Генон, Рене

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Рене Генон»)
Перейти к: навигация, поиск
Рене Генон
René Jean-Marie-Joseph Guénon

Рене Генон, Каир, ок. 1925
Дата рождения:

15 ноября 1886(1886-11-15)

Место рождения:

Блуа, Франция

Дата смерти:

7 января 1951(1951-01-07) (64 года)

Место смерти:

Каир, Египет

Страна:

Франция
Египет

Язык(и) произведений:

французский, арабский

Школа/традиция:

Адвайта-веданта, Суфизм, Платонизм

Направление:

Традиционализм

Период:

1907-1951

Основные интересы:

Метафизика, Эзотеризм, Символизм, Гнозис

Значительные идеи:

Критика современных инициатических организаций и западной цивилизации в целом с позиций метафизической традиции

Испытавшие влияние:

Фритьоф Шуон, Юлиус Эвола, Ананда Кумарасвами, Титус Буркхардт, Александр Дугин

У этого термина существуют и другие значения, см. Генон.

Рене́ Гено́н (René Jean-Marie-Joseph Guénon, 15 ноября 1886, Блуа, Франция — 7 января 1951, Каир, Египет) — французский философ, автор трудов по метафизике, традиционализму, символизму и инициации[1].

Рене Генон считается родоначальником интегрального традиционализма[2][3][4] — направления мысли, фундамент которого составляет положение о существовании Примордиальной традиции[5], или «Вечной мудрости» (Sophia Perennis, Санатана Дхарма)[6]. При этом Генон не использовал термин «традиционализм» и не связывал себя с конкретными направлениями философии, считая последнюю выражением индивидуальных «мнений»[1][7].





Биография

Молодые годы. Знакомство с оккультистской средой

Рене-Жан-Мари-Жозеф Генон родился недалеко от Парижа в городе Блуа, в католической семье архитектора[8] Жан-Батиста Генона и Анна-Леонтины Жолли. Молодой Рене обучался в католической школе Нотр-Дам дез Эд. Затем, в 1902 году, он продолжает обучение в коллеже Огюстен-Тьерри, где получает звание бакалавра. В 1904 году он переезжает в Париж, где поступает в коллеж Роллена для изучения математики.

В 1906 году девятнадцатилетний Генон знакомится с оккультистом Жераром Анкоссом (Папюс)[9]. В 1908 году он участвует в конгрессе масонов и спиритуалистов, где заводит новые знакомства и расширяет свои познания в области восточной философии. В 1909 году Генон был возведён в сан «епископа» так называемой «Гностической церкви» под именем Палингениус (греч. «возрождённый», перевод имени René)[9]. В том же году он выступает с собственным учением в журнале La Gnose («Гнозис», 1909–1912), отмежёвываясь от своих прежних учителей.

Встреча с суфийскими наставниками. Принятие ислама

В 1910 году 24-летний Генон знакомится с суфийской традицией через арабского богослова Абдер Рахмана эль-Кебира, шведского художника Ивана Агуэли (арабское имя Абд-эль-Хади, 1868 — 1917) и Леона Шампрено (Абд-эль-Хакк, 1870 — 1925)[9][10]. Кроме того, при посредстве графа Альбера де Пувурвиля (выступал под псевдонимом Матжиои, 1862 — 1939) Генон становится осведомлённым о традиции даосизма. Издатель и биограф Генона Поль Шакорнак писал: «Нам известно, что Генон не изучал восточные учения по книгам. По этому вопросу мы имели его категорическое свидетельство»[9].

В 1912 году Генон принимает ислам и посвящается в суфийский орден Шазилия, получив имя Абдель-Вахид Яхья (Служитель Единого). Тогда же он вступает в брак (по католическому обряду) с Бертой Лури[9].

С 1915 году Генон начинает преподавать философию и получает в Алжире (Сетиф) звание профессора. В 1917 году он возвращается в Париж и с 1924 по 1929 год читает лекции по философии в коллеже Сен-Луи.

Выход в свет первых работ

В 1921 году выходит в свет первая работа Генона, посвящённая восточным метафизическим учениям, «Общее введение в изучение индуистских доктрин» («Introduction générale à l’étude des doctrines hindoues»), где декларируется ключевой элемент традиционализма — «перенниализм», постулат о «вечной философии», источником которого, по мнению Марка Сэджвика, являются не столько восточные доктрины, сколько ренессансный платонизм[2][11]. Критика в адрес данного труда отмечала недостаток историзма в подходе, а также сведе́ние всей индуистской мысли к одной из даршан индуизма — веданте[2].

В 1920-е годы статьи Генона, несмотря на принятие им ислама, появлялись в католическом журнале Regnabit («Воцарится»), где он сотрудничал с Луи Шарбонно-Лассэ[12].

В работах «Теософизм — история псевдорелигии» («Le Théosophisme — Histoire d’une pseudo-religion», 1921) и «Заблуждение спиритов» («L’erreur spirite», 1923) Генон вводит такие важные для философии традиционализма понятия, как «контринициация», то есть инициация в «лжетрадицию» и «инверсия» (частный случай которой и есть контринициация), то есть переворачивание смыслов, когда, например, деградация считается прогрессом[2].

В 1920-х годах Генон опубликовал ещё ряд книг, в частности, развивающую идеи «Общего введения» работу «Человек и его осуществление согласно Веданте» («L’homme et son devenir selon la Védânta», 1925), а также «Кризис современного мира» («La crise du monde moderne», 1927). Последний труд был создан по предложению Гонзага Трюка (1877 — 1972), литературного директора издательства «Боссар» и друга Генона, как обобщение его статей, посвящённых критике современного Запада[2][9].

Переезд в Каир. Продолжение литературной деятельности. Смерть

В 1930 году Генон переехал в Каир. В 1934 году, через 6 лет после смерти своей первой жены, он женится на дочери торговца Мухаммеда Ибрагима, происходившей из рода потомков дочери пророка Мухаммеда, фатимидов[13].

В 1930-е и 1940-е годы в Европе опубликованы такие труды Генона, как «Символизм креста» («Le symbolisme de la croix», 1931), «Множественные состояния бытия» («Les états multiples de l’Être», 1932), «Царство количества и знамения времени» («Le règne de la quantité et les signes des temps», 1945), «Заметки о посвящении» («Aperçus sur l’initiation», 1946) «Великая Триада» («La Grande Triade», 1946) и другие.

В 1944 и 1947 году у Генона родились две дочери, а 1949 году — сын (ещё один сын родился спустя четыре месяца после смерти Генона в 1951 году). В 1948 году Генон получил египетское гражданство[8]. В 1950 году врачи заподозрили у него заражение крови. 7 января 1951 года Рене Генон умер, произнося перед смертью слово «Аллах» (Бог)[14][15].

Основные идеи

Примордиальная традиция

Основная статья: Примордиальная Традиция

Генон выступал адептом и толкователем некоего «вечного учения»[1], «первоначальной истины» (фр. une vérité première)[2] — Примордиальной (то есть «первопорядковой», «изначальной», «первозданной», от лат. primordialis) традиции[16][17][18]. Примордиальная традиция — целостная совокупность метафизических знаний сверхчеловеческого[4][19][20] происхождения, относящихся к области Высшего принципа, или Первопринципа (Абсолюта), к законам его проявления (циклической манифестации) и направленных на осуществление метафизической реализации, то есть реального отождествления человека с Высшим принципом путём приобщения к инициатической цепи посвящения. Истинное постижение этих знаний, воплощённых в символах, возможно лишь с помощью интеллектуальной интуиции[4], сверхрациональной[21], но не иррациональной. Согласно Генону, возникнув в легендарной Гиперборее, Примордиальная традиция в дальнейшем подвергается «оккультации», то есть сокрытию для большинства[1], и распадается на ряд частных традиционных форм[22].

Эзотеризм и экзотеризм

Подлинный эзотеризм присущ только опирающимся на традицию метафизическим доктринам. Метафизика, в отличие от онтологии, не ограничивает свой горизонт Существованием (экзистенцией), и даже его принципом (бытием, или Единым), она простирается дальше — в область непроявленного, не охватываемого никакими положительными (а, следовательно, и устанавливающими границы) определениями[1]. По мнению Генона, западные метафизические доктрины, в сравнении с восточными, ещё со времён греков были несколько «ущербными», неполными, «интеллектуально близорукими» (за исключением нёсших на себе отпечаток восточных влияний — александрийская школа, неоплатонизм), именно вследствие того, что, даже в лучшем случае, были лимитированы онтологией, то есть учением о бытии, но не обращались к сверхбытийному первоначалу, универсальному и бесконечному[23][24]. Традиция не является частью «соответствующей» ей религии (например, суфизм, или тасаввуф, — ислама), напротив, религия — законный экзотерический посредник между эзотерической традицией и профанным «миром»[25]. Лишь индуизм, как считает Генон, не знает размежевания на эзотеризм и экзотеризм, представляя собой учение «чистой метафизики»[23]. К сугубо профаническим типам мировоззрения относятся, согласно Генону, современные философия и наука[16].

Метафизика

Основная статья: Генон, Рене. Основные произведения (обзор)#«Множественные состояния бытия» (1932)

Высший принцип, Брахман, тождествен Высшей «самости» (фр. Soi), или «личности», то есть Атману[26][27][28]. Существование множества индивидуальных «эго» (фр. moi), а равно и количественной множественности вообще, обладает ограниченной степенью реальности и вызвано условиями низших уровней манифестации Атмана как общей и единой основы для всего проявленного. Подлинно реален только Принцип, понимаемый строго апофатически — «не-двойственный», «бес-конечный» и тому подобное[29][30]. Генон утверждает примат его неманифестированных состояний («Не-Бытия», фр. Non-Être) по отношению к манифестированным[29]. Бесчисленные «миры», или состояния манифестации[29], образованные тремя ступенями проявленности — плотной, тонкой и сверхформальной[31], — возникают в результате взаимодействия двух «сторон» непосредственного первоисточника проявления (Единого) — сущностной и субстанциальной (лат. materia prima), рассматриваемой Геноном как начало множественности и разделения[4], при том, что субстанция отражает на своём уровне универсальную «всевозможность» Принципа.

Общая теория циклов

Проявление (манифестация) Высшего принципа происходит циклически[32]. Две фазы этой манифестации — сгущение и растворение (лат. coagula et solve) — Генон уподобляет фазам дыхания или сердцебиения[10][33]. «Расширение» Принципа определяет коагуляцию проявленного, а его «сжатие» — растворение проявленного, или пралайю, и возвращение к Принципу. Две указанные тенденции — нисходящая и восходящая — действуют постоянно и одновременно[34], несмотря на то, что видимым образом, во «внешней» истории проявляется, скорее, первая из них, состоящая в последовательном удалении от Принципа[4]. Самый большой цикл проявления — Кальпа — лишь символически описывается в форме временной протяжённости, поскольку характеризует данный уровень манифестации в целом, время же является одним из определяющих условий частной, ограниченной области этого уровня. Только меньшие, вторичные циклы — Манвантары — непосредственно «длятся» в мире телесного проявления.

Историософия

Основная статья: Генон, Рене. Основные произведения (обзор)#«Царство количества и знамения времени» (1945)

Основой историософии Генона является положение о закономерно нисходящем, деградирующем движении мирового процесса[4][19][35] от первоначального «Земного рая» к окончательной катастрофе, которая, однако, станет моментом «переворачивания полюсов» и началом нового цикла. Актуальный цикл, Манвантара, состоит из четырёх периодов — Юг, соотношение длительностей которых составляет 4:3:2:1, и сейчас мы находимся в продвинутой стадии последнего из них, Кали-юги[36]. Заключительный этап Кали-юги начался, возможно, в VI веке до нашей эры[4]. Это важная граница, отмечающая конец многих традиционных цивилизаций, ставших отныне для историков малопонятными, и возникновение таких новых и «профанных» форм мышления, как, например, философия. Отклонение Запада от «нормального», традиционного строя существования окончательно определилось в XIV веке[16]. Нынешний мир — «Царство количества», итог прогрессирующего оплотнения, «солидификации» космической среды, ослабления качественного начала и усиления количественного[1][4]. Все разновидности человеческой деятельности — науки, искусства, ремёсла, даже денежное обращение, изначально осуществлявшиеся в связи с «надчеловеческими» принципами и опиравшиеся на традицию, приобретают, расходясь с ней, сугубо профанный характер[19].

Кризис современного мира

В работе «Кризис современного мира» (1927) Генон оценивает состояние, к которому пришло человечество к началу XX столетия, как «Тёмный век», предвещавшийся всеми традиционными доктринами. Его черты даны автором в названиях глав книги ― «социальный хаос», «индивидуализм», «профаническая наука», «материальная цивилизация», примат «действия» над «знанием», «экспансия Запада»[16].

Генон критикует присущие западной ментальности психологизм, то есть сведение метафизических концепций, например, такой категории, как «Самость», к индивидуальному и сугубо психологическому уровню, и морализм, то есть переоценка важности «нравственных законов», которые, согласно Генону, определяются, скорее, преходящими условиями и предрассудками того или иного социума. Отнюдь не чрезмерный «интеллектуализм», но, напротив, недостаток подлинной интеллектуальности свойственен современному вестерналистскому сознанию. Одним из выражений этого умственного упадка Генон считает такие доктрины, как спиритизм и теософия, или, точнее, «теософизм», поскольку истинная теософия ― это опирающиеся на христианство учения Бёме, Гихтеля, Эккартсгаузена, содержащие подлинно эзотерические черты[37]. Теософизм же представляет собой искусственную компиляцию неправильно понятых элементов восточных и западных традиций (откуда, в частности, ложная идея реинкарнации индивидуальной души), сгруппированных вокруг нескольких теорий, например, «эволюции» и «прогресса», возникших лишь в Новое время[1]. Выходом из того состояния, которое Генон называл «кризисом современного мира», может послужить формирование на Западе настоящей элиты, способной к восприятию метафизических принципов и к пониманию их первичности по отношению к любой профанной активности[16].

Антропология

Основная статья: Генон, Рене. Основные произведения (обзор)#«Человек и его осуществление согласно Веданте» (1925)

Антропология Генона основывается на тезисе об аналогии и, в конечном счёте, тождестве микрокосма (человека) и макрокосма (мира). Троичная структура человека (дух, душа, тело) отражает тройственность проявленности в Универсуме (Spiritus Mundi, Anima Mundi, Corpus Mundi)[38]. В нашем «мире», или состоянии проявления, человек, согласно Генону, занимает центральное положение[39]. Однако манифестации в целом человеческое существо тождественно только в своём высшем состоянии «Универсального человека», по отношению к которому индивидуальный человек есть лишь частный модус его проявления.

Инициация

Основная статья: Генон, Рене. Основные произведения (обзор)#«Заметки об инициации» (или «Заметки о посвящении», 1946)

Генон рассматривает различные аспекты инициации (посвящения), понимаемой как осознанный и упорядоченный процесс восприятия духовных влияний, протекающий в рамках традиционных инициатических организаций и имеющий целью достижение человеческим существом высших (сверхиндивидуальных)[40] состояний «Универсального человека»[41]. В нынешний исторический период, согласно Генону, лишь инициация, передаваемая по цепи преемственности, открывает подобную перспективу[19]. «Регулярной» инициации противостоят псевдоинициация и контринициация[2][4].

Символизм и «традиционные науки»

Основная статья: Генон, Рене. Основные произведения (обзор)#«Символизм креста» (1931)

Символы для Генона — это посредники между областью Высшего принципа и эмпирическим миром относительной реальности[42], одна из главных опор синтетического, интуитивного познания[43][44].

В основе символизма лежит аналогия всех уровней бытия[43]. Все феномены «нашего» состояния проявления имеют главным своим значением символическое соответствие метафизическим принципам и высшим состояниям. Существует своеобразное перевёртывание значений при переходе, или транспозиции, от низшего к высшему, которое Генон называет «обратной аналогией». Символы многозначны, при этом низшее не может символизироваться высшим, а только наоборот[43].

В посмертном издании сборника статей Генона «Символы священной науки» («Symboles de la Science Sacrée», 1962) разнообразные символы сгруппированы в следующие разновидности: символы центра и мира[45], символы циклической проявленности, символическое оружие, символы космических форм, строительная символика, осевая символика и символика перехода, символика сердца[46]. Один из наиболее ёмких и многозначных символов — крест, образ «Универсального человека» и, одновременно, множественности состояний Сущего)[9][47]. Все так называемые «традиционные науки» (алхимия, астрология, «священная геометрия», исламская и каббалистическая «наука о буквах») имеют символический смысл[22].

Оценки Генона

Идеи Рене Генона повлияли существенным образом на многих представителей философской мысли[9][22]. Работы Генона отличаются фундаментальной критикой современного мира и призывом к интеллектуальной реформации. Он по-новому оценивает метафизику, традиционные науки, символизм и пути духовной реализации, подвергает резкой критике психологические теории и различные формы иррационализма[21]. Как и основоположник фундаментальной онтологии Мартин Хайдеггер, понимает современность как завершение цикла и преддверие новой исторической эпохи[48].

Известный эзотерик и суфий Мишель Вальзан сказал однажды: «Явление Рене Генона — самое большое интеллектуальное чудо со времен Средневековья». По замечанию одного из мыслителей-традиционалистов, Фритьофа Шуона, Рене Генон был «пневматиком» в гностическом смысле этого слова, то есть воплощал в себе «духовный архетип», обладая врождённым знанием, которое для других людей является лишь целью, но не отправной точкойК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2973 дня].

Критически настроен по отношению к Генону Умберто Эко, находя в его традиционалистской доктрине одну из составляющих теоретического фундамента воззрений крайне правого спектра. Эко характеризует традиционализм как синкретическое учение, пренебрегающее логическими противоречиямиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2973 дня].

В книге Повеля и Бержье «Утро магов» (1960) утверждается, что «фашизм — это генонизм плюс танковые дивизии». Однако, оценивая соотношение теорий Генона и фашистской идеологии, следует иметь в виду, что Генон избегал высказываний по актуальным политическим вопросам своего времени и выражения поддержки каких-либо партий и движений[4]. В работе «Символизм креста» (1931), обращаясь к традиционному символу свастики, образу неподвижного Принципа, «вращающего» мир, он иронически упоминает германских «расистов», сделавших из свастики знак антисемитизма, что является совершенно произвольным и антитрадиционнымК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2973 дня].

Несмотря на то, что Генон рассматривал свой переход в ислам как сугубо личный выбор[1][9], с его именем часто связывают идею «возврата к традиции» путём исламизации, при том, что европейские «новые правые» не одобряют данную идею.

Публикации

Посмертные издания

  • «Инициация и духовная реализация» («Initiation et réalisation spirituelle», 1952)
  • «Взгляд на христианский эзотеризм» («Aperçus sur l’ésotérisme chrétien», 1954)
  • «Символы священной науки» («Symboles de la Science Sacrée», 1962)
  • «Очерки о масонстве и компаньонаже» («Études sur la Franc-Maçonnerie et le Compagnonnage», 1964)
  • «Очерки об индуизме» («Études sur l’Hindouisme», 1966)
  • «Традиционные формы и космические циклы» («Formes traditionelles et cycles cosmiques», 1970)
  • «Заметки об исламском эзотеризме и даосизме» («Aperçus sur l’ésotérisme islamique et le Taoïsme», 1973)
  • «Comptes rendus», 1973
  • «Mélanges», 1976

Публикации на русском языке

  • Генон Р. Человек и его осуществление согласно Веданте. Восточная метафизика / Рене Генон; Пер. с франц. Н. Тирос. — М.:Беловодье, 2004. — ISBN 5-93454-052-1 (в пер.)
  • Генон Р. Символы священной науки / Рене Генон; Пер. с франц. Н. Тирос. — М.:Беловодье, 2004. — 480 с. — ISBN 5-93454-053-x (в пер.)
  • Генон Р. Восток и Запад / Рене Генон; Пер. с франц. Т. Любимовой. — М.:Беловодье, 2005. — ISBN 5-93454-059-9 (в пер.)
  • Генон Р. [luxaur.narod.ru/biblio/2/tr/genon06.htm Заметки об инициации] // Символика креста / Рене Генон; Пер. с франц. Т. М. Фадеевой. — М.: Прогресс-Традиция, 2008. — 704 с. — ISBN 5-89826-196-6. (в пер.)
  • Генон Р. Кризис современного мира / Рене Генон; Пер. с франц. — М.: Эксмо, 2008. — 784 с. — (Антология мысли). — 3 000 экз. — ISBN 978-5-699-30172-0. (в пер.)
  • Генон Р. Царь мира. Очерки о христианском эзотеризме / Рене Генон; Пер. с франц. Н. Тирос. — М.:Беловодье, 2008. — ISBN 978-5-93454-087-7 (в пер.)
  • Генон Р. Масонство и компаньонаж: Легенды и символы вольных каменщиков / Рене Генон; Пер. с франц. — М.: TERRA FOLIATA, 2009. — 192 с. — ISBN 5-89981-611-2, ISBN 978-5-89981-611-6. (в пер.)
  • Генон Р. Великая Триада / Рене Генон; Пер. с франц. Т. Любимовой. — М.:Беловодье, 2010. — (серия Избранные произведения) — ISBN 978-5-93454-130-0 (в пер.)
  • Генон Р. Царство количества и знамения времени / Рене Генон; Пер. с франц. Т. Любимовой. — М.:Беловодье, 2011. — (серия Избранные произведения) — ISBN 978-5-93454-142-3 (в пер.)
  • Генон Р. Духовное владычество и мирская власть // = Autorite Spirituelle et Pouvoir temporel / Рене Генон; Пер. с франц. Н. Тирос. — М.: Беловодье, 2012. — 196 с. — 1000 экз. — ISBN 9-785934-541607. (в пер.)
  • Генон Р. Множественные состояния бытия / Пер. с франц. Ю. Темникова // Волшебная Гора: Традиция, Культура, Религия, № XIV, — М.: Волшебная Гора, — 2007, с. 140—212. — ISSN 1813-6028
  • Генон Р. Множественные состояния бытия (сборник) / Рене Генон; Пер. с франц. Т. Любимовой. — М.: Беловодье, 2012. — ISBN 978-5-93454-153-9 (в пер.)
  • Генон Р. Наука чисел. Наука букв (комплект из 2-х книг) / Рене Генон; Пер. с франц. В. Быстрова. — СПб.: Владимир Даль, 2013. — ISBN 978-5-93615-126-2, ISBN 978-5-93615-128-6 (в пер.)
  • Генон Р. Общее введение в изучение индусских учений / Рене Генон; Пер. с франц. М. Маковчика. — М.: Беловодье, 2013. — 321 с. — ISBN 978-5-93454-173-7 (в пер.)

См. также

Напишите отзыв о статье "Генон, Рене"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [iph.ras.ru/elib/0746.html Новая философская энциклопедия. Институт философии РАН (автор статьи Ю. Н. Стефанов)]
  2. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Марк Сэджвик. Традиционализм и тайная интеллектуальная история XX века, гл. Труды Генона.
  3. ↑ Н. С. Широкова. Культура кельтов и нордическая традиция античности, СПб., Евразия, 2000, гл. I. Формирование нордической традиции, § 3.
  4. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 Всемирная энциклопедия: Философия/Главн. науч. ред. и сост. А. А. Грицанов.― М.: АСТ, Мн.: Харвест, Современный литератор, 2001. Статья «Генон».
  5. ↑ [www.religioperennis.org A Web Site on the Perennialist/Traditionalist School]. [religioperennis.org/documents/Fabbri/Perennialism.pdf Renaud Fabbri. Introduction to the Perennialist School. Modernity, tradition and Primordial Tradition.]
  6. ↑ [transmission.lenin.ru/Quinn-Tradition.html Уильям У. Куинн. Традиция, гл. Традиция как Philosophia Perennis.]
  7. ↑ [www.religioperennis.org A Web Site on the Perennialist/Traditionalist School]. [religioperennis.org/documents/Fabbri/Perennialism.pdf Renaud Fabbri. Introduction to the Perennialist School. Traditionalism or Perennialism?.]
  8. ↑ 1 2 [transmission.lenin.ru/Quinn-Tradition.html Уильям У. Куинн. Традиция, гл. Рене Генон.]
  9. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 [detectivebooks.ru/book/26332310/? Символика креста (сборник), М., 2008. Предисловие к русскому изданию.]
  10. ↑ 1 2 [lib.philosophical.ru/guenon/about.html Ю. Н. Стефанов. Рене Генон.]
  11. ↑ Александр Дугин. В поисках темного Логоса (философско-богословские очерки). ― М.: Академический Проект, 2013, гл. 13. Традиционализм как теория: София, Платон и событие. Марк Седжвик и его гипотеза о Sophia Perennis.
  12. ↑ Марк Сэджвик. Традиционализм и тайная интеллектуальная история XX века, гл. Генон и католики.
  13. ↑ [arthania.ru/node/564 Олег Фомин. Очень простая жизнь Рене Генона. К генеалогии традиционализма]
  14. ↑ Paul Chacornac. The simple life of René Guénon, 2005, p. 98.
  15. ↑ Александр Дугин. Пророк Золотого Века. (Послесловие к книге: Рене Генон. «Кризис современного мира». М.: «Арктогея», 1991), гл. 2. Простая жизнь.
  16. ↑ 1 2 3 4 5 [psylib.org.ua/books/gritz01/krizis_sovremennogo_mira_genom.htm История философии. Энциклопедия. Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом. 2002. Статья «Кризис современного мира» (авторы А. И. Пигалев, А. И. Макаров).]
  17. ↑ www.sophiaperennis.org. «Sophia Perennis». С. Х. Наср (Seyyed Hossein Nasr). Что есть Традиция? Вторая глава книги «Знание и Священное».
  18. ↑ Александр Дугин. Пророк Золотого Века. (Послесловие к книге: Рене Генон. «Кризис современного мира». М.: «Арктогея», 1991), гл. 1. Миссия Генона.
  19. ↑ 1 2 3 4 [summa.rhga.ru/vseob/cat/detail.php?rraz=&ELEMENT_ID=4849 С. В. Капранов. Традиционализм (проект Έγκύκλιος παιδεία)]
  20. ↑ Рене Генон. Заметки о посвящении, гл. VIII.
  21. ↑ 1 2 [politosophia.org/page/retseptsia-psihologicheskih-teoriy-v-diskurse-integralnogo-traditsionalizma.html Вышинский С. Рецепция психологических теорий в дискурсе интегрального традиционализма / Святослав Вышинский // Л. С. Выготский и современная культурно-историческая психология: проблемы развития личности в изменчивом мире. Материалы IV Международной научной конференции. Гомель, 28-29 октября 2010 г. — Гомель: ГГУ им. Ф. Скорины, 2010. — Ч. 1. — С. 12—17.]
  22. ↑ 1 2 3 [psylib.org.ua/books/levit01/txt024.htm#08 Культурология. XX век. Энциклопедия, СПб., «Университетская книга», 1998.]
  23. ↑ 1 2 Рустем Вахитов. Платон как метафизик (образ Платона у Рене Генона). Волшебная Гора, № XI.
  24. ↑ Рене Генон. Общее введение в изучение индуистских доктрин, р. I, гл. 3, 4; р. II, гл. 5, 8.
  25. ↑ Рене Генон. Заметки о посвящении, гл. XI.
  26. ↑ [www.religioperennis.org A Web Site on the Perennialist/Traditionalist School]. [religioperennis.org/documents/Fabbri/Perennialism.pdf Renaud Fabbri. Introduction to the Perennialist School. The Rediscovery of the Sophia Perennis in the writings of René Guénon.]
  27. ↑ [www.religioperennis.org A Web Site on the Perennialist/Traditionalist School]. [religioperennis.org/documents/lings/RGuenon.pdf Martin Lings. René Guénon.]
  28. ↑ Рене Генон. Человек и его осуществление согласно Веданте, гл. II.
  29. ↑ 1 2 3 Т. Б. Любимова. Это чистая метафизика Принципа. Предисловие к переводу книги «Множественные состояния бытия».
  30. ↑ Рене Генон. Человек и его осуществление согласно Веданте, гл. XV.
  31. ↑ Александр Дугин. Пути Абсолюта, М., 1990, гл. II. Планы метафизики.
  32. ↑ Александр Дугин. Пути Абсолюта, М., 1990, гл. IX. Космические циклы.
  33. ↑ Рене Генон. Заметки о посвящении, гл. XLVII.
  34. ↑ Рене Генон. Кризис современного мира, гл. 1.
  35. ↑ Т. Б. Любимова. Конец мира — это конец иллюзии. Предисловие к переводу книги «Восток и Запад».
  36. ↑ Рене Генон. Традиционные формы и космические циклы.
  37. ↑ Рене Генон. Теософизм, история псевдорелигии, предисловие.
  38. ↑ Рене Генон. Великая Триада, гл. XI.
  39. ↑ Александр Дугин. Пути Абсолюта, М., 1990, гл. X. Homo Regius.
  40. ↑ Рене Генон. Заметки о посвящении, гл. III.
  41. ↑ Т. Б. Любимова. Нескрываемая тайна // Генон Р. Заметки о посвящении. Из-во Беловодье, М., 2010.
  42. ↑ Рене Генон. Заметки о посвящении, гл. XVIII.
  43. ↑ 1 2 3 С. Ю. Ключников. Символика и наследие «каирского отшельника». Предисловие к переводу книги «Символы священной науки».
  44. ↑ Александр Дугин. Пути Абсолюта, М., 1990, гл. VII. Символизм.
  45. ↑ [www.rhga.ru/science/center/ezo/publications/Zavgorodniy.pdf Ю. Ю. Завгородний. Идея центра у Рене Генона.]
  46. ↑ Рене Генон. Символы священной науки.
  47. ↑ Рене Генон. Символизм креста, гл. III.
  48. ↑ [politosophia.org/page/sudba-bytia.html Вышинский С. Судьба Бытия. Между традиционализмом и фундаментальной онтологией / Святослав Вышинский // Intertraditionale. Международный альманах Традиции и Революции. — 2011. — № 2. — С. 60—70.]

Литература

В Викицитатнике есть страница по теме
Генон, Рене
На русском языке
  • Грицанов А. А., Филиппович А. В. Рене Генон. — Минск: Книжный Дом, 2010. — 320 с. — (Тайны Посвящённых). — 1 550 экз. — ISBN 978-985-17-0120-5.
  • Всемирная энциклопедия: Философия/Главн. науч. ред. и сост. А. А. Грицанов.― М.: АСТ, Мн.: Харвест, Современный литератор, 2001. — ISBN 5-17-001948-3 (Статья «Генон»)
  • Люсьен Мероз. [www.aenigma.ru/php/content.php?razdel=books&file1=117 Рене Генон. Премудрость посвящения]. — Москва: Энигма, 2013. — 240 с. — (Incognito). — 2 200 экз. — ISBN 978-5-94698-108-8.
  • Марк Сэджвик. Наперекор современному миру. Традиционализм и тайная интеллектуальная история XX века. — М.: Новое литературное обозрение, 2014. — 534 с. — ISBN 978-5-4448-0145-1
Публикации Т. Б. Любимовой
  • Рене Генон об изначальном духовном принципе, Традиции и контртрадиции. // Сб. Эстетика на переломе культурных традиций. М., 2002.
  • Конец мира — это конец иллюзии.// В кн.: Р. Генон. Восток и Запад. М.,2005.
  • Рене Генон и дух Индии // Рене Генон. Избранные произведения. М., 2003.
  • Рене Генон об универсальных символах. // Рене Генон. Символизм креста. М., 2008.
  • Генон о традиции. // в кн. Становление неоевразийской цивилизации в постиндустриальную эпоху. Т.1. М. 2008.
  • Рене Генон о традиционном посвящении. // Полигнозис. № 2. 2009.
  • Нескрываемая тайна. // Рене Генон. Заметки о посвящении. М., 2010.
  • Точка зрения и Принцип. // Рене Генон. «Великая Триада». М., 2010.
  • Это чистая метафизика Принципа. // Рене Генон. «Множественные состояния бытия». М., 2012.
Публикации Ю. Н. Стефанова
Изложение метафизики традиционализма
На иностранных языках
  • Chacornac, Paul. La Vie simple de René Guénon, Éditions traditionnelles, Paris, 1958. — ISBN 2-7138-0028-5. (фр.)
  • Charles-André Gilis. Introduction à l’enseignement et au mystère de René Guénon, Editions Traditionnelles, Paris, 1986. — ISBN 2-7138-0179-6. (фр.)
  • Mark Sedgwick. Against the Modern World: Traditionalism and the Secret Intellectual History of the Twentieth Century. — New York: Oxford University Press, 2004. (англ.)

Ссылки

  • [web.archive.org/web/20071011170357/luxaur.narod.ru/biblio/2/tr/traditio.htm Книги Рене Генона]
  • [arcto.ru/article/1099 Радиовыпуск Finis Mundi посвящённый Рене Генону]
  • [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/New_Dict/162.php Грицанов А. А. Новейший философский словарь. Статья «Генон»]

Отрывок, характеризующий Генон, Рене

Кутузов испуганно открытыми глазами посмотрел на князя Андрея, потом снял фуражку и перекрестился: «Царство ему небесное! Да будет воля божия над всеми нами!Он тяжело, всей грудью вздохнул и помолчал. „Я его любил и уважал и сочувствую тебе всей душой“. Он обнял князя Андрея, прижал его к своей жирной груди и долго не отпускал от себя. Когда он отпустил его, князь Андрей увидал, что расплывшие губы Кутузова дрожали и на глазах были слезы. Он вздохнул и взялся обеими руками за лавку, чтобы встать.
– Пойдем, пойдем ко мне, поговорим, – сказал он; но в это время Денисов, так же мало робевший перед начальством, как и перед неприятелем, несмотря на то, что адъютанты у крыльца сердитым шепотом останавливали его, смело, стуча шпорами по ступенькам, вошел на крыльцо. Кутузов, оставив руки упертыми на лавку, недовольно смотрел на Денисова. Денисов, назвав себя, объявил, что имеет сообщить его светлости дело большой важности для блага отечества. Кутузов усталым взглядом стал смотреть на Денисова и досадливым жестом, приняв руки и сложив их на животе, повторил: «Для блага отечества? Ну что такое? Говори». Денисов покраснел, как девушка (так странно было видеть краску на этом усатом, старом и пьяном лице), и смело начал излагать свой план разрезания операционной линии неприятеля между Смоленском и Вязьмой. Денисов жил в этих краях и знал хорошо местность. План его казался несомненно хорошим, в особенности по той силе убеждения, которая была в его словах. Кутузов смотрел себе на ноги и изредка оглядывался на двор соседней избы, как будто он ждал чего то неприятного оттуда. Из избы, на которую он смотрел, действительно во время речи Денисова показался генерал с портфелем под мышкой.
– Что? – в середине изложения Денисова проговорил Кутузов. – Уже готовы?
– Готов, ваша светлость, – сказал генерал. Кутузов покачал головой, как бы говоря: «Как это все успеть одному человеку», и продолжал слушать Денисова.
– Даю честное благородное слово гусского офицег'а, – говорил Денисов, – что я г'азог'ву сообщения Наполеона.
– Тебе Кирилл Андреевич Денисов, обер интендант, как приходится? – перебил его Кутузов.
– Дядя г'одной, ваша светлость.
– О! приятели были, – весело сказал Кутузов. – Хорошо, хорошо, голубчик, оставайся тут при штабе, завтра поговорим. – Кивнув головой Денисову, он отвернулся и протянул руку к бумагам, которые принес ему Коновницын.
– Не угодно ли вашей светлости пожаловать в комнаты, – недовольным голосом сказал дежурный генерал, – необходимо рассмотреть планы и подписать некоторые бумаги. – Вышедший из двери адъютант доложил, что в квартире все было готово. Но Кутузову, видимо, хотелось войти в комнаты уже свободным. Он поморщился…
– Нет, вели подать, голубчик, сюда столик, я тут посмотрю, – сказал он. – Ты не уходи, – прибавил он, обращаясь к князю Андрею. Князь Андрей остался на крыльце, слушая дежурного генерала.
Во время доклада за входной дверью князь Андрей слышал женское шептанье и хрустение женского шелкового платья. Несколько раз, взглянув по тому направлению, он замечал за дверью, в розовом платье и лиловом шелковом платке на голове, полную, румяную и красивую женщину с блюдом, которая, очевидно, ожидала входа влавввквмандующего. Адъютант Кутузова шепотом объяснил князю Андрею, что это была хозяйка дома, попадья, которая намеревалась подать хлеб соль его светлости. Муж ее встретил светлейшего с крестом в церкви, она дома… «Очень хорошенькая», – прибавил адъютант с улыбкой. Кутузов оглянулся на эти слова. Кутузов слушал доклад дежурного генерала (главным предметом которого была критика позиции при Цареве Займище) так же, как он слушал Денисова, так же, как он слушал семь лет тому назад прения Аустерлицкого военного совета. Он, очевидно, слушал только оттого, что у него были уши, которые, несмотря на то, что в одном из них был морской канат, не могли не слышать; но очевидно было, что ничто из того, что мог сказать ему дежурный генерал, не могло не только удивить или заинтересовать его, но что он знал вперед все, что ему скажут, и слушал все это только потому, что надо прослушать, как надо прослушать поющийся молебен. Все, что говорил Денисов, было дельно и умно. То, что говорил дежурный генерал, было еще дельнее и умнее, но очевидно было, что Кутузов презирал и знание и ум и знал что то другое, что должно было решить дело, – что то другое, независимое от ума и знания. Князь Андрей внимательно следил за выражением лица главнокомандующего, и единственное выражение, которое он мог заметить в нем, было выражение скуки, любопытства к тому, что такое означал женский шепот за дверью, и желание соблюсти приличие. Очевидно было, что Кутузов презирал ум, и знание, и даже патриотическое чувство, которое выказывал Денисов, но презирал не умом, не чувством, не знанием (потому что он и не старался выказывать их), а он презирал их чем то другим. Он презирал их своей старостью, своею опытностью жизни. Одно распоряжение, которое от себя в этот доклад сделал Кутузов, откосилось до мародерства русских войск. Дежурный редерал в конце доклада представил светлейшему к подписи бумагу о взысканий с армейских начальников по прошению помещика за скошенный зеленый овес.
Кутузов зачмокал губами и закачал головой, выслушав это дело.
– В печку… в огонь! И раз навсегда тебе говорю, голубчик, – сказал он, – все эти дела в огонь. Пуская косят хлеба и жгут дрова на здоровье. Я этого не приказываю и не позволяю, но и взыскивать не могу. Без этого нельзя. Дрова рубят – щепки летят. – Он взглянул еще раз на бумагу. – О, аккуратность немецкая! – проговорил он, качая головой.


– Ну, теперь все, – сказал Кутузов, подписывая последнюю бумагу, и, тяжело поднявшись и расправляя складки своей белой пухлой шеи, с повеселевшим лицом направился к двери.
Попадья, с бросившеюся кровью в лицо, схватилась за блюдо, которое, несмотря на то, что она так долго приготовлялась, она все таки не успела подать вовремя. И с низким поклоном она поднесла его Кутузову.
Глаза Кутузова прищурились; он улыбнулся, взял рукой ее за подбородок и сказал:
– И красавица какая! Спасибо, голубушка!
Он достал из кармана шаровар несколько золотых и положил ей на блюдо.
– Ну что, как живешь? – сказал Кутузов, направляясь к отведенной для него комнате. Попадья, улыбаясь ямочками на румяном лице, прошла за ним в горницу. Адъютант вышел к князю Андрею на крыльцо и приглашал его завтракать; через полчаса князя Андрея позвали опять к Кутузову. Кутузов лежал на кресле в том же расстегнутом сюртуке. Он держал в руке французскую книгу и при входе князя Андрея, заложив ее ножом, свернул. Это был «Les chevaliers du Cygne», сочинение madame de Genlis [«Рыцари Лебедя», мадам де Жанлис], как увидал князь Андрей по обертке.
– Ну садись, садись тут, поговорим, – сказал Кутузов. – Грустно, очень грустно. Но помни, дружок, что я тебе отец, другой отец… – Князь Андрей рассказал Кутузову все, что он знал о кончине своего отца, и о том, что он видел в Лысых Горах, проезжая через них.
– До чего… до чего довели! – проговорил вдруг Кутузов взволнованным голосом, очевидно, ясно представив себе, из рассказа князя Андрея, положение, в котором находилась Россия. – Дай срок, дай срок, – прибавил он с злобным выражением лица и, очевидно, не желая продолжать этого волновавшего его разговора, сказал: – Я тебя вызвал, чтоб оставить при себе.
– Благодарю вашу светлость, – отвечал князь Андрей, – но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, – сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно посмотрел на него. – А главное, – прибавил князь Андрей, – я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Умное, доброе и вместе с тем тонко насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова. Он перебил Болконского:
– Жалею, ты бы мне нужен был; но ты прав, ты прав. Нам не сюда люди нужны. Советчиков всегда много, а людей нет. Не такие бы полки были, если бы все советчики служили там в полках, как ты. Я тебя с Аустерлица помню… Помню, помню, с знаменем помню, – сказал Кутузов, и радостная краска бросилась в лицо князя Андрея при этом воспоминании. Кутузов притянул его за руку, подставляя ему щеку, и опять князь Андрей на глазах старика увидал слезы. Хотя князь Андрей и знал, что Кутузов был слаб на слезы и что он теперь особенно ласкает его и жалеет вследствие желания выказать сочувствие к его потере, но князю Андрею и радостно и лестно было это воспоминание об Аустерлице.
– Иди с богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога – это дорога чести. – Он помолчал. – Я жалел о тебе в Букареште: мне послать надо было. – И, переменив разговор, Кутузов начал говорить о турецкой войне и заключенном мире. – Да, немало упрекали меня, – сказал Кутузов, – и за войну и за мир… а все пришло вовремя. Tout vient a point a celui qui sait attendre. [Все приходит вовремя для того, кто умеет ждать.] A и там советчиков не меньше было, чем здесь… – продолжал он, возвращаясь к советчикам, которые, видимо, занимали его. – Ох, советчики, советчики! – сказал он. Если бы всех слушать, мы бы там, в Турции, и мира не заключили, да и войны бы не кончили. Всё поскорее, а скорое на долгое выходит. Если бы Каменский не умер, он бы пропал. Он с тридцатью тысячами штурмовал крепости. Взять крепость не трудно, трудно кампанию выиграть. А для этого не нужно штурмовать и атаковать, а нужно терпение и время. Каменский на Рущук солдат послал, а я их одних (терпение и время) посылал и взял больше крепостей, чем Каменский, и лошадиное мясо турок есть заставил. – Он покачал головой. – И французы тоже будут! Верь моему слову, – воодушевляясь, проговорил Кутузов, ударяя себя в грудь, – будут у меня лошадиное мясо есть! – И опять глаза его залоснились слезами.
– Однако до лжно же будет принять сражение? – сказал князь Андрей.
– До лжно будет, если все этого захотят, нечего делать… А ведь, голубчик: нет сильнее тех двух воинов, терпение и время; те всё сделают, да советчики n'entendent pas de cette oreille, voila le mal. [этим ухом не слышат, – вот что плохо.] Одни хотят, другие не хотят. Что ж делать? – спросил он, видимо, ожидая ответа. – Да, что ты велишь делать? – повторил он, и глаза его блестели глубоким, умным выражением. – Я тебе скажу, что делать, – проговорил он, так как князь Андрей все таки не отвечал. – Я тебе скажу, что делать и что я делаю. Dans le doute, mon cher, – он помолчал, – abstiens toi, [В сомнении, мой милый, воздерживайся.] – выговорил он с расстановкой.
– Ну, прощай, дружок; помни, что я всей душой несу с тобой твою потерю и что я тебе не светлейший, не князь и не главнокомандующий, а я тебе отец. Ежели что нужно, прямо ко мне. Прощай, голубчик. – Он опять обнял и поцеловал его. И еще князь Андрей не успел выйти в дверь, как Кутузов успокоительно вздохнул и взялся опять за неконченный роман мадам Жанлис «Les chevaliers du Cygne».
Как и отчего это случилось, князь Андрей не мог бы никак объяснить; но после этого свидания с Кутузовым он вернулся к своему полку успокоенный насчет общего хода дела и насчет того, кому оно вверено было. Чем больше он видел отсутствие всего личного в этом старике, в котором оставались как будто одни привычки страстей и вместо ума (группирующего события и делающего выводы) одна способность спокойного созерцания хода событий, тем более он был спокоен за то, что все будет так, как должно быть. «У него не будет ничего своего. Он ничего не придумает, ничего не предпримет, – думал князь Андрей, – но он все выслушает, все запомнит, все поставит на свое место, ничему полезному не помешает и ничего вредного не позволит. Он понимает, что есть что то сильнее и значительнее его воли, – это неизбежный ход событий, и он умеет видеть их, умеет понимать их значение и, ввиду этого значения, умеет отрекаться от участия в этих событиях, от своей личной волн, направленной на другое. А главное, – думал князь Андрей, – почему веришь ему, – это то, что он русский, несмотря на роман Жанлис и французские поговорки; это то, что голос его задрожал, когда он сказал: „До чего довели!“, и что он захлипал, говоря о том, что он „заставит их есть лошадиное мясо“. На этом же чувстве, которое более или менее смутно испытывали все, и основано было то единомыслие и общее одобрение, которое сопутствовало народному, противному придворным соображениям, избранию Кутузова в главнокомандующие.


После отъезда государя из Москвы московская жизнь потекла прежним, обычным порядком, и течение этой жизни было так обычно, что трудно было вспомнить о бывших днях патриотического восторга и увлечения, и трудно было верить, что действительно Россия в опасности и что члены Английского клуба суть вместе с тем и сыны отечества, готовые для него на всякую жертву. Одно, что напоминало о бывшем во время пребывания государя в Москве общем восторженно патриотическом настроении, было требование пожертвований людьми и деньгами, которые, как скоро они были сделаны, облеклись в законную, официальную форму и казались неизбежны.
С приближением неприятеля к Москве взгляд москвичей на свое положение не только не делался серьезнее, но, напротив, еще легкомысленнее, как это всегда бывает с людьми, которые видят приближающуюся большую опасность. При приближении опасности всегда два голоса одинаково сильно говорят в душе человека: один весьма разумно говорит о том, чтобы человек обдумал самое свойство опасности и средства для избавления от нее; другой еще разумнее говорит, что слишком тяжело и мучительно думать об опасности, тогда как предвидеть все и спастись от общего хода дела не во власти человека, и потому лучше отвернуться от тяжелого, до тех пор пока оно не наступило, и думать о приятном. В одиночестве человек большею частью отдается первому голосу, в обществе, напротив, – второму. Так было и теперь с жителями Москвы. Давно так не веселились в Москве, как этот год.
Растопчинские афишки с изображением вверху питейного дома, целовальника и московского мещанина Карпушки Чигирина, который, быв в ратниках и выпив лишний крючок на тычке, услыхал, будто Бонапарт хочет идти на Москву, рассердился, разругал скверными словами всех французов, вышел из питейного дома и заговорил под орлом собравшемуся народу, читались и обсуживались наравне с последним буриме Василия Львовича Пушкина.
В клубе, в угловой комнате, собирались читать эти афиши, и некоторым нравилось, как Карпушка подтрунивал над французами, говоря, что они от капусты раздуются, от каши перелопаются, от щей задохнутся, что они все карлики и что их троих одна баба вилами закинет. Некоторые не одобряли этого тона и говорила, что это пошло и глупо. Рассказывали о том, что французов и даже всех иностранцев Растопчин выслал из Москвы, что между ними шпионы и агенты Наполеона; но рассказывали это преимущественно для того, чтобы при этом случае передать остроумные слова, сказанные Растопчиным при их отправлении. Иностранцев отправляли на барке в Нижний, и Растопчин сказал им: «Rentrez en vous meme, entrez dans la barque et n'en faites pas une barque ne Charon». [войдите сами в себя и в эту лодку и постарайтесь, чтобы эта лодка не сделалась для вас лодкой Харона.] Рассказывали, что уже выслали из Москвы все присутственные места, и тут же прибавляли шутку Шиншина, что за это одно Москва должна быть благодарна Наполеону. Рассказывали, что Мамонову его полк будет стоить восемьсот тысяч, что Безухов еще больше затратил на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут смотреть на него.
– Вы никому не делаете милости, – сказала Жюли Друбецкая, собирая и прижимая кучку нащипанной корпии тонкими пальцами, покрытыми кольцами.
Жюли собиралась на другой день уезжать из Москвы и делала прощальный вечер.
– Безухов est ridicule [смешон], но он так добр, так мил. Что за удовольствие быть так caustique [злоязычным]?
– Штраф! – сказал молодой человек в ополченском мундире, которого Жюли называла «mon chevalier» [мой рыцарь] и который с нею вместе ехал в Нижний.
В обществе Жюли, как и во многих обществах Москвы, было положено говорить только по русски, и те, которые ошибались, говоря французские слова, платили штраф в пользу комитета пожертвований.
– Другой штраф за галлицизм, – сказал русский писатель, бывший в гостиной. – «Удовольствие быть не по русски.
– Вы никому не делаете милости, – продолжала Жюли к ополченцу, не обращая внимания на замечание сочинителя. – За caustique виновата, – сказала она, – и плачу, но за удовольствие сказать вам правду я готова еще заплатить; за галлицизмы не отвечаю, – обратилась она к сочинителю: – у меня нет ни денег, ни времени, как у князя Голицына, взять учителя и учиться по русски. А вот и он, – сказала Жюли. – Quand on… [Когда.] Нет, нет, – обратилась она к ополченцу, – не поймаете. Когда говорят про солнце – видят его лучи, – сказала хозяйка, любезно улыбаясь Пьеру. – Мы только говорили о вас, – с свойственной светским женщинам свободой лжи сказала Жюли. – Мы говорили, что ваш полк, верно, будет лучше мамоновского.
– Ах, не говорите мне про мой полк, – отвечал Пьер, целуя руку хозяйке и садясь подле нее. – Он мне так надоел!
– Вы ведь, верно, сами будете командовать им? – сказала Жюли, хитро и насмешливо переглянувшись с ополченцем.
Ополченец в присутствии Пьера был уже не так caustique, и в лице его выразилось недоуменье к тому, что означала улыбка Жюли. Несмотря на свою рассеянность и добродушие, личность Пьера прекращала тотчас же всякие попытки на насмешку в его присутствии.
– Нет, – смеясь, отвечал Пьер, оглядывая свое большое, толстое тело. – В меня слишком легко попасть французам, да и я боюсь, что не влезу на лошадь…
В числе перебираемых лиц для предмета разговора общество Жюли попало на Ростовых.
– Очень, говорят, плохи дела их, – сказала Жюли. – И он так бестолков – сам граф. Разумовские хотели купить его дом и подмосковную, и все это тянется. Он дорожится.
– Нет, кажется, на днях состоится продажа, – сказал кто то. – Хотя теперь и безумно покупать что нибудь в Москве.
– Отчего? – сказала Жюли. – Неужели вы думаете, что есть опасность для Москвы?
– Отчего же вы едете?
– Я? Вот странно. Я еду, потому… ну потому, что все едут, и потом я не Иоанна д'Арк и не амазонка.
– Ну, да, да, дайте мне еще тряпочек.
– Ежели он сумеет повести дела, он может заплатить все долги, – продолжал ополченец про Ростова.
– Добрый старик, но очень pauvre sire [плох]. И зачем они живут тут так долго? Они давно хотели ехать в деревню. Натали, кажется, здорова теперь? – хитро улыбаясь, спросила Жюли у Пьера.
– Они ждут меньшого сына, – сказал Пьер. – Он поступил в казаки Оболенского и поехал в Белую Церковь. Там формируется полк. А теперь они перевели его в мой полк и ждут каждый день. Граф давно хотел ехать, но графиня ни за что не согласна выехать из Москвы, пока не приедет сын.
– Я их третьего дня видела у Архаровых. Натали опять похорошела и повеселела. Она пела один романс. Как все легко проходит у некоторых людей!
– Что проходит? – недовольно спросил Пьер. Жюли улыбнулась.
– Вы знаете, граф, что такие рыцари, как вы, бывают только в романах madame Suza.
– Какой рыцарь? Отчего? – краснея, спросил Пьер.
– Ну, полноте, милый граф, c'est la fable de tout Moscou. Je vous admire, ma parole d'honneur. [это вся Москва знает. Право, я вам удивляюсь.]
– Штраф! Штраф! – сказал ополченец.
– Ну, хорошо. Нельзя говорить, как скучно!
– Qu'est ce qui est la fable de tout Moscou? [Что знает вся Москва?] – вставая, сказал сердито Пьер.
– Полноте, граф. Вы знаете!
– Ничего не знаю, – сказал Пьер.
– Я знаю, что вы дружны были с Натали, и потому… Нет, я всегда дружнее с Верой. Cette chere Vera! [Эта милая Вера!]
– Non, madame, [Нет, сударыня.] – продолжал Пьер недовольным тоном. – Я вовсе не взял на себя роль рыцаря Ростовой, и я уже почти месяц не был у них. Но я не понимаю жестокость…
– Qui s'excuse – s'accuse, [Кто извиняется, тот обвиняет себя.] – улыбаясь и махая корпией, говорила Жюли и, чтобы за ней осталось последнее слово, сейчас же переменила разговор. – Каково, я нынче узнала: бедная Мари Волконская приехала вчера в Москву. Вы слышали, она потеряла отца?
– Неужели! Где она? Я бы очень желал увидать ее, – сказал Пьер.
– Я вчера провела с ней вечер. Она нынче или завтра утром едет в подмосковную с племянником.
– Ну что она, как? – сказал Пьер.
– Ничего, грустна. Но знаете, кто ее спас? Это целый роман. Nicolas Ростов. Ее окружили, хотели убить, ранили ее людей. Он бросился и спас ее…
– Еще роман, – сказал ополченец. – Решительно это общее бегство сделано, чтобы все старые невесты шли замуж. Catiche – одна, княжна Болконская – другая.
– Вы знаете, что я в самом деле думаю, что она un petit peu amoureuse du jeune homme. [немножечко влюблена в молодого человека.]
– Штраф! Штраф! Штраф!
– Но как же это по русски сказать?..


Когда Пьер вернулся домой, ему подали две принесенные в этот день афиши Растопчина.
В первой говорилось о том, что слух, будто графом Растопчиным запрещен выезд из Москвы, – несправедлив и что, напротив, граф Растопчин рад, что из Москвы уезжают барыни и купеческие жены. «Меньше страху, меньше новостей, – говорилось в афише, – но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не будет». Эти слова в первый раз ясно ыоказали Пьеру, что французы будут в Москве. Во второй афише говорилось, что главная квартира наша в Вязьме, что граф Витгснштейн победил французов, но что так как многие жители желают вооружиться, то для них есть приготовленное в арсенале оружие: сабли, пистолеты, ружья, которые жители могут получать по дешевой цене. Тон афиш был уже не такой шутливый, как в прежних чигиринских разговорах. Пьер задумался над этими афишами. Очевидно, та страшная грозовая туча, которую он призывал всеми силами своей души и которая вместе с тем возбуждала в нем невольный ужас, – очевидно, туча эта приближалась.
«Поступить в военную службу и ехать в армию или дожидаться? – в сотый раз задавал себе Пьер этот вопрос. Он взял колоду карт, лежавших у него на столе, и стал делать пасьянс.
– Ежели выйдет этот пасьянс, – говорил он сам себе, смешав колоду, держа ее в руке и глядя вверх, – ежели выйдет, то значит… что значит?.. – Он не успел решить, что значит, как за дверью кабинета послышался голос старшей княжны, спрашивающей, можно ли войти.
– Тогда будет значить, что я должен ехать в армию, – договорил себе Пьер. – Войдите, войдите, – прибавил он, обращаясь к княжие.
(Одна старшая княжна, с длинной талией и окаменелым лидом, продолжала жить в доме Пьера; две меньшие вышли замуж.)
– Простите, mon cousin, что я пришла к вам, – сказала она укоризненно взволнованным голосом. – Ведь надо наконец на что нибудь решиться! Что ж это будет такое? Все выехали из Москвы, и народ бунтует. Что ж мы остаемся?
– Напротив, все, кажется, благополучно, ma cousine, – сказал Пьер с тою привычкой шутливости, которую Пьер, всегда конфузно переносивший свою роль благодетеля перед княжною, усвоил себе в отношении к ней.
– Да, это благополучно… хорошо благополучие! Мне нынче Варвара Ивановна порассказала, как войска наши отличаются. Уж точно можно чести приписать. Да и народ совсем взбунтовался, слушать перестают; девка моя и та грубить стала. Этак скоро и нас бить станут. По улицам ходить нельзя. А главное, нынче завтра французы будут, что ж нам ждать! Я об одном прошу, mon cousin, – сказала княжна, – прикажите свезти меня в Петербург: какая я ни есть, а я под бонапартовской властью жить не могу.
– Да полноте, ma cousine, откуда вы почерпаете ваши сведения? Напротив…
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…
– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.


24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Генон,_Рене&oldid=80929984»