Японский меч

Японский меч (яп. 日本刀 нихонто:) — клинковое однолезвийное рубяще-режущее оружие, произведённое по традиционной японской технологии из многослойной стали с контролируемым содержанием углерода. Название также используется для обозначения однолезвийного меча с характерной формой слабо изогнутого клинка, бывшего основным оружием воина-самурая. Для ковки японского меча используется сталь тамахаганэ или алмазная сталь.

По оценкам специалистов за всю историю было изготовлено более 2 миллионов японских мечей, из них в Японии в настоящее время хранится порядка 100 тысяч экземпляров, а крупнейшая коллекция находится в США и насчитывает более 300 тысяч клинков (вывезенных из Японии после Второй мировой войны).

Японская технология изготовления мечей из железа начала развиваться с VIII века и достигла наивысшего совершенства к XIII веку. На протяжении примерно тысячи лет форма меча практически не менялась, незначительно видоизменяясь главным образом в длине и степени изгиба в соответствии с развитием тактики ближнего боя. Меч, являясь одной из трёх древних регалий японского императора, обладал также ритуальным и магическим значением в японском обществе.

Терминология

В литературе часто используются японские названия для обозначения разновидностей японского меча и его деталей. Краткий словарь наиболее часто используемых понятий:

• Тати — длинный меч (длина клинка от 61 см) с относительно большим изгибом (сори), предназначался в основном для конного боя. Существует разновидность тати под названием одати, то есть «большой» тати с длиной клинка от 1 м (от 75 см с XVI века). В музеях демонстрируются в положении лезвием вниз.
• Катана — длинный меч (длина клинка 61—73 см), с несколько более широким и толстым клинком и меньшим изгибом по сравнению с тати. Визуально внешне по клинку отличить катану от тати сложно, они различаются прежде всего по манере ношения. Постепенно с XV века катана вытеснила тати как оружие для пешего боя. В музеях демонстрируются в положении лезвием вверх, по манере ношения. В древности катанами называли кинжалы, но с XVI века перенесли это название на мечи утигатана.
• Вакидзаси — короткий меч (длина клинка 30,3—60,6 см). С конца XVI века в паре с более длинной катаной образует стандартный набор вооружения самурая, дайсё («длинный и короткий»). Использовался как для боя в тесном помещении, так и в паре с катаной в некоторых техниках фехтования. В отличие от катаны, разрешался к ношению не-самураям.
• Танто (косигатана) — кинжал или нож (длина клинка < 30,3 см). В древности кинжалы называли не «танто», а «катана». Меч тати, как правило, сопровождался коротким танто.
• Цуруги — прямой обоюдоострый меч, распространённый в Японии до X века. Многие образцы не относятся к настоящим японским мечам (нихонто), так как изготовлены по китайской или корейской технологиям. В широком смысле термин использовался в древности для обозначения всех мечей. В более позднее время вытеснился термином кэн для обозначения прямого меча.
• Нагината — промежуточное оружие между мечом и копьём: изогнутый клинок длиной до 60 см, на рукояти, размер которой мог быть от земли по пояс до ростовой. Близко по типу к глефе или пальме.
• Кото — букв. «старый меч». Мечи, произведённые до 1596 года. Считается, что после этого времени многие приёмы традиционной технологии были утеряны.
• Синто — букв. «новый меч». Мечи, произведённые с 1596 до 1868 года, то есть до начала промышленной революции периода Мэйдзи. За редким исключением, мечи синто не рассматриваются как высокохудожественные творения кузнецов, хотя могут отличаться роскошной отделкой. По внешним признакам воспроизводят мечи кото, но по качеству металла уступают им.
• Гэндайто — букв. «современный меч». Мечи, произведённые после 1868 года и по настоящее время. Среди них присутствуют как массово выпускавшиеся для армии по упрощённой фабричной технологии сёвато (букв. «меч периода Сёва»), в том числе, син-гунто (яп. 新軍刀 син гунто:, букв. «новый армейский меч»), так и мечи, выкованные после возобновления в 1954 году производства современными кузнецами по традиционными технологиям, для которых предлагается использовать название син-сакуто (яп. 新作刀 син сакуто:, «недавно сделанный меч») или син-гэндайто (букв. «новый современный меч»).
• Цуба — гарда характерной округлой формы, кроме функционального назначения (для защиты кисти) служила украшением меча.
• Хамон — линия узора на клинке, возникающая после его закалки между лезвием и обухом как результат формирования в металле мелкозернистых кристаллических структур.

Сравнительная таблица японских мечей

Тип	Длина (нагаса), см	Ширина (мотохаба), см	Прогиб (сори), см	Толщина (касанэ), мм	Примечания
Тати	61—71	2,4—3,5	1,2—2,1	5—6,6	Появился в XI веке. Носился на поясе лезвием вниз в паре с кинжалом танто. Разновидность одати могла носиться за спиной.
Катана	61—73	2,8—3,1	0,4—1,9	6—8	Появилась в XIV веке. Носилась за поясом лезвием вверх в паре с вакидзаси.
Вакидзаси	32—60	2,1—3,2	0,2—1,7	4—7	Появился в XIV веке. Носился лезвием вверх в паре с катаной или отдельно как кинжал.
Танто	17—30	1.7—2.9	0—0.5	5—7	Носился в паре с мечом тати или отдельно как кинжал.
Все размеры приведены для клинка без учёта хвостовика. Ширина и толщина указаны для основания клинка, где он переходит в хвостовик. Данные взяты для мечей периодов Камакура и Муромати (1185—1573) по каталогам. Длина тати в начальный период Камакура и современных тати (гэндайто) достигает 83 см.

История японского меча

Древние мечи: до IX века.

Первые железные мечи были завезены на Японские острова во 2-й половине III века китайскими торговцами с материка. Этот период японской истории носит название Кофун (букв. «курганы», III—VI веков). В могилах курганного типа сохранились, хотя и сильно повреждённые ржавчиной, мечи того периода, разделяемые археологами на японские, корейские и наиболее частые китайские образцы. Китайские мечи обладали прямым узким однолезвийным клинком с крупным кольцеобразным навершием на хвостовике. Японские образцы были короче, с более широким прямым обоюдоострым клинком и массивным навершием. В период Асука (538—710) с помощью корейских и китайских кузнецов в Японии начали производить собственное железо, а к VII веку освоили технологию ковки многослойной стали. В отличие от прежних образцов, выкованных из цельной железной полосы, мечи стали изготавливать методом ковки из железных и стальных пластин.

На рубеже VII—VIII веков у японских мечей появился изгиб. Легенда связывает появление одного из первых таких мечей с именем кузнеца Амакуни (англ.) из провинции Ямато. Амакуни будто бы выковал известный меч Когарасу-Мару (Маленькая Ворона) в 703 году, и, хотя точная датировка отсутствует, этот меч считается самым древним изогнутым японским мечом.

В начале VIII века в результате укрепления власти императора в Японии начался период Нара (710—794). Производство оружия было поставлено под контроль централизованного государства, кузнецам предписано было ставить подписи на свою продукцию. Закупленные мечи хранились на императорских складах и выдавались воинам на время войны или их службы. Отмечается развитие технологии локальной закалки режущего лезвия при помощи нанесения термостойкой пасты на клинок. Тем не менее знать периода Нара предпочитала длинные прямые и изогнутые мечи китайского и корейского происхождения, возможно благодаря их роскошной ювелирной отделке. В Корее были изготовлены 44 меча Дайто («великие мечи»), которые император на протяжении последующих столетий вручал военачальнику или сановнику как символ предоставленных полномочий на время кампании.

Старые мечи Кото: IX—XVI века

Период Хэйан: IX—XII века

История собственно японского меча начинается в период Хэйан (794—1185). В результате клановых междоусобиц Япония самоизолировалась от внешнего мира, централизованная власть государства ослабла, реальная власть перешла от императора к крупным феодалам. В X веке окончательно сформировался класс самураев, профессиональных воинов, сражавшихся в то время преимущественно на коне. Мечи этого периода характеризуются длинным клинком с маленькой вершиной.

Прямые мечи заменяются изогнутыми, причём, если вначале изгиб делался в районе рукояти при почти прямом клинке, то к концу периода максимальный прогиб сместился в область 1/3 общей длины от конца хвостовика («поясничный изгиб»). В соответствии с изгибом оформляется характерным образом вершина меча, киссаки. Киссаки включает в себя остриё с прилегающей областью, отделённой от тела клинка поперечным прямым ребром. Кромка лезвия в области киссаки принимает дугообразный вид (ранние образцы киссаки имели наклонный срез кромки в виде прямой линии).

Классическое сечение японского клинка представляет собой синоги-дзукури: ребро (острая боковая грань — синоги) тянется вдоль всего клинка до вершины. Благодаря ребру жёсткости клинок оптимально сочетает прочность и сравнительно малый вес, а чтобы боковые грани клинка сходились к режущей кромке лезвия под как можно более острым углом, ребро синоги смещено от центра клинка к обуху. Сечение в районе обуха выглядит как тупой угол. Наибольшей толщины (касанэ) клинок достигает вблизи хвостовика: 5,5—8,5 мм, типичное касанэ около 7 мм.

К концу периода Хэйан сложились как японская технология изготовления меча, так и его внешний вид. Описание меча-тати по сертификату:

Клинок с ребром, сильно сужающийся по длине от основания к маленькой вершине киссаки; выраженный «поясничный изгиб»; длина клинка 80 см; текстура поверхности стали подобная распилу древесины; волнистая линия хамон вдоль клинка; хвостовик с подписью мастера.

—

В XI веке японские мечи стали высоко цениться и завозиться в Китай.

Период Камакура: XII—XIV века

В период Камакура (1185—1333) Япония столкнулась с монгольскими нашествиями. Новый противник, а также улучшение доспехов вызвали изменение пропорций меча, направленное на усиление ударной мощи. Вершина меча (киссаки) увеличилась в размерах, стала массивнее, клинок расширился и иногда сохранял ширину по всей длине. Тяжёлым мечом стало невозможно управлять одной рукой, что также явилось следствием постепенного перехода тактики ближнего боя к пешим поединкам. Самым популярным узором хамон стал неравномерный гребёнчатый рисунок тёдзи, который хотя и не выглядел столь эстетично как элегантные волнистые линии, зато лучше предохранял лезвие от разрастания трещин при ударных нагрузках.

Период Камакура считается золотым веком японского меча, клинки достигают своего наивысшего совершенства, которое не удалось повторить в более поздние времена, включая попытки современных кузнецов восстановить утраченные технологии. Самый известный кузнец этого периода был Масамунэ из провинции Сагами. Легенда гласит, что Масамунэ отказывался подписывать свои клинки, потому что их невозможно было подделать. В этом есть доля правды, так как из его 59 известных клинков подписаны только несколько кинжалов, однако установление авторства не вызывает споров среди экспертов.

Период Муромати: XIV—XVI века

Начало периода Муромати (1336—1573) — подпериод Намбокутё — отмечено появлением очень длинных мечей. Так, в святилище Яхико хранится меч длиной 2,25 м, причём длина лезвия 1,75 м. Это скорее исключение, хотя большую популярность стала приобретать нагината, которую рассматривают как вид длинного меча. В XV веке в результате длительной междоусобной войны пали прежние влиятельные кланы, на их место заступали новые семьи. Социальные сдвиги в японском обществе сказались на ремесленном деле, многие известные школы кузнецов исчезли. Смутное время требовало больше боевых мечей даже в ущерб их качеству, а с другой стороны, обнищание населения и упадок знати снизил спрос на высококачественные, но очень дорогие мечи. Изменилась технология выплавки стали, печи-татара позволяли выплавить больше металла, однако его качество изменилось, что требовало новых приёмов его обработки. Традиции передачи мастерства кузнецами прерывались, зато появились потомственные династии ювелиров-мечников. Мечи богато украшались, часто использовалась гравировка клинка.

Класс самураев оторвался от земли, избрав службу у крупного феодала единственным источником существования. К этому периоду относятся поединки между самураями, популяризованные в кинофильмах. Известный боец Цукахара Бокудэн с 1512 по 1571 годы провёл 49 поединков и принял участие в 39 сражениях, убив 212 человек. В таких поединках решающую роль играла скорость нанесения первого удара. Этим объясняют распространение катан — мечей, носимых лезвием вверх, благодаря чему появилась возможность совместить извлечение клинка из ножен и одновременно нанесение секущего удара противнику. Катана по манере ношения относится к оружию пешего воина, её баланс более приспособлен для фехтования двумя руками, чем тати. Тем не менее длинные тати ещё производились для высшей знати, принимавшей участие в сражениях на коне.

В середине XVI века в Японии появилось огнестрельное оружие, что сразу же сказалось на тактике сражений. Ещё более усилилась роль пехоты, вооружённой копьями, что снизило значимость конных воинов. В интересах пехоты для удобства колющего удара в плотном строю мечи стали короче с более крупной вершиной, а изгиб уменьшился.

Период Момояма: XVI век

В период Момояма (1568—1603) стали появляться новые кузнечные школы, оторванные от преемственности прежних школ. С одной стороны это было вызвано утерей старых технологий, с другой — появлением нового сырья, завозного европейского железа. Развивая собственные технологии, кузнецы копировали внешне лучшие старые мечи, иногда довольно успешно.

Появилась тенденция укорачивания старых мечей. Тактика боя требовала спрямлённых мечей средней длины, поэтому владельцы тати обрезали хвостовик и вершину, доводя длину клинка до 60—65 см. Такие укороченные кото теряли имя кузнеца, в результате чего в настоящее время невозможно идентифицировать многие качественные образцы. Тати окончательно вышли из употребления, характерным вооружением самураев стала пара дайсё: меч катана и сопутствующий ему более короткий меч вакидзаси. Оба меча носились за поясом с небольшим перекрещиванием относительно друг друга.

Новые мечи «синто»: XVII—XIX века

С наступлением в 1603 году периода Эдо и последовавшей вскоре политики самоизоляции в Японии наступил длительный мир. В производстве мечей прежде всего уделялось внимание парадному внешнему виду, боевое оружие стало элементом костюма. Развилась техника украшений миниатюрами, и в отличие от старых времён, произведением искусства стал не сам меч, а его ножны. Украшались и старинные мечи кото. Впервые богатые люди стали заказывать гарды (цубы) из чистого золота, так как в японской традиции единственным украшением самурая был его меч.

Начало XIX века выделяется в истории японского меча как период синсинто (новый-новый меч). Кузнецы, изготавливая длинные элегантные тати, возрождали забытые традиции периода Камакура. Ренессанс японского меча длился недолго. В 1841 году правительство в интересах обедневшего в условиях мирного времени класса самураев заставило кузнецов снизить цены на свою продукцию, что привело к угасанию энтузиазма по возрождению древнего искусства. В 1868 году настала эпоха Мэйдзи, промышленная революция разрушила феодальный уклад общества и, соответственно, поставила точку в истории мечей синто.

Современные мечи «гэндайто»: XIX—XXI века

Мечи, изготовленные после 1868 года, называются гэндайто.

В первой половине XX века армейские мечи син-гунто стали производить промышленным способом, что уже не имело никакого отношения к тысячелетним традициям изготовления настоящего японского меча.

После капитуляции Японии и окончания Второй мировой войны производство всех типов мечей было запрещено, также по приказу оккупационных властей все имевшиеся у населения мечи подлежали изъятию. Производство мечей по классической технологии было возобновлено только в 1954 году после снятия запрета в 1953 году.

Всего после завершения Второй мировой войны кузнецам было выдано около 650 лицензий на изготовление мечей. Около 300 лицензированных кузнецов продолжают работать в настоящее время. Многие из них стараются восстановить традиции изготовления мечей периодов Камакура и Кото. Выпускаемые ими мечи рассматриваются в первую очередь как произведения традиционного японского искусства.

Технология изготовления меча

Кузнецы-оружейники

Кузнецы обладали высоким социальным статусом в японском обществе, множество из них известно по именам благодаря спискам. Списки древних кузнецов начинаются именем Амакуни из провинции Ямато, жившем, по легенде, в начале VIII века в правление императора Тайхо (701—704).

В старые времена (период мечей кото, около 900—1596) существовало примерно 120 кузнечных школ, которые на протяжении веков производили мечи с характерными устойчивыми признаками, выработанными мастером-основателем школы. В новые времена (период мечей синто, 1596—1868) известно 80 школ. Насчитывают около 1000 выдающихся мастеров кузнечного ремесла, a всего на протяжении тысячи лет истории японского меча зафиксировано более 23 тыс. кузнецов-оружейников, из них больше всего (4 тыс.) в период кото (старых мечей) проживало в провинции Бидзэн (современная префектура Окаяма).

С X века мастера выбивали своё имя на хвостовике клинка — мэи, часто дополняя надпись датой изготовления и названием своей провинции. Самый ранний известный датированный меч изготовлен мастером по имени Юкимаса в 1159 году. Об уважении к мастерам свидетельствует следующий факт: когда устаревшие длинные мечи-тати укорачивались (до длины катаны) за счёт обрезки хвостовика, то часто надпись с именем мастера переносилась на новый хвостовик.

Выплавка стали

В Японии продукт эрозии естественных залежей железной руды часто обнаруживается рядом с руслами рек, смешанный с илом и другими отложениями. Железо в этой песчаной смеси составляет только около 1 %. Железный песок добывали благодаря его большей плотности, вымывая лёгкие примеси обильным потоком воды.

Ранняя технология выплавки не отличалась совершенством: рудный песок загружали в небольшую яму и плавили на древесном угле, приготовленном из особых пород древесины для выжигания вредных серо- и фосфоросодержащих примесей в железе и насыщения его углеродом. Из-за невысокой температуры не удавалось полностью отделить расплавленное железо от примесей в шлаке, результат получался в виде слитков губчатого железа (тамахаганэ) на дне ямы. Более мощные и производительные печи татара (татара-буки), сохраняя в целом сам метод плавки, появились в XV веке.

Слитки железа расплющивались в тонкие пластины, резко охлаждались в воде и затем разбивались на куски размером с монету. После этого производилась селекция кусочков, отбрасывались куски с крупными вкраплениями шлака, по цвету и гранулярной структуре разлома сортировались остальные. Такой метод позволял кузнецу отбирать сталь с предсказуемым содержанием углерода в диапазоне от 0,6 до 1,5 %.

Дальнейшее выделение остатков шлака в стали и уменьшение содержания углерода осуществлялось в процессе ковки — соединения отдельных мелких кусочков в заготовку для меча.

Ковка клинка

Кусочки стали с примерно одинаковым содержанием углерода насыпались на пластину из того же металла, в едином блоке всё нагревается до 1300 °C и ударами молота сваривается вместе. Начинается процесс проковки заготовки. Заготовка плющится и сворачивается вдвое, затем снова плющится и сворачивается вдвое в другом направлении. В результате многократной проковки получается многослойная сталь, окончательно очищенная от шлаков. Легко подсчитать, что при 15-кратном сворачивании заготовки образуются почти 33 тысячи слоёв стали — типичная плотность дамаска для японских мечей.

Шлаки всё же остаются микроскопическим слоем на поверхности слоя стали, формируя своеобразную текстуру (хада), напоминающую рисунок на поверхности древесины.

Для изготовления заготовки меча кузнец выковывает как минимум два бруска: из твёрдой высокоуглеродистой стали (каваганэ) и более мягкой низкоуглеродистой (синганэ). Из первого формируется U-образный профиль длиной примерно 30 см, внутрь которого вкладывается брусок синганэ, не доходя до той части, которая станет вершиной и которая сделана из лучшей и самой твердой стали каваганэ. Затем кузнец нагревает блок в горне при 700—1100 °C и сваривает проковкой составные части, после чего ковкой увеличивает длину заготовки до размеров меча.

При более сложной технологии свариваются до 4 брусков: из самой твёрдой стали (хаганэ) формируют режущую кромку и вершину, 2 бруска из менее твёрдой стали идут на боковые стороны, а брусок из относительно мягкой стали формирует сердцевину. Многослойная структура клинка может быть ещё сложнее с отдельным привариванием обуха.

Ковкой формируется лезвие клинка до толщины около 2,5 мм (в районе режущей кромки) и его грани. Верхний кончик также выправляется ковкой, для чего по диагонали срезается конец заготовки. Затем длинный конец (со стороны лезвия) диагонального среза ковкой подгибается к короткому (обуху), в результате чего структура металла в вершине обеспечивает повышенную прочность в ударной зоне меча, сохраняя при этом твёрдость и тем самым возможность очень острой заточки.

Закалка лезвия и полировка

Следующим важным этапом изготовления меча является термообработка лезвия для упрочнения режущей кромки, в результате которой на поверхности меча появляется узор хамон, специфический именно для японских мечей. До половины заготовок в руках среднего кузнеца так и не становятся настоящими мечами в результате неудавшейся закалки.

Для термообработки клинок покрывается неравномерным слоем термостойкой пасты — смеси из глины, золы и каменной пудры. Точный состав пасты держался мастером в секрете. Тонким слоем покрывалось лезвие, наиболее толстый слой пасты наносился на среднюю по ширине часть клинка, где закалка была нежелательна. Жидкая смесь разравнивалась и после высыхания царапалась в определённом порядке в области ближе к лезвию, благодаря чему подготавливался рисунок узора хамон. Клинок с засохшей пастой нагревают равномерно вдоль длины до ок. 770 °C (контролируется по цвету раскалённого металла), затем погружают в ёмкость с водой лезвием вниз. Резкое охлаждение меняет структуру металла около лезвия, где толщина металла и термозащитной пасты наименьшие. Затем клинок повторно нагревается до 160 °C и снова охлаждается. Данная процедура помогает снизить напряжения в металле, возникшие при закалке.

Закалённая область лезвия имеет почти белый оттенок по сравнению с остальной более тёмной серо-голубоватой поверхностью клинка. Граница между ними чётко видна в виде узорной линии хамон, который представляет собой вкрапления блестящих кристалликов мартенсита в железо. В древности хамон выглядел как прямая линия вдоль клинка, в период Камакура линия стала волнистой, с причудливыми завитушками и поперечными черточками. Считается, что кроме эстетичного внешнего вида, волнистая неоднородная линия хамона позволяет клинку лучше противостоять ударным нагрузкам, демпфируя резкие напряжения в металле.

При соблюдении процедуры как показатель качества закалки обух клинка приобретает белёсый оттенок, уцури (букв. отражение). Уцури напоминает хамон, но его появление является не следствием образования мартенсита, а оптическим эффектом в результате слабого изменения структуры металла в этой зоне по сравнению с близлежащим телом клинка. Уцури не является обязательным атрибутом качественного меча, но свидетельствует об успешно проведённой термообработке для некоторых технологий.

При нагреве лезвия в процессе закалки до температуры более 770° его поверхность приобретает насыщенность оттенков и богатство деталей узора. Однако при этом может пострадать прочность меча. Совместить боевые качества меча с роскошным оформлением поверхности металла удалось только кузнецам провинции Сагами в период Камакура, высококачественные мечи других школ отличаются скорее строгой манерой оформления клинка.

Окончательную доводку меча осуществляет уже не кузнец, а ремесленник-полировщик, мастерство которого также высоко ценилось. Используя серию полировальных камней разной зернистости и воду, полировщик доводил клинок до идеального состояния, после чего кузнец выбивал своё имя и другие сведения на неотшлифованном хвостовике. Меч считался готовым, остальные операции по креплению рукояти (цуки), гарды (цубы), нанесению украшений относились к разряду вспомогательных процедур, не требовавших магического мастерства.

Боевые качества

Боевые качества самых лучших японских мечей оценить невозможно. Благодаря их уникальности и высокой цене испытатели не имеют возможность провести тест и сравнить их с лучшими работами оружейников из других регионов мира. Следует различать возможности меча для разных ситуаций. К примеру, заточка меча для наибольшей остроты (для трюков с разрезанием платков в воздухе) окажется непригодной для прорубания доспеха. В древности и средние века были распространены легенды о возможностях оружия, которые не удалось продемонстрировать в новое время. Ниже собраны отдельные легенды и факты по возможностям японского меча.

• Мечи мастера Мондзю из провинции Тикудзэн (период Хэйан) отличались невероятной остротой. Меч Хигэгири («Резчик бороды») назывался так потому, что при отрубании головы срезал жертве бороду. Другой меч Хидзамару («Повелитель коленей») при казни осуждённых в положении сидя на коленях отрубал голову, а вдобавок по инерции отрубал колени.
• Меч мастера Нагамицу из провинции Бидзэн (период Камакура) назывался Адзуки (фасоль, боб), потому что упавший на его лезвие боб разрезался на две части.
• Один из выдающихся кузнецов начала периода Эдо (XVII век) Оно Ханкэй (настоящее имя Дзенсиро Киётака) перерубил мечом собственного изготовления ствол ружья. Во время Второй мировой войны японским солдатам демонстрировали пропагандистский фильм, в котором мастер перерубает ствол пулемёта. Миф был опровергнут в телепередаче «Разрушители мифов»-даже робот, сила удара которого во много раз превосходила человеческую, смог только погнуть ствол пулемета M2HB.
• В 1662 году испытатель Ямано перерубил мечом синто два тела (трупа), уложенных один на другой. Это не считалось уникальным результатом.

Современная оценка японских мечей

После капитуляции Японии во Второй мировой войне страны антигитлеровской коалиции издали приказ об уничтожении всех японских мечей, однако после вмешательства экспертов, в целях сохранения исторических реликвий, имеющих значительную художественную ценность, приказ изменили. Было создано «Общество по сохранению художественных японских мечей» (яп. 日本美術刀剣保存協会 Nippon Bijutsu Tōken Hozon Kyōkai, NBTHK, ниппон будзюцу то:кэн ходзон кё:кай), одной из его задач стала экспертная оценка исторической ценности меча. В 1950 году в Японии вышел закон «О культурном достоянии», который, в частности, определил порядок сохранения японских мечей как части культурного достояния нации.

Система оценки меча многоступенчатая, начинается с присвоения низшей категории и заканчивается присуждением высших титулов (два верхних титула находятся в компетенции министерства культуры Японии):

• Национальное сокровище (кокухо). Титул имеют около 122 мечей, в основном тати периода Камакура, катан и вакидзаси в этом списке менее двух десятков.
• Важное культурное достояние. Титул имеют около 880 мечей.
• Особо важный меч.
• Важный меч.
• Особо оберегаемый меч.
• Оберегаемый меч.

В современной Японии возможно хранить зарегистрированный меч только с одним из вышеуказанных титулов, в противном случае меч подлежит конфискации как вид оружия (если не относится к сувенирной продукции). Собственно качество меча сертифицируется Обществом по сохранению художественных японских мечей (NBTHK), которое выдаёт экспертное заключение по установленному образцу.

В настоящее время в Японии принято оценивать японский меч не столько по его боевым параметрам (прочность, режущая способность), сколько по критериям, применимым к произведению искусства. Качественный меч, сохраняя свойства эффективного оружия, должен доставлять эстетическое наслаждение наблюдателю, обладать совершенством формы и гармонией художественного вкуса.

Источники

Статья написана по материалам следующих изданий:

• Sword. Kodansha encyclopedia of Japan. 1st ed. — 1983. — ISBN 0-87011-620-7 (U.S.)
• Баженов А. Г. История японского меча. — СПб., 2001. — 264 с. — ISBN 5-901555-01-5
• Баженов А. Г. Экспертиза японского меча. — СПб., 2003. — 440 с. — ISBN 5-901555-14-7.
• Leon and Hiroko Kapp, Yoshindo Yoshihara. The Craft of the Japanese Sword. / Перевод на русский язык на сайте [www.katori.ru/sword.html www.katori.ru].

Ссылки

• [www.thefts.ru/ Японское холодное оружие]. Сборник статей по теме.(недоступная ссылка) Проверено 16 ноября 2009.
• [www.arhangelskie.com/stat_3.html Статья «МЕЧИ САМУРАЕВ»].
• [www.thefts.ru/look.html Осмотр и оценка меча]. Русский перевод книги: Nagayama Kokan, «Token Kantei Dokuhon»(недоступная ссылка) Проверено 16 ноября 2009.
• [www.choshuya.co.jp/1/year_index.htm Aoi Art Tokyo]: японский аукционный дом, специализирующийся по японским мечам. Ежемесячные каталоги содержат фотографии высокой четкости и подробное описание мечей. (англ.)
• [books.google.ru/books?id=zPyswmGDBFkC&printsec=frontcover&source=gbs_summary_r&cad=0#PPR5,M1 Kokan Nagayama, Kenji Mishina, The Connoisseur’s Book of Japanese Swords], 1997, ISBN 4770020716  (англ.): «Книга ценителя японских мечей», подробное изложение терминологии, истории и технологии изготовления японских мечей авторами, которые являются признанными экспертами в Японии по мечам.

См. также

• Катана
• Дайсё
• Кусунгобу
• Тантодзюцу
• Рю
• Кэндзюцу
• Одати
• Дамаск (металл)
• Утигатана
• Фудзивара Канэфуса XXV
• Музей японских мечей в Токио

Отрывок, характеризующий Японский меч

Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.
– Что ты так мрачен? – спросил Несвицкий, заметив бледное с блестящими глазами лицо князя Андрея.
– Веселиться нечему, – отвечал Болконский.
В то время как князь Андрей сошелся с Несвицким и Жерковым, с другой стороны коридора навстречу им шли Штраух, австрийский генерал, состоявший при штабе Кутузова для наблюдения за продовольствием русской армии, и член гофкригсрата, приехавшие накануне. По широкому коридору было достаточно места, чтобы генералы могли свободно разойтись с тремя офицерами; но Жерков, отталкивая рукой Несвицкого, запыхавшимся голосом проговорил:
– Идут!… идут!… посторонитесь, дорогу! пожалуйста дорогу!
Генералы проходили с видом желания избавиться от утруждающих почестей. На лице шутника Жеркова выразилась вдруг глупая улыбка радости, которой он как будто не мог удержать.
– Ваше превосходительство, – сказал он по немецки, выдвигаясь вперед и обращаясь к австрийскому генералу. – Имею честь поздравить.
Он наклонил голову и неловко, как дети, которые учатся танцовать, стал расшаркиваться то одной, то другой ногой.
Генерал, член гофкригсрата, строго оглянулся на него; не заметив серьезность глупой улыбки, не мог отказать в минутном внимании. Он прищурился, показывая, что слушает.
– Имею честь поздравить, генерал Мак приехал,совсем здоров,только немного тут зашибся, – прибавил он,сияя улыбкой и указывая на свою голову.
Генерал нахмурился, отвернулся и пошел дальше.
– Gott, wie naiv! [Боже мой, как он прост!] – сказал он сердито, отойдя несколько шагов.
Несвицкий с хохотом обнял князя Андрея, но Болконский, еще более побледнев, с злобным выражением в лице, оттолкнул его и обратился к Жеркову. То нервное раздражение, в которое его привели вид Мака, известие об его поражении и мысли о том, что ожидает русскую армию, нашло себе исход в озлоблении на неуместную шутку Жеркова.
– Если вы, милостивый государь, – заговорил он пронзительно с легким дрожанием нижней челюсти, – хотите быть шутом , то я вам в этом не могу воспрепятствовать; но объявляю вам, что если вы осмелитесь другой раз скоморошничать в моем присутствии, то я вас научу, как вести себя.
Несвицкий и Жерков так были удивлены этой выходкой, что молча, раскрыв глаза, смотрели на Болконского.
– Что ж, я поздравил только, – сказал Жерков.
– Я не шучу с вами, извольте молчать! – крикнул Болконский и, взяв за руку Несвицкого, пошел прочь от Жеркова, не находившего, что ответить.
– Ну, что ты, братец, – успокоивая сказал Несвицкий.
– Как что? – заговорил князь Андрей, останавливаясь от волнения. – Да ты пойми, что мы, или офицеры, которые служим своему царю и отечеству и радуемся общему успеху и печалимся об общей неудаче, или мы лакеи, которым дела нет до господского дела. Quarante milles hommes massacres et l'ario mee de nos allies detruite, et vous trouvez la le mot pour rire, – сказал он, как будто этою французскою фразой закрепляя свое мнение. – C'est bien pour un garcon de rien, comme cet individu, dont vous avez fait un ami, mais pas pour vous, pas pour vous. [Сорок тысяч человек погибло и союзная нам армия уничтожена, а вы можете при этом шутить. Это простительно ничтожному мальчишке, как вот этот господин, которого вы сделали себе другом, но не вам, не вам.] Мальчишкам только можно так забавляться, – сказал князь Андрей по русски, выговаривая это слово с французским акцентом, заметив, что Жерков мог еще слышать его.
Он подождал, не ответит ли что корнет. Но корнет повернулся и вышел из коридора.


Гусарский Павлоградский полк стоял в двух милях от Браунау. Эскадрон, в котором юнкером служил Николай Ростов, расположен был в немецкой деревне Зальценек. Эскадронному командиру, ротмистру Денисову, известному всей кавалерийской дивизии под именем Васьки Денисова, была отведена лучшая квартира в деревне. Юнкер Ростов с тех самых пор, как он догнал полк в Польше, жил вместе с эскадронным командиром.
11 октября, в тот самый день, когда в главной квартире всё было поднято на ноги известием о поражении Мака, в штабе эскадрона походная жизнь спокойно шла по старому. Денисов, проигравший всю ночь в карты, еще не приходил домой, когда Ростов, рано утром, верхом, вернулся с фуражировки. Ростов в юнкерском мундире подъехал к крыльцу, толконув лошадь, гибким, молодым жестом скинул ногу, постоял на стремени, как будто не желая расстаться с лошадью, наконец, спрыгнул и крикнул вестового.
– А, Бондаренко, друг сердечный, – проговорил он бросившемуся стремглав к его лошади гусару. – Выводи, дружок, – сказал он с тою братскою, веселою нежностию, с которою обращаются со всеми хорошие молодые люди, когда они счастливы.
– Слушаю, ваше сиятельство, – отвечал хохол, встряхивая весело головой.
– Смотри же, выводи хорошенько!
Другой гусар бросился тоже к лошади, но Бондаренко уже перекинул поводья трензеля. Видно было, что юнкер давал хорошо на водку, и что услужить ему было выгодно. Ростов погладил лошадь по шее, потом по крупу и остановился на крыльце.
«Славно! Такая будет лошадь!» сказал он сам себе и, улыбаясь и придерживая саблю, взбежал на крыльцо, погромыхивая шпорами. Хозяин немец, в фуфайке и колпаке, с вилами, которыми он вычищал навоз, выглянул из коровника. Лицо немца вдруг просветлело, как только он увидал Ростова. Он весело улыбнулся и подмигнул: «Schon, gut Morgen! Schon, gut Morgen!» [Прекрасно, доброго утра!] повторял он, видимо, находя удовольствие в приветствии молодого человека.
– Schon fleissig! [Уже за работой!] – сказал Ростов всё с тою же радостною, братскою улыбкой, какая не сходила с его оживленного лица. – Hoch Oestreicher! Hoch Russen! Kaiser Alexander hoch! [Ура Австрийцы! Ура Русские! Император Александр ура!] – обратился он к немцу, повторяя слова, говоренные часто немцем хозяином.
Немец засмеялся, вышел совсем из двери коровника, сдернул
колпак и, взмахнув им над головой, закричал:
– Und die ganze Welt hoch! [И весь свет ура!]
Ростов сам так же, как немец, взмахнул фуражкой над головой и, смеясь, закричал: «Und Vivat die ganze Welt»! Хотя не было никакой причины к особенной радости ни для немца, вычищавшего свой коровник, ни для Ростова, ездившего со взводом за сеном, оба человека эти с счастливым восторгом и братскою любовью посмотрели друг на друга, потрясли головами в знак взаимной любви и улыбаясь разошлись – немец в коровник, а Ростов в избу, которую занимал с Денисовым.
– Что барин? – спросил он у Лаврушки, известного всему полку плута лакея Денисова.
– С вечера не бывали. Верно, проигрались, – отвечал Лаврушка. – Уж я знаю, коли выиграют, рано придут хвастаться, а коли до утра нет, значит, продулись, – сердитые придут. Кофею прикажете?
– Давай, давай.
Через 10 минут Лаврушка принес кофею. Идут! – сказал он, – теперь беда. – Ростов заглянул в окно и увидал возвращающегося домой Денисова. Денисов был маленький человек с красным лицом, блестящими черными глазами, черными взлохмоченными усами и волосами. На нем был расстегнутый ментик, спущенные в складках широкие чикчиры, и на затылке была надета смятая гусарская шапочка. Он мрачно, опустив голову, приближался к крыльцу.
– Лавг'ушка, – закричал он громко и сердито. – Ну, снимай, болван!
– Да я и так снимаю, – отвечал голос Лаврушки.
– А! ты уж встал, – сказал Денисов, входя в комнату.
– Давно, – сказал Ростов, – я уже за сеном сходил и фрейлен Матильда видел.
– Вот как! А я пг'одулся, бг'ат, вчег'а, как сукин сын! – закричал Денисов, не выговаривая р . – Такого несчастия! Такого несчастия! Как ты уехал, так и пошло. Эй, чаю!
Денисов, сморщившись, как бы улыбаясь и выказывая свои короткие крепкие зубы, начал обеими руками с короткими пальцами лохматить, как пес, взбитые черные, густые волосы.
– Чог'т меня дег'нул пойти к этой кг'ысе (прозвище офицера), – растирая себе обеими руками лоб и лицо, говорил он. – Можешь себе пг'едставить, ни одной каг'ты, ни одной, ни одной каг'ты не дал.
Денисов взял подаваемую ему закуренную трубку, сжал в кулак, и, рассыпая огонь, ударил ею по полу, продолжая кричать.
– Семпель даст, паг'оль бьет; семпель даст, паг'оль бьет.
Он рассыпал огонь, разбил трубку и бросил ее. Денисов помолчал и вдруг своими блестящими черными глазами весело взглянул на Ростова.
– Хоть бы женщины были. А то тут, кг'оме как пить, делать нечего. Хоть бы дг'аться ског'ей.
– Эй, кто там? – обратился он к двери, заслышав остановившиеся шаги толстых сапог с бряцанием шпор и почтительное покашливанье.
– Вахмистр! – сказал Лаврушка.
Денисов сморщился еще больше.
– Сквег'но, – проговорил он, бросая кошелек с несколькими золотыми. – Г`остов, сочти, голубчик, сколько там осталось, да сунь кошелек под подушку, – сказал он и вышел к вахмистру.
Ростов взял деньги и, машинально, откладывая и ровняя кучками старые и новые золотые, стал считать их.
– А! Телянин! Здог'ово! Вздули меня вчег'а! – послышался голос Денисова из другой комнаты.
– У кого? У Быкова, у крысы?… Я знал, – сказал другой тоненький голос, и вслед за тем в комнату вошел поручик Телянин, маленький офицер того же эскадрона.
Ростов кинул под подушку кошелек и пожал протянутую ему маленькую влажную руку. Телянин был перед походом за что то переведен из гвардии. Он держал себя очень хорошо в полку; но его не любили, и в особенности Ростов не мог ни преодолеть, ни скрывать своего беспричинного отвращения к этому офицеру.
– Ну, что, молодой кавалерист, как вам мой Грачик служит? – спросил он. (Грачик была верховая лошадь, подъездок, проданная Теляниным Ростову.)
Поручик никогда не смотрел в глаза человеку, с кем говорил; глаза его постоянно перебегали с одного предмета на другой.
– Я видел, вы нынче проехали…
– Да ничего, конь добрый, – отвечал Ростов, несмотря на то, что лошадь эта, купленная им за 700 рублей, не стоила и половины этой цены. – Припадать стала на левую переднюю… – прибавил он. – Треснуло копыто! Это ничего. Я вас научу, покажу, заклепку какую положить.
– Да, покажите пожалуйста, – сказал Ростов.
– Покажу, покажу, это не секрет. А за лошадь благодарить будете.
– Так я велю привести лошадь, – сказал Ростов, желая избавиться от Телянина, и вышел, чтобы велеть привести лошадь.
В сенях Денисов, с трубкой, скорчившись на пороге, сидел перед вахмистром, который что то докладывал. Увидав Ростова, Денисов сморщился и, указывая через плечо большим пальцем в комнату, в которой сидел Телянин, поморщился и с отвращением тряхнулся.
– Ох, не люблю молодца, – сказал он, не стесняясь присутствием вахмистра.
Ростов пожал плечами, как будто говоря: «И я тоже, да что же делать!» и, распорядившись, вернулся к Телянину.
Телянин сидел всё в той же ленивой позе, в которой его оставил Ростов, потирая маленькие белые руки.
«Бывают же такие противные лица», подумал Ростов, входя в комнату.
– Что же, велели привести лошадь? – сказал Телянин, вставая и небрежно оглядываясь.
– Велел.
– Да пойдемте сами. Я ведь зашел только спросить Денисова о вчерашнем приказе. Получили, Денисов?
– Нет еще. А вы куда?
– Вот хочу молодого человека научить, как ковать лошадь, – сказал Телянин.
Они вышли на крыльцо и в конюшню. Поручик показал, как делать заклепку, и ушел к себе.
Когда Ростов вернулся, на столе стояла бутылка с водкой и лежала колбаса. Денисов сидел перед столом и трещал пером по бумаге. Он мрачно посмотрел в лицо Ростову.
– Ей пишу, – сказал он.
Он облокотился на стол с пером в руке, и, очевидно обрадованный случаю быстрее сказать словом всё, что он хотел написать, высказывал свое письмо Ростову.
– Ты видишь ли, дг'уг, – сказал он. – Мы спим, пока не любим. Мы дети пг`axa… а полюбил – и ты Бог, ты чист, как в пег'вый день создания… Это еще кто? Гони его к чог'ту. Некогда! – крикнул он на Лаврушку, который, нисколько не робея, подошел к нему.
– Да кому ж быть? Сами велели. Вахмистр за деньгами пришел.
Денисов сморщился, хотел что то крикнуть и замолчал.
– Сквег'но дело, – проговорил он про себя. – Сколько там денег в кошельке осталось? – спросил он у Ростова.
– Семь новых и три старых.
– Ах,сквег'но! Ну, что стоишь, чучела, пошли вахмистг'а, – крикнул Денисов на Лаврушку.
– Пожалуйста, Денисов, возьми у меня денег, ведь у меня есть, – сказал Ростов краснея.
– Не люблю у своих занимать, не люблю, – проворчал Денисов.
– А ежели ты у меня не возьмешь деньги по товарищески, ты меня обидишь. Право, у меня есть, – повторял Ростов.
– Да нет же.
И Денисов подошел к кровати, чтобы достать из под подушки кошелек.
– Ты куда положил, Ростов?
– Под нижнюю подушку.
– Да нету.
Денисов скинул обе подушки на пол. Кошелька не было.
– Вот чудо то!
– Постой, ты не уронил ли? – сказал Ростов, по одной поднимая подушки и вытрясая их.
Он скинул и отряхнул одеяло. Кошелька не было.
– Уж не забыл ли я? Нет, я еще подумал, что ты точно клад под голову кладешь, – сказал Ростов. – Я тут положил кошелек. Где он? – обратился он к Лаврушке.
– Я не входил. Где положили, там и должен быть.
– Да нет…
– Вы всё так, бросите куда, да и забудете. В карманах то посмотрите.
– Нет, коли бы я не подумал про клад, – сказал Ростов, – а то я помню, что положил.
Лаврушка перерыл всю постель, заглянул под нее, под стол, перерыл всю комнату и остановился посреди комнаты. Денисов молча следил за движениями Лаврушки и, когда Лаврушка удивленно развел руками, говоря, что нигде нет, он оглянулся на Ростова.
– Г'остов, ты не школьнич…
Ростов почувствовал на себе взгляд Денисова, поднял глаза и в то же мгновение опустил их. Вся кровь его, бывшая запертою где то ниже горла, хлынула ему в лицо и глаза. Он не мог перевести дыхание.
– И в комнате то никого не было, окромя поручика да вас самих. Тут где нибудь, – сказал Лаврушка.
– Ну, ты, чог'това кукла, повог`ачивайся, ищи, – вдруг закричал Денисов, побагровев и с угрожающим жестом бросаясь на лакея. – Чтоб был кошелек, а то запог'ю. Всех запог'ю!
Ростов, обходя взглядом Денисова, стал застегивать куртку, подстегнул саблю и надел фуражку.
– Я тебе говог'ю, чтоб был кошелек, – кричал Денисов, тряся за плечи денщика и толкая его об стену.
– Денисов, оставь его; я знаю кто взял, – сказал Ростов, подходя к двери и не поднимая глаз.
Денисов остановился, подумал и, видимо поняв то, на что намекал Ростов, схватил его за руку.
– Вздог'! – закричал он так, что жилы, как веревки, надулись у него на шее и лбу. – Я тебе говог'ю, ты с ума сошел, я этого не позволю. Кошелек здесь; спущу шкуг`у с этого мег`завца, и будет здесь.
– Я знаю, кто взял, – повторил Ростов дрожащим голосом и пошел к двери.
– А я тебе говог'ю, не смей этого делать, – закричал Денисов, бросаясь к юнкеру, чтоб удержать его.
Но Ростов вырвал свою руку и с такою злобой, как будто Денисов был величайший враг его, прямо и твердо устремил на него глаза.
– Ты понимаешь ли, что говоришь? – сказал он дрожащим голосом, – кроме меня никого не было в комнате. Стало быть, ежели не то, так…
Он не мог договорить и выбежал из комнаты.
– Ах, чог'т с тобой и со всеми, – были последние слова, которые слышал Ростов.
Ростов пришел на квартиру Телянина.
– Барина дома нет, в штаб уехали, – сказал ему денщик Телянина. – Или что случилось? – прибавил денщик, удивляясь на расстроенное лицо юнкера.
– Нет, ничего.
– Немного не застали, – сказал денщик.
Штаб находился в трех верстах от Зальценека. Ростов, не заходя домой, взял лошадь и поехал в штаб. В деревне, занимаемой штабом, был трактир, посещаемый офицерами. Ростов приехал в трактир; у крыльца он увидал лошадь Телянина.
Во второй комнате трактира сидел поручик за блюдом сосисок и бутылкою вина.
– А, и вы заехали, юноша, – сказал он, улыбаясь и высоко поднимая брови.
– Да, – сказал Ростов, как будто выговорить это слово стоило большого труда, и сел за соседний стол.
Оба молчали; в комнате сидели два немца и один русский офицер. Все молчали, и слышались звуки ножей о тарелки и чавканье поручика. Когда Телянин кончил завтрак, он вынул из кармана двойной кошелек, изогнутыми кверху маленькими белыми пальцами раздвинул кольца, достал золотой и, приподняв брови, отдал деньги слуге.
– Пожалуйста, поскорее, – сказал он.
Золотой был новый. Ростов встал и подошел к Телянину.
– Позвольте посмотреть мне кошелек, – сказал он тихим, чуть слышным голосом.
С бегающими глазами, но всё поднятыми бровями Телянин подал кошелек.
– Да, хорошенький кошелек… Да… да… – сказал он и вдруг побледнел. – Посмотрите, юноша, – прибавил он.
Ростов взял в руки кошелек и посмотрел и на него, и на деньги, которые были в нем, и на Телянина. Поручик оглядывался кругом, по своей привычке и, казалось, вдруг стал очень весел.
– Коли будем в Вене, всё там оставлю, а теперь и девать некуда в этих дрянных городишках, – сказал он. – Ну, давайте, юноша, я пойду.
Ростов молчал.
– А вы что ж? тоже позавтракать? Порядочно кормят, – продолжал Телянин. – Давайте же.
Он протянул руку и взялся за кошелек. Ростов выпустил его. Телянин взял кошелек и стал опускать его в карман рейтуз, и брови его небрежно поднялись, а рот слегка раскрылся, как будто он говорил: «да, да, кладу в карман свой кошелек, и это очень просто, и никому до этого дела нет».
– Ну, что, юноша? – сказал он, вздохнув и из под приподнятых бровей взглянув в глаза Ростова. Какой то свет глаз с быстротою электрической искры перебежал из глаз Телянина в глаза Ростова и обратно, обратно и обратно, всё в одно мгновение.
– Подите сюда, – проговорил Ростов, хватая Телянина за руку. Он почти притащил его к окну. – Это деньги Денисова, вы их взяли… – прошептал он ему над ухом.
– Что?… Что?… Как вы смеете? Что?… – проговорил Телянин.
Но эти слова звучали жалобным, отчаянным криком и мольбой о прощении. Как только Ростов услыхал этот звук голоса, с души его свалился огромный камень сомнения. Он почувствовал радость и в то же мгновение ему стало жалко несчастного, стоявшего перед ним человека; но надо было до конца довести начатое дело.
– Здесь люди Бог знает что могут подумать, – бормотал Телянин, схватывая фуражку и направляясь в небольшую пустую комнату, – надо объясниться…
– Я это знаю, и я это докажу, – сказал Ростов.
– Я…
Испуганное, бледное лицо Телянина начало дрожать всеми мускулами; глаза всё так же бегали, но где то внизу, не поднимаясь до лица Ростова, и послышались всхлипыванья.
– Граф!… не губите молодого человека… вот эти несчастные деньги, возьмите их… – Он бросил их на стол. – У меня отец старик, мать!…
Ростов взял деньги, избегая взгляда Телянина, и, не говоря ни слова, пошел из комнаты. Но у двери он остановился и вернулся назад. – Боже мой, – сказал он со слезами на глазах, – как вы могли это сделать?
– Граф, – сказал Телянин, приближаясь к юнкеру.
– Не трогайте меня, – проговорил Ростов, отстраняясь. – Ежели вам нужда, возьмите эти деньги. – Он швырнул ему кошелек и выбежал из трактира.


Вечером того же дня на квартире Денисова шел оживленный разговор офицеров эскадрона.
– А я говорю вам, Ростов, что вам надо извиниться перед полковым командиром, – говорил, обращаясь к пунцово красному, взволнованному Ростову, высокий штаб ротмистр, с седеющими волосами, огромными усами и крупными чертами морщинистого лица.
Штаб ротмистр Кирстен был два раза разжалован в солдаты зa дела чести и два раза выслуживался.
– Я никому не позволю себе говорить, что я лгу! – вскрикнул Ростов. – Он сказал мне, что я лгу, а я сказал ему, что он лжет. Так с тем и останется. На дежурство может меня назначать хоть каждый день и под арест сажать, а извиняться меня никто не заставит, потому что ежели он, как полковой командир, считает недостойным себя дать мне удовлетворение, так…
– Да вы постойте, батюшка; вы послушайте меня, – перебил штаб ротмистр своим басистым голосом, спокойно разглаживая свои длинные усы. – Вы при других офицерах говорите полковому командиру, что офицер украл…
– Я не виноват, что разговор зашел при других офицерах. Может быть, не надо было говорить при них, да я не дипломат. Я затем в гусары и пошел, думал, что здесь не нужно тонкостей, а он мне говорит, что я лгу… так пусть даст мне удовлетворение…
– Это всё хорошо, никто не думает, что вы трус, да не в том дело. Спросите у Денисова, похоже это на что нибудь, чтобы юнкер требовал удовлетворения у полкового командира?
Денисов, закусив ус, с мрачным видом слушал разговор, видимо не желая вступаться в него. На вопрос штаб ротмистра он отрицательно покачал головой.
– Вы при офицерах говорите полковому командиру про эту пакость, – продолжал штаб ротмистр. – Богданыч (Богданычем называли полкового командира) вас осадил.
– Не осадил, а сказал, что я неправду говорю.
– Ну да, и вы наговорили ему глупостей, и надо извиниться.
– Ни за что! – крикнул Ростов.
– Не думал я этого от вас, – серьезно и строго сказал штаб ротмистр. – Вы не хотите извиниться, а вы, батюшка, не только перед ним, а перед всем полком, перед всеми нами, вы кругом виноваты. А вот как: кабы вы подумали да посоветовались, как обойтись с этим делом, а то вы прямо, да при офицерах, и бухнули. Что теперь делать полковому командиру? Надо отдать под суд офицера и замарать весь полк? Из за одного негодяя весь полк осрамить? Так, что ли, по вашему? А по нашему, не так. И Богданыч молодец, он вам сказал, что вы неправду говорите. Неприятно, да что делать, батюшка, сами наскочили. А теперь, как дело хотят замять, так вы из за фанаберии какой то не хотите извиниться, а хотите всё рассказать. Вам обидно, что вы подежурите, да что вам извиниться перед старым и честным офицером! Какой бы там ни был Богданыч, а всё честный и храбрый, старый полковник, так вам обидно; а замарать полк вам ничего? – Голос штаб ротмистра начинал дрожать. – Вы, батюшка, в полку без году неделя; нынче здесь, завтра перешли куда в адъютантики; вам наплевать, что говорить будут: «между павлоградскими офицерами воры!» А нам не всё равно. Так, что ли, Денисов? Не всё равно?
Денисов всё молчал и не шевелился, изредка взглядывая своими блестящими, черными глазами на Ростова.
– Вам своя фанаберия дорога, извиниться не хочется, – продолжал штаб ротмистр, – а нам, старикам, как мы выросли, да и умереть, Бог даст, приведется в полку, так нам честь полка дорога, и Богданыч это знает. Ох, как дорога, батюшка! А это нехорошо, нехорошо! Там обижайтесь или нет, а я всегда правду матку скажу. Нехорошо!
И штаб ротмистр встал и отвернулся от Ростова.
– Пг'авда, чог'т возьми! – закричал, вскакивая, Денисов. – Ну, Г'остов! Ну!
Ростов, краснея и бледнея, смотрел то на одного, то на другого офицера.
– Нет, господа, нет… вы не думайте… я очень понимаю, вы напрасно обо мне думаете так… я… для меня… я за честь полка.да что? это на деле я покажу, и для меня честь знамени…ну, всё равно, правда, я виноват!.. – Слезы стояли у него в глазах. – Я виноват, кругом виноват!… Ну, что вам еще?…
– Вот это так, граф, – поворачиваясь, крикнул штаб ротмистр, ударяя его большою рукою по плечу.
– Я тебе говог'ю, – закричал Денисов, – он малый славный.
– Так то лучше, граф, – повторил штаб ротмистр, как будто за его признание начиная величать его титулом. – Подите и извинитесь, ваше сиятельство, да с.
– Господа, всё сделаю, никто от меня слова не услышит, – умоляющим голосом проговорил Ростов, – но извиняться не могу, ей Богу, не могу, как хотите! Как я буду извиняться, точно маленький, прощенья просить?
Денисов засмеялся.
– Вам же хуже. Богданыч злопамятен, поплатитесь за упрямство, – сказал Кирстен.
– Ей Богу, не упрямство! Я не могу вам описать, какое чувство, не могу…
– Ну, ваша воля, – сказал штаб ротмистр. – Что ж, мерзавец то этот куда делся? – спросил он у Денисова.
– Сказался больным, завтг'а велено пг'иказом исключить, – проговорил Денисов.
– Это болезнь, иначе нельзя объяснить, – сказал штаб ротмистр.
– Уж там болезнь не болезнь, а не попадайся он мне на глаза – убью! – кровожадно прокричал Денисов.
В комнату вошел Жерков.
– Ты как? – обратились вдруг офицеры к вошедшему.
– Поход, господа. Мак в плен сдался и с армией, совсем.
– Врешь!
– Сам видел.
– Как? Мака живого видел? с руками, с ногами?
– Поход! Поход! Дать ему бутылку за такую новость. Ты как же сюда попал?
– Опять в полк выслали, за чорта, за Мака. Австрийской генерал пожаловался. Я его поздравил с приездом Мака…Ты что, Ростов, точно из бани?
– Тут, брат, у нас, такая каша второй день.
Вошел полковой адъютант и подтвердил известие, привезенное Жерковым. На завтра велено было выступать.
– Поход, господа!
– Ну, и слава Богу, засиделись.


Кутузов отступил к Вене, уничтожая за собой мосты на реках Инне (в Браунау) и Трауне (в Линце). 23 го октября .русские войска переходили реку Энс. Русские обозы, артиллерия и колонны войск в середине дня тянулись через город Энс, по сю и по ту сторону моста.
День был теплый, осенний и дождливый. Пространная перспектива, раскрывавшаяся с возвышения, где стояли русские батареи, защищавшие мост, то вдруг затягивалась кисейным занавесом косого дождя, то вдруг расширялась, и при свете солнца далеко и ясно становились видны предметы, точно покрытые лаком. Виднелся городок под ногами с своими белыми домами и красными крышами, собором и мостом, по обеим сторонам которого, толпясь, лилися массы русских войск. Виднелись на повороте Дуная суда, и остров, и замок с парком, окруженный водами впадения Энса в Дунай, виднелся левый скалистый и покрытый сосновым лесом берег Дуная с таинственною далью зеленых вершин и голубеющими ущельями. Виднелись башни монастыря, выдававшегося из за соснового, казавшегося нетронутым, дикого леса; далеко впереди на горе, по ту сторону Энса, виднелись разъезды неприятеля.
Между орудиями, на высоте, стояли спереди начальник ариергарда генерал с свитским офицером, рассматривая в трубу местность. Несколько позади сидел на хоботе орудия Несвицкий, посланный от главнокомандующего к ариергарду.
Казак, сопутствовавший Несвицкому, подал сумочку и фляжку, и Несвицкий угощал офицеров пирожками и настоящим доппелькюмелем. Офицеры радостно окружали его, кто на коленах, кто сидя по турецки на мокрой траве.
– Да, не дурак был этот австрийский князь, что тут замок выстроил. Славное место. Что же вы не едите, господа? – говорил Несвицкий.
– Покорно благодарю, князь, – отвечал один из офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. – Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
– Посмотрите, князь, – сказал другой, которому очень хотелось взять еще пирожок, но совестно было, и который поэтому притворялся, что он оглядывает местность, – посмотрите ка, уж забрались туда наши пехотные. Вон там, на лужку, за деревней, трое тащут что то. .Они проберут этот дворец, – сказал он с видимым одобрением.
– И то, и то, – сказал Несвицкий. – Нет, а чего бы я желал, – прибавил он, прожевывая пирожок в своем красивом влажном рте, – так это вон туда забраться.
Он указывал на монастырь с башнями, видневшийся на горе. Он улыбнулся, глаза его сузились и засветились.
– А ведь хорошо бы, господа!
Офицеры засмеялись.
– Хоть бы попугать этих монашенок. Итальянки, говорят, есть молоденькие. Право, пять лет жизни отдал бы!
– Им ведь и скучно, – смеясь, сказал офицер, который был посмелее.
Между тем свитский офицер, стоявший впереди, указывал что то генералу; генерал смотрел в зрительную трубку.
– Ну, так и есть, так и есть, – сердито сказал генерал, опуская трубку от глаз и пожимая плечами, – так и есть, станут бить по переправе. И что они там мешкают?
На той стороне простым глазом виден был неприятель и его батарея, из которой показался молочно белый дымок. Вслед за дымком раздался дальний выстрел, и видно было, как наши войска заспешили на переправе.
Несвицкий, отдуваясь, поднялся и, улыбаясь, подошел к генералу.
– Не угодно ли закусить вашему превосходительству? – сказал он.
– Нехорошо дело, – сказал генерал, не отвечая ему, – замешкались наши.
– Не съездить ли, ваше превосходительство? – сказал Несвицкий.
– Да, съездите, пожалуйста, – сказал генерал, повторяя то, что уже раз подробно было приказано, – и скажите гусарам, чтобы они последние перешли и зажгли мост, как я приказывал, да чтобы горючие материалы на мосту еще осмотреть.
– Очень хорошо, – отвечал Несвицкий.
Он кликнул казака с лошадью, велел убрать сумочку и фляжку и легко перекинул свое тяжелое тело на седло.
– Право, заеду к монашенкам, – сказал он офицерам, с улыбкою глядевшим на него, и поехал по вьющейся тропинке под гору.
– Нут ка, куда донесет, капитан, хватите ка! – сказал генерал, обращаясь к артиллеристу. – Позабавьтесь от скуки.
– Прислуга к орудиям! – скомандовал офицер.
И через минуту весело выбежали от костров артиллеристы и зарядили.
– Первое! – послышалась команда.
Бойко отскочил 1 й номер. Металлически, оглушая, зазвенело орудие, и через головы всех наших под горой, свистя, пролетела граната и, далеко не долетев до неприятеля, дымком показала место своего падения и лопнула.
Лица солдат и офицеров повеселели при этом звуке; все поднялись и занялись наблюдениями над видными, как на ладони, движениями внизу наших войск и впереди – движениями приближавшегося неприятеля. Солнце в ту же минуту совсем вышло из за туч, и этот красивый звук одинокого выстрела и блеск яркого солнца слились в одно бодрое и веселое впечатление.


Над мостом уже пролетели два неприятельские ядра, и на мосту была давка. В средине моста, слезши с лошади, прижатый своим толстым телом к перилам, стоял князь Несвицкий.
Он, смеючись, оглядывался назад на своего казака, который с двумя лошадьми в поводу стоял несколько шагов позади его.
Только что князь Несвицкий хотел двинуться вперед, как опять солдаты и повозки напирали на него и опять прижимали его к перилам, и ему ничего не оставалось, как улыбаться.
– Экой ты, братец, мой! – говорил казак фурштатскому солдату с повозкой, напиравшему на толпившуюся v самых колес и лошадей пехоту, – экой ты! Нет, чтобы подождать: видишь, генералу проехать.
Но фурштат, не обращая внимания на наименование генерала, кричал на солдат, запружавших ему дорогу: – Эй! землячки! держись влево, постой! – Но землячки, теснясь плечо с плечом, цепляясь штыками и не прерываясь, двигались по мосту одною сплошною массой. Поглядев за перила вниз, князь Несвицкий видел быстрые, шумные, невысокие волны Энса, которые, сливаясь, рябея и загибаясь около свай моста, перегоняли одна другую. Поглядев на мост, он видел столь же однообразные живые волны солдат, кутасы, кивера с чехлами, ранцы, штыки, длинные ружья и из под киверов лица с широкими скулами, ввалившимися щеками и беззаботно усталыми выражениями и движущиеся ноги по натасканной на доски моста липкой грязи. Иногда между однообразными волнами солдат, как взбрызг белой пены в волнах Энса, протискивался между солдатами офицер в плаще, с своею отличною от солдат физиономией; иногда, как щепка, вьющаяся по реке, уносился по мосту волнами пехоты пеший гусар, денщик или житель; иногда, как бревно, плывущее по реке, окруженная со всех сторон, проплывала по мосту ротная или офицерская, наложенная доверху и прикрытая кожами, повозка.
– Вишь, их, как плотину, прорвало, – безнадежно останавливаясь, говорил казак. – Много ль вас еще там?
– Мелион без одного! – подмигивая говорил близко проходивший в прорванной шинели веселый солдат и скрывался; за ним проходил другой, старый солдат.
– Как он (он – неприятель) таперича по мосту примется зажаривать, – говорил мрачно старый солдат, обращаясь к товарищу, – забудешь чесаться.
И солдат проходил. За ним другой солдат ехал на повозке.
– Куда, чорт, подвертки запихал? – говорил денщик, бегом следуя за повозкой и шаря в задке.
И этот проходил с повозкой. За этим шли веселые и, видимо, выпившие солдаты.
– Как он его, милый человек, полыхнет прикладом то в самые зубы… – радостно говорил один солдат в высоко подоткнутой шинели, широко размахивая рукой.
– То то оно, сладкая ветчина то. – отвечал другой с хохотом.
И они прошли, так что Несвицкий не узнал, кого ударили в зубы и к чему относилась ветчина.
– Эк торопятся, что он холодную пустил, так и думаешь, всех перебьют. – говорил унтер офицер сердито и укоризненно.
– Как оно пролетит мимо меня, дяденька, ядро то, – говорил, едва удерживаясь от смеха, с огромным ртом молодой солдат, – я так и обмер. Право, ей Богу, так испужался, беда! – говорил этот солдат, как будто хвастаясь тем, что он испугался. И этот проходил. За ним следовала повозка, непохожая на все проезжавшие до сих пор. Это был немецкий форшпан на паре, нагруженный, казалось, целым домом; за форшпаном, который вез немец, привязана была красивая, пестрая, с огромным вымем, корова. На перинах сидела женщина с грудным ребенком, старуха и молодая, багроворумяная, здоровая девушка немка. Видно, по особому разрешению были пропущены эти выселявшиеся жители. Глаза всех солдат обратились на женщин, и, пока проезжала повозка, двигаясь шаг за шагом, и, все замечания солдат относились только к двум женщинам. На всех лицах была почти одна и та же улыбка непристойных мыслей об этой женщине.
– Ишь, колбаса то, тоже убирается!
– Продай матушку, – ударяя на последнем слоге, говорил другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
– Эк убралась как! То то черти!
– Вот бы тебе к ним стоять, Федотов.
– Видали, брат!
– Куда вы? – спрашивал пехотный офицер, евший яблоко, тоже полуулыбаясь и глядя на красивую девушку.
Немец, закрыв глаза, показывал, что не понимает.