Петляков, Владимир Михайлович

Петляков Владимир Михайлович
Дата рождения:	15 (27) июня 1891(1891-06-27)
Место рождения:	село Самбек, область Войска Донского, Российская империя
Гражданство:	Российская империя Российская империя СССР СССР
Дата смерти:	12 января 1942(1942-01-12) (50 лет)
Место смерти:	Горьковская область, РСФСР, СССР
Награды и премии:

Влади́мир Миха́йлович Петляко́в (1891—1942) — советский авиаконструктор. Лауреат Сталинской премии первой степени.

Биография

Владимир Михайлович Петляков родился 15 июня (по новому стилю — 27 июня) 1891 года в семье Михаила Ивановича Петлякова и Марии Евсеевны Письменской. Всего в семье было пятеро детей, Володя был вторым ребёнком и первым сыном. Отец отец был родом из Павловского района Воронежской области, мать — из Таганрога. Семья жила в Москве, в районе Солянки, но родился Володя в селе Самбек, в 7 км от Таганрога, где молодые родители были на отдыхе.

Когда Володе было 5 лет, скоропостижно скончался его отец, и мать Мария Евсеевна с пятью детьми была вынуждена вернуться к родителям в Таганрог. Несмотря на тяжелое материальное положение Мария Евсеевна стремилась дать всем своим детям образование. По окончании в 1902 г. приходского училища Володя становится студентом недавно открытого Технического училища — первого на юге России. [В 1966 году к 75-летию со дня рождения В. М. Петлякова названо его именем].

Параллельно с учёбой, чтобы помочь матери материально, Володя работает помощником мастера в железнодорожных мастерских и кочегаром.

По окончании Технического училища в 1910 г. Петляков отправляется в Москву, где после посещения Политехнического музея решает поступать в Императорское Московское техническое училище (ныне МГТУ им. Баумана). Но первая попытка была неудачной и Петляков возвращается в Таганрог, где поступает на работу техником-механиком по ремонту паровозов и вагонов, а вечерами сидит за учебниками, в основном по математике и физике.

В 1911 году Петляков поступает на механический факультет будущего МГТУ. Здесь на правах вольнослушателя он посещает лекции Н. Е. Жуковского по аэродинамике. Но на втором курсе ему приходится приостановить обучение и вернуться домой, чтобы помочь семье.

В течение почти 10 лет до продолжения учёбы Владимир Михайлович работает на Макеевской рудничной спасательной станции в Донбассе, в мастерской архитектора Беликовского в Москве, на Брянском механическом заводе по вытачиванию корпусов трехдюймовых снарядов (шла Первая мировая война), на фарфоровом заводе, в аэродинамической лаборатории МВТУ и наконец снова в железнодорожном депо Таганрога, где он «дорастает» до исполняющего обязанности начальника участка службы тяги.

В июне 1921 г. вышел декрет Совета Народных Комиссаров о возвращении студентов на учёбу в высшие учебные заведения и Петляков возвращается завершить обучение в МГТУ и поступает лаборантом в Центральный аэрогидродинамический институт (ЦАГИ). В 1922 г. Петляков защищает на «отлично» дипломный проект «Легкий одноместный спортивный самолёт», получив диплом инженера-механика. Профессор А. И. Путилов: «Вывешенные чертежи дипломного проекта были выполнены настолько красивыми, что удивляли даже опытных конструкторов. Вычерченный самолёт в пространстве, казалось, взлетит с ватмана и поднимается в воздух». Уникальность проекта заключалась, в частности, в моноплановой конструкции и использовании металлических элементов (в то время в моде были деревянные бипланы). Совершивший свой первый полет 21 октября 1923 г. самолёт по предложению Владимира Михайловича Петлякова был назван «АНТ» [Андрей Николаевич Туполев].

После окончания МВТУ Петляков переводится в ЦАГИ на должность инженера-конструктора. Здесь он участвует в первых проектах это института: постройке глиссера АНТ-1, постройке и испытаниях аэросаней, планеров, постройке дирижабля и других проектах.

Начиная со второго самолёта серии АНТ (АНТ-2) — первого полностью металлического самолёта, Петляков отвечает за все крылья ов А. Н. Туполева. Одним из изобретений В. М. Петлякова, совместно с его помощником В. Н. Беляевым, стал метод расчета многолонжеронного крыла, получивший название «метод Петлякова».

АНТ-3 (Р-3) стал первым «рекордным» самолётом. В 1926 г. на первом из них, названном «Пролетарий», летчик М. М. Громов совместно с бортмехаником Г. В. Радзикевичем облетели большинство столиц Европы (Москва — Берлин — Париж — Вена — Прага — Варшава — Москва), покрыв расстояние в 7,150 км. На втором — «Наш ответ» летчик С. А. Шестаков и механик Д. В. Фуфаев совершили перелет Москва-Токио-Москва (22,000 км).

Самолёт АНТ-4 стал первым тяжелым бомбардировщиком, за что получил обозначение ТБ-1. Сложность конструкции самолёта заставила создать вначале деревянный макет самолёта, большую часть работ по которому была возложена на В. М. Петлякова. Для выноса крыла из помещения пришлось проломить часть стены. Все работы по окончательной сборке самолёта на Центральном (Ходынском) аэродроме были возложены на Петлякова. В дальнейшем у Туполева он всегда отвечал за подготовку самолётов к летным испытаниям и передачу в серийное производство.

По своим тактико-техническим характеристикам и размерам АНТ-4 превосходил зарубежные самолёты данного класса и было решено показать его в зарубежных полетах. Для этого с самолёта было снято вооружение, заделан бомбоотсек и самолёт получил название «Страна Советов». Техническим руководителем перелета 1929 г. Москва — Петропавловск-Камчатский — Сан-Франциско — Нью-Йорк был назначен В. М. Петляков. На территории США самолёт совершил посадки в Сиэттле, Сан-Франциско, Солт-Лейк-Сити, Чикаго, Детройте и Нью-Йорке. При подходе к городу АНТ-4 сделал круг над статуей Свободы, затем к нему присоединилась эскадрилья американских самолётов, и они вместе зашли на аэродром Лонг-Айленд в 40 км от города. Там их встречала 35-тысячная толпа, а за забором оставалось ещё около 70 тысяч человек. В то время дипломатические отношения между СССР и США ещё отсутствовали и перелет был очень важен для их установления.

В 1933 г. А. В. Ляпидевский получил звание Герой Советского Союза № 1 за спасение челюскинцев на самолёте АНТ-4. В 1939—1940 гг. участие самолётов ТБ-1 позволило прорвать до этого неприступную «линию Маннергейма», что в итоге привело Финляндию к поражению.

В 1928 году В. М. Петляков официально возглавил бригаду тяжелых самолётов — любимое направление А. Н. Туполева. Вторым тяжелым бомбардировщиком стал АНТ-6 (ТБ-3), впервые поднятый в воздух М. М. Громовым 22.12.1930. Для усиления прочности бензобаков это огромного самолёта (размах крыльев — 40 м, 4 двигателя) Петляковым было предложено делать баки клепаными из листового дюралюминия с прокладками из ватмана, покрытого толстыми слоями шеллака. Подобная конструкция использовалась на советских самолётах ещё в течение 20 лет.

ТБ-3 были выпущены крупной серией и составляли основу советской бомбардировочной авиации. За выдающиеся успехи в области конструирования тяжелых самолётов, их внедрение в серийное производство и эксплуатацию в ВВС В. М. Петляков был награждён в 1933 г. орденами Красной Звезды и Орденом Ленина (второй орден — к XV-летию ЦАГИ).

Самолёты ТБ-3 применялись на Халхин-Голе (Советско-японская война), на Карельском перешейке (Советско-финская война), при обороне Смоленска, наступательных операциях под Москвой, у Мурманска и при бомбардировках немецко-финских войск в Петрозаводске (Великая Отечественная война). Доработанный ТБ-3 использовался в качестве самолёта-носителя проекта «Звено», несущего от одного до шести истребителей для увеличения радиуса их действия. Самолёты ТБ-3 без вооружения доставили на Северный полюс участников первой в истории полярной дрейфующей станции Северный полюс-1 во главе с И. Д. Папаниным.

Следующим тяжелым бомбардировщиком стал ТБ-4 (АНТ-16), имевший гигантские размеры: высоту более 11 м, длину 32 м и размах крыла 54 м. Вспоминает Герой Советского Союза П. М. Стефановский: «ТБ-4 заставил забыть и о характере, и о привычках. Он просто потрясал! Человек среднего роста свободно расхаживал не только в фюзеляже, но не пригибался и в центральной части крыла. Оборудование чудовищной машины напоминало небольшой промышленный комбинат. Имелась даже самая настоящая малогабаритная электростанция для автономного энергопитания всех самолётных агрегатов… Различное оборудование, вооружение, системы и аппараты управления заполнили всю внутренность самолёта диковинных размеров. М. М. Громов, передавая мне машину, охарактеризовал её более чем кратко: „Хорошо летает. Сам увидишь“».

Хотя ТБ-4 не был запущен в серию, он сыграл большое значение, так как стал основой для агитсамолёта АНТ-20 «Максим Горький», крупнейшего самолёта с сухопутным шасси того времени: высота 11 м, длина 33 м, размах крыла 63 м, максимальный снаряженный вес 53т, силовая установка — 8 двигателей общей мощностью 7,200л/c. И по сей день этот самолёт входит в 10-ку крупнейших пассажирских самолётов всех времен. На самолёте во время визита в СССР совершил полёт Антуан де Сент-Экзюпери… К сожалению, агитационный полет самолёта 18 мая 1935 г. закончился трагически. Выполнявший фигуру высшего пилотажа вокруг Максима Горького летчик Н. Благин, не справился с управлением и его И-5 упал на средний двигатель самолёта-гиганта. «Максим Горький» продолжил полет, однако оторвавшийся от И-5 хвост попал в органы управления, после чего самолёт завалился на крыло, перевернулся и начал разваливаться в небе… Все 11 членов экипажа, 47 пассажиров и Благин погибли.

В. М. Петляков сыграл большую роль в самолёте АНТ-25 «РД» [Рекорд дальности], впервые поднятом в воздух 22 июня 1933 г. М. М. Громовым: он разработал для него крыло-цистерну большого удлинения, а также был руководителем рекордных перелетов. На этом самолёте летом 1937 г. были совершены два выдающихся перелета: сначала В. Чкаловым, Г. Байдуковым и А. Беляковым через Северных полюс в США, а затем М. Громовым, А. Юмашевым и С. Данилиным через Северный полюс с США с рекордной дальностью по прямой 10,148 м и 11,500 м по ломаной.

Но основными самолётами, принесшими известность В. М. Петлякову и названными его именем стали Пе-2 (и его модификации) и Пе-8 (получивший это название после трагической гибели авиаконструктора в 1942 г.).

В 1934 г. бригада В. М. Петлякова получила задание на разработку дальнего четырёхтомного бомбардировщика класса «летающая крепость» ТБ-7 (АНТ-42), аналога американского B-17. Из-за отсутствия необходимых двигателей и других проблем разработка самолёта заняла довольно долгое время: первый его полет состоялся лишь 22 декабря 1936 г. Возможно, столь долгая разработка и стала причиной обвинений Туполева и Петлякова во вредительстве, приведших к их аресту в ноябре 1937 г. Дальнейшая доработка самолёта осуществлялась заместителем Петлякова И. Незвалем.

Несмотря на то, что самолёт был выпущен всего в количестве 93 экземпляров, он имел большое политическое значение. В августе 1941 г. самолёты ТБ-7 бомбили Берлин. В 29 апреля 1943 г. на Кенигсберг была сброшена специально разработанная для Пе-8 (так самолёт стал называться в 1942 г. уже после гибели В. Петлякова) 5-тонная фугасная бомба ФАБ-5000, уникальная для своего времени. Пе-8 активно применялся на Курской дуге. 19 мая 1942 г. экипаж Пе-8 во главе с Героем Советского Союза Э. Пусепом доставил советскую делегацию во главе с наркомом иностранных дел СССР В. М. Молотовым в Великобританию, а затем США. Полет пролегал над оккупированными Германией странами Европы на высоте, недоступной для зенитных установок. Результатом перелета стала предварительная договоренность об открытии второго фронта, позднее закрепленная лидерами государств на конференции в Тегеране.

Пе-8 стал первым отечественным тяжелым бомбардировщиком дальнего действия (иначе — стратегическим бомбардировщиком), предшественником созданного на базе B-29 уже после войны самолёта Ту-4.

После полугода проведенных в Бутырской тюрьме в ожидании приговора вместе с другими заключенными инженерами Петляков был переведен в созданное по указанию Л. Берии ОКБ СТО НКВД, где получил задание на разработку дальнего высотного скоростного трехместного истребителя с индексом СТО (100). Основной боевой задачей самолёта должно было стать сопровождение тяжелого бомбардировщика ТБ-7 (Пе-8) в его полетах в глубокий тыл врага.

В начале 1939 г. бригада В. Петлякова была переведена в здание КОСОС ЦАГИ на ул. Радио, где приступила к цеховым работам. В июле макетная комиссия приняла самолёт с незначительными замечаниями, после чего началось изготовление опытного образца и его дублера.

Испытания самолёта в воздухе начались 22 декабря 1939 г. и показали, что истребитель имеет дальность 1,400 км, скорость 535 км/ч и потолок 12,000 м. ВИ-100 участвовал в воздушной части парада 1 мая 1940 г. на Красной площади, за чем его создатели наблюдали не с гостевых трибун, а с крыши здания КОСОС ЦАГИ — их тогдашней тюрьмы. По ошибке П. Стефановский забыл убрать шасси, однако к счастью для всех «обошлось». Между тем в конце мая Петлякову, признавшему на допросах в Бутырке в конце 1937 г. свою вину, был объявлен приговор: 10 лет лагерей, 5 лет поражения в правах и полная конфискация имущества.

Испытания ВИ-100 закончились успешно, однако 4 июня было принято решение о «перепрофилировании» высотного истребителя в пикирующий бомбардировщик, причем на чертежи для нового самолёта отводилось всего 1,5 месяца. За это время коллективу предстояло разработать и испытать практически новый фюзеляж, тормозные щитки и систему управления ими, коренным образом пересмотреть размещение экипажа, изменить винтомоторную установку. Установленные жесткие сроки были выполнены и через три недели был предъявлен макет самолёта, а 23 июля началось его серийное производство на заводах № 22 и 39 в Москве.

В качестве вознаграждения за выполненную работу Петляков и сотрудники его КБ были выпущены на свободу. Перед встречей с родными Петлякова отвезли в Центральный универмаг, где купили новый костюм, рубашку и галстук, а в кармане пиджака он обнаружил приличную сумму денег. При этом полностью обвинения были сняты с авиаконструктора только в 1953 г., уже после его гибели.

В октябре В. М. Петляков был назначен главным конструктором завода № 39, а 15 декабря Н. Федоров впервые поднял в воздух самолёт, который в соответствии с принятым в декабре правилом обозначения типов самолётов по первым двум буквам фамилии главного конструктора получил имя Пе-2. 16 января 1941 г. задание на производство Пе-2 получили заводы № 124 в Казани, № 125 в Иркутске и № 450 в Воронеже. В феврале В. М. Петляков был назначен главным конструктором завода № 22.

За 5 месяцев до начала войны было выпущено 306 самолётов Пе-2. В марте 1941 г. В. М. Петлякову была присуждена Сталинская премия I степени за выдающиеся успехи в создании пикирующих бомбардировщиков и принятия их на вооружение ВВС. ОСОС ЦАГИ получил миллион рублей на поощрение конструкторов за сверхскоростные сроки сдачи чертежей и освоение серийного выпуска Пе-2. Коллеги Петлякова получили по 20-25 тысяч рублей. Узнав о том, что выделенных денег не хватило на премирование чертежников, попросил распределить между ними свою премию и сохранить это в секрете. [И. Лопатин рассказал об этом жене В. М. уже после гибели Петлякова]

17 сентября В. М. Петляков был награждён вторым орденом Ленина за выдающиеся успехи в области конструирования боевых самолётов, принятых на вооружение ВВС Красной Армии". В октябре В. М. Петляков руководит эвакуацией завода № 22 в Казань на территорию завода № 124.

В августе совершил свой первый полет, а в сентябре был запущен в серию высотный истребитель Пе-3.

12 января 1942 года В. М. Петляков направляется из Казани в Москву для встречи с наркомом авиационной промышленности Шахуриным о судьбе производства Пе-2 в Казани. Дело в том, что в декабре 1941 г. принимается решение о разворачивании производства на заводе самолёта Ту-2. Однако самолёт терпит катастрофу, в которой погибает весь экипаж и В. М. Петляков… В. М. Петляков похоронен на Арском кладбище в Казани. Его имя носит Таганрогский авиационный колледж, улицы в Казани, Таганроге и Москве, площадь в Кривом Роге и школа в с. Самбек.

Версии гибели

• Плохие погодные условия. По словам очевидцев падения самолёта, погода была морозная и ясная. Однако судя по сводке о погоде, в районе Арзамаса наблюдалась низкая (до 200 м) облачность.
• Пожар. Несмотря на то, что очевидцы утверждали о пожаре в воздухе, по данным медэкспертизы окиси углерода в организме погибших не обнаружено. Тем не менее, в акте комиссии под председательством командира АПОН полковника Н. Г. Мурзина (из прочих подписавших акт наиболее известен профессор А. В. Чесалов, тогда и. о. начальника ЛИИ) указан «пожар на борту самолёта на малой высоте».
• Отказ двигателя по причине возгорания. Это наиболее вероятная версия, так как самолёт незадолго перед падением развернуло влево. Сложность пилотирования Пе-2 на малых скоростях обусловливается применением «скоростного» профиля крыла, ибо первоначально это был высотный перехватчик. Вышеприведённый акт комиссии по расследованию обстоятельств катастрофы «исключает причину загорания самолёта от моторов» и констатирует, что приёмка (в авральные дни конца декабря) и подготовка были проведены халатно.
• Обстрел зенитчиками, защищавшими мост через Пьяну. Версия подтверждения не нашла.
• Столкновение в воздухе с другим Пе-2. Несмотря на мнение старожилов деревни Мамешево, никакого отношения к действительности эта версия не имеет.
• «Причины нелепой гибели конструктора и по сей день остаются не совсем понятными. По служебным делам В. М. Петляков должен был срочно вылететь из Поволжья в Москву. На площадке завода имелось два самолёта Ли-2, предназначенных специально для почтово-пассажирской связи с Москвой. Почему Владимир Михайлович не обратился ни к директору завода, ни к начальнику военной приемки, в ведении которых находились Ли-2, остается совершенно непонятным, если не считать застенчивость и необычайную деликатность Владимира Михайловича. Почему он, никому не сказав ни слова о своем отлете, попросился на один из Пе-2, в составе большой группы перегонявшийся через Москву на фронт? Почему, несмотря на свирепые морозы, был одет легко, в демисезонное пальто и ботинки? На эти вопросы никто не мог ответить. Командир перегоночной группы, думая, очевидно, что его просит об услуге рядовой работник завода, посадил Владимира Михайловича в первый подвернувшийся под руку самолёт, экипаж которого оказался недостаточно опытным. Оторвавшись от земли, самолёт быстро полез вверх, вошел в низкую облачность и через несколько минут, делая, как можно было определить по звуку мотора, круг над аэродромом, вывалился из облаков. В беспорядочном падении, с полностью работающими моторами, машина врезалась в землю. Гибель всего экипажа и конструктора произошла мгновенно.» Туманский, Алексей Константинович «Полет сквозь годы»

Известные модели самолётов

• Тяжелый бомбардировщик ТБ-3 (АНТ-6)
• Пассажирский самолёт АНТ-14 «Правда»
• Тяжелый бомбардировщик ТБ-4 (АНТ-16)
• Агитационный самолёт АНТ-20 «Максим Горький»
• Тяжёлый бомбардировщик дальнего действия Пе-8 (АНТ-42, ТБ-7)
• Высотный истребитель ВИ-100
• Пикирующий бомбардировщик Пе-2
• Высотный истребитель Пе-3

Награды

• два ордена Ленина
• орден Красной Звезды
• Сталинская премия первой степени (1941) — за разработку конструкции самолёта («Пе-2»)

Память

• Таганрогский авиационный колледж им. В. М. Петлякова.
• Памятник перед входом в Таганрогский авиационный колледж имени В. М. Петлякова в городе Таганроге.
• Улица Петлякова в городе Таганроге.
• Улица Петлякова в городе Казани.
• Улица Петлякова в городе Донецк.
• Площадь Петлякова в городе Кривой Рог.
• Мемориальная доска в городе Москве на улице Земляной вал, дом 25 (автор С. В. Клепиков, открыта 19.10.1984).
• Памятник в городе Сергаче.
• Памятная доска на месте гибели Петлякова в поле возле деревни Мамешево Сергачского района.
• Улица Авиаконструктора Петлякова в городе Москве.
• Мемориальная доска в городе Казань на улице Академика Королева, дом 26.
• Школа имени В. М. Петлякова в с. Самбек Неклиновского района Ростовской области.

Литература

• Гай Д. И. Профиль крыла — М.: Московский рабочий, 1981.
• Гай Д. И. Небесное притяжение — М.: Знак, 2005.
• Ulrich Unger. Petljakow Pe-8 Der sowjetische Fernbomber — Berlin: Brandenburgisches Verlagshaus, 1993. ISBN 3-89488-048-1
• [militera.lib.ru/bio/ponomarev/10.html Пономарев А. Н. Советские авиационные конструкторы] — М.: Воениздат, 1990. ISBN 5-203-00668-7

Фильмы

• Пе-2 в фильме «Хроника пикирующего бомбардировщика».
• «Огненное пике», ГелаКон по заказу Первого канала, 2006.
• Петляков: крылья Победы, Линия кино, 2006.
• Герои авиаторы: Владимир Петляков, Российское военно-историческое общество, 2015.

Ссылки

• [www.airwar.ru/history/av2ww/soviet/petlyakov/petlyakov_die.html Гибель В. М. Петлякова]
• [taina.aib.ru/biography/vladimir-petlakov.htm Владимир Михайлович Петляков — биография]
• [olymp.aviaschool.net/lsra-xml/creator/debug/units/unit16.html История авиации и воздухоплавания. Петляков Владимир Михайлович]
• [sambek-school.ucoz.ru/index/nashi_velikie_zemljaki/0-18 Наш земляк — Петляков Владимир Михайлович]

Отрывок, характеризующий Петляков, Владимир Михайлович

В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.
Алпатыч, приехав в Богучарово несколько времени перед кончиной старого князя, заметил, что между народом происходило волнение и что, противно тому, что происходило в полосе Лысых Гор на шестидесятиверстном радиусе, где все крестьяне уходили (предоставляя казакам разорять свои деревни), в полосе степной, в богучаровской, крестьяне, как слышно было, имели сношения с французами, получали какие то бумаги, ходившие между ними, и оставались на местах. Он знал через преданных ему дворовых людей, что ездивший на днях с казенной подводой мужик Карп, имевший большое влияние на мир, возвратился с известием, что казаки разоряют деревни, из которых выходят жители, но что французы их не трогают. Он знал, что другой мужик вчера привез даже из села Вислоухова – где стояли французы – бумагу от генерала французского, в которой жителям объявлялось, что им не будет сделано никакого вреда и за все, что у них возьмут, заплатят, если они останутся. В доказательство того мужик привез из Вислоухова сто рублей ассигнациями (он не знал, что они были фальшивые), выданные ему вперед за сено.
Наконец, важнее всего, Алпатыч знал, что в тот самый день, как он приказал старосте собрать подводы для вывоза обоза княжны из Богучарова, поутру была на деревне сходка, на которой положено было не вывозиться и ждать. А между тем время не терпело. Предводитель, в день смерти князя, 15 го августа, настаивал у княжны Марьи на том, чтобы она уехала в тот же день, так как становилось опасно. Он говорил, что после 16 го он не отвечает ни за что. В день же смерти князя он уехал вечером, но обещал приехать на похороны на другой день. Но на другой день он не мог приехать, так как, по полученным им самим известиям, французы неожиданно подвинулись, и он только успел увезти из своего имения свое семейство и все ценное.
Лет тридцать Богучаровым управлял староста Дрон, которого старый князь звал Дронушкой.
Дрон был один из тех крепких физически и нравственно мужиков, которые, как только войдут в года, обрастут бородой, так, не изменяясь, живут до шестидесяти – семидесяти лет, без одного седого волоса или недостатка зуба, такие же прямые и сильные в шестьдесят лет, как и в тридцать.
Дрон, вскоре после переселения на теплые реки, в котором он участвовал, как и другие, был сделан старостой бурмистром в Богучарове и с тех пор двадцать три года безупречно пробыл в этой должности. Мужики боялись его больше, чем барина. Господа, и старый князь, и молодой, и управляющий, уважали его и в шутку называли министром. Во все время своей службы Дрон нн разу не был ни пьян, ни болен; никогда, ни после бессонных ночей, ни после каких бы то ни было трудов, не выказывал ни малейшей усталости и, не зная грамоте, никогда не забывал ни одного счета денег и пудов муки по огромным обозам, которые он продавал, и ни одной копны ужи на хлеба на каждой десятине богучаровских полей.
Этого то Дрона Алпатыч, приехавший из разоренных Лысых Гор, призвал к себе в день похорон князя и приказал ему приготовить двенадцать лошадей под экипажи княжны и восемнадцать подвод под обоз, который должен был быть поднят из Богучарова. Хотя мужики и были оброчные, исполнение приказания этого не могло встретить затруднения, по мнению Алпатыча, так как в Богучарове было двести тридцать тягол и мужики были зажиточные. Но староста Дрон, выслушав приказание, молча опустил глаза. Алпатыч назвал ему мужиков, которых он знал и с которых он приказывал взять подводы.
Дрон отвечал, что лошади у этих мужиков в извозе. Алпатыч назвал других мужиков, и у тех лошадей не было, по словам Дрона, одни были под казенными подводами, другие бессильны, у третьих подохли лошади от бескормицы. Лошадей, по мнению Дрона, нельзя было собрать не только под обоз, но и под экипажи.
Алпатыч внимательно посмотрел на Дрона и нахмурился. Как Дрон был образцовым старостой мужиком, так и Алпатыч недаром управлял двадцать лет имениями князя и был образцовым управляющим. Он в высшей степени способен был понимать чутьем потребности и инстинкты народа, с которым имел дело, и потому он был превосходным управляющим. Взглянув на Дрона, он тотчас понял, что ответы Дрона не были выражением мысли Дрона, но выражением того общего настроения богучаровского мира, которым староста уже был захвачен. Но вместе с тем он знал, что нажившийся и ненавидимый миром Дрон должен был колебаться между двумя лагерями – господским и крестьянским. Это колебание он заметил в его взгляде, и потому Алпатыч, нахмурившись, придвинулся к Дрону.
– Ты, Дронушка, слушай! – сказал он. – Ты мне пустого не говори. Его сиятельство князь Андрей Николаич сами мне приказали, чтобы весь народ отправить и с неприятелем не оставаться, и царский на то приказ есть. А кто останется, тот царю изменник. Слышишь?
– Слушаю, – отвечал Дрон, не поднимая глаз.
Алпатыч не удовлетворился этим ответом.
– Эй, Дрон, худо будет! – сказал Алпатыч, покачав головой.
– Власть ваша! – сказал Дрон печально.
– Эй, Дрон, оставь! – повторил Алпатыч, вынимая руку из за пазухи и торжественным жестом указывая ею на пол под ноги Дрона. – Я не то, что тебя насквозь, я под тобой на три аршина все насквозь вижу, – сказал он, вглядываясь в пол под ноги Дрона.
Дрон смутился, бегло взглянул на Алпатыча и опять опустил глаза.
– Ты вздор то оставь и народу скажи, чтобы собирались из домов идти в Москву и готовили подводы завтра к утру под княжнин обоз, да сам на сходку не ходи. Слышишь?
Дрон вдруг упал в ноги.
– Яков Алпатыч, уволь! Возьми от меня ключи, уволь ради Христа.
– Оставь! – сказал Алпатыч строго. – Под тобой насквозь на три аршина вижу, – повторил он, зная, что его мастерство ходить за пчелами, знание того, когда сеять овес, и то, что он двадцать лет умел угодить старому князю, давно приобрели ему славу колдуна и что способность видеть на три аршина под человеком приписывается колдунам.
Дрон встал и хотел что то сказать, но Алпатыч перебил его:
– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.
– Ваше положение вдвойне ужасно, милая княжна, – помолчав немного, сказала m lle Bourienne. – Я понимаю, что вы не могли и не можете думать о себе; но я моей любовью к вам обязана это сделать… Алпатыч был у вас? Говорил он с вами об отъезде? – спросила она.
Княжна Марья не отвечала. Она не понимала, куда и кто должен был ехать. «Разве можно было что нибудь предпринимать теперь, думать о чем нибудь? Разве не все равно? Она не отвечала.
– Вы знаете ли, chere Marie, – сказала m lle Bourienne, – знаете ли, что мы в опасности, что мы окружены французами; ехать теперь опасно. Ежели мы поедем, мы почти наверное попадем в плен, и бог знает…
Княжна Марья смотрела на свою подругу, не понимая того, что она говорила.
– Ах, ежели бы кто нибудь знал, как мне все все равно теперь, – сказала она. – Разумеется, я ни за что не желала бы уехать от него… Алпатыч мне говорил что то об отъезде… Поговорите с ним, я ничего, ничего не могу и не хочу…
– Я говорила с ним. Он надеется, что мы успеем уехать завтра; но я думаю, что теперь лучше бы было остаться здесь, – сказала m lle Bourienne. – Потому что, согласитесь, chere Marie, попасть в руки солдат или бунтующих мужиков на дороге – было бы ужасно. – M lle Bourienne достала из ридикюля объявление на нерусской необыкновенной бумаге французского генерала Рамо о том, чтобы жители не покидали своих домов, что им оказано будет должное покровительство французскими властями, и подала ее княжне.
– Я думаю, что лучше обратиться к этому генералу, – сказала m lle Bourienne, – и я уверена, что вам будет оказано должное уважение.
Княжна Марья читала бумагу, и сухие рыдания задергали ее лицо.
– Через кого вы получили это? – сказала она.
– Вероятно, узнали, что я француженка по имени, – краснея, сказала m lle Bourienne.
Княжна Марья с бумагой в руке встала от окна и с бледным лицом вышла из комнаты и пошла в бывший кабинет князя Андрея.
– Дуняша, позовите ко мне Алпатыча, Дронушку, кого нибудь, – сказала княжна Марья, – и скажите Амалье Карловне, чтобы она не входила ко мне, – прибавила она, услыхав голос m lle Bourienne. – Поскорее ехать! Ехать скорее! – говорила княжна Марья, ужасаясь мысли о том, что она могла остаться во власти французов.
«Чтобы князь Андрей знал, что она во власти французов! Чтоб она, дочь князя Николая Андреича Болконского, просила господина генерала Рамо оказать ей покровительство и пользовалась его благодеяниями! – Эта мысль приводила ее в ужас, заставляла ее содрогаться, краснеть и чувствовать еще не испытанные ею припадки злобы и гордости. Все, что только было тяжелого и, главное, оскорбительного в ее положении, живо представлялось ей. «Они, французы, поселятся в этом доме; господин генерал Рамо займет кабинет князя Андрея; будет для забавы перебирать и читать его письма и бумаги. M lle Bourienne lui fera les honneurs de Богучарово. [Мадемуазель Бурьен будет принимать его с почестями в Богучарове.] Мне дадут комнатку из милости; солдаты разорят свежую могилу отца, чтобы снять с него кресты и звезды; они мне будут рассказывать о победах над русскими, будут притворно выражать сочувствие моему горю… – думала княжна Марья не своими мыслями, но чувствуя себя обязанной думать за себя мыслями своего отца и брата. Для нее лично было все равно, где бы ни оставаться и что бы с ней ни было; но она чувствовала себя вместе с тем представительницей своего покойного отца и князя Андрея. Она невольно думала их мыслями и чувствовала их чувствами. Что бы они сказали, что бы они сделали теперь, то самое она чувствовала необходимым сделать. Она пошла в кабинет князя Андрея и, стараясь проникнуться его мыслями, обдумывала свое положение.
Требования жизни, которые она считала уничтоженными со смертью отца, вдруг с новой, еще неизвестной силой возникли перед княжной Марьей и охватили ее. Взволнованная, красная, она ходила по комнате, требуя к себе то Алпатыча, то Михаила Ивановича, то Тихона, то Дрона. Дуняша, няня и все девушки ничего не могли сказать о том, в какой мере справедливо было то, что объявила m lle Bourienne. Алпатыча не было дома: он уехал к начальству. Призванный Михаил Иваныч, архитектор, явившийся к княжне Марье с заспанными глазами, ничего не мог сказать ей. Он точно с той же улыбкой согласия, с которой он привык в продолжение пятнадцати лет отвечать, не выражая своего мнения, на обращения старого князя, отвечал на вопросы княжны Марьи, так что ничего определенного нельзя было вывести из его ответов. Призванный старый камердинер Тихон, с опавшим и осунувшимся лицом, носившим на себе отпечаток неизлечимого горя, отвечал «слушаю с» на все вопросы княжны Марьи и едва удерживался от рыданий, глядя на нее.
Наконец вошел в комнату староста Дрон и, низко поклонившись княжне, остановился у притолоки.
Княжна Марья прошлась по комнате и остановилась против него.
– Дронушка, – сказала княжна Марья, видевшая в нем несомненного друга, того самого Дронушку, который из своей ежегодной поездки на ярмарку в Вязьму привозил ей всякий раз и с улыбкой подавал свой особенный пряник. – Дронушка, теперь, после нашего несчастия, – начала она и замолчала, не в силах говорить дальше.
– Все под богом ходим, – со вздохом сказал он. Они помолчали.
– Дронушка, Алпатыч куда то уехал, мне не к кому обратиться. Правду ли мне говорят, что мне и уехать нельзя?
– Отчего же тебе не ехать, ваше сиятельство, ехать можно, – сказал Дрон.
– Мне сказали, что опасно от неприятеля. Голубчик, я ничего не могу, ничего не понимаю, со мной никого нет. Я непременно хочу ехать ночью или завтра рано утром. – Дрон молчал. Он исподлобья взглянул на княжну Марью.
– Лошадей нет, – сказал он, – я и Яков Алпатычу говорил.
– Отчего же нет? – сказала княжна.
– Все от божьего наказания, – сказал Дрон. – Какие лошади были, под войска разобрали, а какие подохли, нынче год какой. Не то лошадей кормить, а как бы самим с голоду не помереть! И так по три дня не емши сидят. Нет ничего, разорили вконец.
Княжна Марья внимательно слушала то, что он говорил ей.
– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.