Панатта, Адриано

Адриано Панатта
Место проживания	Флоренция, Италия
Дата рождения	9 июля 1950(1950-07-09) (73 года)
Место рождения	Рим, Италия
Рост	183 см
Начало карьеры	1968
Завершение карьеры	1984
Рабочая рука	правая
Удар слева	одноручный
Призовые, долл.	776 187
Одиночный разряд
Матчей в/п	361—218
Титулов	9
Наивысшая позиция	4 (24 августа 1976)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	1-й круг
Франция	победа (1976)
Уимблдон	1/4 финала (1979)
США	4-й круг (1978)
Парный разряд
Матчей в/п	233—152
Титулов	17
Наивысшая позиция	15 (24 марта 1980)
Турниры серии Большого шлема
Австралия	2-й круг (1969)
Франция	1/4 финала (1975, 1977, 1980)
Уимблдон	3-й круг (1975-76)
США	2-й круг (1977)
Завершил выступления

Адриано Панатта (итал. Adriano Panatta; род. 9 июля 1950, Рим) — итальянский профессиональный теннисист, гонщик, тренер и политик.

• Бывшая четвёртая ракетка мира
• Победитель Открытого чемпионата Франции 1976 года в одиночном разряде
• Обладатель Кубка Дэвиса 1976 года в составе сборной Италии
• В водно-моторном спорте — чемпион мира 2004 года в классе Р1 Evolution

Общая информация

Адриано Панатта родился в 1950 году в семье служащего теннисного клуба Париоли Асченцио Панатты. Младший брат Адриано, Клаудио Панатта, также стал успешным теннисистом и выступал в рядах сборной Италии в Кубке Дэвиса.

После романов с актрисой Митой Медичи и певицей Лореданой Берте Адриано 15 апреля 1975 года женился на Росарии Лукони. У них трое детей — сыновья Никколо, родившийся в год свадьбы, и Алессандро (1979) и дочь Рубина (1980).

С 1997 по 2001 год Панатта был членом городского совета Рима, а в 2008 году стал членом провинциального департамента спорта. В том же году он повторно баллотировался в городской совет от Демократической партии, но проиграл выборы.

Спортивная карьера

Карьера в теннисе

В 14 лет Адриано Панатта познакомился с лидером итальянского тенниса тех лет Николой Пьетранджелли, с лёгкой руки которого к нему приклеилось прозвище «Асченциетто» (маленький Асченцио) — в честь отца, с которым Пьетранджелли был также знаком. Спустя пять лет Адриано, только начинавший свой путь в международном теннисе, победил Николу в финале национального чемпионата Италии. В 19 лет Панатта вышел в Реджо-ди-Калабрия в свой первый финал международного теннисного турнира. Через год он уже выступал в составе сборной Италии в Кубке Дэвиса и в первом же матче со сборной Чехословакии принёс команде два очка в одиночном и парном разрядах, уступив лишь в решающей пятой встрече чехословацкому лидеру Яну Кодешу. В 1972 году Панатта пробился в финал престижного Открытого чемпионата Германии в Гамбурге, обыграв в полуфинале Кодеша, но в итоге уступил Мануэлю Орантесу со счётом 3:6, 8:9, 0:6.

Весной 1973 года Панатта выиграл грунтовые турниры в Борнмуте (в одиночном разряде) и Флоренции (в паре с Паоло Бертолуччи). В том же 1973 году он пробился в полуфинал Открытого чемпионата Франции, обыграв в 1/8 финала молодого шведа Бьорна Борга, а в четвертьфинале — многоопытного Тома Оккера. Бертолуччи оставался впоследствии постоянным партнёром Панатты на протяжении большей части карьеры — вместе они выиграли в общей сложности 12 турниров Гран-при и WCT, в том числе пять раз во Флоренции. Только за 1975 год Бертолуччи и Панатта выиграли четыре турнира и ещё дважды проигрывали в финалах, а на Открытом чемпионате Франции дошли до четвертьфинала.

Безусловно лучшим в карьере Панатты стал 1976 год. В этот год он выиграл сначала Открытый чемпионат Италии после того, как уже в матче первого круга против австралийца Кима Уорика отыграл 11 матч-болов, а затем единственный в карьере турнир Большого шлема — Открытый чемпионат Франции, причём также отыграв матч-бол в первом круге, а в четвертьфинале во второй раз победив Бьорна Борга на «Ролан Гарро». Эти два поражения были единственными за всё время выступлений Борга в Открытом чемпионате Франции, который он выигрывал шесть раз. В августе Панатта сыграл ключевую роль в победе в финале Европейской зоны Кубка Дэвиса над сборной Великобритании, выиграв на неудобных для себя уимблдонских травяных кортах обе своих встречи в одиночном разряде, а позже в том же месяце достиг высшей в карьере четвёртой строчки в рейтинге АТР — это не только его личный рекорд, но и лучшее место в рейтинге среди всех итальянцев с начала Открытой эры. Неудачно выступив в Открытом чемпионате США, он реабилитировался уже в конце сентября, когда принёс итальянской сборной два очка в межзональном финале на Foro Italico против австралийцев: проиграв свою первую игру, он затем победил вместе с Бертолуччи во встрече пар, а в решающей пятой игре нанёс поражение Джону Ньюкомбу. В декабре итальянцы должны были играть в финале Кубка Дэвиса в Чили. Чилийцам расчистил дорогу в финал отказ команды СССР от матча с представителями режима Пиночета. В Италии тоже раздавались призывы к отказу от матча, но председатель НОК Италии Джулио Онести принял решение всё-таки отправить команду в Чили. Там Панатта принёс команде Италии три очка из трёх возможных и досрочную победу в финале. Перед матчем пар, официально закрепившим победу итальянцев, Панатта, придерживавшийся левых взглядов, уговорил своего партнёра Бертолуччи выйти на корт в красных майках, что должно было, по его замыслу, символизировать победу коммунистов над фашистами.

В следующие четыре года Панатта с Бертолуччи и Коррадо Барадзутти ещё три раза выводили команду Италии в финал Кубка Дэвиса и дважды в финал второго по престижности турнира сборных — Кубка наций. Однако в финалах Кубка Дэвиса «Скуаддра адзурра», бывшая грозной силой на грунтовых кортах, каждый раз играла на площадках соперников — на траве в Австралии и на ковре в США и Чехословакии — и больше не смогла повторить успех 1976 года. За эти же годы в индивидуальных турнирах Панатта завоевал ещё три титула в одиночном и восемь в парном разряде (из них четыре с Бертолуччи и три с румыном Илие Настасе), а также четыре раза проигрывал в одиночных и три — в парных финалах. В число последних входил и финал Итогового турнира WCT 1977 года, где Панатта играл в паре с американцем Витасом Герулайтисом.

Последние титулы в парном разряде Панатта завоевал в 1981 и 1982 годах соответственно с Настасе и Бертолуччи. Свой последний матч за сборную он провёл летом 1983 года, в общей сложности сыграв за итальянскую команду ровно сто игр — 63 в одиночном разряде (37 побед) и 37 в парном (27 побед). По общему числу игр и побед за итальянскую сборную его опережает лишь Никола Пьетранджели. Завершающим в индивидуальной карьере Панатты стал турнир Гран-при в Палермо в конце 1984 года, где он в паре с Хенриком Сундстрёмом дошёл до финала.

Стиль

Обозреватель сайта Tennis.com Стив Тиньор пишет о Панатте как об одном из самых ярких теннисистов в истории этой игры. Его игра была одновременно акробатичной — выходя к сетке, он любил доставать мяч в высоком прыжке — и стильной. Его касание мяча, подача и длинный быстрый резаный бэкхенд были по-настоящему красивы. Но в то же время Панатта не отличался стабильностью, и самые красивые его игры не проходили «по заказу». По его собственным словам, ему нужно было, чтобы матч достиг высокого эмоционального накала, чтобы он мог показать свою лучшую игру.

Тренерская карьера

После окончания игровой теннисной карьеры Панатта много лет занимал пост капитана итальянской сборной в Кубке Дэвиса, который оставил лишь в июле 1997 года по собственной инициативе из-за разногласий с президентом Федерации тенниса Италии Паоло Галгани, несмотря на просьбы Галгани остаться в сборной до 2000 года. В этот период Панатта был также личным тренером Бьорна Борга, нанявшего его в 1991 году в попытке вернуться на корт. Позже он возглавил сбственную теннисную школу при римском теннисном клубе Orange.

Карьера в водно-моторном спорте

Вторым спортивным увлечением Панатты после тенниса стали гонки моторных катеров. Впервые он попробовал свои силы в этом спорте в 1983 году, хотя, по собственному признанию, «всегда любил быстрые катера». За свою вторую карьеру он несколько раз попадал в аварии и однажды получил перелом плеча. Он участвовал в гонке 1990 года, в которой погиб муж принцессы Монако Каролины Стефано Казираги. Успехи пришли позже: Панатта установил два мировых рекорда скорости, а в 2004 году выиграл в составе команды Thuraya (с Клаудио Кастеллани и Джулиано Сальватори) чемпионат мира в гонках на выносливость в классе Р1 (подкласс Evolution), проходивший в Сицилии.

Титулы в турнирах Гран-при, WCT и Большого шлема

Одиночный разряд (9)

No.	Дата	Турнир	Покрытие	Соперник в финале	Счёт в финале
1.	6 мая 1973	Борнмут, Великобритания	Грунт	Илие Настасе	6-8, 7-5, 6-3
2.	12 мая 1974	Флоренция, Италия	Грунт	Паоло Бертолуччи	6-3, 6-1
3.	13 июля1975	Открытый чемпионат Австрии, Кицбюэль	Грунт	Ян Кодеш	2-6, 6-2, 7-5, 6-4
4.	6 ноя 1975	Стокгольм, Швеция	Хард(i)	Джимми Коннорс	6-4, 6-3
5.	24 мая 1976	Открытый чемпионат Италии, Рим	Грунт	Гильермо Вилас	2-6, 7-6, 6-2, 7-6
6.	31 мая 1976	Открытый чемпионат Франции, Париж	Грунт	Гарольд Соломон	6-1, 6-4, 4-6, 7-6
7.	11 апр 1977	Хьюстон, США	Грунт	Витас Герулайтис	7-64, 6-73, 6-1
8.	29 окт 1978	Открытый чемпионат Японии, Токио	Грунт	Пат Дюпре	6-3, 6-3
9.	12 мая 1980	Флоренция (2)	Грунт	Рауль Рамирес	6-2, 2-6, 6-4

Парный разряд (17)

	Дата	Турнир	Покрытие	Партнёр	Соперники в финале	Счёт в финале
1.	30 апр 1973	Флоренция, Италия	Грунт	Паоло Бертолуччи	Илие Настасе Хуан Хисберт	6-3, 6-4
2.	12 мая 1974	Флоренция (2)	Грунт	Паоло Бертолуччи	Роберт Махан Балаж Тароци	6-3, 3-6, 6-4
3.	8 июл 1974	Открытый чемпионат Швеции, Бостад	Грунт	Паоло Бертолуччи	Уве-Нильс Бенгтсон Бьорн Борг	3-6, 6-2, 6-4
4.	6 фев 1975	Болонья, Италия	Ковёр	Паоло Бертолуччи	Том Оккер Артур Эш	6-3, 3-6, 6-3
5.	4 мар 1975	Лондон, Великобритания	Ковёр	Паоло Бертолуччи	Ханс-Юрген Поман Юрген Фассбендер	6-3, 6-4
6.	13 июл 1975	Открытый чемпионат Австрии, Кицбюэль	Грунт	Паоло Бертолуччи	Патрис Домингез Франсуа Жоффре	6-2, 6-2, 7-6
7.	10 ноя 1975	Буэнос-Айрес, Аргентина	Грунт	Паоло Бертолуччи	Ханс-Юрген Поман Юрген Фассбендер	7-6, 6-7, 6-4
8.	14 мар 1977	Сент-Луис, США	Ковёр	Илие Настасе	Виджай Амритрадж Дик Стоктон	6-4, 3-6, 7-66
9.	28 мар 1977	Лондон (2)	Хард(i)	Илие Настасе	Эдди Диббс Марк Кокс	7-65, 6-73, 6-3
10.	11 апр 1977	Хьюстон, США	Хард	Илие Настасе	Джон Александр Фил Дент	6-3, 6-4
11.	21 мая 1978	Флоренция (3)	Грунт	Коррадо Барадзутти	Джон Маркс Марк Эдмондсон	6-3, 6-7, 6-3
12.	14 мая 1979	Флоренция (4)	Грунт	Паоло Бертолуччи	Иван Лендл Павел Сложил	6-4, 6-3
13.	8 окт 1979	Барселона, Испания	Грунт	Паоло Бертолуччи	Карлус Кирмайр Кассиу Мотта	6-4, 6-3
14.	31 мар 1980	Монте-Карло, Монако	Грунт	Паоло Бертолуччи	Витас Герулайтис Джон Макинрой	6-2, 5-7, 6-3
15.	27 окт 1980	Париж, Франция	Ковёр	Паоло Бертолуччи	Брайан Готтфрид Реймонд Мур	6-4, 6-4
16.	16 мар 1981	Нанси, Франция	Хард(i)	Илие Настасе	Иржи Гржебец Джон Фивер	6-4, 2-6, 6-4
17.	10 мая 1982	Флоренция (5)	Грунт	Паоло Бертолуччи	Сэмми Джаммалва Тони Джаммалва	7-6, 6-1

Участие в финалах командных турниров (1-5)

Результат	Год	Турнир	Место проведения	Покрытие	Команда	Соперники в финале	Счёт
Победа	1976	Кубок Дэвиса	Сантьяго, Чили	Грунт	К. Барадзутти, П. Бертолуччи, А. Зугарелли, А. Панатта	Чили: П. Корнехо, Б. Пражу, Х. Фильоль	4:1
Поражение	1977	Кубок Дэвиса	Сидней, Австралия	Трава	К. Барадзутти, П. Бертолуччи, А. Панатта	Австралия: Дж. Александр, Ф. Дент, Т. Роч	1:3
Поражение	1979	Кубок наций	Дюссельдорф, ФРГ	Грунт	К. Барадзутти, П. Бертолуччи, А. Панатта	Австралия Австралия: Дж. Александр, Ф. Дент	1:2
Поражение	1979	Кубок Дэвиса	Сан-Франциско, США	Ковёр	К. Барадзутти, П. Бертолуччи, А. Зугарелли, А. Панатта	США: В. Герулайтис, Б. Лутц, Дж. Макинрой, С. Смит	0:5
Поражение	1980	Кубок наций	Дюссельдорф	Грунт	К. Барадзутти, П. Бертолуччи, А. Панатта	Аргентина Аргентина: Г. Вилас, Х. Л. Клерк	0:3
Поражение	1980	Кубок Дэвиса	Прага, Чехословакия	Ковёр	К. Барадзутти, П. Бертолуччи, Дж. Оклеппо, А. Панатта	Чехословакия: И. Лендл, Т. Шмид	1:4

Ссылки

• [www.atpworldtour.com/en/players/wikidata//overview Профиль на сайте ATP]  (англ.)

• [www.daviscup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Дэвиса] (англ.)

Отрывок, характеризующий Панатта, Адриано

Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.


Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.