www.webcitation.org/65etTTJo1 Архивировано из первоисточника 23 февраля 2012].
• [dev.spmi.ru/node/931 Пальчинский Пётр Иоакимович (Акимович) (1875-1929)]. Имена Горного. Санкт-Петербургский государственный горный университет. Проверено 21 сентября 2011.Репрессированные экономисты

Отрывок, характеризующий Пальчинский, Пётр Иоакимович

25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.