Севернокашубский диалект
Поделись знанием:
– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
Севернокашу́бский диале́кт (кашубск. nordowòkaszëbsczi dialekt, польск. północnokaszubski dialekt) — один из трёх диалектов кашубского языка (или кашубской группы диалектов польского языка) в северной части территории его распространения, включающей Пуцкий повят, восточную часть Вейхеровского повята и предместья Гдыни в Поморском воеводстве[1]. В начале XX века севернокашубские говоры были также распространены в приморских частях Лемборкского и Слупского повятов, включая говоры словинцев в районе озёр Лебско и Гардно, также входивших в севернокашубский диалектный ареал.
В Северном диалекте кашубского языка наиболее ярко выражены типично кашубские языковые особенности, включая архаичные явления западнолехитского типа, он, в сравнении с Центральнокашубским и Южнокашубским диалектами, испытал меньшее великопольское и севернопольское влияние, при этом в нём сильнее проявляется воздействие немецкого языка. Языковое своеобразие Севернокашубского, как и других диалектов кашубского языка — в разной степени для каждого — связано с наличием западнолехитских черт (частично сохраняющихся до сих пор) в диалекте племени поморян (от которого произошли современные кашубские диалекты); с географическим положением на периферии лехитского ареала вдали от центральных польских диалектов; с особой поморской культурой и с влиянием немецкого языка[5].
Содержание
Область распространения и говоры
Говоры Севернокашубского диалекта распространены на побережье Балтийского моря в Поморском воеводстве к западу от новых смешанных диалектов польского языка (до Второй мировой войны граничил с нижненемецкими диалектами) и к северу от говоров Центральнокашубского диалекта. Основными севернокашубскими говорами являются: Словинский, Кабатский (Глувчицкий), Осецкий, Жарновецкий, Гневинско-Салинский, Быляцкие (Пуцкий, Халупский, Оксивский), Люзинско-Вейхеровский, Лесацкий и Келенский говоры[1]. Части из этих говоров уже не существует, в западных районах территории распространения Севернокашубского диалекта кашубское население, в основном протестантское, перешло на немецкий язык в кон. XIX — нач. XX вв., в первую очередь в районах до Второй мировой войны входивших в состав Германии.
Современные севернокашубские говоры соответствуют выделенному в классификации Ф. Лоренца (представленной им в первом томе Поморской грамматики (Gramatyka Pomorska)) Севернопоморскому диалекту, противопоставляемому второму крупному диалекту — Южнопоморскому. Территория Севернопоморского диалекта разделяется на две группы говоров, Словинскую (Słowińszczyzna) (наиболее архаичные говоры) и Севернокашубскую (Kaszubszczyzna północna), последняя из которых отличается большой дробностью и включает в свой состав Северо-западные Кашубские говоры, Северо-восточные Кашубские говоры (с подгруппами, различающимися по реализации в говорах звука ł), Восточные Кашубские говоры и Севернокашубские говоры Стшепча. При этом Ф. Лоренц отмечает, что Словинские и большая часть Северо-Западных Кашубских говоров (по данным на начало XX века) практически вымерли, подвергшись германизации или смешавшись с соседними кашубскими говорами. На немецкий язык перешли большинство носителей Словинских, Глувчицкого, Цеценовского, Харбровско-Лебского, Осецкого и Гневинско-Салинского говоров. Носители Тыловского говора перешли на Жарновецкий, носители Гурского — на Люзинско-Вейхеровский говор, Шинвальдский (Шемудский) смешался с Келенским и Пшедковским говорами[6]:
- Словинская группа (Западный Словинский (Гарднинский), Восточный Словинский (Смолдзинский))
- Севернокашубская группа
- Северо-западные Кашубские говоры (Глувчицкий (говор Кабатков), Цеценовский, Харбровско-Лебский, Осецкий, Гневинско-Салинский, Тыловский, Гурский, Люзинско-Вейхеровский, Шинвальдский (Шемудский))
- Северо-восточные Кашубские говоры
- Быляцкие говоры (Ястарнинский, Кузвельдский (Кузницкий), Халупский, Сважевско-Стшелинский, Пуцкий Городской, Стажинско-Меховский, Оксивский)
- Небыляцкие говоры (Жарновецкий (Жарновский), Пуцкий Сельский, Редский, Хыленский, Велькокацкий)
- Смешанные Быляцко-Небыляцкие говоры (Румский, говор Грабувки Гдыньской, Витоминский (Витомский))
- Восточные Кашубские говоры (Лесацкий, Келенский, Важенско-Клосовский, Хващинский, Малокацкий, говор села Колибки (Колибский), Сопотский)
- Севернокашубские говоры Стшепча (Темпчский, Глодовский)
Основные особенности диалекта
Центральнокашубские говоры разделяют все общекашубские черты: появление фонемы ë из кратких *i, *u, *y в определённых позициях; дифтонгизация континуантов ā, ō, ǒ; смешение y и i; отсутствие беглого e (dómk (польск. domek)); переход ra в re, ja в je в начале слова (remiã (польск. ramię)); сохранение мягкости перед *ŕ̥ (cwiardi (польск. twardy)); кашубение; переход мягких k’, g’ в ć, ʒ́ ; сохранение вибрации в ř; асинхронное произношение мягких губных; смешанный тип сандхи; отвердение l’ перед i; окончания прилагательных в родительном пад. ед. числа муж. и ср. рода -ewo; окончание -ta в глаголах 2-го лица мн. числа; словообразование с суффиксом -ak; форма dwa для всех родов и др. При этом, Севернокашубский диалект, наиболее удалённый географически от территории распространения польских диалектов, характеризуется большим числом отличий от польского литературного языка в сравнении с другими кашубскими диалектами, в нём сохраняется больше архаичных языковых черт. Часть севернокашубских явлений встречается в Центральнокашубском диалекте.
Фонетика
К фонетическим отличиям Севернокашубского диалекта относят сохранение архаичных явлений, как правило, лексикализованных и исчезающих, особый тип ударения:
- Наличие неметатизированных сочетаний вида *tort[5]. В современных кашубских говорах данную диалектную черту можно отнести к лексикализованным, такие сочетания сохранились только в некоторых словах: северо-западное кашубское слово warna при северо-восточном кашубском и польск. wrona, севернокашубское starnev при strona в Центральнокашубском и Южнокашубском; в топонимике: Starogard, Karwia, Kartoszyno, Bialogard и др.; в специальной лексике: koza barda (название растения) при broda и др. В литературном кашубском языке такие формы являются неологизмами: parg (польск. próg), barń (польск. broń) и т. д. Формы с trot появились под влиянием польского языка, они постепенно вытеснили из кашубских говоров формы с tart, которые сохранились теперь только на севере. Кашубские гиперкорректизмы grónk (польск. garnek), grósc (польск. garść) показывают исконность западнолехитских форм и позднее распространение восточнолехитских в кашубском языке.
- Употребление форм tłot (в польском tlet), также являющееся лексикализованным явлением, сохранившимся преимущественно на севере Кашубии: młoc (польск. mleć) и т. д.
- Различие гласных по долготе-краткости, отмечаемое в конце XIX века Ф. Лоренцем и К. Ничем на севере Кашубии, а также интонационные различия в Ястарне, утраченные в XX веке[5].
- В отличие от инициального ударения в Южнокашубском для Севернокашубского диалекта характерно разноместное подвижное ударение с нередко изменённым его исконным местом[7]. Присущий Севернокашубскому динамический характер ударения является причиной различия ударных и подвергающихся редукции безударных гласных[5].
- Отсутствие смычки в dz: cëzy, saza. В современных кашубских говорах сохранились отдельные лексемы с отсутствием смычки в dz, большое число таких слов отмечается в записях вымерших словинских говоров.
- Наличие в Быляцких говорах перехода ł в l — былачение, известное также словинским говорам.
- В некоторых северо-западных говорах отсутствие перехода k’, g’ в ć, ʒ́.
- Отвердение n’ перед согласным и в конце слова в отличие от Южнокашубского диалекта.
Морфология
Как и другие уровни языка, морфология Севернокашубского диалекта характеризуется архаичными чертами: сохранение нестяженных форм глаголов спряжений на -am и -em (spiewajã), окончания -i или -ë в ед. и мн. числе повелительного наклонения (robi, niesëta), образование мн. числа в названии животных с окончанием -owie (krëkowie, kretowie, zajcowie) и др. Многие черты объединяют Севернокашубский с Центральнокашубским диалектом, в том числе такой инновацией, как образование форм существительных в родительном и дательном пад. по типу прилагательных (в ср. роде: kôzanié — kôzaniégo, kozaniému, в муж. роде: kóń — koniemu). С общекашубским диалектным ареалом (без юго-восточных говоров) объединяет наличие остатков явлений, связанных с двойственным числом, выполняющих функцию мн. числа, и только на севере сохраняющих своё изначальное значение (широкое распространение форм двойственного числа Ф. Лоренц отмечал в вымерших Словинских, Глувчицком и Цеценовском говорах северо-запада): местоимения ma, wa, naju, waju и др., окончание -ama (brzegama) у существительных мн. числа в творительном пад. и др.[8]:
Имена существительные
- Наличие укороченных форм существительных в именительном пад., часто встречающееся также в говорах Центральнокашубского диалекта: jiczëm или jiczmë (jęczmień).
- У существительных жен. рода ед. числа на -ła в предложном пад. возможно употребление окончания -i: żëli (o żyle), szkoli (o szkole) и т. п.
- У существительных ср. рода на -nié (kôzanié) окончания формируются по типу окончаний прилагательных, в родительном пад. -égo; в дательном пад. -ému: kôzaniégo, szczescégo (-ego произносится как -eṷe); kôzaniému и т. п.
- У существительных муж. рода ед. числа в родительном пад. окончание -ë на месте -a; в дательном пад. вместо -owi возможно употребление -ё (psë, królë) или -emu, -omu (koniemu, koniomu); в творительном пад. окончание -ã (произносится ę) вместо -em, главным образом в северо-западных говорах (bratã), такие же окончания характерны для Центральнокашубского диалекта; в предложном пад. окончание -ë на месте -u, у существительных syn, dóm, bór, wół окончания -e: o sënie, w borze, o wole и т. п.[8]
Парадигма склонения существительных муж. рода ед. числа dóm и kóń:
| Севернокашубский | Литературный язык | Севернокашубский | Литературный язык | |
|---|---|---|---|---|
| Именительный падеж | dóm | dóm | kóń | kóń |
| Родительный падеж | dom-ё | dom-a | kon(i)-ё | kon(i)-a |
| Дательный падеж | dom-ё | dom-owi | kon(i)-emu, -omu | kon(i)-owi, -u |
| Винительный падеж | dom-a | dom-a | kon(i)-a | kon(i)-a |
| Творительный падеж | dom-ã | dom-em | kon(i)-ã | kon(i)-em |
| Предложный падеж | w domie | w dom-u | kon(i)-ё | kon(i)-u |
Местоимения
- Распространение личных местоимений жен. рода ед. числа в родительном пад. jé (наряду с ji); в винительном пад. ją, nią (наряду с jã, niã); формы мн. числа в дательном пад. как и в Центральнокашубском диалекте jima (наряду с jim).
- Распространение форм местоимений в родительном пад.: te (наряду с tego), je (наряду с jego), nie (наряду с niego), cze (наряду с czego). Возможны случаи произношения окончания -u или -a: tegu, kogu и др.
- Наличие форм указательных местоимений: nen (ten), na (ta), no (to), подобное явление встречается в говорах Центральнокашубского диалекта.
- Формы вопросительных местоимений на -ż: kogóż, koguż (kogo), komóż, komuż (komu), czimże (czim) и др.
- Остатки категории двойственного числа в личных местоимениях: именительный пад. (ma; wa), родительный пад. (naju, naji; waju, waji), дательный и творительный пад. (nama; wama)[5]. Местоимение ma обозначает мы двое, мы две; nama обозначает нам обоим, нам двум или с нами двумя.
Парадигма личных местоимений 1-го и 2-го лица мн. числа[9]:
| Именительный падеж | më, ma | wë, wa |
| Родительный падеж | nas, nôs, naju, naji | was, wôs, waju, waji |
| Дательный падеж | nóm, nama, nami | wóm, wama, wami |
| Винительный падеж | nas, nôs | was, wôs |
| Творительный падеж | nami, nama | wami, wama |
| Предложный падеж | nas, nôs | was, wôs |
Имена числительные
- Распространение форм числительных: pińc (piãc), sétmë (sédem, sédém), osmë (osem, osém), dzewińc (dzewiãc), dzesyńc (dzesãc) и их производных pińcnôsce, sétmënôsce, osmënôsce, dzewińcnôsce, pińcdzesąt, sétmëdzesąt, osmëdzesąt и т. п.
- Реликтовая форма числительных dwaj, dwie, dwa в творительном пад.: dwiema. Также распространены общие с Центральнокашубским диалектом формы: dwóm, dwóma, редко dwómë[8].
Глаголы
- Наличие форм ma jesma и më jesma в 1-м лице мн. числа.
- Возможные типы произношения глагола bądã: mdã или mbdã. Подобное произношение встречается в Центральнокашубском диалекте.
- Распространение форм будущего времени глагола jic: pudã, pudzesz, pudze, pudzemë, pudzeta и т. д.
- Окончания в 3-ем лице жен. рода ед. числа глаголов прошедшего времени -ała (-ãła) сокращаются до -a (-ã) как и в Центральнокашубском диалекте: ona pisa (pisała), ona zna (znała), ona wzã (wzięła) и т п.
- Окончания -ôc в глаголах: starzôc (starzec), czerwieniôc (czerwieniec) и т. д.
- Архаичные нестяженные формы в глаголах 1-го лица ед. числа, соответствующие польским глаголам IV спряжения на -em (umiem, rozumiem): umiejã, rozumiejã.
- Глаголы 1-го лица ед. числа (которым в польском соответствуют глаголы со спряжением на -am: gram, pytam) оканчиваются на нестяженные формы -ajã, соответствующие польскому I спряжению: pitajã, pëtajã, szukajã, szëkajã, gôdajã или gôdëjã и т. п. Подобная черта характерна для глаголов в русском языке. В отличие от северной Кашубии в центральных и южных районах употребляется окончание -óm: pitóm, gôdóm и т. п.[8] Нестяженные формы глагола grac:
| Единственное число | Множественное число | |
|---|---|---|
| 1 лицо | grajã | grajemë |
| 2 лицо | grajesz | grajeta, grajece |
| 3 лицо | graje | grają |
Словообразование
- Распространение слов без аффиксального словообразования чаще, чем в Южнокашубском диалекте: kur (польск. kogut), kątor (chlùchôcz, chrupôcz, польск. ropucha) так же, как и в Центральнокашубском диалекте.
- В отличие от южнокашубских слов на -o: daleko, głãboko и т. п. севернокашубские (как и центральнокашубские) слова, как правило, без окончания -o: dalek, głãbok и т. п.
- Словообразование с суффиксом -ëszcze и -iszcze, в том числе и -ojszcze в словинских говорах: błotojszcze (польск. bagnisko), skałojszcze (польск. miejsce skaliste) и т. д.
- Словообразование с суффиксом -iczé (как и в Центральнокашубском диалекте): brzozowiczé.
- Слова с приставкой są: sącelnô (польск. cielna, o krowie), sąbagnô или sąbagniô (севернорусское и литер. рус. суягная, об овце).
- Слова с окончаниями на -ëk (как и в Центральнокашубском диалекте): nórcëk, gozdzëk; -ënk: darënk, kwitënk; -ëca: łãczëca; -ôcz: dzwigôcz; -ësta: kawalerzësta, policësta; -ëwo: pieczëwo и др. в соответствие суффиксам -ik, -unek, -ica, -acz, -ista, -iwo и др.
- Названия жителей на севере и в центре Кашубии при помощи окончания -ón: żarnowczón (житель Жарновца), sławutowión (житель Славутова), иногда в форме -czón, gdińczón (житель Гдыни). На юге распространены словоформы с окончанием -ôk (польск. -ak).
- Словообразование, главным образом северо-западное, с окончаниями -isz и -ysz.
- Северным и центральным формам прилагательных celãczi, jagniãczi, (dzéwczãczi, gąsãczi в Словинских говорах), противопоставляются южные: dzéwczãcy, dzecãcy, jagniãcy. В то же время прилагательным с окончаниями -i в Севернокашубском и Центральнокашубском диалектах swini, krowi, koni, kurzi, babi противопоставляются swińsczi, krówsczi, kóńsczi, kursczi, babsczi и т. п. в Южнокашубском диалекте.
- Словоформы на -owac (zapisowac, zapitowac) преобладают на севере и в центре Кашубии, на юге больше распространены словоформы на na -iwac[8].
Лексика
Севернокашубская лексика включает в себя значительное число архаизмов, утраченных как в говорах центра и юга Кашубии, так и в польском языке, заимствования в результате языковых контактов, преимущественно из немецкого языка[10][11]. Часть севернокашубской лексики вошла в литературный кашубский язык:
- В северной Кашубии сохраняются ряд слов, отмеченных также в западнолехитском полабском и в лужицких языках: naożenia, nauożenia, nowożenia (в.-луж. nawoženja), prątr (в.-луж. přatr) и т. п.
- Общеславянские архаизмы: môłniô (болг. мълния, серб. муња) и т. п.
- К общеславянским архаизмам, известным также восточным славянам, относятся: czermësłë (рус. коромысло) и т. п.
- Балтизмы, заимствованные из прусского языка.
- Германизмы: brutka (нем. Braut) и др. Особенностью севернокашубского ареала являются заимствования их нижненемецких говоров, в центре и на юге Кашубии большее влияние оказывал немецкий литературный язык.
- Распространение собственной севернокашубской лексики: blizu (кашубск. blisko), jarzãbina, jarzbina (польск. jarzębina), kukuczka (кашубск. kùkùczka, kùkówka, kùcznica), skrzëpice, skrzëpce (польск. skrzypce), słoniszko (реже słónko, słuńce), słónyszko, słónuszko (польск. słońce), zmrok, zmroch (кашубск. smrok, ùmrok), sjic (кашубск. stiąc) и мн. др.[8]
- Локальная лексика, среди которой выделяются слова, отражающие специфику поморского быта кашубов — многочисленные производные от слова wiater (ветер): zôwietrznica, wietrznica, wierzchnica, wiechrznica и др.[8]; от слова mòrzé, mòrzëszcze (море): mòrzanié, mòrzczëzna, mòrztwo (морские рыбаки); mòrzeźna, mòrzkòlce (дары моря); разнообразные деминутивы mórkò, mòrzkó, mòrzëczkò, mòrzëchno, mòrzełkò, mòrzenkò, mòrzulkò, mòrzuszkò, mòrzineczkò и др.[5]
Словинский язык
Наиболее обособленными от других говоров Севернокашубского диалекта были Словинские говоры, полностью вымершие к середине XX века. Вследствие изоляции как территориальной (они были отделены от основного кашубского ареала районами распространения нижненемецких говоров), так и религиозной (в отличие от подавляющей части остальных кашубов — католиков словинцы были протестантами), Словинские говоры сохранили многие архаичные черты. Ф. Лоренц в своей классификации рассматривал Словинские говоры как один из двух поддиалектов наряду с собственно Севернокашубским, на которые делится Севернокашубский (Севернопоморский в его терминологии) диалект[6]. В SIL International Словинский отмечен как один из самостоятельных диалектов кашубского языка[12].
Севернокашубские говоры в кашубской литературе
Ф. Ценова, один из первых учёных, который заговорил о кашубском как о самостоятельном языке, усилиями которого начал зарождаться кашубский литературный язык, кто стал автором первой кашубской грамматики, за основу письменного языка взял черты говора своего родного села Славошино в северной части Пуцкого повята, который относился к севернокашубским говорам. Позднее Севернокашубский лёг в основу творчества Л. Роппеля и др.[8] Северные черты использовали в той или иной степени все кашубские литераторы как в целях создания языка близкого носителям каждого кашубского диалекта — общекашубского языка, так и для сохранения нигде больше не встречающихся типично кашубских уникальных языковых явлений[1].
Напишите отзыв о статье "Севернокашубский диалект"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [szkola.interklasa.pl/f019/strona/pol/jezyk.html Historia, geografia, język i piśmiennictwo Kaszubów (fragment)]
- ↑ 1 2 [szkola.interklasa.pl/f019/strona/pol/jezyk1.html Dialekty kaszubskie według F. Lorentza (Карта кашубских диалектов и говоров Фридриха Лоренца)]
- ↑ [etheo.org/dlpol.jpg Карта польских диалектов С. Урбанчика]
- ↑ [www.gwarypolskie.uw.edu.pl/index.php?option=com_content&task=view&id=28&Itemid=82 Gwary polskie. Przewodnik multimedialny pod redakcją Haliny Karaś. Ugrupowania dialektów i gwar polskich]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Ананьева Н. Е. История и диалектология польского языка: Учебник. Изд. 3-е, испр. — М.: Либроком, 2009, с. 93 — 99
- ↑ 1 2 3 [pbc.gda.pl/dlibra/docmetadata?id=1399&showContent=true Friedrich Lorentz. Gramatyka Pomorska, Zeszyt 1. Poznań, 1927 (Pomeranian Digital Library)]
- ↑ [www.zslipnica.info/publikacje/alemanczyk.pdf Andrzej Lemańczyk. Muzyka ludowa kaszub]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 [www.rastko.net/rastko-ka/index2.php?option=com_content&task=view&id=251&pop=1&page=0&Itemid=26 Edward Breza. Podstawowe wiadomości z morfologii (języka kaszubskiego)]
- ↑ [www.rastko.net/rastko-ka/index.php/jzyk--jazek-mainmenu-26/238-uczime-sa-po-kaszebsku-lets-learn-kashubian-lessons-1-10-aktualizacja-x-2009-cdn Растко-Кашуби — Rastkò-Kaszëbë — Rastko-Kaszuby. Ùczimë sã pò kaszëbskù (Let’s learn kashubian)]
- ↑ Popowska-Taborska H. Kaszubszczyzna. Zarys dziejów. Warszawa, 1980
- ↑ [www.biblioteka.wejherowo.pl/dlibra/dlibra/docmetadata?id=2972&from=&dirids=1 Popowska-Taborska H. Szkice z Kaszubszczyzny: leksyka, zabytki, kontakty językowe. GTN (Gdańskie Towarzystwo Naukowe), 1998]
- ↑ [www.ethnologue.com/show_language.asp?code=csb Ethnologue. Languages of the World. Kashubian]
См. также
- Кашубский язык
- Центральнокашубский диалект
- Южнокашубский диалект
- Быляцкие говоры кашубского языка
- Люзинско-Вейхеровский говор кашубского языка
- Жарновецкие говоры кашубского языка
Литература
- [urss.ru/cgi-bin/db.pl?lang=Ru&blang=ru&page=Book&id=107402 Селищев А. М. Славянское языкознание: Западнославянские языки. Изд.2: М.: URSS, 2009]
- [pbc.gda.pl/dlibra/docmetadata?id=4790&from=&dirids=1&ver_id=&lp=1&QI=95666ACE1FF4E11C810564BE62C59770-1 Teksty pomorskie czyli słowińsko-kaszubskie. Z. 1 / zebrał F. Lorentz. Kraków, 1912 (Pomeranian Digital Library)]
- Popowska-Taborska H. Północnokaszubskie zaimki i przysłówki pytajne wzmocnione partykułą -ż(e). Studia z Filologii Polskiej i Słowiańskiej XII, 1972
- Atlas jezykowy kaszubszczyzny i dialektów sąsiednich, oprac. przez Zespół Instytutu Słowianoznawstwa PAN, I—VI pod kier. Z. Stiebera, VII—XV pod kier. H. Popowskiej-Taborskiej. Wrocław 1964—1978
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
|
||||||
Отрывок, характеризующий Севернокашубский диалект
Не успел еще Бельяр скрыться из вида, как с другой стороны прискакал новый посланный с поля сражения.– Eh bien, qu'est ce qu'il y a? [Ну, что еще?] – сказал Наполеон тоном человека, раздраженного беспрестанными помехами.
– Sire, le prince… [Государь, герцог…] – начал адъютант.
– Просит подкрепления? – с гневным жестом проговорил Наполеон. Адъютант утвердительно наклонил голову и стал докладывать; но император отвернулся от него, сделав два шага, остановился, вернулся назад и подозвал Бертье. – Надо дать резервы, – сказал он, слегка разводя руками. – Кого послать туда, как вы думаете? – обратился он к Бертье, к этому oison que j'ai fait aigle [гусенку, которого я сделал орлом], как он впоследствии называл его.
– Государь, послать дивизию Клапареда? – сказал Бертье, помнивший наизусть все дивизии, полки и батальоны.
Наполеон утвердительно кивнул головой.
Адъютант поскакал к дивизии Клапареда. И чрез несколько минут молодая гвардия, стоявшая позади кургана, тронулась с своего места. Наполеон молча смотрел по этому направлению.
– Нет, – обратился он вдруг к Бертье, – я не могу послать Клапареда. Пошлите дивизию Фриана, – сказал он.
Хотя не было никакого преимущества в том, чтобы вместо Клапареда посылать дивизию Фриана, и даже было очевидное неудобство и замедление в том, чтобы остановить теперь Клапареда и посылать Фриана, но приказание было с точностью исполнено. Наполеон не видел того, что он в отношении своих войск играл роль доктора, который мешает своими лекарствами, – роль, которую он так верно понимал и осуждал.
Дивизия Фриана, так же как и другие, скрылась в дыму поля сражения. С разных сторон продолжали прискакивать адъютанты, и все, как бы сговорившись, говорили одно и то же. Все просили подкреплений, все говорили, что русские держатся на своих местах и производят un feu d'enfer [адский огонь], от которого тает французское войско.
Наполеон сидел в задумчивости на складном стуле.
Проголодавшийся с утра m r de Beausset, любивший путешествовать, подошел к императору и осмелился почтительно предложить его величеству позавтракать.
– Я надеюсь, что теперь уже я могу поздравить ваше величество с победой, – сказал он.
Наполеон молча отрицательно покачал головой. Полагая, что отрицание относится к победе, а не к завтраку, m r de Beausset позволил себе игриво почтительно заметить, что нет в мире причин, которые могли бы помешать завтракать, когда можно это сделать.
– Allez vous… [Убирайтесь к…] – вдруг мрачно сказал Наполеон и отвернулся. Блаженная улыбка сожаления, раскаяния и восторга просияла на лице господина Боссе, и он плывущим шагом отошел к другим генералам.
Наполеон испытывал тяжелое чувство, подобное тому, которое испытывает всегда счастливый игрок, безумно кидавший свои деньги, всегда выигрывавший и вдруг, именно тогда, когда он рассчитал все случайности игры, чувствующий, что чем более обдуман его ход, тем вернее он проигрывает.
Войска были те же, генералы те же, те же были приготовления, та же диспозиция, та же proclamation courte et energique [прокламация короткая и энергическая], он сам был тот же, он это знал, он знал, что он был даже гораздо опытнее и искуснее теперь, чем он был прежде, даже враг был тот же, как под Аустерлицем и Фридландом; но страшный размах руки падал волшебно бессильно.
Все те прежние приемы, бывало, неизменно увенчиваемые успехом: и сосредоточение батарей на один пункт, и атака резервов для прорвания линии, и атака кавалерии des hommes de fer [железных людей], – все эти приемы уже были употреблены, и не только не было победы, но со всех сторон приходили одни и те же известия об убитых и раненых генералах, о необходимости подкреплений, о невозможности сбить русских и о расстройстве войск.
Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.
Один из генералов, подъехавших к Наполеону, позволил себе предложить ему ввести в дело старую гвардию. Ней и Бертье, стоявшие подле Наполеона, переглянулись между собой и презрительно улыбнулись на бессмысленное предложение этого генерала.
Наполеон опустил голову и долго молчал.
– A huit cent lieux de France je ne ferai pas demolir ma garde, [За три тысячи двести верст от Франции я не могу дать разгромить свою гвардию.] – сказал он и, повернув лошадь, поехал назад, к Шевардину.
Кутузов сидел, понурив седую голову и опустившись тяжелым телом, на покрытой ковром лавке, на том самом месте, на котором утром его видел Пьер. Он не делал никаких распоряжении, а только соглашался или не соглашался на то, что предлагали ему.
«Да, да, сделайте это, – отвечал он на различные предложения. – Да, да, съезди, голубчик, посмотри, – обращался он то к тому, то к другому из приближенных; или: – Нет, не надо, лучше подождем», – говорил он. Он выслушивал привозимые ему донесения, отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным; но, выслушивая донесения, он, казалось, не интересовался смыслом слов того, что ему говорили, а что то другое в выражении лиц, в тоне речи доносивших интересовало его. Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся с смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь сраженья не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой силой и руководил ею, насколько это было в его власти.
Общее выражение лица Кутузова было сосредоточенное, спокойное внимание и напряжение, едва превозмогавшее усталость слабого и старого тела.
В одиннадцать часов утра ему привезли известие о том, что занятые французами флеши были опять отбиты, но что князь Багратион ранен. Кутузов ахнул и покачал головой.
– Поезжай к князю Петру Ивановичу и подробно узнай, что и как, – сказал он одному из адъютантов и вслед за тем обратился к принцу Виртембергскому, стоявшему позади него:
– Не угодно ли будет вашему высочеству принять командование первой армией.
Вскоре после отъезда принца, так скоро, что он еще не мог доехать до Семеновского, адъютант принца вернулся от него и доложил светлейшему, что принц просит войск.
Кутузов поморщился и послал Дохтурову приказание принять командование первой армией, а принца, без которого, как он сказал, он не может обойтись в эти важные минуты, просил вернуться к себе. Когда привезено было известие о взятии в плен Мюрата и штабные поздравляли Кутузова, он улыбнулся.
– Подождите, господа, – сказал он. – Сражение выиграно, и в пленении Мюрата нет ничего необыкновенного. Но лучше подождать радоваться. – Однако он послал адъютанта проехать по войскам с этим известием.
Когда с левого фланга прискакал Щербинин с донесением о занятии французами флешей и Семеновского, Кутузов, по звукам поля сражения и по лицу Щербинина угадав, что известия были нехорошие, встал, как бы разминая ноги, и, взяв под руку Щербинина, отвел его в сторону.
– Съезди, голубчик, – сказал он Ермолову, – посмотри, нельзя ли что сделать.
Кутузов был в Горках, в центре позиции русского войска. Направленная Наполеоном атака на наш левый фланг была несколько раз отбиваема. В центре французы не подвинулись далее Бородина. С левого фланга кавалерия Уварова заставила бежать французов.
В третьем часу атаки французов прекратились. На всех лицах, приезжавших с поля сражения, и на тех, которые стояли вокруг него, Кутузов читал выражение напряженности, дошедшей до высшей степени. Кутузов был доволен успехом дня сверх ожидания. Но физические силы оставляли старика. Несколько раз голова его низко опускалась, как бы падая, и он задремывал. Ему подали обедать.
Флигель адъютант Вольцоген, тот самый, который, проезжая мимо князя Андрея, говорил, что войну надо im Raum verlegon [перенести в пространство (нем.) ], и которого так ненавидел Багратион, во время обеда подъехал к Кутузову. Вольцоген приехал от Барклая с донесением о ходе дел на левом фланге. Благоразумный Барклай де Толли, видя толпы отбегающих раненых и расстроенные зады армии, взвесив все обстоятельства дела, решил, что сражение было проиграно, и с этим известием прислал к главнокомандующему своего любимца.
Кутузов с трудом жевал жареную курицу и сузившимися, повеселевшими глазами взглянул на Вольцогена.
Вольцоген, небрежно разминая ноги, с полупрезрительной улыбкой на губах, подошел к Кутузову, слегка дотронувшись до козырька рукою.
Вольцоген обращался с светлейшим с некоторой аффектированной небрежностью, имеющей целью показать, что он, как высокообразованный военный, предоставляет русским делать кумира из этого старого, бесполезного человека, а сам знает, с кем он имеет дело. «Der alte Herr (как называли Кутузова в своем кругу немцы) macht sich ganz bequem, [Старый господин покойно устроился (нем.) ] – подумал Вольцоген и, строго взглянув на тарелки, стоявшие перед Кутузовым, начал докладывать старому господину положение дел на левом фланге так, как приказал ему Барклай и как он сам его видел и понял.
– Все пункты нашей позиции в руках неприятеля и отбить нечем, потому что войск нет; они бегут, и нет возможности остановить их, – докладывал он.
Кутузов, остановившись жевать, удивленно, как будто не понимая того, что ему говорили, уставился на Вольцогена. Вольцоген, заметив волнение des alten Herrn, [старого господина (нем.) ] с улыбкой сказал:
– Я не считал себя вправе скрыть от вашей светлости того, что я видел… Войска в полном расстройстве…
– Вы видели? Вы видели?.. – нахмурившись, закричал Кутузов, быстро вставая и наступая на Вольцогена. – Как вы… как вы смеете!.. – делая угрожающие жесты трясущимися руками и захлебываясь, закричал он. – Как смоете вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения неверны и что настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему.
Вольцоген хотел возразить что то, но Кутузов перебил его.
– Неприятель отбит на левом и поражен на правом фланге. Ежели вы плохо видели, милостивый государь, то не позволяйте себе говорить того, чего вы не знаете. Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему назавтра мое непременное намерение атаковать неприятеля, – строго сказал Кутузов. Все молчали, и слышно было одно тяжелое дыхание запыхавшегося старого генерала. – Отбиты везде, за что я благодарю бога и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли русской, – сказал Кутузов, крестясь; и вдруг всхлипнул от наступивших слез. Вольцоген, пожав плечами и скривив губы, молча отошел к стороне, удивляясь uber diese Eingenommenheit des alten Herrn. [на это самодурство старого господина. (нем.) ]
– Да, вот он, мой герой, – сказал Кутузов к полному красивому черноволосому генералу, который в это время входил на курган. Это был Раевский, проведший весь день на главном пункте Бородинского поля.
Раевский доносил, что войска твердо стоят на своих местах и что французы не смеют атаковать более. Выслушав его, Кутузов по французски сказал:
– Vous ne pensez donc pas comme lesautres que nous sommes obliges de nous retirer? [Вы, стало быть, не думаете, как другие, что мы должны отступить?]
– Au contraire, votre altesse, dans les affaires indecises c'est loujours le plus opiniatre qui reste victorieux, – отвечал Раевский, – et mon opinion… [Напротив, ваша светлость, в нерешительных делах остается победителем тот, кто упрямее, и мое мнение…]
– Кайсаров! – крикнул Кутузов своего адъютанта. – Садись пиши приказ на завтрашний день. А ты, – обратился он к другому, – поезжай по линии и объяви, что завтра мы атакуем.
Пока шел разговор с Раевским и диктовался приказ, Вольцоген вернулся от Барклая и доложил, что генерал Барклай де Толли желал бы иметь письменное подтверждение того приказа, который отдавал фельдмаршал.
Кутузов, не глядя на Вольцогена, приказал написать этот приказ, который, весьма основательно, для избежания личной ответственности, желал иметь бывший главнокомандующий.
И по неопределимой, таинственной связи, поддерживающей во всей армии одно и то же настроение, называемое духом армии и составляющее главный нерв войны, слова Кутузова, его приказ к сражению на завтрашний день, передались одновременно во все концы войска.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, что сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, что сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в душе каждого русского человека.
И узнав то, что назавтра мы атакуем неприятеля, из высших сфер армии услыхав подтверждение того, чему они хотели верить, измученные, колеблющиеся люди утешались и ободрялись.
Полк князя Андрея был в резервах, которые до второго часа стояли позади Семеновского в бездействии, под сильным огнем артиллерии. Во втором часу полк, потерявший уже более двухсот человек, был двинут вперед на стоптанное овсяное поле, на тот промежуток между Семеновским и курганной батареей, на котором в этот день были побиты тысячи людей и на который во втором часу дня был направлен усиленно сосредоточенный огонь из нескольких сот неприятельских орудий.
Не сходя с этого места и не выпустив ни одного заряда, полк потерял здесь еще третью часть своих людей. Спереди и в особенности с правой стороны, в нерасходившемся дыму, бубухали пушки и из таинственной области дыма, застилавшей всю местность впереди, не переставая, с шипящим быстрым свистом, вылетали ядра и медлительно свистевшие гранаты. Иногда, как бы давая отдых, проходило четверть часа, во время которых все ядра и гранаты перелетали, но иногда в продолжение минуты несколько человек вырывало из полка, и беспрестанно оттаскивали убитых и уносили раненых.
С каждым новым ударом все меньше и меньше случайностей жизни оставалось для тех, которые еще не были убиты. Полк стоял в батальонных колоннах на расстоянии трехсот шагов, но, несмотря на то, все люди полка находились под влиянием одного и того же настроения. Все люди полка одинаково были молчаливы и мрачны. Редко слышался между рядами говор, но говор этот замолкал всякий раз, как слышался попавший удар и крик: «Носилки!» Большую часть времени люди полка по приказанию начальства сидели на земле. Кто, сняв кивер, старательно распускал и опять собирал сборки; кто сухой глиной, распорошив ее в ладонях, начищал штык; кто разминал ремень и перетягивал пряжку перевязи; кто старательно расправлял и перегибал по новому подвертки и переобувался. Некоторые строили домики из калмыжек пашни или плели плетеночки из соломы жнивья. Все казались вполне погружены в эти занятия. Когда ранило и убивало людей, когда тянулись носилки, когда наши возвращались назад, когда виднелись сквозь дым большие массы неприятелей, никто не обращал никакого внимания на эти обстоятельства. Когда же вперед проезжала артиллерия, кавалерия, виднелись движения нашей пехоты, одобрительные замечания слышались со всех сторон. Но самое большое внимание заслуживали события совершенно посторонние, не имевшие никакого отношения к сражению. Как будто внимание этих нравственно измученных людей отдыхало на этих обычных, житейских событиях. Батарея артиллерии прошла пред фронтом полка. В одном из артиллерийских ящиков пристяжная заступила постромку. «Эй, пристяжную то!.. Выправь! Упадет… Эх, не видят!.. – по всему полку одинаково кричали из рядов. В другой раз общее внимание обратила небольшая коричневая собачонка с твердо поднятым хвостом, которая, бог знает откуда взявшись, озабоченной рысцой выбежала перед ряды и вдруг от близко ударившего ядра взвизгнула и, поджав хвост, бросилась в сторону. По всему полку раздалось гоготанье и взвизги. Но развлечения такого рода продолжались минуты, а люди уже более восьми часов стояли без еды и без дела под непроходящим ужасом смерти, и бледные и нахмуренные лица все более бледнели и хмурились.
Князь Андрей, точно так же как и все люди полка, нахмуренный и бледный, ходил взад и вперед по лугу подле овсяного поля от одной межи до другой, заложив назад руки и опустив голову. Делать и приказывать ему нечего было. Все делалось само собою. Убитых оттаскивали за фронт, раненых относили, ряды смыкались. Ежели отбегали солдаты, то они тотчас же поспешно возвращались. Сначала князь Андрей, считая своею обязанностью возбуждать мужество солдат и показывать им пример, прохаживался по рядам; но потом он убедился, что ему нечему и нечем учить их. Все силы его души, точно так же как и каждого солдата, были бессознательно направлены на то, чтобы удержаться только от созерцания ужаса того положения, в котором они были. Он ходил по лугу, волоча ноги, шаршавя траву и наблюдая пыль, которая покрывала его сапоги; то он шагал большими шагами, стараясь попадать в следы, оставленные косцами по лугу, то он, считая свои шаги, делал расчеты, сколько раз он должен пройти от межи до межи, чтобы сделать версту, то ошмурыгывал цветки полыни, растущие на меже, и растирал эти цветки в ладонях и принюхивался к душисто горькому, крепкому запаху. Изо всей вчерашней работы мысли не оставалось ничего. Он ни о чем не думал. Он прислушивался усталым слухом все к тем же звукам, различая свистенье полетов от гула выстрелов, посматривал на приглядевшиеся лица людей 1 го батальона и ждал. «Вот она… эта опять к нам! – думал он, прислушиваясь к приближавшемуся свисту чего то из закрытой области дыма. – Одна, другая! Еще! Попало… Он остановился и поглядел на ряды. „Нет, перенесло. А вот это попало“. И он опять принимался ходить, стараясь делать большие шаги, чтобы в шестнадцать шагов дойти до межи.
