Розен, Роман Фёдорович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Роман Фёдорович Розен 4-й
Дата рождения

21 октября 1782(1782-10-21)

Дата смерти

22 сентября 1848(1848-09-22) (65 лет)

Место смерти

Санкт-Петербург

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

пехота

Звание

генерал от инфантерии

Командовал

Тобольский пехотный полк, Тамбовский пехотный полк, 3-я бригада 27-й пехотной дивизии, 14-я пехотная дивизия, 21-я пехотная дивизия, 2-я пехотная дивизия, 2-я гренадерская дивизия

Сражения/войны

Война четвёртой коалиции, Отечественная война 1812 года, Заграничные походы 1813 и 1814 гг., Русско-турецкая война 1828—1829, Кавказская война

Награды и премии

Крест За Прейсиш-Эйлау, Орден Святого Георгия 4-й ст. (1812), Орден «Pour le Mérite» (Пруссия) (1813), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1813), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1814), Орден Святой Анны 2-й ст. (1814), Орден Святой Анны 1-й ст. (1830), Орден Святого Владимира 2-й ст. (1834), Орден Белого орла (1840).

Барон Роман (Роберт) Фёдорович Розен 4-й (1782—1848) — генерал от инфантерии, член генерал-аудиториата.



Биография

Родился 31 октября 1782 года и был сыном полковника нидерландской службы барона Фридриха Адольфа фон Розена (1722—1796) и жены его Гертруды Магдалины урожденной Дерфельден; происходил из дворян Эстляндской губернии.

В службу вступил 6 марта 1797 года солдатом в Ревельский гарнизонный полк, 6 июля того же года был произведён в портупей-прапорщики и 31 января 1798 года в прапорщики, в том же году 24 марта произведён в подпоручики и 29 ноября — в поручики. 10 января 1802 года барон Розен был переведён в Тобольский пехотный полк, 19 июля того же года произведён в штабс-капитаны и 5 октября 1806 года — в капитаны.

В октябре того же года вместе с полком он отправился в поход в Пруссию, где оставался до 10 июля 1807 года, принимая участие в сражениях против французских войск: 14 декабря 1806 года под Пултуском, 20 января 1807 года под местечком Яновым, 25 января под местечком Ландсбергом и 27 января под Прейсиш-Эйлау, где был контужен ядром в правый бок. За оказанное в этом сражении отличие барон Розен был награждён особым золотым крестом.

7 ноября 1808 года он был произведён в майоры и в этом чине, состоя в 1-м сводном гренадерском батальоне, принимал участие в Отечественной войне 1812 года. В Бородинском сражении был ранен в правое плечо и в правую ногу. За отличие барон Розен 21 ноября был награждён орденом Св. Георгия 4-й степени № 1094 по кавалерскому списку Судравского и № 2461 по списку Григоровича — Степанова)

В воздаяние ревностной службы и отличия, оказанного в сражении против французских войск 1812 года августа 26, где с неустрашимостию и храбростию водил 1 Сводной гренадерской бригады баталион на батарею и оную взял, причем ранен в правое плечо пулею на вылет.

Произведённый 16 октября 1812 года в подполковники, барон Розен принимал участие в преследовании французских войск в пределах России, Великого герцогства Варшавского, Силезии и Саксонии и за оказанное в сражении при Люцене и в арьергардных делах отличие был 20 апреля 1813 года произведён в полковники. Участие в сражении 8 и 9 мая при Бауцене доставило барону Розену прусский орден «Pour le Mérite». Затем он участвовал в ряде сражений: дважды при деревне Гисгюбель в Богемии и при городе Пирне, при Дрездене и Лейпциге, за занятие которого получил орден Св. Владимира 4-й степени с бантом.

Совершив поход через всю Германию и вступив в пределы Франции, Розен 30 и 31 января 1814 г. командовал бригадой при взятии города Ножана, потом, в феврале, принимал участие в нескольких сражениях — вторично при Ножане, при Бар-сюр-Обе, при взятии города Труа, причём за отличие в последнем деле получил орден Св. Владимира 3-й степени. Затем он находился в авангарде действующей армии, начальствуя над колонной правого фланга, и содействовал разбитию неприятельского корпуса при Фер-Шампенуазе. 18 марта 1814 года он участвовал в сражении под Парижем и за отличие при взятии Парижа был награждён орденом св. Анны 2-й степени с алмазными украшениями.

16 мая 1814 года Розен был назначен командиром Тобольского пехотного полка, 30 августа 1814 года командиром Тамбовского пехотного полка, а 12 октября 1819 года был произведён в генерал-майоры с назначением командиром 3-й бригады 27-й пехотной дивизии. 27 марта 1829 года состоялось назначение Розена начальником 14-й пехотной дивизии и в том же году, 22 сентября, он был произведён в генерал-лейтенанты.

Во время русско-турецкой войны 1828—1829 годов барон Розен сражался на Кавказе и принимал участие в походе на Ахалцых, по завоевании которого управлял Ахалцыхским пашалыком и командовал войсками, в нём расположенными. За благоразумные распоряжения во время управления им Ахалцыхским пашалыком и в воздаяние отлично-усердной службы его получил, 15 апреля 1830 года, орден св. Анны 1-й степени.

В том же году он находился в Северном Дагестане и в Кумыкском владении для прекращения происходившего там народного волнения и принимал участие в перестрелке с кембулинцами у селения Гермы 20, 21 и 22 мая.

1 июля 1830 года состоялось назначение барона Розена на должность начальника 21-й пехотной дивизии, к которой он прибыл 4 октября и во главе которой принимал, в начале 1831 года, участие в экспедиции в Белоканы. С 30 июля по 5 августа 1831 г. он способствовал отражению неприятельских скопищ от Белоканского укрепления. В следующем году, по случаю отъезда командира Отдельного Кавказского корпуса генерал-адъютанта барона Г. В. Розена на Кавказскую линию, на барона Р. Ф. Розена было возложено командование всеми войсками, в Грузии и Кавказских провинциях находившимися, и эти обязанности он исполнял с 5 июля по 23 ноября, причём в продолжение этого времени начальствовал отрядом войск, собранных для усмирения возмутившихся жителей Джарской области и изгнания из этой области восставшего против России Гамзат-бека, совершив экспедицию из Царских Колодцев за Алазан, заняв Амадат и вытеснив из Мухранского ущелья скопища Гамзат-бека. Энергичные и благоразумные мероприятия Розена по усмирению восстания были в полной мере одобрены командовавшим Отдельным Кавказским корпусом генерал-фельдмаршалом князем Варшавским графом Паскевичем-Эриванским, дважды выразившим за них Розену благодарность.

16 апреля 1834 года барон Р. Ф. Розен был назначен состоять по армии с оставлением в Отдельном Кавказском корпусе, но уже 13 мая следующего года состоялось назначение его на должность начальника 2-й пехотной дивизии и в том же году, 12 июня, он был награждён орденом св. Владимира 2-й степени. 30 декабря 1837 года барон Розен был назначен на должность начальника 2-й гренадерской дивизии. За образцовое состояние полков 2-й пехотной и 2-й гренадерской дивизии за время командования ими Розен получил ряд денежных наград, Высочайших благоволений, а в 1840 году — орден Белого орла.

Ещё в 1830 году барон Розен обратил на себя внимание начальства своими юридическими способностями во время участия его в Военно-судной комиссии по делу о разбойничьей шайке в городе Вильне и по представлению цесаревича великого князя Константина Павловича был за труды по этой Комиссии награждён единовременной выдачей 5000 рублей.

12 октября 1840 года он был назначен членом Генерал-аудиториата и, состоя в этой должности, 17 марта 1845 года произведён был в генералы от инфантерии.

Умер барон Р. Ф. Розен в Санкт-Петербурге 22 сентября 1848 года, на 68-м году жизни, и похоронен на кладбище в Старом Петергофе.

Барон Розен был женат на баронессе Наталии Христиановне урождённой фон Рот, от брака с которой имел трех дочерей: Ольгу, Александру и Софию.

Братья Романа Фёдоровича: Фёдор (1771—1847), Людвиг (1772—1804), Владимир (1778—1831, действительный статский советник), Отто (1782—1831, генерал-лейтенант, командир 2-й уланской дивизии).

Источники

Напишите отзыв о статье "Розен, Роман Фёдорович"

Отрывок, характеризующий Розен, Роман Фёдорович

– Да, рассказов, – громко заговорил Ростов, вдруг сделавшимися бешеными глазами глядя то на Бориса, то на Болконского, – да, рассказов много, но наши рассказы – рассказы тех, которые были в самом огне неприятеля, наши рассказы имеют вес, а не рассказы тех штабных молодчиков, которые получают награды, ничего не делая.
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.
Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.


На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.