Шведско-новгородские войны

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
 
Русско-шведские войны

Шведско-новгородские войны 1495—1497 1554—1557 1563—1583 1590—1595 1610—1617 1656—1658 1700—1721 1741—1743 1788—1790 1808—1809

Шве́дско-новгоро́дские во́йны — серия военных конфликтов между Новгородской республикой и Швецией за контроль над северным побережьем Финского залива и Ижорской землей — важными для Ганзейской лиги областями, лежащими на торговом пути между Северной Европой и Византией. Со стороны Швеции эти конфликты имели религиозный подтекст, хотя сведения об официально изданных до XIV века буллах Римских пап, объявляющих начало крестовых походов, отсутствуют.





Первые столкновения

Шведские викинги в своей экспансии двигались преимущественно на восток. Они контролировали реку Неву и занимались торговлей в Ладоге. С принятием Русью православия в 988 году отношения между Новгородом и шведами, ещё язычниками, но уже объектом христианизации со стороны католической церкви, стали ухудшаться.

В 997 году Эйрик, сын Хакона Могучего организовал военный поход на Ладогу и разрушил её, а в 1015 году нападение совершил его брат Свейн. После женитьбы Ярослава Мудрого на дочери шведского короля Ингегерде в 1019 году конфликт был урегулирован, Ладога была передана в качестве приданого. Она управлялась ярлом Регнвальдом Ульвсоном — отцом шведского короля Стенкиля. Внучка Стенкиля Кристина в 1095 году вышла замуж за Мстислава I Владимировича.

Возобновление конфликтов

В 1132 году Мстислав I Владимирович умер. В 1136 году Новгород отложился от Киевской Руси и в Новгородской земле установилось республиканское правление.

Сохранилось мало документов, свидетельствующих о взаимоотношениях шведов и новгородцев. Однако из сохранившегося ясно, что между новообразовавшейся республикой и Швецией вскоре начались военные конфликты. Так, согласно первой Новгородской летописи, шведские войска в 1142 году атаковали в районе Балтийского моря новгородский купеческий караван в составе 3 ладей, следовавший в Новгород, убив 150 новгородцев. При этом нападавшие сами потеряли три шнеки и 150 человек. Это первый зафиксированный летописью случай военного столкновения между Швецией и Новгородом. В 1164 году уже мощный шведский флот достиг Ладоги. Он был наголову разбит (потерял 43 судна) подошедшими из Новгорода войсками под руководством князя Святослава Ростиславича и посадника Захария.

Утверждается, что новгородцы и их союзники карелы организовывали пиратские набеги на шведские земли в течение XII века. По легенде, во время одного из таких набегов 1187 года на шведский город Сигтуна они переправили в Новгород Сигтунские врата, которые были установлены в Софийском соборе в качестве военного трофея. Однако точных сведений о разрушении города нет. Шведские источники называют налётчиков «язычниками», новгородские источники вовсе не упоминают об этом событии. Наиболее распространенная версия - Сигтуну взяли и разграбили язычники —эсты, но на обратном пути они были. в свою очередь, ограблены новгородскими ушкуйниками, которые и привезли ворота в Новгород.

В ответ на это в 1188 году варяги совершили нападения на новгородцев на Скандинавском берегу, а немцы — на Готланде, которые заставили новгородцев временно прекратить морскую торговлю.

По легенде, в 1191 году новгородцы совместно с карелами совершают морской поход в Финляндию против шведов. Во время похода занят Або[1][2][3][4]. В шведских хрониках и в новгородских летописях об этом нет упоминаний, имя Åbo впервые упоминается лишь в 1270.

Череде такого рода столкновений положил конец договор 1195 года между Новгородом, немцами и шведами. Он обеспечивал свободное посещение этих стран новгородцами на тех же условиях, которые существовали для приезжавших в Новгород немцев и жителей Готланда.

В шведских источниках есть утверждение, что ярл Йон 9 лет вёл борьбу с Новгородом и Ингрией в конце XII века. Упоминания об этом в русских источниках отсутствуют.

События в Финляндии

Второй шведский крестовый поход

Помимо Ладоги интересы Новгорода и Швеции пересеклись в Финляндии, на которую русские войска регулярно организовывали походы с XI века. Нападение зимой 12261227 года привело к тяжёлым потерям с финской стороны. Ответное нападение финнов на Ладогу в 1228 году закончилось поражением.

Борьба шведов за восточное побережье Финского залива вновь развернулась, когда русские земли оказались разорены набегами монголов. Папа Григорий IX инициировал против обессиленной Руси большой крестовый поход ливонских рыцарей и датско-шведских феодалов.

Летом 1240 г. шведское войско во главе с Ярлом Биргером высадилось на берег Невы близ устья Ижоры. Предполагалось начать отсюда наступление в глубь новгородских земель и занять Ладогу. Осуществлению этих планов помешала хорошо организованная охрана русских берегов. Получив от дозора известие о высадке шведского военного отряда, новгородский князь Александр Ярославич незамедлительно вышел в поход со своей дружиной и новгородским ополчением и врасплох напал на шведский лагерь. Не довольствуясь разгромом лагеря, новгородцы напали на шведские корабли, стоявшие у берега, и уничтожили многие из них.

После поражения от русской армии шведы переключили своё внимание на Финляндию, покорив её в 1249—1250 годах. 7 лет спустя новгородцы опять опустошили Финляндию,[5] подконтрольную шведам.

Третий шведский крестовый поход

В 1284 году шведский флот под начальством воеводы Трунда прошел в Ладожское озеро для сбора дани с подвластных Новгороду карелов. Новгородцы во главе с посадником Семеном дождались возвращения шведов в устье Невы, напали на них и уничтожили большую часть шведских кораблей.

В 1293 году Швеция захватила Западную Карелию и построила на захваченной территории Выборгский замок, а несколько позже — крепость Кексгольм. Эта экспедиция получила название третий шведский крестовый поход. В том же году новгородцы разрушили крепость Кексгольм и осадили Выборгский замок, но неудачно. В 1300 году шведы под предводительством Торкеля Кнутсона высадились в месте впадения Охты в Неву, основав здесь постоянную крепость Ландскрона (в русских летописях «Венец земли»). Это была очень мощная крепость. Русский отряд пытался воспрепятствовать строительству. С целью уничтожения шведских кораблей русские пустили по течению реки Охты горящие плоты из бревен, но шведы успели перегородить реку бревном. Штурм крепости не имел успеха и русский отряд отошел. Осенью основные силы шведов отправились домой оставив в крепости гарнизон в 300 человек. Весной 1301 года суздальско-новгородское войско под предводительством великого князя Андрея Александровича осадило крепость. Шведы были ослаблены цингой и голодом и не могли долго сопротивляться. 18 мая 1301 года новгородцы ворвались в крепость, перебили её гарнизон, сожгли и разорили укрепления.

С начала XIV века напряжённость усилилась, обе державы находились в состоянии постоянной войны. В 1310 году новгородцы предприняли поход для восстановления городка на реке Узъерва (Вуокса), впадающей в Ладожское озеро. На месте старых укреплений был построен новый город Корела, ставший опорным пунктом новгородцев в этом районе. В ответ шведский флот приплыл к Ладоге и сжёг её. В 1311 году новгородцы под начальством князя Дмитрия Романовича предприняли морскую экспедицию через Финский залив на побережье Финляндии. В результате успешных действий новгородцы овладели районом Борго — Тавасгус и захватили огромную добычу Три года спустя недовольство карелов властью Новгорода вылилось в открытый бунт, русские правители были убиты, Карелия запросила помощь у Швеции. После нескольких месяцев противостоянии Карелия снова была подчинена Новгородом.

В 1318 году новгородцы напали на Або в юго-западной Финляндии. Город и собор, а также епископский замок Куусисто были сожжены. В 1323 году войско под предводительством князя Юрия вновь осадило Выборг, стояло под стенами замка целый месяц, но не смогло взять его несмотря на применение камнеметных машин. В том же 1323 году новгородцы основали Орешек — важную крепость, контролировавшую Неву у её истоков из Ладожского озера.[6]

Ореховский мир

Ореховский мир был первым мирным договором, заключённым между Новгородом и Швецией (12 августа 1323 года). Позже был заключён договор между Новгородом и Норвегией. Соглашения оговаривали установление «вечного мира» в регионе, но в итоге оказались лишь временной полумерой.

Не позднее 1328 года Швеция подталкивала к захвату власти жителей восточной части Карельского перешейка, который по условиям договора принадлежал Новгороду. Когда в 1337 году карелы восстали против Новгорода, шведский король Магнус Эрикссон послал войска для поддержки восставших. Им удалось ненадолго захватить крепость Корелу. В следующем году Новгород осадил Выборг, но вскоре было заключено перемирие.

После 10 лет мира Магнус Эрикссон решил возобновить конфликт и потребовал от Новгорода признать власть папы римского. Согласно первой и четвёртой Новгородских летописей король потребовал, чтобы новгородцы приняли участие в дебатах с его «философами» (католическими теологами) и установлению той религии, чей представитель одержал бы верх в споре. Новгородский архиепископ Василий, посовещавшись с посадником и другими знатными людьми города, ответил: «Если хотите знать, какая вера лучше: ваша или наша, пошлите за этим к патриарху — мы приняли веру от греков». Получив такой ответ, король в 1348 году высадил десант на Березовом острове, а в августе того же года овладевает городом Ореховцом. Но осенью новгородцы скрытно прошли на судах по реке Волхов в Ладожское озеро и, внезапно напав на стоявший у Орешка шведский флот, разбили его. В феврале следующего года Орешек был освобожден новгородским войском, а на месте Ландскруны русские основали крепость Канцы.

В 1350 году король предпринял ещё одну безрезультатную попытку нападения. В том же году в северной Европе распространилась «Чёрная смерть», положившая конец военным действиям.

Дальнейшее развитие конфликта

Впоследствии столкновения носили случайный характер, так как Новгород во многом лишился возможностей для защиты своих интересов на севере. Попытки Швеции установить контроль над Ботническим заливом вынудили Новгород в 1370-х годах начать строительство замка около дельты реки Оулуйоки. Швеция ответила основанием своего замка поблизости. Новгород напал на замок в 1377 году, но не смог его взять. В следующем году римский папа Георгий XI вмешался в конфликт и издал буллу о начале Крестового похода против Новгорода. Вскоре после этого русским пришлось оставить западное побережье Финляндии.

Военные столкновения между сторонами возобновлялись в 1392 и в 1411 годах. Однако Швеция к тому времени стала членом Кальмарской унии и была поглощена борьбой скандинавских стран в течение всего XV века. Последний конфликт имел место в 1445 году, за несколько десятилетий до включения Новгорода в состав Московского княжества. Переход Новгорода не привёл к установлению мира, конфликт продолжался уже между Россией и Швецией до начала XIX века.

Напишите отзыв о статье "Шведско-новгородские войны"

Примечания

  1. Н. Карамзин. История, т. III, стр. 85
  2. С. Соловьев. История России, кн. I, том II, стр. 622
  3. Е. Квашнин-Самарин. Морская идея, стр. 12
  4. А. Висковатов. Кратк. ист. обзор мор. походов, стр. 29.
  5. [www.krotov.info/acts/12/pvl/novg07.htm НОВГОРОДСКАЯ ПЕРВАЯ ЛЕТОПИСЬ СТАРШЕГО ИЗВОДА]
  6. Шаскольский И. П. Борьба Руси за сохранение выхода к Балтийскому морю в XIV веке. Л.: Наука, 1987. 174, (2) с.

Источники

  • Данная статья основана на материалах английской Википедии
  • [flot.com/history/middleages/ Борьба русского народа за выходы к морю в XIII—XVII вв.]
  • [militera.lib.ru/research/shaskolsky_ip01/index.html Шаскольский И. П. Борьба Руси за сохранение выхода к Балтийскому морю в XIV веке. Л.: Наука, 1987. 174, (2) с.]

Отрывок, характеризующий Шведско-новгородские войны

– Нет, обещайте, обещайте, Basile, [Василий,] – сказала вслед ему Анна Михайловна, с улыбкой молодой кокетки, которая когда то, должно быть, была ей свойственна, а теперь так не шла к ее истощенному лицу.
Она, видимо, забыла свои годы и пускала в ход, по привычке, все старинные женские средства. Но как только он вышел, лицо ее опять приняло то же холодное, притворное выражение, которое было на нем прежде. Она вернулась к кружку, в котором виконт продолжал рассказывать, и опять сделала вид, что слушает, дожидаясь времени уехать, так как дело ее было сделано.
– Но как вы находите всю эту последнюю комедию du sacre de Milan? [миланского помазания?] – сказала Анна Павловна. Et la nouvelle comedie des peuples de Genes et de Lucques, qui viennent presenter leurs voeux a M. Buonaparte assis sur un trone, et exaucant les voeux des nations! Adorable! Non, mais c'est a en devenir folle! On dirait, que le monde entier a perdu la tete. [И вот новая комедия: народы Генуи и Лукки изъявляют свои желания господину Бонапарте. И господин Бонапарте сидит на троне и исполняет желания народов. 0! это восхитительно! Нет, от этого можно с ума сойти. Подумаешь, что весь свет потерял голову.]
Князь Андрей усмехнулся, прямо глядя в лицо Анны Павловны.
– «Dieu me la donne, gare a qui la touche», – сказал он (слова Бонапарте, сказанные при возложении короны). – On dit qu'il a ete tres beau en prononcant ces paroles, [Бог мне дал корону. Беда тому, кто ее тронет. – Говорят, он был очень хорош, произнося эти слова,] – прибавил он и еще раз повторил эти слова по итальянски: «Dio mi la dona, guai a chi la tocca».
– J'espere enfin, – продолжала Анна Павловна, – que ca a ete la goutte d'eau qui fera deborder le verre. Les souverains ne peuvent plus supporter cet homme, qui menace tout. [Надеюсь, что это была, наконец, та капля, которая переполнит стакан. Государи не могут более терпеть этого человека, который угрожает всему.]
– Les souverains? Je ne parle pas de la Russie, – сказал виконт учтиво и безнадежно: – Les souverains, madame! Qu'ont ils fait pour Louis XVII, pour la reine, pour madame Elisabeth? Rien, – продолжал он одушевляясь. – Et croyez moi, ils subissent la punition pour leur trahison de la cause des Bourbons. Les souverains? Ils envoient des ambassadeurs complimenter l'usurpateur. [Государи! Я не говорю о России. Государи! Но что они сделали для Людовика XVII, для королевы, для Елизаветы? Ничего. И, поверьте мне, они несут наказание за свою измену делу Бурбонов. Государи! Они шлют послов приветствовать похитителя престола.]
И он, презрительно вздохнув, опять переменил положение. Князь Ипполит, долго смотревший в лорнет на виконта, вдруг при этих словах повернулся всем телом к маленькой княгине и, попросив у нее иголку, стал показывать ей, рисуя иголкой на столе, герб Конде. Он растолковывал ей этот герб с таким значительным видом, как будто княгиня просила его об этом.
– Baton de gueules, engrele de gueules d'azur – maison Conde, [Фраза, не переводимая буквально, так как состоит из условных геральдических терминов, не вполне точно употребленных. Общий смысл такой : Герб Конде представляет щит с красными и синими узкими зазубренными полосами,] – говорил он.
Княгиня, улыбаясь, слушала.
– Ежели еще год Бонапарте останется на престоле Франции, – продолжал виконт начатый разговор, с видом человека не слушающего других, но в деле, лучше всех ему известном, следящего только за ходом своих мыслей, – то дела пойдут слишком далеко. Интригой, насилием, изгнаниями, казнями общество, я разумею хорошее общество, французское, навсегда будет уничтожено, и тогда…
Он пожал плечами и развел руками. Пьер хотел было сказать что то: разговор интересовал его, но Анна Павловна, караулившая его, перебила.
– Император Александр, – сказала она с грустью, сопутствовавшей всегда ее речам об императорской фамилии, – объявил, что он предоставит самим французам выбрать образ правления. И я думаю, нет сомнения, что вся нация, освободившись от узурпатора, бросится в руки законного короля, – сказала Анна Павловна, стараясь быть любезной с эмигрантом и роялистом.
– Это сомнительно, – сказал князь Андрей. – Monsieur le vicomte [Господин виконт] совершенно справедливо полагает, что дела зашли уже слишком далеко. Я думаю, что трудно будет возвратиться к старому.
– Сколько я слышал, – краснея, опять вмешался в разговор Пьер, – почти всё дворянство перешло уже на сторону Бонапарта.
– Это говорят бонапартисты, – сказал виконт, не глядя на Пьера. – Теперь трудно узнать общественное мнение Франции.
– Bonaparte l'a dit, [Это сказал Бонапарт,] – сказал князь Андрей с усмешкой.
(Видно было, что виконт ему не нравился, и что он, хотя и не смотрел на него, против него обращал свои речи.)
– «Je leur ai montre le chemin de la gloire» – сказал он после недолгого молчания, опять повторяя слова Наполеона: – «ils n'en ont pas voulu; je leur ai ouvert mes antichambres, ils se sont precipites en foule»… Je ne sais pas a quel point il a eu le droit de le dire. [Я показал им путь славы: они не хотели; я открыл им мои передние: они бросились толпой… Не знаю, до какой степени имел он право так говорить.]
– Aucun, [Никакого,] – возразил виконт. – После убийства герцога даже самые пристрастные люди перестали видеть в нем героя. Si meme ca a ete un heros pour certaines gens, – сказал виконт, обращаясь к Анне Павловне, – depuis l'assassinat du duc il y a un Marietyr de plus dans le ciel, un heros de moins sur la terre. [Если он и был героем для некоторых людей, то после убиения герцога одним мучеником стало больше на небесах и одним героем меньше на земле.]
Не успели еще Анна Павловна и другие улыбкой оценить этих слов виконта, как Пьер опять ворвался в разговор, и Анна Павловна, хотя и предчувствовавшая, что он скажет что нибудь неприличное, уже не могла остановить его.
– Казнь герцога Энгиенского, – сказал мсье Пьер, – была государственная необходимость; и я именно вижу величие души в том, что Наполеон не побоялся принять на себя одного ответственность в этом поступке.
– Dieul mon Dieu! [Боже! мой Боже!] – страшным шопотом проговорила Анна Павловна.
– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.
Виконту, который видел его в первый раз, стало ясно, что этот якобинец совсем не так страшен, как его слова. Все замолчали.
– Как вы хотите, чтобы он всем отвечал вдруг? – сказал князь Андрей. – Притом надо в поступках государственного человека различать поступки частного лица, полководца или императора. Мне так кажется.
– Да, да, разумеется, – подхватил Пьер, обрадованный выступавшею ему подмогой.
– Нельзя не сознаться, – продолжал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мосту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие поступки, которые трудно оправдать.
Князь Андрей, видимо желавший смягчить неловкость речи Пьера, приподнялся, сбираясь ехать и подавая знак жене.

Вдруг князь Ипполит поднялся и, знаками рук останавливая всех и прося присесть, заговорил:
– Ah! aujourd'hui on m'a raconte une anecdote moscovite, charmante: il faut que je vous en regale. Vous m'excusez, vicomte, il faut que je raconte en russe. Autrement on ne sentira pas le sel de l'histoire. [Сегодня мне рассказали прелестный московский анекдот; надо вас им поподчивать. Извините, виконт, я буду рассказывать по русски, иначе пропадет вся соль анекдота.]
И князь Ипполит начал говорить по русски таким выговором, каким говорят французы, пробывшие с год в России. Все приостановились: так оживленно, настоятельно требовал князь Ипполит внимания к своей истории.
– В Moscou есть одна барыня, une dame. И она очень скупа. Ей нужно было иметь два valets de pied [лакея] за карета. И очень большой ростом. Это было ее вкусу. И она имела une femme de chambre [горничную], еще большой росту. Она сказала…
Тут князь Ипполит задумался, видимо с трудом соображая.
– Она сказала… да, она сказала: «девушка (a la femme de chambre), надень livree [ливрею] и поедем со мной, за карета, faire des visites». [делать визиты.]
Тут князь Ипполит фыркнул и захохотал гораздо прежде своих слушателей, что произвело невыгодное для рассказчика впечатление. Однако многие, и в том числе пожилая дама и Анна Павловна, улыбнулись.
– Она поехала. Незапно сделался сильный ветер. Девушка потеряла шляпа, и длинны волоса расчесались…
Тут он не мог уже более держаться и стал отрывисто смеяться и сквозь этот смех проговорил:
– И весь свет узнал…
Тем анекдот и кончился. Хотя и непонятно было, для чего он его рассказывает и для чего его надо было рассказать непременно по русски, однако Анна Павловна и другие оценили светскую любезность князя Ипполита, так приятно закончившего неприятную и нелюбезную выходку мсье Пьера. Разговор после анекдота рассыпался на мелкие, незначительные толки о будущем и прошедшем бале, спектакле, о том, когда и где кто увидится.