После школы
Поделись знанием:
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
| После школы | |
 Постер | |
| Жанр | |
|---|---|
| В ролях |
Сергей Шакуров |
| Композитор |
Александр Шевченко |
| Страна | |
| Количество сезонов |
1 |
| Количество серий |
9 (Первый канал) / 18 (Disney) |
| Производство | |
| Продюсер |
Константин Эрнст |
| Режиссёр | |
| Оператор |
Андрей Каторженко, Дмитрий Кончев |
| Сценарист | |
| Хронометраж |
~50 минут (Первый канал) / ~24 минуты (Disney) |
| Трансляция | |
| Телеканал | |
| На экранах |
с |
| Формат звука | |
|
[www.1tv.ru/sprojects_in_detail/si=5876 Страница сериала на сайте Первого канала] | |
«По́сле шко́лы» — многосерийный телевизионный фильм, новаторская смесь сюжетных линий и лирических отступлений, встроенных видеоклипов и музыкальных интермедий, комедийных приёмов и детективных поворотов, стилизаций и пародий[1]. Проект создан совместными усилиями Walt Disney Pictures и Первого канала. Премьера состоялась на Первом канале 16 ноября 2012 года. Телеканал Disney для своих зрителей выполнил перемонтаж фильма. Премьера новой 18-серийной версии состоялась 7 октября 2013 года в 21:00 на канале Disney[2].
Содержание
Сюжет
В основе сюжета лежит оригинальная история о современных подростках, их родителях и учителях, рассказанная языком новаторской режиссуры. Каждая серия повествует о жизни одного из учеников школы с углублённым изучением испанского языка.
Производство
Съёмки проходили в Эстонии — в городе Таллине и в расположенной в посёлке Виймси (уезд Харьюмаа) Виймсиской средней школе (эст. Viimsi Keskkool). Сериал создавался на протяжении 4-х лет и стал вторым российским проектом студии Walt Disney Pictures после фильма «Книга мастеров».
В главных ролях
Ученики
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Александр Сетейкин | Стасик Михалков |
| Элеонора Шлянда | Юля Пелина «Пила» |
| Михаил Лустин | Миша Рац |
| Аглая Тарасова | Фрида Лапшина |
| Андрей Фандеев | Родя Пенкин |
| Максим Девизоров | Ярик Бородин |
| Максим Виноградов | Гарик Дубровин
попа |
| Константин Попов | Вова Мазуров |
| Ангелина Семашкова | Эля Зайнутдинова |
| Вадим Прокопов | Антон Хайдаров |
| Линда Табагари | Ксюша Хоробрых |
| Никита Краснов | Кеша Хоробрых |
Сотрудники испанской школы
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Сергей Шакуров | Ярослав Егорович директор школы, учитель домоводства для девочек |
| Ксения Раппопорт | Жанна Ивановна завуч, учитель испанского языка |
| Михаил Пореченков | Виктор Васильевич физрук, тренер баскетбольной команды «Белые медведи» |
| Михаил Трухин | Леонид Петрович «Альфа дог» трудовик |
| Александр Гордон | Джалиль Рафаилович Фатхинуров учитель английского языка |
| Татьяна Семенюк | учитель химии |
| Сергей Черкасов | учитель литературы |
| Вячеслав Рыбников | учитель физики |
| Наталья Мурина | Светлана Юрьевна новый учитель пения |
| Максим Пинскер | Кирилл Пенкин охранник, папа Роди |
Родственники главных героев
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Анна Михалкова | Алёна Золотистая жена физрука, мама Вовы, режиссёр фильма «Вова от 6 до 16-ти» |
| Эдуард Чекмазов | Андрей папа Стасика, учёный-физик |
| Юлия Чебакова | Марина мама Стасика, домохозяйка |
| Ирина Гринёва | Ульяна мама Миши, светская львица |
| Дина Корзун | Зара мама Фриды, художница |
| Ёла Санько | Майя Маратовна мама Джалиля Рафаиловича, пенсионерка |
| Виктор Ланберг | Геннадий папа Фриды, врач-травматолог |
| Наталья Тетенова | Ольга мама Роди, боксёр |
| Артём Кретов | Василий папа Ярика, шеф-повар |
| Наталья Рычкова | Людмила мама Ярика, риэлтор |
| Ксения Хакинен | Лёлька сестра Ярика |
| Эдуард Козырев | Пашка брат Ярика |
| Ирина Рахманова | Клара мама Гарика, парикмахер собак |
| Виталий Хаев | Виталий папа Гарика, актёр |
| Витаутас Паукште | дедушка Фриды |
| Анастасия Ингилизова | Мария мама Эли, частный предприниматель |
| Кястутис Якштас | Геннадий папа Эли, частный предприниматель |
| Ольга Зайцева | Анна мама Антона, офицер полиции |
| Дариус Гумаускас | Алексей папа Антона, зелёный активист |
| Анжелика Волчкова | Нина (Латика) мама Кексов, просветлённая домохозяйка |
| Христо Шопов | Михаил папа Кексов, олигарх-меценат |
Другие
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Владимир Торсуев | представитель клуба ЦСКА |
| Юрий Торсуев | представитель клуба ЦСКА |
| Олег Скрипка | Кетчуп |
| Алексей Кублицкий | жулик |
| Стас Довжик | жулик |
| Фёдор Бондарчук | камео / Женя Питкин, водитель Фёдора Бондарчука |
| Антон Привольнов | камео |
| Илья Авербух | водитель Ильи Авербуха |
| Владимир Познер | камео |
| Тамбет Туйск | напарник мамы Антона |
| Анне Вески | Ингеборга психолог |
| Никита Михалков | камео |
| Йохан Ульфсак | Говард дизайнер из Лондона |
| Yalin Mey | Пхатхун домработница Кексов |
Создатели о сериале
- Генеральный директор компании Disney Россия Марина Жигалова-Озкан о проекте «После школы»:
«Одним из важнейших приоритетов развития бренда Disney в России является производство локального контента высокого качества. Мы ставим перед собой амбициозные задачи не только увеличивать объём производства, но и, внедряя новые технологии, соответствовать самым актуальным трендам российского и мирового кино и телевидения. Мы счастливы представить российскому телезрителю наш первый телевизионный фильм, снятый в партнёрстве с Первым каналом. У нашего проекта есть абсолютно всё, чтобы завоевать сердца современных подростков и их родителей — превосходный юмор, оригинальная история, потрясающая музыка, а главное — настоящие живые герои, в которых многие узнают себя».— [1]
- Генеральный директор Первого канала, генеральный продюсер «После школы» Константин Эрнст о многосерийном фильме:
«Я рад, что наш первый совместный проект с компанией Disney получился таким свежим и не банальным. Мне кажется, только так можно заинтересовать молодую аудиторию, воспитанную Интернетом».— [1]
- Сценаристы и режиссёры проекта «После школы» Владимир Пресняков, Олег Пресняков о сериале:
«В нашем детстве были фильмы, которые мы очень любили. „Приключения Электроника“, „Выше Радуги“, „Приключения Калле-сыщика“. Эти фильмы легко проникали в наш внутренний мир, наполняли его светом и помогали мечтать. Со временем такое кино стало редкостью. Студия Дисней и Первый канал обратились к нам с предложением: сделать кино, которого у современных молодых людей нет, кино, которое навсегда сохранило бы для сегодняшних юношей и девушек это время и этот возраст, когда впервые внутри человека рождаются высокие чувства, желание писать стихи, сочинять песни, дружить по-настоящему. Мы решили, если кто-то снимал такое кино для нашего поколения, то кто-то должен это сделать и сегодня».— [1]
Продолжение
Генеральный директор компании Disney Россия Марина Жигалова-Озкан:
|
Мне кажется, получилась настолько интересная история, настолько интересные герои, которым хочется сопереживать и с которыми хочется продолжить общение. Поэтому я очень надеюсь, я обращаюсь с большой просьбой к режиссёрам и авторам, чтобы мы продолжили эту историю[3]. | 
|
Показ телесериала
Телевидение
Россия
В России премьерный показ состоялся на Первом канале, по пятницам в 0 30 с 16 ноября 2012 года.
С 7 октября 2013 года телеканал Disney начал показ сериала.
Интернет
Сериал можно посмотреть не только в эфире, но и онлайн на официальном Интернет-сайте на Первого канала в течение недели после выхода серии в эфире.
Рейтинг сериала в России
Директор дирекции креативного планирования и интернет-вещания Первого канала Елена Афанасьева:
|
|
он [проект «После школы»] выходил на Первом канале премьерным показом по пятницам после «Вечернего Урганта», и у него были очень неплохие результаты такие зрительские, судя по рейтингам, в общем, хорошие для современного телевидения цифры, где-то в районе 12-15 была доля аудитории[4]. |
|
Саундтрек
| Исполнитель | Название композиции |
|---|---|
| College Feat Electric Youth | Real Hero (1, 4, 5 серии) |
| Pet Shop Boys | So hard (1 серия) |
| Paninaro (1, 5 серии) | |
| LMFAO | Party rock anthem (1, 5, 7 серии) |
| Виктор Цой | Звезда по имени Солнце (1 серия)
Это не любовь (2 серия) |
| Пачка сигарет (5 серия) | |
| Katy Perry | I kissed a girl (1, 2 серии) |
| Alexandra Stan | Mr. Saxobeat (1, 3, 4 серии) |
| Edvard Maya и Vika Jigulina | Stereo love (1, 2 серии) |
| Paul Collier | Slow down (1 серия) |
| Carl Douglas | Kung Fu Fighting (1 серия) |
| Никита Михалков | Я шагаю по Москве (1 серия) |
| Narcotic Thrust | I like it (1, 4 серии) |
| Paradiso | Bailando (1 серия) |
| Avicii | Levels (1, 9 серии) |
| Wamdue Project | King of My Castle (1 серия) |
| Madcon | Beggin (2 серия) |
| Тату | Я сошла с ума (2 серия) |
| Kosheen | Catch you (2 серия) |
| Kesha | Tik-tok (2 серия) |
| Utah Saints | Something good (2, 8, 9 серии) |
| One Republic | Apologize (2 серия) |
| The Verve (Tom Middleton Remix) | Love is Noise (2 серия) |
| Empire of the Sun | We are the people (2, 4 серии) |
| Валерий Леонтьев | Полёт на дельтаплане (3 серия) |
| Зелёный свет (3 серия) | |
| Каждый хочет любить (3 серия) | |
| Гиподинамия (3 серия) | |
| Ты меня не забывай (3 серия) | |
| The XX | Intro (3, 7, 8, 9 серии) |
| Никита | Улетели навсегда (3 серия) |
| Bruce Springsteen | Radio Nowhere (4 серия) |
| группа «Мираж» | Где ты, мой новый герой (4 серия) |
| Линда | Мало огня (4, 9 серии) |
| Supermode | Why (4 серия) |
| Manu Chao | Me gustas tu (4 серия) |
| Soul Asylum | Runaway train (4 серия) |
| Portishead | Only you (5 серия) |
| 2 Unlimited | No limit (5 серия) |
| The Black Eyed Peas | Rock that body (5 серия) |
| Gorillaz | Clint Eastwood (5 серия) |
| Beatfreakz | Somebody’s Watching Me (5, 6 серии) |
| Тынис Мяги | Детектив (6 серия) |
| Дмитрий Маликов | Ты моей никогда не будешь (6 серия) |
Инструментальные композиции и песни в исполнении актёров
| Автор музыки/текста | Название композиции |
|---|---|
| Эдуард Артемьев (музыка) | Свой среди чужих, чужой среди своих (1, 2, 9 серии) |
| Сталкер — Медитация (тема) (3, 8, 9 серии) | |
| Виктор Цой (музыка/текст) | Группа крови (2 серия) |
| Это не любовь (2 серия) | |
| Алюминиевые огурцы (6 серия) | |
| Пачка сигарет (9 серия) | |
| Микаэл Таривердиев (музыка) / Роберт Рождественский (текст) | Где-то далеко (2 серия) |
| Brandon Flowers / David Keuning | Mr. Brightside (2, 3 серии) |
| Илья Лагутенко | Карнавала нет (2, 8 серии) |
| Дмитрий Варшавский (музыка/текст) | Пылает за окном звезда (3 серия) |
| Josè-Manuel Thomas Arthur Chao Ortega | Me gustas tu (3 серия) |
| Сергей Галоян, Иван Шаповалов-Поднебесный, Валерий Полиенко, Елена Кипер | Нас не догонят (3 серия) |
| Я сошла с ума (7 серия) | |
| Eero Muiste | S.I.N. — HATE & PAIN (3, 6 серии) |
| SHOTMAN — GATES (3 серия) | |
| 80’s People (6 серия) | |
| Евгений Птичкин (музыка) / Игорь Шаферан (текст) | Ромашки спрятались (4 серия) |
| Олег Скрипка (музыка/текст) | Весна (4 серия) |
| Dave Pirner (музыка/текст) | Runaway train (4 серия) |
| Константин Меладзе (музыка) / Константин Меладзе, Джахан Поллыева (текст) | Опять метель (5 серия) |
| Guy Berryman, Jonny Buckland, Will Champion, Chris Martin | Lost! (5 серия) |
| Franck Langolff (C) / Etienne Roda Gil (A) | Joe le Taxi (6 серия) |
| Константин Попов | Чайки кричали (6 серия) |
| Александр Поляков, Светлана Колтунова (музыка) / Светлана Колтунова (текст) | Твои глаза (7 серия) |
| Светлана Колтунова (музыка/текст) | Другая (7 серия) |
| Песня из мультсериала «Новые приключения Винни-Пуха» (7 серия) | |
| Consuelo Velazquez | Bésame Mucho (8 серия) |
| Александр Лунёв (музыка) / Лара Д’Элиа (текст) | Невозможное возможно (8 серия) |
| Гимн футбольного клуба «Спартак» (9 серия) | |
| Народная (музыка/текст) | Калинка-малинка (9 серия) |
Отзывы о сериале
 |
В этой статье или разделе имеется избыток цитат либо слишком длинные цитаты. Излишние и чрезмерно большие цитаты следует обобщить и переписать своими словами.
Возможно, эти цитаты будут более уместны в Викицитатнике или в Викитеке. |
Положительные оценки
- Ирина Любарская, журналист журнала «Итоги»:
|
|
…сериал прежде всего адресован молодым – для них тут музыка, клипы, диалоги, шутки, спорт, постоянная связь сюжета с социальными сетями и роликами на YouTube. Но всё-таки фильм семейный. По простой причине: родителям героев 35—40 лет, для них это всё — такая же неотъемлемая часть жизни. Да и странно было бы считать, что и 60-летним бабушкам-дедушкам ничего не известно об Интернете, Facebook, Джоне Ленноне, Курте Кобейне и Викторе Цое[5]. |
|
- Татьяна Ефлаева, журналист «Учительской газеты»:
|
|
Первые впечатления – получилось забавно и весело, если говорить языком 1990-х, прикольно. Кроется ли за весельем что-то содержательное и стоит ли за ультрасовременной формой то, ради чего стоит «заинтересовать молодую аудиторию, воспитанную Интернетом», как выразился Константин Эрнст? Пока непонятно. Или это очередной трюк, чтобы завлечь молодёжную аудиторию, стремительно перемещающуюся в Сеть? И какими красками при этом пользоваться, не важно? Ведь для пиарщиков и рекламщиков (а именно эти функции на современном ТВ давно уже доминируют) возмущение и одобрение равнозначны… Поживём – посмотрим[6]. |
|
- Сергей Беднов, журналист газеты «Труд»:
|
|
Забавно. Неожиданно. Цепляет. С другой стороны, сразу видно, что авторы хорошо изучили не только круг интересов российских старшеклассников, но и рецепты успеха американского ширпотреба. Набор эпизодов в жанре ситком, музыкальных клипов, где, как французский с нижегородским, мешаются Цой и Lady Gaga, типично американские страсти вокруг школьных спортивных состязаний и чисто отечественные понты, ошеломил своим визуальным нахальством и даже нахрапистостью[7]. |
|
- Евгения Заболотских, журналист газеты «Гудок»:
|
|
Похоже, Первый канал устроил очную ставку самому себе. Сначала горькая «Школа» Валерии Гай-Германики, а теперь – сладкий проект трёх авторов: режиссёра «первой кнопки» Андрея Болтенко и уральских драматургов братьев Пресняковых. То же самое время показа – полуночное, та же тема, та же «прыгающая камера». Десерт после основного блюда. Сладкий и не приторный. Сказочный, поскольку руку к его приготовлению приложил не только Первый канал, но и «Уолт Дисней Компани СНГ»[8]. |
|
- Анастасия Першкина, журналист радиостанции «Голос России»:
|
|
Удовольствие от просмотра придёт неожиданно и приятно удивит своей силой[9]. |
|
Критика
- Ксения Ларина, журналист, обозреватель радиостанции «Эхо Москвы»:
|
|
... что меня смутило. Это то, что не проговаривается в этом фильме, невероятное самодовольствие и благополучие лилось с экрана. И меня это ужасно раздражало внутренне. Это неправильно. Почему тогда это не стреляет, почему не смешно. Именно потому, что непонятно, где, когда и почему это происходит. Это не имеет никакого отношения даже к атмосфере сегодняшнего дня[10]. |
|
- Ирина Петровская, телекритик, обозреватель «Новой газеты»:
|
|
…первая серия, которую я начала смотреть, тем не менее, с интересом, мне показалась всё-таки комом, блин показался комом. И я, честно говоря, не поняла, что это, про что это. И самое главное потом такое возникает впечатление, что это такая самодеятельность или это проба пера начинающих киношников, даже во ВГИКе учебные работы снимают, обычно изгаляясь и кажется, что ужасно оригинально, а на самом деле ничего оригинального нет[10]. |
|
- Ольга Кузьмина, заместитель главного редакторы газеты «Вечерняя Москва»
|
|
…разрекламированный «После школы», лихо распиаренный и ожидаемый так безнадёжно скучен и пуст[11]. |
|
- Анна Наринская, спецкорреспондент ИД «Коммерсантъ»:
|
|
По состоянию на первую серию в "После школы" чёткий сюжет, который заставлял бы ждать, что случится дальше, там отсутствует начисто. Да и вообще, несмотря на наличие некоторых излюбленных братьями тем типа матери-гадины и "подглядывающей" видеокамеры, там практически отсутствует всё талантливо пресняковское[12]. |
|
- Михаил Нейжмаков, блогер интернет-журнала Рабкор.ру:
|
|
А что же уловил сериал «После школы»? Если посмотреть на ситуацию с юмором, может закрасться мысль – если что-то и взял фильм о «суровой правде жизни» с российской почвы, то скорее веяния совсем недавнего прошлого – «медведевской эпохи» (назовем её так по формальному признаку, не углубляясь в рассуждения о том, насколько на этот период повлиял лично Дмитрий Анатольевич).
Судите сами. Именно к недавнему прошлому отсылают детали фильма – гламурный антураж больше был в моде именно в начале медведевского президентства (до и ещё в самые первые месяцы после начала мирового экономического кризиса). Возможность стать «звездой на час», попав на YouTube, вызывала удивление в те же годы, сейчас это уже нечто обыденное. Ситуация, когда внешняя форма с аппетитом «доедает» содержание - характерная черта первой серии «После школы» (на что и жалуются зрители - «всё красиво, а фильм ни о чём»). И это же – фирменный стиль а-ля Медведев (вспомним хотя бы переименование милиции в полицию). Наконец, Сколково, где работает папа-физик – это едва ли не самый известный медведевский проект. И вот тут, вольно или невольно, у авторов «После школы» получилась почти политическая сатира. Ведь вместо физики папа в «иннограде» занят исключительно тем, что приносит кофе каким-то девушкам, видимо, своим начальницам. Кстати, в голову закрадывается мысль – уж не дамы ли это из команды Сердюкова, которые в этой, альтернативной реальности, были переброшены «в сферу инноваций», «на усиление»? Между прочим, именно «инновации» – модное ещё недавно определение, под которое вполне подпадает новое творение «Первого канала» [13]. |
|
- Марат Кузаев, один из авторов сайта Filmz.ru:
|
|
Идиллический мир «После школы» оказывается жутковатым местом, где коммуникация между людьми необратимо расстроена… «После школы» – манифест самого нового времени, замаскированный под пёструю безделицу… «После школы» – это пораженческая спекуляция, построенная на сомнительных предпосылках не первой свежести. Авторы, кажется, совсем не понимают нынешних подростков, и это их страшит: вот в былые времена действительно крутым был тот, кто спел на Центральном телевидении СССР, а теперь достаточно спустить штаны в спортзале[14]. |
|
- Анна Белякова, одна из авторов интернет-издания «Просвещение»:
|
|
не хотела бы я учиться в такой школе и у таких педагогов, которые не только не знают, что такое грамотная литературная речь, но не могут и двух слов связать. Конечно, в сериале школа выглядит очень благополучной: современная столовая, фонтанчики в фойе, прекрасный просторный спортзал, но учитель английского языка, с жутчайшим акцентом читающий ученикам Шекспира, разом перечёркивает все плюсы школы-сказки, школы-мечты[15]. |
|
Напишите отзыв о статье "После школы"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 [www.1tv.ru/sprojects_in_detail/si=5876 О проекте] // Первый канал
- ↑ [cableman.ru/node/6830 Канал Disney покажет уникальный сериал «После школы»] , 10 сентября 2013 года
- ↑ [echo.msk.ru/programs/tv/954956-echo/ Телехранитель] // радио «Эхо Москвы», 25 ноября 2012 года/
- ↑ [echo.msk.ru/programs/tv/983146-echo/ Телехранитель] // радио «Эхо Москвы», 6 января 2013 года/
- ↑ [www.itogi.ru/arts-tele/2012/47/184416.html И ещё раз учиться] // журналы «Итоги» № 47(858) от 19 ноября 2012 года
- ↑ [www.ug.ru/article/518 Есть ли жизнь «После школы»? Веселая альтернатива опусу Гай Германики] // «Учительская газета», 19 ноября 2012 года
- ↑ [www.trud.ru/article/27-11-2012/1285556_bessonnitsa_posle_shkoly.html Бессонница после школы] // газета «Труд» № 173 от 27 ноября 2012 года
- ↑ [www.gudok.ru/culture/?pub_id=449448 На Первом начался показ сериала «После школы»] // газета «Гудок», 3 декабря 2012 года
- ↑ [rus.ruvr.ru/2012_12_03/Pervij-kanal-snjal-so-studiej-Disney-serial-o-shkole/ Сериал «После школы»: амбициозный, сложный, странный] // радио «Голос России», 3 декабря 2012 года
- ↑ 1 2 [echo.msk.ru/programs/persontv/952033-echo/ Человек из телевизора] // радио «Эхо Москвы», 17 ноября 2012 года
- ↑ [www.vmdaily.ru/news/serial-posle-shkoli-nesedobnij-venegret1353159186.html Сериал «После школы»: несъедобный винегрет] // газета «Вечерняя Москва», 17 ноября 2012 года
- ↑ [www.kommersant.ru/doc/2070563 «После школы» – без формы] // газета «Коммерсантъ» № 219(5004) от 20 ноября 2012 года
- ↑ [www.rabkor.ru/review/television/14281.html «После школы»: казалось бы, при чём здесь Медведев?] // интернет-журнал Рабкор.ру, 22 ноября 2012 года
- ↑ [www.filmz.ru/pub/2/26741_1.html «После школы»:Динозавры, ABBA, Советский Союз] // Filmz.ru, 29 ноября 2012 года
- ↑ [prosvpress.ru/2012/12/skazochnaya-shkola-seriala-posle-shkolyi/ Сказочная «школа» сериала «После школы»] // интернет-издание «Просвещение», 27 декабря 2012 года
Ссылки
- [www.1tv.ru/sprojects_in_detail/si=5876 Страница проекта «После школы» на сайте Первого канала]
- [www.disney.ru/afterschool Страница проекта «После школы» на сайте канала Disney]
Отрывок, характеризующий После школы
На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.
На четвертый день пожары начались на Зубовском валу.
Пьера с тринадцатью другими отвели на Крымский Брод, в каретный сарай купеческого дома. Проходя по улицам, Пьер задыхался от дыма, который, казалось, стоял над всем городом. С разных сторон виднелись пожары. Пьер тогда еще не понимал значения сожженной Москвы и с ужасом смотрел на эти пожары.
В каретном сарае одного дома у Крымского Брода Пьер пробыл еще четыре дня и во время этих дней из разговора французских солдат узнал, что все содержащиеся здесь ожидали с каждым днем решения маршала. Какого маршала, Пьер не мог узнать от солдат. Для солдата, очевидно, маршал представлялся высшим и несколько таинственным звеном власти.
Эти первые дни, до 8 го сентября, – дня, в который пленных повели на вторичный допрос, были самые тяжелые для Пьера.
Х
8 го сентября в сарай к пленным вошел очень важный офицер, судя по почтительности, с которой с ним обращались караульные. Офицер этот, вероятно, штабный, с списком в руках, сделал перекличку всем русским, назвав Пьера: celui qui n'avoue pas son nom [тот, который не говорит своего имени]. И, равнодушно и лениво оглядев всех пленных, он приказал караульному офицеру прилично одеть и прибрать их, прежде чем вести к маршалу. Через час прибыла рота солдат, и Пьера с другими тринадцатью повели на Девичье поле. День был ясный, солнечный после дождя, и воздух был необыкновенно чист. Дым не стлался низом, как в тот день, когда Пьера вывели из гауптвахты Зубовского вала; дым поднимался столбами в чистом воздухе. Огня пожаров нигде не было видно, но со всех сторон поднимались столбы дыма, и вся Москва, все, что только мог видеть Пьер, было одно пожарище. Со всех сторон виднелись пустыри с печами и трубами и изредка обгорелые стены каменных домов. Пьер приглядывался к пожарищам и не узнавал знакомых кварталов города. Кое где виднелись уцелевшие церкви. Кремль, неразрушенный, белел издалека с своими башнями и Иваном Великим. Вблизи весело блестел купол Ново Девичьего монастыря, и особенно звонко слышался оттуда благовест. Благовест этот напомнил Пьеру, что было воскресенье и праздник рождества богородицы. Но казалось, некому было праздновать этот праздник: везде было разоренье пожарища, и из русского народа встречались только изредка оборванные, испуганные люди, которые прятались при виде французов.
Очевидно, русское гнездо было разорено и уничтожено; но за уничтожением этого русского порядка жизни Пьер бессознательно чувствовал, что над этим разоренным гнездом установился свой, совсем другой, но твердый французский порядок. Он чувствовал это по виду тех, бодро и весело, правильными рядами шедших солдат, которые конвоировали его с другими преступниками; он чувствовал это по виду какого то важного французского чиновника в парной коляске, управляемой солдатом, проехавшего ему навстречу. Он это чувствовал по веселым звукам полковой музыки, доносившимся с левой стороны поля, и в особенности он чувствовал и понимал это по тому списку, который, перекликая пленных, прочел нынче утром приезжавший французский офицер. Пьер был взят одними солдатами, отведен в одно, в другое место с десятками других людей; казалось, они могли бы забыть про него, смешать его с другими. Но нет: ответы его, данные на допросе, вернулись к нему в форме наименования его: celui qui n'avoue pas son nom. И под этим названием, которое страшно было Пьеру, его теперь вели куда то, с несомненной уверенностью, написанною на их лицах, что все остальные пленные и он были те самые, которых нужно, и что их ведут туда, куда нужно. Пьер чувствовал себя ничтожной щепкой, попавшей в колеса неизвестной ему, но правильно действующей машины.
Пьера с другими преступниками привели на правую сторону Девичьего поля, недалеко от монастыря, к большому белому дому с огромным садом. Это был дом князя Щербатова, в котором Пьер часто прежде бывал у хозяина и в котором теперь, как он узнал из разговора солдат, стоял маршал, герцог Экмюльский.
Их подвели к крыльцу и по одному стали вводить в дом. Пьера ввели шестым. Через стеклянную галерею, сени, переднюю, знакомые Пьеру, его ввели в длинный низкий кабинет, у дверей которого стоял адъютант.
Даву сидел на конце комнаты над столом, с очками на носу. Пьер близко подошел к нему. Даву, не поднимая глаз, видимо справлялся с какой то бумагой, лежавшей перед ним. Не поднимая же глаз, он тихо спросил:
– Qui etes vous? [Кто вы такой?]
Пьер молчал оттого, что не в силах был выговорить слова. Даву для Пьера не был просто французский генерал; для Пьера Даву был известный своей жестокостью человек. Глядя на холодное лицо Даву, который, как строгий учитель, соглашался до времени иметь терпение и ждать ответа, Пьер чувствовал, что всякая секунда промедления могла стоить ему жизни; но он не знал, что сказать. Сказать то же, что он говорил на первом допросе, он не решался; открыть свое звание и положение было и опасно и стыдно. Пьер молчал. Но прежде чем Пьер успел на что нибудь решиться, Даву приподнял голову, приподнял очки на лоб, прищурил глаза и пристально посмотрел на Пьера.
– Я знаю этого человека, – мерным, холодным голосом, очевидно рассчитанным для того, чтобы испугать Пьера, сказал он. Холод, пробежавший прежде по спине Пьера, охватил его голову, как тисками.
– Mon general, vous ne pouvez pas me connaitre, je ne vous ai jamais vu… [Вы не могли меня знать, генерал, я никогда не видал вас.]
– C'est un espion russe, [Это русский шпион,] – перебил его Даву, обращаясь к другому генералу, бывшему в комнате и которого не заметил Пьер. И Даву отвернулся. С неожиданным раскатом в голосе Пьер вдруг быстро заговорил.
– Non, Monseigneur, – сказал он, неожиданно вспомнив, что Даву был герцог. – Non, Monseigneur, vous n'avez pas pu me connaitre. Je suis un officier militionnaire et je n'ai pas quitte Moscou. [Нет, ваше высочество… Нет, ваше высочество, вы не могли меня знать. Я офицер милиции, и я не выезжал из Москвы.]
– Votre nom? [Ваше имя?] – повторил Даву.
– Besouhof. [Безухов.]
– Qu'est ce qui me prouvera que vous ne mentez pas? [Кто мне докажет, что вы не лжете?]
– Monseigneur! [Ваше высочество!] – вскрикнул Пьер не обиженным, но умоляющим голосом.
Даву поднял глаза и пристально посмотрел на Пьера. Несколько секунд они смотрели друг на друга, и этот взгляд спас Пьера. В этом взгляде, помимо всех условий войны и суда, между этими двумя людьми установились человеческие отношения. Оба они в эту одну минуту смутно перечувствовали бесчисленное количество вещей и поняли, что они оба дети человечества, что они братья.
В первом взгляде для Даву, приподнявшего только голову от своего списка, где людские дела и жизнь назывались нумерами, Пьер был только обстоятельство; и, не взяв на совесть дурного поступка, Даву застрелил бы его; но теперь уже он видел в нем человека. Он задумался на мгновение.
– Comment me prouverez vous la verite de ce que vous me dites? [Чем вы докажете мне справедливость ваших слов?] – сказал Даву холодно.
Пьер вспомнил Рамбаля и назвал его полк, и фамилию, и улицу, на которой был дом.
– Vous n'etes pas ce que vous dites, [Вы не то, что вы говорите.] – опять сказал Даву.
Пьер дрожащим, прерывающимся голосом стал приводить доказательства справедливости своего показания.
Но в это время вошел адъютант и что то доложил Даву.
Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.
От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.
После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
