Полторжицкий, Бронислав Иосифович

Бронислав Иосифович Полторжицкий
Bronisław Półturzycki
Дата рождения	11 января 1895(1895-01-11)
Место рождения	город Несвиж, Минская губерния, Российская империя
Дата смерти	16 апреля 1969(1969-04-16) (74 года)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР Польша Польша (1944—1957)
Род войск	Сухопутные войска
Годы службы	1913-1957
Звание	поручик (Российская Империя) генерал-лейтенант (СССР) генерал дивизии (ПНР)
Часть	166-я стрелковая дивизия (2-го формирования) Поморский военный округ (Войско Польское)
Сражения/войны	Первая мировая война; Гражданская война в России; Великая Отечественная война
Награды и премии	СССР: Российская Империя: Польша: Чехословакия:

Бронисла́в Ио́сифович Полторжи́цкий (польск. Bronisław Półturzycki, 31 декабря 1894 года (11 января 1895 года), Несвиж, Минская губерния, Российская империя — 16 апреля 1969 года, Москва, СССР) — советский и польский военачальник, генерал-лейтенант (СССР — 11.07.1946), генерал дивизии (ПНР — 14.12.1945).

Биография

Бронислав Полторжицкий родился 11 января 1895 года в городе Несвиж, ныне находящийся в Минской области, Белоруссия. Поляк.

До службы в армии в 1913 году окончил Слуцкую гимназию.

Военная служба

1 августа 1913 года поступил юнкером в Чугуевское военное училище.

Первая мировая война

После начала войны досрочно в ноябре 1914 года выпущен в звании подпоручика и направлен в город Камышлов в 157-й запасной полк на должность командира роты. Летом 1916 года с маршевой ротой убыл на фронт. Воевал в 12-м Финляндском стрелковом полку 3-й Финляндской стрелковой бригады 22-го армейского корпуса на Юго-Западном фронте в должности начальника команды гренадеров. Затем полк в составе бригады был переведен под Петроград. За время пребывания на фронте был произведен в чин поручика и награждён двумя орденами.

Революция и Гражданская война

В период Октябрьской революции был избран командиром 6-й стрелковой роты и членом полкового комитета. В ноябре 1917 года, после расформирования полка, демобилизован. Работал заведующим отделом народного образования в волисполкоме городе Копысь Могилевской губернии.

В Гражданскую войну в мае 1918 года добровольно вступил в РККА и был назначен военруком Копысского волостного военного комиссариата. В этой должности неоднократно участвовал в ликвидации бандитизма в Оршанском и Горецком уездах. С декабря 1918 года — военком Могилевской губернии, затем Гомельского уезда.

Весной 1919 года, в период наступления войск генерала А. И. Деникина на Южном и белополяков на Западном фронтах, в городе Гомель был сформирован укрепрайон, Полторжицкий назначен его начальником штаба. Одновременно состоял членом Гомельского уездного исполкома. В должности начальника штаба оперативной группы участвовал в подавлении антисоветского восстания Стрекопытова в Гомеле (апрель — май 1919 г.).

С декабря 1919 года — военком Мозырского уездного комиссариата Минской губернии. В октябре 1920 года по личной просьбе направлен в действующую армию и назначен начальником штаба 17-й дивизии ВНУС. Лично руководил ликвидацией бандитизма в Чериковском уезде Могилевской губернии. После заключения перемирия с Польшей в декабре дивизия была сокращена, а Полторжицкого назначили начальником штаба 49-й бригады ВНУС. С января 1921 года командовал 148-м полком ВНУС в Минске. Весной 1921 года полк влился в состав 11-й бригады 4-й стрелковой дивизии Западного фронта, а Полторжицкий был назначен в ней командиром 33-го стрелкового полка. В апреле он был арестован ЧК Белоруссии по подозрению в связях с организацией Б. Савинкова. Через 5 месяцев был освобожден и вступил в командование 33-м стрелковым полком.

Межвоенный период

В июле 1922 года, после расформирования бригады, был назначен помощником командира 11-го стрелкового полка этой же дивизии. С ноября 1923 года — начальник школы младшего начсостава 4-й стрелковой дивизии, а после её объединения с 8-й дивизионной школой — начальник корпусной школы младших командиров 5-го стрелкового корпуса в городе Бобруйск. В июне 1924 года переведен во 2-ю Белорусскую стрелковую дивизию, где проходил службу помощником командира 5-го стрелкового полка и начальником дивизионной школы. Осенью 1924 года назначен помощником командира по хозяйственной части 6-го стрелкового полка, а 26 ноября вступил в командование этим полком.

С октября 1927 по сентябрь 1928 года проходил подготовку на курсах «Выстрел» (курс старшего комсостава). В ноябре 1929 года переведен на должность командира 53-го Рыбинского стрелкового полка 18-й Ярославской Краснознаменной стрелковой дивизии МВО, с 1 декабря 1932 года исполнял должность начальника штаба дивизии. 19 мая 1935 года назначен начальником штаба 52-й стрелковой дивизии, а с 5 ноября 1936 года вступил в должность начальника штаба 17-й стрелковой дивизии МВО в город Горький.

23 июня 1937 года уволен в запас РККА по статье 43, п. «б». Работал директором хлебной конторы Сормовского торга в городе Горьком. 22 декабря того же года арестован Управлением НКВД Горьковской области. 13 октября 1939 года осужден военным трибуналом МВО по ст. 58, п. «б» к 10 годам ИТЛ. 5 января 1940 года по кассационной жалобе Военной коллегией Верховного Суда СССР этот приговор был отменен. 11 марта освобожден из-под стражи в связи с прекращением дела и полностью реабилитирован. Работал заместителем директора базы мелкого опта Сормовского смешанного торга. Приказом НКО от 26 июня 1940 года восстановлен в кадрах РККА и назначен преподавателем тактики курсов «Выстрел», с декабря — старшим преподавателем курсов.

Великая Отечественная война

С началом войны продолжал служить на курсах. С июня 1942 года назначен там же старшим преподавателем тактики курса старшего начсостава. В начале февраля 1943 года по личной просьбе направлен в действующую армию — в распоряжение Военного совета Северо-Западного фронта. С 16 февраля командовал 166-й стрелковой дивизией. В составе 53-й и 68-й армий дивизия участвовала в Демянской наступательной операции. 9 марта она, перейдя в наступление на рубеже Липно, Селяха, первой из войск 53-й армии прорвала оборону сильного укрепленного противника и вынудила его к отходу от реки Ловать. 3 апреля дивизия была выведена в резерв фронта, затем в районе Пено вошла в состав 27-й армии резерва Ставки ВГК.

Из наградного листа на Б. И. Полторжицкого

Полковник Полторжицкий в Отечественной войне yчаствует с февраля месяца 1943 года в должности командира 166-й стрелковой дивизии за период боевых действий дивизии проявил себя смелым, инициативным, тактически грамотным и волевым командиром в сложных условиях боя не теряется, а умело управляет войсками.

В проведенной мартовской операции на Северо-западном фронте по прорыву сильно укрепленной линии обороны противника дивизия прорвала по фронту 2,5 километровую оборону противника и продвинулась вперед на 12-15 км. В боях противник понес громадные потери в личном составе и технике, захвачены трофеи: 3 пушки, много пулеметов, винтовок и боеприпасов. Поставленная задача перед дивизией была успешно выполнена.

При передислокации дивизий к новому месту сосредоточения полковник Полторжицкий, несмотря на сжатые сроки, сумел дивизию укомплектовать личным составом, материальной частью и обучить войска сложному современному бою. Дивизия по сплолочённости к обученности войск вышла на одно но первых мест армии и готова выполнить любую поставленную задачу. Оборонные работы и совершение более 300-километрового марша дивизией выполнены хорошо.

За умелое проведение операций, сплоченность дивизии и успешное проведение марша достоин награждения орденом Красного Знамени.

В конце мая 1943 года дивизия была передислоцирована в район станции Лебедянь Рязанской области, где поступила в подчинение командующего войсками Степного ВО. С 9 июля участвовала в Курской битве, Белгородско-Харьковской наступательной операции. Её части особо отличились в боях за город Ахтырка. Выйдя на восточную окраину города, 18 августа дивизия была атакована крупными силами танков противника, поддержанными авиацией. Неся большие потери, её части стойко оборонялись. При отражении атаки они уничтожили до 30 вражеских танков. В этих боях при отражении танковой атаки Полторжицкий был тяжело ранен и госпитализирован. 15 сентября 1943 года Полторжицкому было присвоено воинское звание генерал-майор. В 1943 году вступил в ВКП(б).

После выздоровления — в распоряжении ГУК НКО, затем с 14 января 1944 года вступил в должность 2-го заместителя командира 1-го польского корпуса, формировавшегося в МВО у ст. Диво, города Смоленск. С переформированием корпуса в 1-ю Польскую армию в марте того же года назначен заместителем командующего армией по подготовке и переподготовке офицерских кадров. Там же сформировал 1-е Объединенное училище (позднее переформировано в 1-е пехотное), затем Высшие курсы усовершенствования офицерского состава. В июле 1944 года назначен начальником управления мобилизации и формирования Войска польского, с сентября одновременно исполнял должность начальника управления военно-учебных заведений Войска польского (г. Житомир). Лично занимался формированием новых дивизий для 2-й Польской армии, запасных полков и новых военных училищ. С января 1945 года освобожден от должности начальника управления мобилизации и формирования с оставлением в должности начальника управления вузов Войска польского.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1945 года «За умелое и мужественное руководство боевыми операциями и достигнутые в ходе этих операций успехи в боях с немецко-фашистскими захватчиками» генерал-майор Полторжицкий награждён орденом орденом Суворова II степени.

Послевоенный период

После войны продолжал служить в Войске польском. С сентября 1945 года — начальник управления департамента пехоты и кавалерии Войска польского, с ноября — начальник управления призыва и укомплектования Министерства национальной обороны Польши, с апреля 1946 года — начальник организационно-мобилизационного управления Генерального штаба Войска польского. В ноябре 1947 года генерал-лейтенант Полторжицкий переведен командующим войсками Поморского ВО Войска польского, в январе 1953 года — заместитель председателя Государственной комиссии хозяйственного планирования Польши. В январе 1957 года зачислен в распоряжение ГУК. 26 февраля 1957 года был уволен в отставку. Жил в Москве.

Умер 16 апреля 1969 года. Похоронен на Новодевичьем кладбище в Москве (колумбарий, 129 секция, 16-4).

Награды

СССР

• орден Ленина (21.02.1945)
• три ордена Красного Знамени (20.08.1943, 03.11.1944 , 1950 )
• орден Суворова II степени (28.04.1945)
  • • Медали СССР в т.ч.:
  • «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии»
  • «За Победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
  • «За взятие Берлина»
  • «За освобождение Варшавы»

Российской Империи

• орден Святого Станислава III степени
• орден Святой Анны «За храбрость» IV степени

ПНР

• Командор со звездой ордена Возрождения Польши (1956)
• Командор ордена Возрождения Польши (1945)
• Орден «Крест Грюнвальда» II степени (1945)
• Орден «Знамя Труда» I степени (1954)
• Золотой крест «Заслуги» (1946)
• Медаль «За Варшаву 1939—1945» (1945)
• Медаль «Победы и Свободы» (1945)
• Серебряная медаль «Вооружённые силы на службе Родине» (1954)
• Бронзовая медаль «Вооружённые силы на службе Родине» (1952)
• медаль 10-летие Народной Польши (1954)
• Медаль «За участие в боях за Берлин» (1966)
• Серебряная медаль «За заслуги при защите страны»

ЧССР.

• орден Белого льва
• Военный крест

Ссылки

• [www.podvignaroda.mil.ru Общедоступный электронный банк документов «Подвиг Народа в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»]
• [www.generals.dk/general/Poltorzhitskii/Bronislav_Iosifovich/Soviet_Union.html Generals.dk]
• [www.vse-adresa.org/book-of-memory/bukva-15/name-66/surname-78/repression-1 Полторжицкий Бронислав Иосифович. Книга Памяти Жертв Коммунистического Террора]
• [vsr.mil.by/2013/04/17/nashi-zemlyaki-na-sluzhbe-v-vojske-polskom/ НАШИ ЗЕМЛЯКИ НА СЛУЖБЕ В ВОЙСКЕ ПОЛЬСКОМ]
• [lenadm-mogilev.by/day-history/4438-30----- ©2012 — 2015 Администрация Ленинского района г. Могилева]

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 5. — С. 50-53. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9950-0457-8.
• Mała Encyklopedia Wojskowa, t. 2 wyd. MON, Warszawa 1970
• Henryk P. Kosk — Generalicja polska, t. 2 wyd. Oficyna Wydawnicza «Ajaks» Pruszków 2001
• M. Szczurowski — Dowódcy Wojska Polskiego na Froncie Wschodnim 1943—1945, Wyd. Pruszków 1996, s. 103—104.
• Polski Słownik Biograficzny, t. XXVIII, s. 324—325.
• Wojskowy Przegląd Historyczny, nr 2/1969, s. 480—481.
• A. Mazur — Order Krzyża Grunwaldu Warszawa 1988, s. 103—104.
• E.J. Nalepa — Oficerowie Armii Radzieckiej w Wojsku Polskim 1943—1968, Warszawa 1995, s. 186.
• Encyklopedia II Wojny Światowej, s. 508.

Отрывок, характеризующий Полторжицкий, Бронислав Иосифович

Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.
Он велел оседлать себе лошадь и с перехода поехал верхом в отцовскую деревню, в которой он родился и провел свое детство. Проезжая мимо пруда, на котором всегда десятки баб, переговариваясь, били вальками и полоскали свое белье, князь Андрей заметил, что на пруде никого не было, и оторванный плотик, до половины залитый водой, боком плавал посредине пруда. Князь Андрей подъехал к сторожке. У каменных ворот въезда никого не было, и дверь была отперта. Дорожки сада уже заросли, и телята и лошади ходили по английскому парку. Князь Андрей подъехал к оранжерее; стекла были разбиты, и деревья в кадках некоторые повалены, некоторые засохли. Он окликнул Тараса садовника. Никто не откликнулся. Обогнув оранжерею на выставку, он увидал, что тесовый резной забор весь изломан и фрукты сливы обдерганы с ветками. Старый мужик (князь Андрей видал его у ворот в детстве) сидел и плел лапоть на зеленой скамеечке.
Он был глух и не слыхал подъезда князя Андрея. Он сидел на лавке, на которой любил сиживать старый князь, и около него было развешено лычко на сучках обломанной и засохшей магнолии.
Князь Андрей подъехал к дому. Несколько лип в старом саду были срублены, одна пегая с жеребенком лошадь ходила перед самым домом между розанами. Дом был заколочен ставнями. Одно окно внизу было открыто. Дворовый мальчик, увидав князя Андрея, вбежал в дом.
Алпатыч, услав семью, один оставался в Лысых Горах; он сидел дома и читал Жития. Узнав о приезде князя Андрея, он, с очками на носу, застегиваясь, вышел из дома, поспешно подошел к князю и, ничего не говоря, заплакал, целуя князя Андрея в коленку.
Потом он отвернулся с сердцем на свою слабость и стал докладывать ему о положении дел. Все ценное и дорогое было отвезено в Богучарово. Хлеб, до ста четвертей, тоже был вывезен; сено и яровой, необыкновенный, как говорил Алпатыч, урожай нынешнего года зеленым взят и скошен – войсками. Мужики разорены, некоторый ушли тоже в Богучарово, малая часть остается.
Князь Андрей, не дослушав его, спросил, когда уехали отец и сестра, разумея, когда уехали в Москву. Алпатыч отвечал, полагая, что спрашивают об отъезде в Богучарово, что уехали седьмого, и опять распространился о долах хозяйства, спрашивая распоряжении.
– Прикажете ли отпускать под расписку командам овес? У нас еще шестьсот четвертей осталось, – спрашивал Алпатыч.
«Что отвечать ему? – думал князь Андрей, глядя на лоснеющуюся на солнце плешивую голову старика и в выражении лица его читая сознание того, что он сам понимает несвоевременность этих вопросов, но спрашивает только так, чтобы заглушить и свое горе.
– Да, отпускай, – сказал он.
– Ежели изволили заметить беспорядки в саду, – говорил Алпатыч, – то невозмежио было предотвратить: три полка проходили и ночевали, в особенности драгуны. Я выписал чин и звание командира для подачи прошения.
– Ну, что ж ты будешь делать? Останешься, ежели неприятель займет? – спросил его князь Андрей.
Алпатыч, повернув свое лицо к князю Андрею, посмотрел на него; и вдруг торжественным жестом поднял руку кверху.
– Он мой покровитель, да будет воля его! – проговорил он.
Толпа мужиков и дворовых шла по лугу, с открытыми головами, приближаясь к князю Андрею.
– Ну прощай! – сказал князь Андрей, нагибаясь к Алпатычу. – Уезжай сам, увози, что можешь, и народу вели уходить в Рязанскую или в Подмосковную. – Алпатыч прижался к его ноге и зарыдал. Князь Андрей осторожно отодвинул его и, тронув лошадь, галопом поехал вниз по аллее.
На выставке все так же безучастно, как муха на лице дорогого мертвеца, сидел старик и стукал по колодке лаптя, и две девочки со сливами в подолах, которые они нарвали с оранжерейных деревьев, бежали оттуда и наткнулись на князя Андрея. Увидав молодого барина, старшая девочка, с выразившимся на лице испугом, схватила за руку свою меньшую товарку и с ней вместе спряталась за березу, не успев подобрать рассыпавшиеся зеленые сливы.
Князь Андрей испуганно поспешно отвернулся от них, боясь дать заметить им, что он их видел. Ему жалко стало эту хорошенькую испуганную девочку. Он боялся взглянуть на нее, по вместе с тем ему этого непреодолимо хотелось. Новое, отрадное и успокоительное чувство охватило его, когда он, глядя на этих девочек, понял существование других, совершенно чуждых ему и столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его. Эти девочки, очевидно, страстно желали одного – унести и доесть эти зеленые сливы и не быть пойманными, и князь Андрей желал с ними вместе успеха их предприятию. Он не мог удержаться, чтобы не взглянуть на них еще раз. Полагая себя уже в безопасности, они выскочили из засады и, что то пища тоненькими голосками, придерживая подолы, весело и быстро бежали по траве луга своими загорелыми босыми ножонками.
Князь Андрей освежился немного, выехав из района пыли большой дороги, по которой двигались войска. Но недалеко за Лысыми Горами он въехал опять на дорогу и догнал свой полк на привале, у плотины небольшого пруда. Был второй час после полдня. Солнце, красный шар в пыли, невыносимо пекло и жгло спину сквозь черный сюртук. Пыль, все такая же, неподвижно стояла над говором гудевшими, остановившимися войсками. Ветру не было, В проезд по плотине на князя Андрея пахнуло тиной и свежестью пруда. Ему захотелось в воду – какая бы грязная она ни была. Он оглянулся на пруд, с которого неслись крики и хохот. Небольшой мутный с зеленью пруд, видимо, поднялся четверти на две, заливая плотину, потому что он был полон человеческими, солдатскими, голыми барахтавшимися в нем белыми телами, с кирпично красными руками, лицами и шеями. Все это голое, белое человеческое мясо с хохотом и гиком барахталось в этой грязной луже, как караси, набитые в лейку. Весельем отзывалось это барахтанье, и оттого оно особенно было грустно.
Один молодой белокурый солдат – еще князь Андрей знал его – третьей роты, с ремешком под икрой, крестясь, отступал назад, чтобы хорошенько разбежаться и бултыхнуться в воду; другой, черный, всегда лохматый унтер офицер, по пояс в воде, подергивая мускулистым станом, радостно фыркал, поливая себе голову черными по кисти руками. Слышалось шлепанье друг по другу, и визг, и уханье.
На берегах, на плотине, в пруде, везде было белое, здоровое, мускулистое мясо. Офицер Тимохин, с красным носиком, обтирался на плотине и застыдился, увидав князя, однако решился обратиться к нему:
– То то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили! – сказал он.
– Грязно, – сказал князь Андрей, поморщившись.
– Мы сейчас очистим вам. – И Тимохин, еще не одетый, побежал очищать.
– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.
В последнее время, после приезда государя из армии, произошло некоторое волнение в этих противоположных кружках салонах и произведены были некоторые демонстрации друг против друга, но направление кружков осталось то же. В кружок Анны Павловны принимались из французов только закоренелые легитимисты, и здесь выражалась патриотическая мысль о том, что не надо ездить во французский театр и что содержание труппы стоит столько же, сколько содержание целого корпуса. За военными событиями следилось жадно, и распускались самые выгодные для нашей армии слухи. В кружке Элен, румянцевском, французском, опровергались слухи о жестокости врага и войны и обсуживались все попытки Наполеона к примирению. В этом кружке упрекали тех, кто присоветывал слишком поспешные распоряжения о том, чтобы приготавливаться к отъезду в Казань придворным и женским учебным заведениям, находящимся под покровительством императрицы матери. Вообще все дело войны представлялось в салоне Элен пустыми демонстрациями, которые весьма скоро кончатся миром, и царствовало мнение Билибина, бывшего теперь в Петербурге и домашним у Элен (всякий умный человек должен был быть у нее), что не порох, а те, кто его выдумали, решат дело. В этом кружке иронически и весьма умно, хотя весьма осторожно, осмеивали московский восторг, известие о котором прибыло вместе с государем в Петербург.