Улица Университето

Университето Вильнюс
лит. Universiteto gatvė
Университето при площади Дауканто
Общая информация
Страна	Литва Литва
Регион	Вильнюсский район
Город	Вильнюс
Район	Сянюния (староство) Сянаместис
Исторический район	Старый город
Протяжённость	360 м
Прежние названия	Biskupia, Епископская, Дворцовая, Uniwersytecka, J. Tallat-Kelpšos g. (часть)
Почтовый индекс	LT-01122, LT-01131, LT-01513

У́лица Универси́тето (лит. Universiteto gatvė) — одна из старинных улиц в Старом городе Вильнюса; носила название Епископской (польск. Biskupia), Дворцовой, Университетской (польск. Uniwersytecka), в советское время часть улицы называлась Университето, короткая часть от нынешней улицы Скапо до Кафедральной площади носила имя композитора Юозаса Таллат-Кялпши, как и Скапо (лит. J. Tallat-Kelpšos g.).

Общая характеристика

Улица образует западную границу университетского квартала, в котором располагается ансамбль Вильнюсского университета. Начинается от перекрёстка улиц Швянто Йоно (Šv. Jono g.), Доминикону (Dominikonų g.) и Гаоно (Gaono g.) у сквера К. Сирвидаса (K. Sirvydo skveras) и ведёт к площади С. Даукантаса (S. Daukanto aikštė), далее за пересечением с улицами Лейиклос (Liejyklos g.) и Скапо ( Skapo g.) выходит к улице Швянтарагё (Šventaragio g. и Кафедральной площади. Длина улицы около 360 метров. Проезжая часть вымощена красной клинкерной брусчаткой. Движение по улице ограниченное (закрыто для грузового транспорта).

Нумерация домов начинается от перекрёстка с улицами Швянто Йоно и Доминикону. По правой восточной стороне улицы нечётные номера, по левой западной — чётные.

К улице Университето привязан сюжет рассказа Макса Фрая «Улица Университето (Universiteto g.). Между светом и тенью» из второго тома «Сказок старого Вильнюса», причём один из героев отзывается о ней:

Одна из красивейших улиц города. Местами совершенно итальянская.

Достопримечательности

Первое и второе здания университета

По правой восточной стороне от угла с улицей Швянто Йоно стоят соединённые друг с другом здания Вильнюсского университета, в которых располагаются администрация, издательство университета, библиотека (Universiteto g. 1—3), в числе которых и древнейшее здание университета начала XVI века с сохранившимися элементами готической постройки из красного кирпича (Universiteto g. 3).

История первого углового здания (Universiteto g. 1 / Švento Jono g. 2) документирована, начиная с первой половины XVI века, когда здесь стоял сначала деревянный дом бурмистра и золотых дел мастера Эразма Бретнера, затем каменный дом. В 1632 году его приобрёла Академия и университет виленский Общества Иезуитов. Дом пострадал от пожара в 1652 году и после восстановления в 1687 году был приспособлен под аптеку. К югу от дома располагался сад, на месте которого в 1815 году по проекту архитектора Жозефа Пусье было построено двухэтажное здание, в котором была устроена новая аптека. Прежняя аптека по проекту Кароля Подчашинского была приспособлена под аудиторию.

После того, как Виленский университет в 1832 году был упразднен, здание перешло к частным владельцам. В 1878 году по почину владелицы Л. Вебер архитектор А. Тинковский перестроил здание и надстроил третий этаж. После Второй мировой войны на первом этаже располагался хлебный магазин, швейное ателье «Рамуне», магазин мужской одежды, в верхних этажах — квартиры. После реконструкции 1979 года здание принадлежит Вильнюсскому университету

Второе здание (Universiteto g. 3) относят к наиболее ценным и выразительным зданиям ансамбля Вильнюсского университета. Старейшая часть здания и всего ансамбля — западный корпус, выходящий на улицу Университето. Трёхэтажное здание было построено в начале XIV века. В 1568 году его приобрёл для строящейся иезуитской коллегии епископ Валериан Протасевич. Около 1620 года к восточному фасаду была пристроена трёхэтажная отрытая аркадная галерея в стиле ренессанса, замурованная во второй половине XIX века (выходит на нынешний двор Обсерватории).

Дворец Бжостовских

На перекрёстке с улицей Доминикону под номером 2 (Universiteto g. 2 / Dominikonų g. 18) стоит выгнутый двухэтажный, жёлтого цвета дворец Бжостовских, позднее принадлежавший Якубу Нагурскому, затем князьям Огинским. Он неоднократно перестраивался. В 1769 году архитектор Мартин Кнакфус обновил фасад дворца и его интерьеры. Фронтон арки, ведущей во внутренний двор, украшает рельеф с гербом Нагурских. Часть здания справа от арки, ведущей во двор, сейчас занимает университетская аптека, слева — магазин-салон оптики.. Комплекс зданий дворца Бжостовских включён в регистр охраняемых государством культурных ценностей

Алумнат

Под номером 4 (Universiteto g. 4) значится соседнее здание Алумната (Alumnatas), бывшего общежития-интерната для воспитанников (alumni) униатского вероисповедания Академии виленской, учреждённого папой римским Григорием XIII в 1528 году. Двор алумната относят к самым красивым и впечатляющим дворам Старого города .

Здание было выстроено в 1622 году по образцу главного корпуса самой Академии в Большом дворе. Его образуют три трёхэтажных жилых корпуса вокруг прямоугольного двора, в который с улицы Университето ведут широкие ворота. Открытые аркады галерей на всех этажах и пилястры выполнены в стиле итальянского Ренессанса. Стены над аркадами были расписаны портретами римских пап (фрески не сохранились). Фасад, выходящий на улицу, с прямоугольными окнами без наличников. Здание является памятником архитектуры Ренессанса с элементами готики, позднего барокко и классицизма. Алумнат включён в регистр охраняемых государством культурных ценностей

Слева от арки, ведущей во двор Алумната, вход в магазин научной литературы, преимущественно гуманитарной („Akademinė knyga“; Universiteto g. 2). Магазин занимает нижний этаж и подвал левого крыла Алумната. В части здания разместился Институт итальянский культуры (Italų Kultūros Institutas Vilniuje, Istituto Italiano di Cultura di Vilnius) и Итальянский институт торговли (Italijos Prekybos Institutas), а также Институт проектирования и реставрирования (Projektavimo ir restauravimo institutas).

Справа от арки вход в итальянское кафе Sole Luna, занимающее нижний этаж. В летнее время во дворе Алумната работает кафе под открытым небом.

Канцелярия и дворец Президента

На месте следующего здания в три этажа в 1592 году была построена епархиальная духовная семинария. В 1773 году оно перешло в ведение епископа Игнация Масальского; в 1795 году его перестраивал Лауринас Стуока-Гуцявичюс. Фасад сохранил черты классицизма. Сейчас здание занимает канцелярия Президента Литовской Республики и приёмная канцелярии (Universiteto g. 6).

За ним стоят два двухэтажных здания (административное и репрезентативное) Президентуры, резиденции Президента Литовской Республики (Universiteto g. 8), выходящей главным фасадом на площадь Даукантаса. Это бывший генерал-губернаторский дворец, построенный по проекту архитектора В. П. Стасова.

Двор Библиотеки

Напротив бокового фасада Президентуры при постройке генерал-губернаторского дворца образовалась площадка, именуемая двором Библиотеки — одним из четырнадцати дворов, входящих в ансамбль Вильнюсского университета. На двор выходит главный фасад здания ректората с бывшей астрономической обсерваторией (Universiteto g. 3), здание библиотеки Вильнюсского университета (Universiteto g. 5) и исторического факультета.

Четвёртый этаж центрального здания университета был достроен во второй половине XVIII века архитектором Томашем Жебровским и предназначался для астрономической обсерватории. Семь его окон украшают барочные наличники и характерные для рококо рокайлем с символами планет на синем фоне. В простенках изображены астрономические инструменты (1772).

В западном углу здания ректората в 1938 году по проекту архитектора Стефана Нарембского были прорублены три арки. В образовавшемся углублении в 1964 году к 250-летию родоначальника литовской художественной литературы была установлена скульптура Кристионаса Донелайтиса (скульптор К. Богданас).

На первом этаже здания библиотеки расположен зал Смуглевича (отдел редких изданий) с цилиндрическим сводом и люнетами (XVII век). Потолок украшает фреска XVII века, изображающая деву Марию, осеняющую плащом учёных мужей. Стены зала расписаны фресками художника Франциска Смуглевича в начале XIX века. Позднее этот зал стал главным экспозиционным залом основанного в 1855 году виленского Музея древностей. На втором этаже находится общий читальный зал, на третьем — профессорский читальный зал с замечательным потолком с глубокими кессонами с розетками и фриз с орнаментом листьев аканта на синем фоне по проекту архитектора Кароля Подчашинского. Закрашенный позднее фриз был восстановлен при реконструкции в 1919 году профессором Университета Стефана Батория Фердинандом Рущицом. Ещё позднее классицистский декор зала был восстановлен в 1970 году, когда стенам был возвращён первоначальный серый цвет.

Здание библиотеки с мая 2001 года украшает дверь-памятник, сооружённая к 450-летия первой литовской книги «Катехизис» Мартинаса Мажвидаса (скульптор Йонас Мяшкялявичюс). Рельефы двери изображают важнейшие фигуры и события истории литовской культуры. Верхняя часть гранитного портала весит около 9 тонн, боковины — около 6 тонн, подвижная бронзовая створка двери весом около 300 кг. Двери считаются самыми дорогими в Литве; на создание, изготовление и монтаж было затрачено полмиллиона литов

Здания исторического и философского факультетов

Трёхэтажное здание исторического факультета при реконструкции по проекту Подчашинского в 1825 году было приспособлено под квартиры профессоров. На здании исторического факультета установлена памятная плита с барельефом украинского поэта и художника Тараса Шевченко, который в 1829—1831 годах брал уроки в университетской художественной мастерской профессора Яна Рустема.

Здания исторического факультета (Universiteto g. 7) и философского факультета (Universiteto g. 9) замыкают с восточной стороны площадь Даукантаса.

Дворцы де Реусов и Лопацинских

В коротком продолжении за площадью Даукантаса улицу образуют с одной стороны боковой фасад дворца де Реусов (предположительно архитектор Мартин Кнакфус, Universiteto g. 10 / S. Daukanto a. 2), с другой — левое крыло дворца Сулистровских (Лопацинских), в котором разместилась, в частности, Инспекция государственного языка (Valstybinės kalbos inspekcija (главный фасад здания выходит на улицу Скапо).

По правой восточной стороне улицы стоит закрытый высокой стеной двор бывшего архиепископского дворца (архитектор Стефан Нарембский), занятый ныне католической Курией Вильнюсской архиепархии и Конференция епископов Литвы, одним из фасадов выходящий на улицу Швянтарагё.

Литература

• Vladas Drėma. Dingęs Vilnius. Vilnius: Vaga, 1991. ISBN 5-415-00366-5. P. 213—218. (лит.)
• Antanas Rimvydas Čaplikas. Šv. Jono, Dominikonų, Trakų gatvės. Vilnius: Charibdė, 1998. ISBN 9986-745-13-6. P. 125—126. (лит.)
• Tomas Venclova. Vilnius. Vadovas po miestą. Vilnius: R. Paknio leidykla, 2001. ISBN 9986-830-46-X. P. 97. (лит.)

Ссылки

• [vilnius21.lt/universiteto-g8448818.html Universiteto gatvė Vilniuje] (лит.). Vilniaus katalogas. Проверено 20 января 2014.
• [www.paveldas.vilnius.lt/namai.php?ID=22406&gID=17 Universiteto g.] (лит.). International Survey of Architectural Values in the Environment. The Baltic Inter-SAVE project in Vilnius (2000). Проверено 20 января 2014.

Отрывок, характеризующий Улица Университето

Николай тотчас же узнал княжну Марью не столько по профилю ее, который виднелся из под шляпы, сколько по тому чувству осторожности, страха и жалости, которое тотчас же охватило его. Княжна Марья, очевидно погруженная в свои мысли, делала последние кресты перед выходом из церкви.
Николай с удивлением смотрел на ее лицо. Это было то же лицо, которое он видел прежде, то же было в нем общее выражение тонкой, внутренней, духовной работы; но теперь оно было совершенно иначе освещено. Трогательное выражение печали, мольбы и надежды было на нем. Как и прежде бывало с Николаем в ее присутствии, он, не дожидаясь совета губернаторши подойти к ней, не спрашивая себя, хорошо ли, прилично ли или нет будет его обращение к ней здесь, в церкви, подошел к ней и сказал, что он слышал о ее горе и всей душой соболезнует ему. Едва только она услыхала его голос, как вдруг яркий свет загорелся в ее лице, освещая в одно и то же время и печаль ее, и радость.
– Я одно хотел вам сказать, княжна, – сказал Ростов, – это то, что ежели бы князь Андрей Николаевич не был бы жив, то, как полковой командир, в газетах это сейчас было бы объявлено.
Княжна смотрела на него, не понимая его слов, но радуясь выражению сочувствующего страдания, которое было в его лице.
– И я столько примеров знаю, что рана осколком (в газетах сказано гранатой) бывает или смертельна сейчас же, или, напротив, очень легкая, – говорил Николай. – Надо надеяться на лучшее, и я уверен…
Княжна Марья перебила его.
– О, это было бы так ужа… – начала она и, не договорив от волнения, грациозным движением (как и все, что она делала при нем) наклонив голову и благодарно взглянув на него, пошла за теткой.
Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.