Франк Французской Полинезии

Франк Французской Полинезии
Производные и параллельные единицы
Дробные	Сантим (1⁄100)
Производство монет и банкнот
Эмиссионный центр	Банк Индокитая Коммерческая палата Французских владений в Океании Банк Андре Краевски Казначейство Французских владений в Океании Эмиссионный институт заморских территорий Франции
Монетный двор	Парижский монетный двор
	[www.monnaiedeparis.com www.monnaiedeparis.com]

Франк Французской Полинезии (фр. Franc) — денежные знаки во франках (сначала французских, затем франках КФП), выпускающиеся с 1914 года для французского владения Французская Полинезия. Официально не назывались «франком Французской Полинезии», однако обращались, как правило, только на её территории.

В настоящее время выпускаются монеты Французской Полинезии номиналом от 1 до 100 франков КФП, являющиеся законным платёжным средством на территории Новой Каледонии, Французской Полинезии и островах Уоллис и Футуна.

История

В 1843 году был установлен французский протекторат над Маркизскими островами и островом Таити, в 1844 — над островами Гамбье. В 1885 году была образована колония Французские владения в Океании, в состав которой в 1885—1903 годах были включены и иные, вновь захваченные, территории. В 1946 году колония получила статус заморской территории Франции. В 1958 году название территории было изменено на «Французская Полинезия». С 2004 года — заморское сообщество Франции.

Французский франк

Законным платёжным средством до 1946 года был французский франк.

В 1905 году в Папеэте было открыто отделение частного Банка Индокитая, которое в 1914 году начало выпуск банкнот с надпечатками «Папеэте (Таити)», позже иногда — просто «Папеэте».

В 1919 году в связи с недостатком монет мелких номиналом были выпущены боны Коммерческой палаты Французских владений в Океании, а в 1920 году — боны банка Андре Краевски (фр. Banque André Krajewski).

В 1940 году купюры в 20 франков Банка Индокитая были выпущены с надпечаткой нового номинала — 100 франков. В 1943 году новый номинал во франках надпечатывался на банкнотах Банка Индокитая в 50 и 100 пиастров, выпускавшихся для Французского Индокитая.

В 1941—1943 администрацией колонии выпускались кассовые боны «Свободных французских владений в Океании» мелких номиналов. На купюрах выпуска 1942 года был изображён лотарингский крест — эмблема Свободной Франции

Франк КФП

Декретом французского правительства от 26 декабря 1945 года в качестве денежной единицы французских владений тихоокеанских владений Франции утверждён франк КФП (colonies françaises du Pacifique — французских тихоокеанских колоний). Право выпуска франка КФП первоначально осталось за Банком Индокитая. 25 сентября 1948 года принят закон, лишающий Банк Индокитая права эмиссии во французских заморских владениях. Однако фактически право эмиссии принадлежало банку до 1967 года.

В 1949 году выпущены первые монеты. На аверсе монет имелась надпись «Французская Республика — Французский Союз», на реверсе — «Французские владения в Океании».

В 1954 году вновь была выпущена купюра с надпечаткой — 1000 франков на банкноте Банка Индокитая в 100 пиастров.

В 1965 году начат выпуск новых монет, на аверсе которых не было надписи «Французский Союз», надпись на реверсе была изменена на «Французская Полинезия».

22 декабря 1966 года принят закон о деятельности Эмиссионного института заморских территорий. 1 апреля 1967 года правительством Франции учреждён Эмиссионный институт заморских территорий, которому переданы эмиссионные функции Банка Индокитая.

В 1969 году начат выпуск банкнот Эмиссионного института заморских территорий с надпечаткой «Папеэте» (в Новой Каледонии банкноты выпускались с надпечаткой «Нумеа»). С 1972 года на монетах указывается аббревиатура Эмиссионного института — «I.E.O.M.».

С 1992 года банкноты в 500 франков, а затем и банкноты остальных номиналов выпускаются без надпечаток «Нумеа» и «Папеэте». Монеты во франках КФП по-прежнему выпускаются двух образцов — Новой Каледонии и Французской Полинезии. Банкноты и монеты Эмиссионного института во франках КФП независимо от их образца (Новой Каледонии или Французской Полинезии) являются законным платёжным средством на территории Новой Каледонии, Французской Полинезии и островах Уоллис и Футуна.

Монеты и банкноты

Выпускались бумажные денежные знаки:

• банкноты Банка Индокитая с надпечатками «Папеэте (Таити)» или «Папеэте»: 5, 20, 100, 500, 1000 франков;
• банкноты Банка Индокитая с надпечатанным новым номиналом: 100 франков (на 20 франках), 100 франков (на 50 пиастрах), 1000 франков (на 100 пиастрах);
• боны Коммерческой палаты Французских владений в Океании: 25, 50 сантимов, 1, 2 франка;
• боны Банка Андре Краевски: 25, 50 сантимов, 1, 2 франка;
• кассовые боны Свободных французских владений в Океании: 50 сантимов, 1, 2, 2,50 франка;
• банкноты Эмиссионного института с надпечаткой «Папеэте»: 100, 500, 1000, 5000 франков.

Выпускались монеты:

• с легендой «Французская Республика — Французский Союз», «Французские владения в Океании»: 50 сантимов, 1, 2, 5 франков;
• с легендой «Французская Республика», «Французская Полинезия»: 1, 2, 5, 10, 20, 50, 100 франков.

Литература

• Черкасов П.П. Судьба империи. Очерк колониальной экспансии Франции в XVI—XX вв.. — М.: Наука, 1983. — 183 с.
• Cuhaj G.S. Standard Catalog of World Paper Money. General Issues 1368—1960. — 12-е изд. — Iola: Krause Publications, 2008. — 1223 с. — ISBN 978-0-89689-730-4.
• Cuhaj G.S. Standard Catalog of World Paper Money. General Issues 1961—Present. — 17-е изд. — Iola: Krause Publications, 2011. — 1112 с. — ISBN 978-1-4402-1584-1.
• Cuhaj G., Michael T., Miller H. Standard Catalog of World Coins 1901-2000. — 39-е изд. — Iola: Krause Publications, 2011. — 2345 с. — ISBN 978-1-4402-1172-8.
• Cuhaj G.S., Michael T. Standard Catalog of World Coins 2001-Date. — 6-е изд. — Iola: Krause Publications, 2011. — 742 с. — ISBN 978-1-4402-1575-9.

Отрывок, характеризующий Франк Французской Полинезии

– Милая Натали, – сказала княжна Марья, – знайте, что я рада тому, что брат нашел счастье… – Она остановилась, чувствуя, что она говорит неправду. Наташа заметила эту остановку и угадала причину ее.
– Я думаю, княжна, что теперь неудобно говорить об этом, – сказала Наташа с внешним достоинством и холодностью и с слезами, которые она чувствовала в горле.
«Что я сказала, что я сделала!» подумала она, как только вышла из комнаты.
Долго ждали в этот день Наташу к обеду. Она сидела в своей комнате и рыдала, как ребенок, сморкаясь и всхлипывая. Соня стояла над ней и целовала ее в волосы.
– Наташа, об чем ты? – говорила она. – Что тебе за дело до них? Всё пройдет, Наташа.
– Нет, ежели бы ты знала, как это обидно… точно я…
– Не говори, Наташа, ведь ты не виновата, так что тебе за дело? Поцелуй меня, – сказала Соня.
Наташа подняла голову, и в губы поцеловав свою подругу, прижала к ней свое мокрое лицо.
– Я не могу сказать, я не знаю. Никто не виноват, – говорила Наташа, – я виновата. Но всё это больно ужасно. Ах, что он не едет!…
Она с красными глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и другими гостями.


В этот вечер Ростовы поехали в оперу, на которую Марья Дмитриевна достала билет.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь отца и поглядевшись в большое зеркало, увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
«Боже мой, ежели бы он был тут; тогда бы я не так как прежде, с какой то глупой робостью перед чем то, а по новому, просто, обняла бы его, прижалась бы к нему, заставила бы его смотреть на меня теми искательными, любопытными глазами, которыми он так часто смотрел на меня и потом заставила бы его смеяться, как он смеялся тогда, и глаза его – как я вижу эти глаза! думала Наташа. – И что мне за дело до его отца и сестры: я люблю его одного, его, его, с этим лицом и глазами, с его улыбкой, мужской и вместе детской… Нет, лучше не думать о нем, не думать, забыть, совсем забыть на это время. Я не вынесу этого ожидания, я сейчас зарыдаю», – и она отошла от зеркала, делая над собой усилия, чтоб не заплакать. – «И как может Соня так ровно, так спокойно любить Николиньку, и ждать так долго и терпеливо»! подумала она, глядя на входившую, тоже одетую, с веером в руках Соню.
«Нет, она совсем другая. Я не могу»!
Наташа чувствовала себя в эту минуту такой размягченной и разнеженной, что ей мало было любить и знать, что она любима: ей нужно теперь, сейчас нужно было обнять любимого человека и говорить и слышать от него слова любви, которыми было полно ее сердце. Пока она ехала в карете, сидя рядом с отцом, и задумчиво глядела на мелькавшие в мерзлом окне огни фонарей, она чувствовала себя еще влюбленнее и грустнее и забыла с кем и куда она едет. Попав в вереницу карет, медленно визжа колесами по снегу карета Ростовых подъехала к театру. Поспешно выскочили Наташа и Соня, подбирая платья; вышел граф, поддерживаемый лакеями, и между входившими дамами и мужчинами и продающими афиши, все трое пошли в коридор бенуара. Из за притворенных дверей уже слышались звуки музыки.
– Nathalie, vos cheveux, [Натали, твои волосы,] – прошептала Соня. Капельдинер учтиво и поспешно проскользнул перед дамами и отворил дверь ложи. Музыка ярче стала слышна в дверь, блеснули освещенные ряды лож с обнаженными плечами и руками дам, и шумящий и блестящий мундирами партер. Дама, входившая в соседний бенуар, оглянула Наташу женским, завистливым взглядом. Занавесь еще не поднималась и играли увертюру. Наташа, оправляя платье, прошла вместе с Соней и села, оглядывая освещенные ряды противуположных лож. Давно не испытанное ею ощущение того, что сотни глаз смотрят на ее обнаженные руки и шею, вдруг и приятно и неприятно охватило ее, вызывая целый рой соответствующих этому ощущению воспоминаний, желаний и волнений.
Две замечательно хорошенькие девушки, Наташа и Соня, с графом Ильей Андреичем, которого давно не видно было в Москве, обратили на себя общее внимание. Кроме того все знали смутно про сговор Наташи с князем Андреем, знали, что с тех пор Ростовы жили в деревне, и с любопытством смотрели на невесту одного из лучших женихов России.
Наташа похорошела в деревне, как все ей говорили, а в этот вечер, благодаря своему взволнованному состоянию, была особенно хороша. Она поражала полнотой жизни и красоты, в соединении с равнодушием ко всему окружающему. Ее черные глаза смотрели на толпу, никого не отыскивая, а тонкая, обнаженная выше локтя рука, облокоченная на бархатную рампу, очевидно бессознательно, в такт увертюры, сжималась и разжималась, комкая афишу.
– Посмотри, вот Аленина – говорила Соня, – с матерью кажется!
– Батюшки! Михаил Кирилыч то еще потолстел, – говорил старый граф.
– Смотрите! Анна Михайловна наша в токе какой!
– Карагины, Жюли и Борис с ними. Сейчас видно жениха с невестой. – Друбецкой сделал предложение!
– Как же, нынче узнал, – сказал Шиншин, входивший в ложу Ростовых.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел отец, и увидала, Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
Позади их с улыбкой, наклоненная ухом ко рту Жюли, виднелась гладко причесанная, красивая голова Бориса. Он исподлобья смотрел на Ростовых и улыбаясь говорил что то своей невесте.
«Они говорят про нас, про меня с ним!» подумала Наташа. «И он верно успокоивает ревность ко мне своей невесты: напрасно беспокоятся! Ежели бы они знали, как мне ни до кого из них нет дела».
Сзади сидела в зеленой токе, с преданным воле Божией и счастливым, праздничным лицом, Анна Михайловна. В ложе их стояла та атмосфера – жениха с невестой, которую так знала и любила Наташа. Она отвернулась и вдруг всё, что было унизительного в ее утреннем посещении, вспомнилось ей.
«Какое право он имеет не хотеть принять меня в свое родство? Ах лучше не думать об этом, не думать до его приезда!» сказала она себе и стала оглядывать знакомые и незнакомые лица в партере. Впереди партера, в самой середине, облокотившись спиной к рампе, стоял Долохов с огромной, кверху зачесанной копной курчавых волос, в персидском костюме. Он стоял на самом виду театра, зная, что он обращает на себя внимание всей залы, так же свободно, как будто он стоял в своей комнате. Около него столпившись стояла самая блестящая молодежь Москвы, и он видимо первенствовал между ними.
Граф Илья Андреич, смеясь, подтолкнул краснеющую Соню, указывая ей на прежнего обожателя.
– Узнала? – спросил он. – И откуда он взялся, – обратился граф к Шиншину, – ведь он пропадал куда то?
– Пропадал, – отвечал Шиншин. – На Кавказе был, а там бежал, и, говорят, у какого то владетельного князя был министром в Персии, убил там брата шахова: ну с ума все и сходят московские барыни! Dolochoff le Persan, [Персианин Долохов,] да и кончено. У нас теперь нет слова без Долохова: им клянутся, на него зовут как на стерлядь, – говорил Шиншин. – Долохов, да Курагин Анатоль – всех у нас барынь с ума свели.
В соседний бенуар вошла высокая, красивая дама с огромной косой и очень оголенными, белыми, полными плечами и шеей, на которой была двойная нитка больших жемчугов, и долго усаживалась, шумя своим толстым шелковым платьем.
Наташа невольно вглядывалась в эту шею, плечи, жемчуги, прическу и любовалась красотой плеч и жемчугов. В то время как Наташа уже второй раз вглядывалась в нее, дама оглянулась и, встретившись глазами с графом Ильей Андреичем, кивнула ему головой и улыбнулась. Это была графиня Безухова, жена Пьера. Илья Андреич, знавший всех на свете, перегнувшись, заговорил с ней.
– Давно пожаловали, графиня? – заговорил он. – Приду, приду, ручку поцелую. А я вот приехал по делам и девочек своих с собой привез. Бесподобно, говорят, Семенова играет, – говорил Илья Андреич. – Граф Петр Кириллович нас никогда не забывал. Он здесь?
– Да, он хотел зайти, – сказала Элен и внимательно посмотрела на Наташу.
Граф Илья Андреич опять сел на свое место.
– Ведь хороша? – шопотом сказал он Наташе.
– Чудо! – сказала Наташа, – вот влюбиться можно! В это время зазвучали последние аккорды увертюры и застучала палочка капельмейстера. В партере прошли на места запоздавшие мужчины и поднялась занавесь.
Как только поднялась занавесь, в ложах и партере всё замолкло, и все мужчины, старые и молодые, в мундирах и фраках, все женщины в драгоценных каменьях на голом теле, с жадным любопытством устремили всё внимание на сцену. Наташа тоже стала смотреть.


На сцене были ровные доски по средине, с боков стояли крашеные картины, изображавшие деревья, позади было протянуто полотно на досках. В середине сцены сидели девицы в красных корсажах и белых юбках. Одна, очень толстая, в шелковом белом платье, сидела особо на низкой скамеечке, к которой был приклеен сзади зеленый картон. Все они пели что то. Когда они кончили свою песню, девица в белом подошла к будочке суфлера, и к ней подошел мужчина в шелковых, в обтяжку, панталонах на толстых ногах, с пером и кинжалом и стал петь и разводить руками.
Мужчина в обтянутых панталонах пропел один, потом пропела она. Потом оба замолкли, заиграла музыка, и мужчина стал перебирать пальцами руку девицы в белом платье, очевидно выжидая опять такта, чтобы начать свою партию вместе с нею. Они пропели вдвоем, и все в театре стали хлопать и кричать, а мужчина и женщина на сцене, которые изображали влюбленных, стали, улыбаясь и разводя руками, кланяться.
После деревни и в том серьезном настроении, в котором находилась Наташа, всё это было дико и удивительно ей. Она не могла следить за ходом оперы, не могла даже слышать музыку: она видела только крашеные картоны и странно наряженных мужчин и женщин, при ярком свете странно двигавшихся, говоривших и певших; она знала, что всё это должно было представлять, но всё это было так вычурно фальшиво и ненатурально, что ей становилось то совестно за актеров, то смешно на них. Она оглядывалась вокруг себя, на лица зрителей, отыскивая в них то же чувство насмешки и недоумения, которое было в ней; но все лица были внимательны к тому, что происходило на сцене и выражали притворное, как казалось Наташе, восхищение. «Должно быть это так надобно!» думала Наташа. Она попеременно оглядывалась то на эти ряды припомаженных голов в партере, то на оголенных женщин в ложах, в особенности на свою соседку Элен, которая, совершенно раздетая, с тихой и спокойной улыбкой, не спуская глаз, смотрела на сцену, ощущая яркий свет, разлитый по всей зале и теплый, толпою согретый воздух. Наташа мало по малу начинала приходить в давно не испытанное ею состояние опьянения. Она не помнила, что она и где она и что перед ней делается. Она смотрела и думала, и самые странные мысли неожиданно, без связи, мелькали в ее голове. То ей приходила мысль вскочить на рампу и пропеть ту арию, которую пела актриса, то ей хотелось зацепить веером недалеко от нее сидевшего старичка, то перегнуться к Элен и защекотать ее.