Хрущёв, Александр Петрович

Александр Петрович Хрущёв
Дата рождения	4 августа 1806(1806-08-04)
Дата смерти	14 июля 1875(1875-07-14) (68 лет)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	инженерные войска, пехота
Звание	генерал от инфантерии
Командовал	Минский запасной батальон, Волынский пехотный полк, 1-я бригада 16-й пехотной дивизии, 16-я пехотная дивизия, 12-я пехотная дивизия, 2-я бригада 9-й пехотной дивизии, 2-я гвардейская пехотная дивизия, 5-я пехотная дивизия, Сибирское казачье войско, Западно-Сибирский военный округ
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1828—1829 Крымская война Польская кампания 1863 г.
Награды и премии	Орден Святой Анны 4-й ст. (1828) Орден Святого Станислава 3-й ст. (1835) Орден Святой Анны 3-й ст. (1838) Орден Святого Владимира 4-й ст. (1842) Орден Святого Георгия 4-й ст. (1851) Орден Святой Анны 2-й ст. (1852) Орден Святой Анны 1-й ст. (1855) Золотое оружие «За храбрость» (1855) Орден Святого Георгия 3-й ст. (1856) Орден Святого Владимира 2-й ст. (1862) Орден Белого Орла (1864) Орден Святого Александра Невского (1868)

Алекса́ндр Петро́вич Хрущёв, или Хрущо́в (1806—1875) — генерал от инфантерии из рода Хрущёвых, отличившийся во время обороны Севастополя. В 1866-75 гг. генерал-губернатор Западной Сибири.

Биография

Родился 4 августа 1806 г. в родовом имении Басово близ Тулы в семье исправника Тульского земского суда Петра Яковлевича Хрущёва (1763—1841) и Елены Степановны урождённой Есиповой (1770—1851). Братья и сестра Александра Петровича: Яков (1790—1809, мичман фрегата «Поллукс», погиб при кораблекрушении), Степан (1791—1865, адмирал, архангельский военный губернатор), Николай (умер в детском возрасте), Иван (1794—1826), Борис (1795—1870, управляющий Пермской казённой палатой), Наталия (1799—1869), Василий (умер в младенчестве), Николай (1803—1828).

Выпущенный 28 апреля 1825 г. из 2-го кадетского корпуса прапорщиком в 7-й пионерный батальон, он много потрудился над своим дальнейшим образованием, посвящая всё свободное от службы время специальному изучению военного дела. В Турецкую кампанию 1828 г. Хрущёв был уже ротным командиром и принимал деятельное участие в постройке моста через р. Прут. В начале мая того же года войска наши подступили к Браилову, и 3 июня, участвуя в штурме этой крепости, Хрущёв получил 8 июля 1828 г. первую боевую награду, орден св. Анны 4-й степени с надписью «за храбрость» и 20 августа был произведён в подпоручики, а 30 августа 1829 г. за отличие в боях под Шумлой был произведён в поручики. Далее Хрущёв находился в делах при Кеприкёе, в переходе через Балканы в авангарде генерал-майора Жирова, в сражении при г. Айтос.

По окончании кампании Хрущёв, оставив строевую службу, в продолжение 17 лет подвизался на военно-педагогическом поприще, назначенный 25 мая 1831 г. воспитателем во 2-й кадетский корпус. С марта 1834 г. штабс-капитан (с 7 октября 1833 г.) Хрущёв временно был командирован в институт Корпуса горных инженеров, который в то время преобразовывался из гражданского в военное учебное заведение, для ознакомления начальства института с порядками, существовавшими в кадетских корпусах. За успешное исполнение этого поручения он был награждён бриллиантовым перстнем и произведён в капитаны (18 января 1836). В 1840 г. Хрущёв был переведён в Дворянский полк (впоследствии Константиновское военное училище), но уже в октябре того же года назначен ротным командиром в только что открытый тогда Полтавский кадетский корпус, а в июне 1843 г. командирован в Орёл для участия в организации нового, Орловского Бахтина, корпуса; но не прошло и года, как, по личному желанию великого князя Михаила Павловича, Хрущёв был переведён в 1-й Московский кадетский корпус, требовавший, благодаря неудачному составу воспитателей, усиленного надзора. 28 января 1847 г. Хрущёв был произведён в полковники.

Тяготясь в последние годы службой в корпусе, Хрущёв 4 декабря 1848 г. вышел в отставку с целью вернуться к строевой службе и в следующем году был назначен командиром Минского запасного батальона, а 18 марта 1851 г. — Волынского пехотного полка; 26 ноября того же года был награждён орденом св. Георгия 4-й степени за выслугу 25 лет в офицерских чинах (№ 8616 по списку Григоровича — Степанова). В 1853 г. полковник Хрущёв был со своим полком перевезён из Одессы в Севастополь и в апреле следующего года занял бухты южной стороны, Стрелецкую, Камышеву и Казачью и оставался на этой позиции до 2 сентября, когда присоединился к войскам, которые были сосредоточены на реке Альме. В неудачном для нас Альминском сражении Хрущёв, находившийся в резерве, с началом общего отступления занял с своим полком и двумя батареями позицию на высотах за Улукуловской долиной и, прикрывая отступление русской армии, много содействовал тому, что оно, по признанию самих противников, было «une belle retraite».

Совершив 14 сентября блестящую рекогносцировку по направлению к деревне Уве, Хрущёв 19 числа занял со своим полком один из самых опасных пунктов в осаждённом городе, 4-й бастион, на площадку которого в иные дни падало до 700 неприятельских снарядов. Но судьба приберегала Хрущёва на новые подвиги. На 4-м бастионе Хрущёв пробыл около трёх месяцев (до января 1855 г.) и за боевые отличия был 1 декабря 1854 г. произведён в генерал-майоры и 16 января назначен командиром 1-й бригады 16-й пехотной дивизии, но ещё до 25 марта, то есть до прибытия нового начальника, продолжал командовать Волынским полком, который в половине января был переведён с Городской стороны на Корабельную.

Затруднения, встреченные противником при приближении к 4-му бастиону, побудили его к атаке Малахова кургана, на пути к которому находился небольшой пригорок; французы решили занять его и оттуда вести атаку кургана. Но главнокомандующий русскими войсками предупредил их, соорудив укрепления на означенном пригорке. Для исполнения столь важного и опасного предприятия избрана была ночь с 9 на 10 февраля и постройка редутов поручена Хрущёву с Волынским полком. Нельзя было сделать более удачного выбора: чрезвычайно хладнокровный, распорядительный, скромный и добросовестный Хрущёв никогда не напрашивался ни на какой подвиг, но зато никогда и не отказывался от исполнения поручения, как бы трудно и опасно оно ни было. 9 февраля, с наступлением сумерек, Хрущёв перевёл свой отряд через Килен-балку двумя колоннами. Правая колонна, прикрываясь цепью и резервами, заняла пригорок и приступила к постройке редута (названного впоследствии Селенгинским); в ту же ночь было построено и несколько ложементов. Неприятель только утром 10 числа заметил наши работы и открыл по ним огонь. В ночь с 10 на 11 февраля работы продолжались, но подвигались очень медленно, так что к вечеру 11-го редут ещё не мог быть вооружён. Был 2-й час пополуночи, когда французы бросились на штурм, но потерпели полную неудачу. Вся честь этого дня бесспорно принадлежала Хрущёву, и государь наградил его 25 февраля орденом св. Анны 1-й степени с мечами. Едва был окончен Селенгинский редут, как союзники были удивлены ещё более смелым сооружением: в ста саженях левее Хрущёв в ночь на 17 февраля возвёл новый редут — Волынский. Конец февраля и весь март 1855 г. Хрущёв находился на левой половине оборонительной линии (корабельной).

Между тем в начале апреля прибыл в Севастополь новый главнокомандующий, князь Горчаков, и немедленно приказал Хрущёву построить большие ложементы впереди редута Шварца. В ночь на 12 число поручение было исполнено и воздвигнуты четыре укрепления, соединённые между собою траншеей, и устроены закрытия для резервов; работа все время велась под сильным огнём союзников. На следующее же утро французы атаковали наши новые ложементы, но благодаря энергии и распорядительности Хрущёва, все попытки врага оказались тщетными. Начальник гарнизона, донося об этом деле, между прочим, писал: «генерал Хрущёв ещё раз ознаменовал ваше оружие блистательным отражением неприятельского нападения». 23 апреля Хрущёв принял начальство над войсками, расположенными на Инкерманской позиции, где и оставался до 8 мая, когда был назначен начальником Чоргунского отряда (авангарда войск, расположенных на Мекензиевой горе и в Королевском ущелье). 27 мая Хрущёв заболел и уехал в с. Бельбек, но через несколько дней вновь вернулся и 8 июня принял должность помощника начальника правой половины оборонительной линии (городской части), в которой и оставался до перехода наших войск на северную сторону Севастополя. В день общего штурма (27 августа) Хрущёв один удержал укрепления левого фланга, которыми командовал, и за этот подвиг получил 30 сентября в награду золотую саблю, украшенную алмазами, с надписью «за храбрость». На следующий день Хрущёву временно было поручено командование 16-й дивизии, а вскоре за тем 12-й; с последней он 27 сентября занял промежуточную позицию между Инкерманом и Мекензиевой горой, а 20 октября вошёл в состав войск Евпаторийского отряда, где и сдал 12-ю дивизию генералу Химшиеву. Так как 16-я дивизия, в которой Хрущёв считался бригадным командиром, предназначена была к отправлению из Крыма, то его назначили командиром 2-й бригады 9-й пехотной дивизии.

Оставаясь в то же время начальником Инкерманской позиции, Хрущёв пробыл на ней всю зиму 1856 г., а когда войска были выведены из Севастополя на Северную сторону, Хрущев в сопровождении капитана Воробьева последним покинул оставленный город. 14 мая 1856 г. Хрущёв был награждён орденом св. Георгия 3-й степени за № 500

В воздаяние примерных заслуг, оказанных во все время геройской защиты Севастополя, где отличался постоянным мужеством, храбростию и распорядительностию в делах с неприятелем.

16 февраля 1857 г. Хрущёв возглавил 9-ю дивизию и 6 декабря 1857 г. принял в командование 2-ю гвардейскую дивизию, а 21 ноября 1858 г. был зачислен по армейской пехоте и запасным войскам. Недолго однако пришлось ему оставаться не у дел и, удостоенный 12 апреля императорской короны к ордену св. Анны 1-й степени, уже в мае 1859 г. он вновь был призван на службу и назначен командиром 5-й пехотной дивизии; 23 апреля 1861 г. произведён в генерал-лейтенанты.

Во время польского мятежа 1863—1864 годов Хрущёв принимал участие в подавлении восстания, действуя в Люблинской губернии, где была расположена его дивизия, и за отличие против повстанцев был награждён 22 апреля 1864 г. орденом Белого Орла. 5 июня 1864 г. Хрущёв занял ответственный пост помощника командующего войсками Виленского военного округа, а 28 октября 1866 г. был назначен Западно-Сибирским генерал-губернатором, командующим войсками Западно-Сибирского военного округа и войсковым наказным атаманом Сибирского казачьего войска, сменив на этом посту А. О. Дюгамеля. В 1868 году был пожалован орденом св. Александра Невского, к которому в 1872 г. получил алмазные знаки. В 1868 году получил звание Почётного гражданина города Омска. 30 августа 1869 года произведён в генералы от инфантерии, с назначением 26 ноября 1869 г. в генерал-адъютанты.

Среди прочих наград Хрущёв имел ордена св. Станислава 3-й степени (12 декабря 1835 г.), св. Анны 3-й степени (2 апреля 1838 г.), св. Владимира 4-й степени (9 ноября 1842 г.), св. Владимира 2-й степени (16 мая 1862 г.)

Заболев осенью 1874 г., севастопольский герой долго не хотел сложить с себя труды по управлению краем, и только крайнее ухудшение здоровья заставило его наконец просить увольнения от должности генерал-губернатора. Исполняя просьбу Хрущёва, государь, вместе с тем, назначил его 1 января 1875 г. членом Государственного совета.

Последние месяцы своей жизни Хрущёв провёл в родовом имении Басово, где и скончался 14 июля 1875 г. Похоронен на семейном кладбище в селе Рогожня.

Хрущёв написал автобиографию за период своей службы с 1825 по 1853 г.; она была напечатана в № 1—4 «Московского обозрения» в 1876 г.; кроме того, он оставил «Записки по истории Севастопольской обороны», напечатанные в «Московском Обозрении» за 1877 г., № 9—31. Эти записки вышли в 1881 г. в Петербурге отдельным изданием под заглавием «История обороны Севастополя», которое было повторено в 1889 г.

Источники

• Хрущов, Александр Петрович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [militera.lib.ru/h/tarle3/index.html Тарле Е. В. Крымская война. Т. 1—2.]
• Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биобиблиографический справочник. СПб., 2007.

Отрывок, характеризующий Хрущёв, Александр Петрович

– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
Старый унтер офицер, подошедший к офицеру во время его рассказа, молча ожидал конца речи своего начальника; но в этом месте он, очевидно, недовольный словами офицера, перебил его.
– За турами ехать надо, – сказал он строго.
Офицер как будто смутился, как будто он понял, что можно думать о том, сколь многих не досчитаются завтра, но не следует говорить об этом.
– Ну да, посылай третью роту опять, – поспешно сказал офицер.
– А вы кто же, не из докторов?
– Нет, я так, – отвечал Пьер. И Пьер пошел под гору опять мимо ополченцев.
– Ах, проклятые! – проговорил следовавший за ним офицер, зажимая нос и пробегая мимо работающих.
– Вон они!.. Несут, идут… Вон они… сейчас войдут… – послышались вдруг голоса, и офицеры, солдаты и ополченцы побежали вперед по дороге.
Из под горы от Бородина поднималось церковное шествие. Впереди всех по пыльной дороге стройно шла пехота с снятыми киверами и ружьями, опущенными книзу. Позади пехоты слышалось церковное пение.
Обгоняя Пьера, без шапок бежали навстречу идущим солдаты и ополченцы.
– Матушку несут! Заступницу!.. Иверскую!..
– Смоленскую матушку, – поправил другой.
Ополченцы – и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, – побросав лопаты, побежали навстречу церковному шествию. За батальоном, шедшим по пыльной дороге, шли в ризах священники, один старичок в клобуке с причтом и певчпми. За ними солдаты и офицеры несли большую, с черным ликом в окладе, икону. Это была икона, вывезенная из Смоленска и с того времени возимая за армией. За иконой, кругом ее, впереди ее, со всех сторон шли, бежали и кланялись в землю с обнаженными головами толпы военных.
Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.
– Этот как тут? – спросил Пьер.
– Это такая бестия, везде пролезет! – отвечали Пьеру. – Ведь он разжалован. Теперь ему выскочить надо. Какие то проекты подавал и в цепь неприятельскую ночью лазил… но молодец!..
Пьер, сняв шляпу, почтительно наклонился перед Кутузовым.
– Я решил, что, ежели я доложу вашей светлости, вы можете прогнать меня или сказать, что вам известно то, что я докладываю, и тогда меня не убудет… – говорил Долохов.
– Так, так.
– А ежели я прав, то я принесу пользу отечеству, для которого я готов умереть.
– Так… так…
– И ежели вашей светлости понадобится человек, который бы не жалел своей шкуры, то извольте вспомнить обо мне… Может быть, я пригожусь вашей светлости.
– Так… так… – повторил Кутузов, смеющимся, суживающимся глазом глядя на Пьера.
В это время Борис, с своей придворной ловкостью, выдвинулся рядом с Пьером в близость начальства и с самым естественным видом и не громко, как бы продолжая начатый разговор, сказал Пьеру:
– Ополченцы – те прямо надели чистые, белые рубахи, чтобы приготовиться к смерти. Какое геройство, граф!
Борис сказал это Пьеру, очевидно, для того, чтобы быть услышанным светлейшим. Он знал, что Кутузов обратит внимание на эти слова, и действительно светлейший обратился к нему:
– Ты что говоришь про ополченье? – сказал он Борису.
– Они, ваша светлость, готовясь к завтрашнему дню, к смерти, надели белые рубахи.
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.
– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.


Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.