Монегасский франк
Поделись знанием:
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
| Монегасский франк | |||||
|---|---|---|---|---|---|
|
фр. Franc monegasque | |||||
| |||||
| Коды и символы | |||||
| Коды ISO 4217 | MCF[a 1] | ||||
| Символы | f | ||||
| Территория обращения | |||||
| Эмитент |  Монако
| ||||
| Официально |  Франция Андорра
| ||||
| Производные и параллельные единицы | |||||
| Дробные | Десим[a 2] (1⁄10) | ||||
| Сантим (1⁄100) | |||||
| Курсы и соотношения | |||||
| 1 FRF = 1 MCF | |||||
| 01.01.2002 | 1 EUR = 6,56 MCF | ||||
 Монегасский франк на Викискладе
| |||||
Монегасский (монакский) франк (фр. franc monegasque) — национальная валюта Княжества Монако с 1837 по 2001 год, обращавшаяся параллельно с французским франком.
Содержание
Монеты Монако до введения франка
Чеканка монет Монако начата в 1640 году князем Оноре II (правил в 1604—1662 годах)[1]. Монетная система страны была аналогичной французской. В 1640 году были выпущены первые монеты:
Следующий выпуск монет последовал через 8 лет, в 1648 году выпущены биллонные полтора и 3 соля. В 1653 году чеканились медные 2 турнуа (крайне редкая монета).
Серебряные монеты чеканились более регулярно:
- 5 солей — в 1650, 1651, 1653, 1655—1662 годах;
- 10 солей — в 1656, 1658—1660 годах;
- 1/4 экю — в 1643, 1648—1658, 1660, 1661 годах;
- 1/2 экю — в 1648—1651 году;
- экю — в 1648—1656, 1658—1660, 1662 годах.
Периодически чеканились золотые монеты:
- 1/2 луидора — в 1648—1650 годах;
- луидор — в 1654, 1656, 1657, 1660, 1661 годах;
- 2 луидора — в 1648—1650, 1656, 1663, 1664 годах;
- 5 луидоров — в 1649 году.
При следующем князе Луи II (правил в 1662—1701 годах) медные монеты практически не чеканились, единственный номинал — денье турнуа — в 1677-м (крайне редкая монета) и в 1683 году. Биллонные монеты чеканились только одного номинала, полтора соля — в 1673, 1683, 1693. Серебряные монеты чеканились:
- 3 соля — в 1673, 1683, 1693 годах;
- 5 солей — в 1662—1666, 1674, 1678, 1681 годах;
- 1/4 экю — в 1665, 1666, 1671, 1673, 1679, 1683, 1693 годах;
- 1/2 экю — в 1652—1656, 1658, 1660, 1665, 1666, 1674, 1681, 1683 годах;
- экю — в 1662, 1663, 1666, 1668—1670, 1672—1675, 1678, 1679, 1681, 1682, 1690—1692 годах;
- талер — в 1668 году (крайне редкая монета)[1].
При князе Антуане I (правил в 1701—1731) чеканились медные монеты:
- 2 денье — в 1703, 1720 годах;
- 4 денье — в 1720 году;
- 8 денье — в 1720 году.
Биллонные монеты:
- полтора соля — в 1701 и 1720 году;
- 3 соля — в 1701, 1703, 1707, 1708, 1720 годах.
Серебряные монеты:
- 1/4 экю — в 1707 году;
- экю — в 1707 и 1708 году.
В период правления Луизы Ипполиты (февраль-ноябрь 1731 года) и Жака I (1731—1733) монеты не чеканились.
В правление Оноре III (1733—1793) медные монеты чеканились только в 1735 году — 3 и 8 денье. Биллонные монеты чеканились:
- полтора соля — в 1735 году;
- 3 соля — в 1734 и 1735 году[2].
С 1736 по 1836 год монеты Монако не чеканились[2][3].
Франк 1837—1914 годов
В 1837 году, в правление князя Оноре V, был введён монегасский франк, равный французскому франку. Первоначально франк был равен 10 десимам или 100 сантимам, затем деление на десимы было отменено. Монеты чеканились монетным двором Монако (обозначение монетного двора — М) в 1837—1838 годах, затем двор был закрыт, чеканка монет Монако приостановлена.
В 1866 году вступил в силу договор о создании Латинского монетного союза. Монако, формально не являясь участницей союза, фактически выполняло его условия. На территории княжества, кроме монет Франции и Монако, обращались монеты стран-участниц Союза — Бельгии, Италии и Швейцарии, а с 1868 года — Испании и Греции.
В 1878 году при князе Карле III чеканка монет Монако возобновлена. В 1878—1904 годах чеканились только золотые монеты, чеканка производилась Парижским монетным двором (обозначение двора — рог изобилия).
С началом Первой мировой войны золотые монеты исчезли из обращения, чеканка монет была приостановлена[3].
Монеты Оноре V (1819—1841)
| 5 сантимов | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
HONORE V PRINCE DE MONACO BORREL F.</center> |
<center>CINQ CENTIMES год чеканки рукопожатие, C, M венок</center> |
<center>Латунь</center> | <center>1837 Монетный двор — Монако</center> | |||||
| 5 сантимов | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Оноре V HONORE V PRINCE DE MONACO BORREL F.</center> |
<center>CINQ CENTIMES год чеканки рукопожатие, C, M венок</center> |
<center>Медь</center> | <center>1837 Монетный двор — Монако</center> | |||||
| 5 сантимов | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Оноре V (меньше размер головы) HONORE V PRINCE DE MONACO BORREL F.</center> |
<center>CINQ CENTIMES год чеканки рукопожатие, C, M венок</center> |
<center>Латунь</center> | <center>1837-1838 Монетный двор — Монако</center> | |||||
| 5 сантимов | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Оноре V (меньше размер головы) HONORE V PRINCE DE MONACO BORREL F.</center> |
<center>CINQ CENTIMES год чеканки рукопожатие, C, M венок</center> |
<center>Медь</center> | <center>1837-1838 Монетный двор — Монако</center> | |||||
| 1 десим | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Оноре V HONORE V PRINCE DE MONACO BORREL F.</center> |
<center>UN DECIME год чеканки рукопожатие, C, M венок</center> |
<center>Медь</center> | <center>1838 Монетный двор — Монако</center> | |||||
| 1 десим | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Оноре V HONORE V PRINCE DE MONACO BORREL F.</center> |
<center>UN DECIME год чеканки рукопожатие, C, M венок</center> |
<center>Латунь</center> | <center>1838 Монетный двор — Монако</center> | |||||
| 1 десим | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Оноре V (меньше размер головы) HONORE V PRINCE DE MONACO BORREL F.</center> |
<center>UN DECIME год чеканки рукопожатие, C, M венок</center> |
<center>Медь</center> | <center>1838 Монетный двор — Монако</center> | |||||
| 1 десим | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Оноре V (меньше размер головы) HONORE V PRINCE DE MONACO BORREL F.</center> |
<center>UN DECIME год чеканки рукопожатие, C, M венок</center> |
<center>Латунь</center> | <center>1838 Монетный двор — Монако</center> | |||||
| 5 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>25 г</center> | <center>Серебро 900</center> | <center>1837 Монетный двор — Монако</center> | ||||||
Монеты Карла III (1856—1889)
| 20 франков | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
|
|
6,4516 г | <center>VINGT FRANCS Герб Монако год чеканки знак монетного двора, знак гравёра</center> |
Золото 900 | 1878, 1879 Парижский монетный двор Максимальный тираж — 1879 (50 000 шт.) | |||
| 100 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| 32,258 г | <center>CENT FRANCS Герб Монако год чеканки знак монетного двора, знак гравёра</center> |
Золото 900 | 1882, 1884, 1886 Парижский монетный двор Максимальный тираж — 1884, 1886 (15 000 шт.) | |||||
Монеты Альбера I (1889—1922)
| 100 франков | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| 32,258 г | <center>Альбер I ALBERT I PRINCE DE MONACO O.Roty</center> |
<center>DEO JVVANTE Герб Монако год чеканки A знак монетного двора, знак гравёра CENT FRANCS</center> |
Золото 900 | 1891, 1895, 1896, 1901, 1904 Парижский монетный двор Максимальный тираж — 1891, 1895, 1896 (20 000 шт.) | ||||
Франк 1920—1940 годов
После первой мировой войны продолжение чеканки серебряных и золотых монет по стандартам Латинского монетного союза стало невыгодным. В 1920 году Франция, формально не выходя из Союза, прекратила чеканку монет из серебра. С целью ликвидации возникшей нехватки монет мелких номиналов казначейством Монако в 1920—1921 годах выпускались бумажные денежные знаки номиналом в 25, 50 сантимов и 1 франк. Это был единственный случай выпуска денежных знаков Монако в бумажном виде[4].
В 1924 году возобновлена чеканка монет. Так как Латинский монетный союз формально продолжал существовать, Монако последовало примеру Франции, выпускавшей с 1920 года монеты в 50 сантимов, 1 и 2 франка из алюминиевой бронзы в качестве бонов Коммерческой палаты Франции. Монеты Монако 1924—1926 годов, чеканившиеся на монетном дворе Пуасси, выпускались как боны Кредитного общества Монако. На монетах 1924 года даже был указан срок их изъятия — 31 октября 1926 года.
С 1927 по 1942 год монеты не чеканились[5].
Монеты Луи II (1922—1949)
| 50 сантимов | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1924 Монетный двор — Пуасси Тираж — 150 000 шт.</center> | |||||||
| 50 сантимов | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1926 Монетный двор — Пуасси Тираж — 100 000 шт.</center> | |||||||
| 1 франк | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>CREDIT FONCIER DE MONACO BON P. UN FRANC Герб Монако 1 Fc. REMB.JUSQ’AU 31 Xbre 1926 знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1924 Монетный двор — Пуасси Тираж — 150 000 шт.</center> | ||||||
| 1 франк | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>CREDIT FONCIER DE MONACO BON P. UN FRANC Герб Монако 1 Fc. знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Медь</center> | <center>1926 Монетный двор — Пуасси Тираж — 100 000 шт.</center> | ||||||
| 2 франка | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>CREDIT FONCIER DE MONACO BON P. DEUX FRANCs Герб Монако 2 Fcs. REMB.JUSQ’AU 31 Xbre 1926 знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1924 Монетный двор — Пуасси Тираж — 75 000 шт.</center> | ||||||
| 2 франка | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>CREDIT FONCIER DE MONACO BON P. DEUX FRANCs Герб Монако 2 Fcs. знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1926 Монетный двор — Пуасси Тираж — 75 000 шт.</center> | ||||||
Франк 1940—1959 годов
Чеканка монет возобновлена после 16-летнего перерыва в 1943 году. Монеты Монако с этого года чеканятся только Парижским монетным двором. Изменение металла и номиналов монет следовало за аналогичными изменениями в чеканке французских монет режима Виши, а затем — Четвёртой республики[5].
Монеты Луи II (1922—1949)
| 1 франк | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>22,9 мм</center> | <center>Герб Монако 1 FRANC 1 знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминий</center> | <center>1943 Тираж — 2 500 000 шт.</center> | |||||
| 1 франк | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>22,9 мм</center> | <center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1945 Тираж — 1 509 000 шт.</center> | ||||||
| 2 франка | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Герб Монако 2 FRANCS 2 знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминий</center> | <center>1943 Тираж — 1 250 000 шт.</center> | ||||||
| 2 франка | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1945 Тираж — 1 080 000 шт.</center> | |||||||
| 5 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Герб Монако 5 FRANCS 5 знак монетного двора, знак гравёра год чеканки</center> |
<center>Алюминий</center> | <center>1945 Тираж — 1 000 000 шт.</center> | ||||||
| 10 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Герб Монако две ветви 10 FRANCS знак монетного двора, знак гравёра год чеканки</center> |
<center>Медно-никелевый сплав</center> | <center>1946 Тираж — 1 000 000 шт.</center> | ||||||
| 20 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Герб Монако две ветви 20 FRANCS знак монетного двора, знак гравёра год чеканки</center> |
<center>Медно-никелевый сплав</center> | <center>1947 Тираж — 1 000 000 шт.</center> | ||||||
Монеты Ренье III (1949—2005)
| 10 франков | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Герб Монако 10 FRS DEO JUVANTE знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1950, 1951 Тираж — 500 000 шт. в год</center> | ||||||
| 20 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Герб Монако 20 FRS DEO JUVANTE знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1950, 1951 Тираж — 500 000 шт. в год</center> | ||||||
| 50 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>DEO JUVANTE всадник 50 FRANCS знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1950 Тираж — 500 000 шт.</center> | ||||||
| 100 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>DEO JUVANTE всадник 50 FRANCS знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Медно-никелевый сплав</center> | <center>1950 Тираж — 500 000 шт.</center> | ||||||
| 100 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>DEO JUVANTE Герб Монако знак монетного двора, знак гравёра 100 FRANCS</center> |
<center>Медно-никелевый сплав</center> | <center>1956 Тираж — 500 000 шт.</center> | ||||||
Франк 1960—2000 годов
1 января 1960 года во Франции была проведена деноминация, введён «новый франк», равный ста старым. Аналогичная реформа была проведена и в Монако[5][6].
| 1 сантим | ||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>1,65 г</center> | <center></center> | <center>PRINCIPAUTE DE MONACO Герб Монако</center> |
<center>1 Cme ветвь год чеканки знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Хромированная сталь</center> | <center>1976-1979, 1982, 1995 Максимальный тираж — 1978, 1979 (50 000 шт. в год)</center> | |||
| 5 сантимов | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>2 г</center> | <center>Монах с мечом Герб Монако DEO JUVANTE 5 CENTIMES знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1976-1979, 1982, 1995 Максимальный тираж — 1978, 1979 (75 000 шт. в год)</center> | |||||
| 10 сантимов | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Монах с мечом Герб Монако DEO JUVANTE 10 CENTIMES знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1962, 1974—1979, 1982, 1995 Максимальный тираж — 1962 (750 000 шт.)</center> | ||||||
| 20 сантимов | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>3,96 г</center> | <center>Монах с мечом Герб Монако DEO JUVANTE 20 CENTIMES знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1962, 1974—1979, 1982, 1995 Максимальный тираж — 1962 (750 000 шт.)</center> | |||||
| 50 сантимов | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>Монах с мечом Герб Монако DEO JUVANTE 50 CENTIMES знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Алюминиевая бронза</center> | <center>1962 Тираж — 375 000 шт.</center> | ||||||
| 1/2 франка | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>20,5 мм</center> | <center>4,55 г</center> | <center>DEO JUVANTE Герб Монако 1/2 FR знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Никель</center> | <center>1965, 1968, 1974—1979, 1982, 1989, 1995 Максимальный тираж — 1982 (460 000 шт.)</center> | ||||
| 1 франк | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
|
|
<center>DEO JUVANTE Герб Монако 1 FR знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Никель</center> | <center>1960, 1966, 1974—1979, 1982, 1986, 1989, 1995 Максимальный тираж — 1982 (525 000 шт.)</center> | ||||
| 2 франка | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>26,5 мм</center> | <center>2 FRANCS Герб Монако вензель князя Ренье год чеканки знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Никель</center> | <center>1979, 1981, 1982 Максимальный тираж — 1922 (446 000 шт.)</center> | |||||
| 2 франка | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>26,5 мм</center> | <center>Никель</center> | <center>1995 </center> | ||||||
| 5 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>12 г</center> | <center>Герб Монако 5 F DEO JUVANTE</center></center> |
<center>Серебро 835</center> | <center>1960, 1966 Тираж — 125 000 шт. в год</center> | |||||
| 5 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>корона вензель князя Ренье 5 FRANCS</center> |
<center>Никель, покрытый медно-никелевым сплавом</center> | <center>1971, 1974—1979, 1982, 1989, 1995 Максимальный тираж — 1971, 1974 (250 000 шт. в год)</center> | ||||||
| 10 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>25 г</center> | <center>RAINIER III PRINCE DE MONACO Герб Монако год чеканки знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Серебро 900</center> | <center>1966 Тираж — 62 500 шт.</center> | |||||
| 10 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>10,2 г</center> | <center>10 FRANCS Герб Монако вензель князя Ренье знак монетного двора, знак гравёра 1949.1974</center> |
<center>Медно-никелево-алюминиевый сплав</center> | <center>1974 Тираж — 25 000 шт.</center> | |||||
| 10 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>10 FRANCS Герб Монако вензель князя Ренье знак монетного двора, знак гравёра год чеканки</center> |
<center>Медно-никелево-алюминиевый сплав</center> | <center>1975-1979, 1981, 1982 Максимальный тираж — 1981, 1982 (230 000 шт. в год)</center> | ||||||
| 10 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>PRINCESSE GRACE DE MONACO княгиня Грейс 1929 . 1982 R.B. BARON</center> |
<center>PRINCIPAUTE DE MONACO роза 10 FRANCS знак монетного двора, знак гравёра год чеканки</center> |
<center>Медно-никелево-алюминиевый сплав</center> | <center>1982 Тираж — 30 000 шт.</center> | |||||
| 10 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>10 г</center> | <center>Медно-никелево-алюминиевый сплав</center> | <center>1989 Тираж — 100 000 шт.</center> | ||||||
| 10 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>PRINCIPAUTE DE MONACO вензель князя Ренье III 10 F знак монетного двора, знак гравёра год чеканки</center> |
<center>Биметалл</center> | <center>1989, 1991—1998, 2000 Максимальный тираж — 1991—1998 (250 000 шт. в год)</center> | ||||||
| 20 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>корона PALAIS PRINCIER княжеский дворец в Монако DEO JUVANTE</center> |
<center>PRINCIPAUTE DE MONACO вензель князя Ренье III 20 F знак монетного двора, знак гравёра год чеканки</center> |
<center>Триметалл</center> | <center>1992, 1995, 1997 Максимальный тираж — 1997 (120 000 шт.)</center> | |||||
| 50 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>30 г</center> | <center>DEO JVVANTE четыре буквы R, увенчанных коронами CINQVANTE FRANCS</center> |
<center>Серебро 900</center> | <center>1974 Тираж — 25 000 шт.</center> | |||||
| 50 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>30 г</center> | <center>Серебро 900</center> | <center>1975, 1976 Максимальный тираж — 1975 (7 500 шт.)</center> | ||||||
| 100 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>15 г</center> | <center>PRINCIPAUTE DE MONACO герб Монако 100 FRANCS</center> |
<center>Серебро 900</center> | <center>1982 Тираж — 30 000 шт.</center> | |||||
| 100 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>15 г</center> | <center>Серебро 900</center> | <center>1989 Тираж — 45 000 шт.</center> | ||||||
| 100 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
|
|
<center>15 г</center> | <center>гладкий</center> | <center>DINASTIE DE GRIMALDI монах с мечом у ворот замка 1297 1997</center> |
<center>MONACO всадник 100 f знак монетного двора, знак гравёра</center> |
<center>Серебро 950</center> | <center>1997 Тираж — 30 000 шт.</center> | |
| 100 франков | ||||||||
| Аверс | Реверс | Диаметр | Вес | Гурт | Аверс | Реверс | Металл | Выпущена |
| <center>15 г</center> | <center>RAINIER III PRINCE DE MONACO князь Ренье III год чеканки</center> |
<center>Серебро 900</center> | <center>1999 Тираж — 20 000 шт.</center> | |||||
Введение евро
1 января 2002 года в Монако введена в обращение новая валюта — евро[7]. Так как курс монегасского франка был прикреплён к французскому франку, курс обмена его на евро был установлен такой же, как для французского франка: 1 евро = 6,55957 монегасского франка.
Напишите отзыв о статье "Монегасский франк"
Примечания
- ↑ 1 2 Bruce, 2008, pp. 1174-1177.
- ↑ 1 2 Cuhaj, 2010, pp. 1090-1091.
- ↑ 1 2 Cuhaj, 2009, pp. 956-957.
- ↑ [aes.iupui.edu/rwise/countries/monaco.html Ron Wise’s Banknoteworld: Monaco]
- ↑ 1 2 3 Michael, 2010, pp. 1505-1509.
- ↑ Бутаков, 1987, с. 173-174.
- ↑ Lamine, 2006, p. 34.
Источники
- Бутаков Д.Д., Золотаренко Е.Д., Рыбалко Г.П. Валюты стран мира: Справочник / Под ред. С. М. Борисова, Г. П. Рыбалко, О. В. Можайскова. — 5-е изд., перераб. и доп. — М.: Финансы и статистика, 1987. — 383 с.
- Bruce C.R., Michael T., Miller H. Standard Catalog of World Coins Seventeenth Century 1601-1700. — 4-е изд. — Iola: Krause Publications, 2008. — 1439 с. — ISBN 978-0-89689-708-3.
- Cuhaj G., Michael T., Miller H. Standard Catalog of World Coins 1701-1800. — 5-е изд. — Iola: Krause Publications, 2010. — 1344 с. — ISBN 978-1-4402-1364-9.
- Cuhaj G., Michael T., Miller H. Standard Catalog of World Coins 1801-1900. — 6-е изд. — Iola: Krause Publications, 2009. — 1296 с. — ISBN 978-0-89689-940-7.
- Lamine B. [ec.europa.eu/economy_finance/publications/publication658_en.pdf Monetary and exchange-rate agreements between the European Community and Third Countries]. — European Economy. Economic Papers. 255. — Brussels: European Commission, 2006. — ISBN 92-79-01196-0.
- Michael T., Cuhaj G., Miller H. Standard Catalog of World Coins 1901-2000. — 38-е изд. — Iola: Krause Publications, 2010. — 2303 с. — ISBN 978-1-4402-1158-4.
См. также
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Монегасский франк
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
– Мало ты народ то грабил, рубахи снимал, – сказал чей то голос, обращаясь к целовальнику, – что ж ты человека убил? Разбойник!
Высокий малый, стоя на крыльце, мутными глазами водил то на целовальника, то на кузнецов, как бы соображая, с кем теперь следует драться.
– Душегуб! – вдруг крикнул он на целовальника. – Вяжи его, ребята!
– Как же, связал одного такого то! – крикнул целовальник, отмахнувшись от набросившихся на него людей, и, сорвав с себя шапку, он бросил ее на землю. Как будто действие это имело какое то таинственно угрожающее значение, фабричные, обступившие целовальника, остановились в нерешительности.
– Порядок то я, брат, знаю очень прекрасно. Я до частного дойду. Ты думаешь, не дойду? Разбойничать то нонче никому не велят! – прокричал целовальник, поднимая шапку.
– И пойдем, ишь ты! И пойдем… ишь ты! – повторяли друг за другом целовальник и высокий малый, и оба вместе двинулись вперед по улице. Окровавленный кузнец шел рядом с ними. Фабричные и посторонний народ с говором и криком шли за ними.
У угла Маросейки, против большого с запертыми ставнями дома, на котором была вывеска сапожного мастера, стояли с унылыми лицами человек двадцать сапожников, худых, истомленных людей в халатах и оборванных чуйках.
– Он народ разочти как следует! – говорил худой мастеровой с жидкой бородйой и нахмуренными бровями. – А что ж, он нашу кровь сосал – да и квит. Он нас водил, водил – всю неделю. А теперь довел до последнего конца, а сам уехал.
Увидав народ и окровавленного человека, говоривший мастеровой замолчал, и все сапожники с поспешным любопытством присоединились к двигавшейся толпе.
– Куда идет народ то?
– Известно куда, к начальству идет.
– Что ж, али взаправду наша не взяла сила?
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.
Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
