Фигероа, Габриэль

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Габриэль Фигероа
Gabriel Figueroa
Дата рождения:

24 апреля 1907(1907-04-24)

Место рождения:

Мехико

Дата смерти:

27 апреля 1997(1997-04-27) (90 лет)

Место смерти:

Мехико

Гражданство:

Мексика Мексика

Профессия:

кинооператор

Карьера:

1932—1986

Награды:

Две премии Каннского МКФ за лучшую операторскую работу, Золотой глобус

Габриэ́ль Фигерóа (исп. Gabriel Figueroa, 24 апреля 1907, Мехико — 27 апреля 1997, там же) — мексиканский кинооператор, один из крупнейших мастеров кино Латинской Америки.





Биография

Мать умерла родами, отец оставил его с братом на попечение теток. Габриэль изучал живопись, увлекся фотографией. Дебютировал в кино в 1932 как фотограф, в 1933 стал одним из операторов фильма Говарда Хоукса «Да здравствует Вилья!». Снял свыше 200 фильмов, как игровых, так и документальных. Сотрудничал с такими режиссёрами, как Сергей Эйзенштейн, Джон Форд и Луис Бунюэль. Работал в Голливуде.

Избранная фильмография

Признание

Многократный номинант и лауреат мексиканской кинопремии Ариэль, других наград. Был номинирован на Оскар. Национальная художественная премия (1971).

Напишите отзыв о статье "Фигероа, Габриэль"

Ссылки

  • [www.imdb.com/name/nm0004195 Габриэль Фигероа на сайте IMDB]
  • [cinemexicano.mty.itesm.mx/directores/figueroa.html]  (исп.)

Отрывок, характеризующий Фигероа, Габриэль

Прежде после двух трех распоряжений, двух трех фраз скакали с поздравлениями и веселыми лицами маршалы и адъютанты, объявляя трофеями корпуса пленных, des faisceaux de drapeaux et d'aigles ennemis, [пуки неприятельских орлов и знамен,] и пушки, и обозы, и Мюрат просил только позволения пускать кавалерию для забрания обозов. Так было под Лоди, Маренго, Арколем, Иеной, Аустерлицем, Ваграмом и так далее, и так далее. Теперь же что то странное происходило с его войсками.
Несмотря на известие о взятии флешей, Наполеон видел, что это было не то, совсем не то, что было во всех его прежних сражениях. Он видел, что то же чувство, которое испытывал он, испытывали и все его окружающие люди, опытные в деле сражений. Все лица были печальны, все глаза избегали друг друга. Только один Боссе не мог понимать значения того, что совершалось. Наполеон же после своего долгого опыта войны знал хорошо, что значило в продолжение восьми часов, после всех употрсбленных усилий, невыигранное атакующим сражение. Он знал, что это было почти проигранное сражение и что малейшая случайность могла теперь – на той натянутой точке колебания, на которой стояло сражение, – погубить его и его войска.
Когда он перебирал в воображении всю эту странную русскую кампанию, в которой не было выиграно ни одного сраженья, в которой в два месяца не взято ни знамен, ни пушек, ни корпусов войск, когда глядел на скрытно печальные лица окружающих и слушал донесения о том, что русские всё стоят, – страшное чувство, подобное чувству, испытываемому в сновидениях, охватывало его, и ему приходили в голову все несчастные случайности, могущие погубить его. Русские могли напасть на его левое крыло, могли разорвать его середину, шальное ядро могло убить его самого. Все это было возможно. В прежних сражениях своих он обдумывал только случайности успеха, теперь же бесчисленное количество несчастных случайностей представлялось ему, и он ожидал их всех. Да, это было как во сне, когда человеку представляется наступающий на него злодей, и человек во сне размахнулся и ударил своего злодея с тем страшным усилием, которое, он знает, должно уничтожить его, и чувствует, что рука его, бессильная и мягкая, падает, как тряпка, и ужас неотразимой погибели обхватывает беспомощного человека.
Известие о том, что русские атакуют левый фланг французской армии, возбудило в Наполеоне этот ужас. Он молча сидел под курганом на складном стуле, опустив голову и положив локти на колена. Бертье подошел к нему и предложил проехаться по линии, чтобы убедиться, в каком положении находилось дело.
– Что? Что вы говорите? – сказал Наполеон. – Да, велите подать мне лошадь.
Он сел верхом и поехал к Семеновскому.
В медленно расходившемся пороховом дыме по всему тому пространству, по которому ехал Наполеон, – в лужах крови лежали лошади и люди, поодиночке и кучами. Подобного ужаса, такого количества убитых на таком малом пространстве никогда не видал еще и Наполеон, и никто из его генералов. Гул орудий, не перестававший десять часов сряду и измучивший ухо, придавал особенную значительность зрелищу (как музыка при живых картинах). Наполеон выехал на высоту Семеновского и сквозь дым увидал ряды людей в мундирах цветов, непривычных для его глаз. Это были русские.
Русские плотными рядами стояли позади Семеновского и кургана, и их орудия не переставая гудели и дымили по их линии. Сражения уже не было. Было продолжавшееся убийство, которое ни к чему не могло повести ни русских, ни французов. Наполеон остановил лошадь и впал опять в ту задумчивость, из которой вывел его Бертье; он не мог остановить того дела, которое делалось перед ним и вокруг него и которое считалось руководимым им и зависящим от него, и дело это ему в первый раз, вследствие неуспеха, представлялось ненужным и ужасным.