Полоцкая группа говоров

По́лоцкая гру́ппа го́воров (белор. полацкая група гаворак, полацкія гаворкі) — одна из групп говоров северо-восточного диалекта белорусского языка, ареал которой размещён на северо-западе и севере Белоруссии (в западных и центральных районах Витебской области, в северных районах Минской области и в северо-западных районах Могилёвской области). В пределах северо-восточного диалекта полоцкая группа говоров противопоставлена витебско-могилёвской.

Изоглоссы диалектных зон

Ареал полоцкой группы говоров разделяется на западную и восточную части. По границе между ними проходят пучки изоглосс нескольких диалектных зон — западной, восточной и северо-западной. Западная часть полоцких говоров объединяется рядом общих диалектных явлений с говорами западной части белорусского ареала — с западными среднебелорусскими говорами, с говорами гродненско-барановичской группы юго-западного диалекта и с говорами западнополесской группы (по наличию в них черт западной диалектной зоны и отсутствию черт восточной диалектной зоны). В свою очередь, наличие явлений восточной диалектной зоны и отсутствие признаков западной сближает восточные полоцкие говоры с остальными говорами северо-восточного диалекта (с говорами витебско-могилёвской группы), с восточными среднебелорусскими говорами и со слуцко-мозырскими говорами юго-западного диалекта. Кроме того, часть западных полоцких говоров объединяется в основном с западными среднебелорусскими говорами в рамках ареала северо-западной диалектной зоны. Для полоцких говоров в целом нехарактерны явления центральной и юго-восточной диалектных зон, изоглоссы которых заходят лишь на незначительные части полоцкого диалектного ареала.

Область распространения

Говоры полоцкой группы размещаются в северо-западной и северной частях Белоруссии. Согласно современному административному делению Республики Беларусь полоцкие говоры занимают западные и центральные районы Витебской области, северные и северо-восточные районы Минской области и северо-западные районы Могилёвской области. Наиболее крупными населёнными пунктами на этой территории являются города Полоцк и Новополоцк. Переходные полоцко-южнорусские говоры отчасти размещены юго-востоке Псковской области России. Небольшая часть полоцкого ареала заходит на территорию юго-восточной Латвии.

На севере полоцкие говоры граничат с западными говорами южнорусского наречия. На востоке к ареалу полоцкой группы говоров примыкает ареал витебско-могилёвской группы, на юге — ареал среднебелорусских говоров, на западе — ареал литовского языка, на северо-западе — ареал латышского языка (отчасти территории с чересполосно распространёнными латышским и русским языками, а также с латгальскими говорами).

Особенности говоров

Для языковой системы полоцкой группы говоров характерны многие особенности северо-восточного диалекта, включая такие, как:

1. Диссимилятивное аканье — произношение безударного гласного [ъ] ([ы]) в соответствии /а/ в первом предударном слоге в положении перед ударным [á]: в[ы]дá / в[ъ]дá (бел. литер. вада «вода») и произношение гласного [а] в соответствии /а/ перед остальными ударными гласными: в[а]ды́, в[а]дý, в[а]дз’é, в[а]дóй. Яканье — произношение гласного [’i] ([ь]) в соответствии /а/ после мягких согласных перед ударным [á] в первом предударном слоге: [в’i]снá / [в’ь]снá (бел. литер. вяснá «весна») и произношение гласного [’а] в соответствии /а/ в первом предударном слоге перед остальными ударными гласными: [в’а]сны́, [в’а]снý, [в’а]сн’é, [в’а]снóй.
2. Совпадение гласных /о/ и /а/ в звуке [а] в конечном безударном открытом слоге: мнóг[а] (бел. литер. многа «много»), с’éн[а] (бел. литер. сена «сено»), дарóг[а] (бел. литер. дарога «дорога»).
3. Произношение [е] на месте /ê/ в позиции под ударением: л’[е]с (бел. литер. лес «лес»).
4. Произношение [о] на месте /o/ и [’е], [о] на месте /e/ в закрытом ударном слоге: кон’ (бел. литер. конь «конь»), п’еч (бел. литер. печ «печь»), н’ос (бел. литер. нёс «нёс»);
5. Наличие окончания -ой у существительных женского рода в форме творительного падежа единственного числа: сц’анóй (бел. литер. сцяной «стеной»), з’амл’óй (бел. литер. зямлёй «землёй»);
6. Наличие окончания -ы у существительных среднего рода в форме именительного падежа множественного числа: с’óлы (бел. литер. сёлы «сёла»), вóкны (бел. литер. вокны «óкна»), аз’óры (бел. литер. азёры «озёра»); наличие окончания -ы, -i у существительных мужского рода в форме именительного падежа множественного числа: гарады́ (бел. литер. гарады «городá»), кавал’í (бел. литер. кавалі «кузнецы»), нажы́ (бел. литер. нажы «ножи»).
7. Распространение у прилагательных и местоимений мужского и среднего рода в форме предложного падежа единственного числа окончания -ым: аб малады́м (бел. литер. аб маладым «о молодом»), у ты́м (бел. литер. у тым «в том»).
8. Наличие окончания -iм у глаголов в форме 1-го лица множественного числа II спряжения: гл’адз’íм (бел. литер. глядзім «смотрим»), рóб’iм (бел. литер. робім «делаем»).
9. Образование форм глаголов будущего времени с помощью вспомогательного глагола быць «быть»: бýду раб’íц’ (бел. литер. буду рабіць «буду делать»), бýду чытáц’ (бел. литер. буду чытаць «буду читать»).
10. Распространение словообразовательного типа существительных на -онак: дз’iц’óнак (бел. литер. дзіця «ребёнок»), ц’ал’óнак (бел. литер. цялё «телёнок»).
11. Распространение таких слов, как вýтка (бел. литер. качка «утка»), пýн’а («сенной сарай, хлев»), кут (бел. литер. кут «угол»), л’éмеш / л’aмéш (бел. литер. лямеш «лемех»), лáпiк (бел. литер. латка «заплатка, кусочек»), бýл’ба (бел. литер. бульба «картофель»), дз’iрвáн («земля, густо поросшая травой»), пам’óт (бел. литер. памёт «помёт») и т. д.

Помимо этого, для полоцких говоров характерны собственные местные диалектные черты, отличающие полоцкий ареал в пределах северо-восточного диалекта от витебско-могилёвского:

1. Непоследовательное диссимилятивное аканье при последовательном в витебско-могилёвских говорах.
2. Наличие чередования /г/ ~ /з’/, /к/ ~ /ц/, /х/ ~ /с’/ у существительных женского рода в форме дательного и предложного падежей: дугá (бел. литер. дуга «дуга») — дуз’é (бел. литер. дузе), рукá (бел. литер. рука «рука») — руце (бел. литер. руцэ), страхá (бел. литер. страха «кровля») — страс’é (бел. литер. страсе). В витебско-могилёвском ареале подобное чередование отсутствует: дугá — дуг’é, рукá — рук’é, страхá — страх’é.
3. Наличие окончания -ой у прилагательных женского рода в форме родительного и дательного падежей единственного числа: у маладóй (бел. литер. у маладой «у молодой»), аб маладóй (бел. литер. аб маладой «о молодой»). В витебских говорах при этом распространено окончание -ей, а в могилёвских — окончание -ый: у маладéй, аб маладéй; у малады́й, аб малады́й и т. д.

Литература

1. Бирилло Н. В., Мацкевич Ю. Ф., Михневич А. Е., Рогова Н. В. Восточнославянские языки. Белорусский язык // Языки мира. Славянские языки. — М.: Academia, 2005. — С. 548—584. — ISBN 5-87444-216-2.
2. Дыялекталагічны атлас беларускай мовы. — Мінск: Выдавецтва Акадэмii навук БССР, 1963.
3. [www.bsu.by/Cache/pdf/229313.pdf Информационные ресурсы. Таблицы] // Белорусский государственный университет. Филологический факультет. Кафедра истории белорусского языка. Белорусская диалектология. — 2009. — С. 151—219. (Проверено 13 января 2015)
4. Лексічны атлас беларускiх народных гаворак. — Мінск, 1993—1998. — Т. 1—5.

Ссылки

• [www.bsu.by/ru/main.aspx?guid=107921 Филологический факультет. Кафедра истории белорусского языка. Белорусская диалектология. Информационные ресурсы. Таблицы] (белор.). Белорусский государственный университет. [www.webcitation.org/67hDT97NK Архивировано из первоисточника 16 мая 2012]. (Проверено 13 января 2015)

Отрывок, характеризующий Полоцкая группа говоров

Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.