Шенкли, Билл

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Билл Шенкли
Общая информация
Полное имя Уильям Шенкли
Родился 2 сентября 1913(1913-09-02)
Гленбак (Восточный Эйршир, Шотландия)
Умер 29 сентября 1981(1981-09-29) (68 лет)
Ливерпуль (Англия)
Гражданство  Шотландия
Позиция вингер
Карьера
Молодёжные клубы
1931—1932 Кронберри Эглингтон
Клубная карьера*
1932—1933 Карлайл Юнайтед 16 (0)
1933—1949 Престон Норт Энд 296 (13)
Национальная сборная**
1938—1944 Шотландия 7 (0)
Тренерская карьера
1949—1951 Карлайл Юнайтед
1951—1954 Гримсби Таун
1954—1955 Уэркингтон
1956—1959 Хаддерсфилд Таун
1959—1974 Ливерпуль

* Количество игр и голов за профессиональный клуб считается только для различных лиг национальных чемпионатов.

** Количество игр и голов за национальную сборную в официальных матчах.

Уильям (Би́лл) Ше́нкли (англ. Bill Shankly; 2 сентября 1913, Гленбак, графство Восточный Эйршир — 29 сентября 1981, Ливерпуль, Англия) — шотландский футбольный тренер, менеджер «Ливерпуля», один из самых успешных и уважаемых британских специалистов. Офицер Ордена Британской империи.





Происхождение

Билл Шенкли родился в маленьком шахтёрском посёлке Гленбак в шотландском графстве Восточный Эйршир. У родителей кроме него было ещё девять детей. Он стал одним из пяти братьев, которые стали профессиональными футболистами. Его брат Боб стал известным тренером и привёл клуб «Данди» к чемпионскому титулу в 1962 году. Все пять братьев Шенкли выступали за Гленбак Черрипикерс, команду, которая прославилась тем, что за довольно короткое время подарила футболу 49 профессиональных футболистов. Билл Шенкли, самый младший из братьев, за первую команду клуба так и не провёл ни одного матча.

Карьера игрока

Карьера Билла Шенкли как игрока началась в Шотландской Юношеской Лиге, в которой он выступал за ныне несуществующий клуб «Кронберри Эглингтон» и «Гленбак Черрипикерс». В июле 1932 он привлёк внимание скаутов и вскоре подписал контракт с «Карлайл Юнайтед». Его дебют состоялся 31 декабря 1932 года в матче против «Рочдейла». В июле 1933, проведя лишь 16 матчей в составе первой команды «Карлайла», он перешёл в «Престон Норт Энд». Сумма трансфера составила 500 фунтов.

Шенкли стал ключевым игроком «Престона», вышедшего в 1934 году в Первый дивизион, и принял участие в двух финалах Кубка Англии — в первом из них «Престон» уступил «Сандерленду» (1937), во втором — обыграл «Хаддерсфилд Таун» (1938).

В апреле 1938 Шенкли дебютировал в сборной Шотландии в матче против Англии, который его команда выиграла со счётом 1-0. Он провёл за сборную ещё 4 официальных игры (и ещё семь во время войны), но начавшаяся в 1939 году война поставила крест на его карьере игрока сборной.

Во время войны он выступал за «Нортгемптон Таун», «Ливерпуль», «Арсенал», «Кардифф Сити», «Болтон Уондерерс», «Лутон Таун» и «Партик Тисл», а также помог «Престону» выиграть Кубок военного времени 1941 года. С началом сезона 1946/47 профессиональный футбол вернулся в Англию. Шенкли продолжал играть за «Престон», но ему было уже 33, и его карьера игрока была почти завершена.

Карьера менеджера

Шенкли завершил профессиональную карьеру в марте 1949 года и почти тотчас же стал тренером «Карлайл Юнайтед», где когда-то начинал, как футболист. Время, проведённое у руля «Карлайла», не было отмечено выдающимися достижениями. Покидая клуб, он заявил о недостаточной финансовой поддержке со стороны совета директоров — все десять последующих лет эта фраза будет сопровождать его в путешествии по клубам северной Англии.

Шенкли не прошёл собеседование в «Ливерпуле» и в 1951 году возглавил «Гримсби Таун», затем в 1953 перешёл в «Уэркингтон» и, наконец, в 1956 — в «Хаддерсфилд Таун», где ему удалось подписать талантливого 15-летнего Дэниса Лоу. Несмотря на уверенность в том, что Лоу ни в коем случае нельзя отпускать в другую команду, 4 года спустя руководство клуба приняло предложение «Манчестер Сити» и за 55 тысяч фунтов продало восходящую звезду горожанам, что полностью противоречило планам Шенкли по созданию коллектива, который будет биться за достижение самых высоких целей. Амбициозному менеджеру не хватало поддержки со стороны Совета директоров ни в одном из клубов, которые он тренировал в 1950-е. Но его талант и энтузиазм привлекли внимание президента «Ливерпуля» Т. В. Уильямса, который в 1959 году предложил Шенкли возглавить мерсисайдскую команду.

Ливерпуль

В декабре 1959 года Билл Шенкли стал менеджером «Ливерпуля», с которым ему удалось добиться наибольших успехов в своей карьере и положить начало успехам клуба 1970-х и 1980-х годов. В 1959 году «Ливерпуль» представлял собой довольно жалкое зрелище — клуб располагался в нижней части таблицы Второго Дивизиона, имел ветхий стадион и ужасные условия для тренировок. Подбор игроков тоже был плохим. Единственным козырем клуба того времени мог считаться тренерский состав, в который входили Джо Фэган и Рубен Беннетт, а также недавно завершивший карьеру Боб Пэйсли. Первым делом Шэнкли заявил, что эта троица будет работать на «Энфилде», пока он сам остаётся здесь. Таким образом было положено начало знаменитому «Бутруму».

Тренировочные поля в «Мелвуде» находились в ужасающем состоянии и практически заросли травой, а душевая была вообще только одна.

Достижения Шенкли в «Ливерпуле» нашли своё отражение во многих песнях болельщиков клуба (например, Fields Of Anfield Road). Его именем названы одни из ворот, ведущих на Энфилд.

Высказывания

О Билле Шенкли

О любви Шенкли к футболу ходили легенды. Так легендарный защитник и капитан «красных» Томми Смит в своё время сказал: «Если в этот день не играл „Ливерпуль“, он отправлялся смотреть „Эвертон“. Если не играл и „Эвертон“, он ехал в Манчестер. Если ничего не было и в Манчестере, он перемещался в Ньюкасл. Если футбола в этот день не было вообще, он шёл в парк и смотрел, как играют дети. Если они не играли в футбол, он сам организовывал им матч»[1].

Высказывания самого Шенкли

  • Некоторые считают, что футбол — это жизнь. Честно говоря, меня расстраивает эта позиция, потому что футбол — это больше, чем жизнь![2]
  • Если ты не поддерживаешь нас после поражений или ничьих, нечего нас поддерживать после побед.
  • Если ты первый – ты первый. Если ты второй – ты никто.

Достижения

В качестве игрока

Престон Норт Энд

В качестве тренера

Ливерпуль

Тренерская статистика

Клуб С По Игры В П Н % побед
Карлайл 1949 1951 108 48 27 33 44.44
Гримсби 1951 1953 80 47 17 16 58.75
Хаддерсфилд 1956 1959 134 49 50 35 36.57
Ливерпуль 1959 1974 753 393 175 185 52.19
Всего 1075 537 269 269 49.95

Напишите отзыв о статье "Шенкли, Билл"

Примечания

  1. [www.mirror.co.uk/sport/football/2008/05/19/opinion-we-re-just-wild-about-harry-89520-20422486/ «Opinion: We’re just wild about Harry» на сайте Mirror.co.uk]
  2. Часто встречается подобная фраза с упоминанием тезиса «футбол — вопрос жизни и смерти»

Ссылки

В Викицитатнике есть страница по теме
Шенкли, Билл
  • [www.liverbird.ru/manager/bill_shankly Профиль менеджера на сайте Liverbird.ru]  (рус.)
  • [footstory.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=349&Itemid=46 Биография Шенкли на Сайте футбольной истории]  (рус.)
Предшественник:
Айвор Броудис
тренер Карлайла
1949-1951
Преемник:
Фред Эмери
Предшественник:
Фрэнк Уомэк
тренер Гримсби
1951-1953
Преемник:
Билли Уолш
Предшественник:
Тед Смит
тренер Уэркингтона
1954-1955
Преемник:
Норман Лоу
Предшественник:
Энди Битти
тренер Хаддерсфилда
1956–1959
Преемник:
Эдди Бут
Предшественник:
Фил Тэйлор
тренер Ливерпуля
1959–1974
Преемник:
Боб Пэйсли


Отрывок, характеризующий Шенкли, Билл

– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.


Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.

В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.


– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.