Laibach

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Laibach
Основная информация
Жанр

индастриал
мартиал-индастриал
индастриал-рок
авангард
экспериментальная музыка

Годы

с 1980 по сей день

Страны

Югославия Югославия, Словения Словения

Город

Трбовле

Язык песен

английский
немецкий
словенский

Лейбл

Jugoton
Mute Records

Состав

Милан Фрас
Деян Кнез
Эрвин Маркошек
Иван Новак

Бывшие
участники

Томаж Хостник

[www.laibach.nsk.si/ www.laibach.nsk.si]
LaibachLaibach

Laibach (Ла́йбах — немецкое название Любляны) — югославский (ныне словенский) музыкальный коллектив, один из самых известных исполнителей, работающий в стиле индастриал. В музыке и концертных выступлениях группы присутствуют элементы милитаризма и тоталитаризма[1][2].





История

Laibach с Томажем Хостником (1980-1982)

Laibach был сформирован 1 июня 1980 года в Трбовле, небольшом промышленном городе в центре Словении, специализирующемся на добыче угля. В качестве названия участники группы выбрали немецкий вариант именования столицы Словении, Любляны.[3] В то время коллектив сотрудничал с арт-группой Irwin и театром Rdeči Pilot.[3] В сентябре группа Laibach создала свой первый проект «Красные районы» (словен. «Rdeci revirji»), бросающий вызов политической структуре города того времени[3]. Проект был запрещён ещё до его открытия за «неправильное и безответственное» использование чёрных крестов Казимира Малевича, и группа не смогла появиться на сцене, хотя это и вызвало протест прессы[3]. Вскоре призыв на военную службу разбрасывает членов группы по всей стране, однако даже в этих условиях им удается организовать выставку своих графических и музыкальных работ в Белграде, 14 июня 1981 года.[3].

Первое живое выступление группы, под названием "Žrtve letalske nesreče" ("Жертвы авиакатастрофы"), состоялось 12 января 1982 года в Любляне, на сцене клуба FV. Затем последовали выступления в Белграде и Загребе.[3] Эти концерты инициируют повышенный интерес полиции к творчеству группы по причине использования милитаристических приёмов в своих представлениях. Более чем через десять лет записи этих концертов будут скомпонованы в альбом «Ljubljana-Zagreb-Beograd», на котором можно будет услышать голос Томажа Хостника, поэта и музыканта, одного из основателей Laibach, который во многом определил стиль и идеологию группы. В то время критики характеризовали музыкальный стиль группы как индустриальный рок. На своих концертах музыканты использовали граммофоны, радиоустройства и различные электронные инструменты.[3] Для усиления реализма группа использовала настоящие военные дымовые шашки, причиняя определенное неудобство аудитории.[3] На фестивале Novi Rock в Любляне фронтмен Томаж Хостник появился в военной форме. Во время выступления кто-то бросил ему в лицо бутылку с водой, причинив ему тяжелую травму, но не несмотря на это он присутствовал на сцене до конца концерта.[3]

После концерта в Загребе 11 декабря 1982 года Хостник покончил жизнь самоубийством[4]. Незадолго до смерти он написал стихотворение, которое стало его своеобразной предсмертной запиской. Это стихотворение стало текстом песни «Apologija Laibach».

Дебютный альбом (1983-1985)

23 июня 1983 года группа впервые выступает с телевизионным интервью в телепрограмме «TV Tednik». Интервью получилось довольно провокационным и вызвало обширную реакцию общественности, что вылилось в запрете правительством концертов группы и использования ей названия «Laibach». В ноябре и декабре этого же года Laibach проводит концерты в Европе вместе с британской группой Last Few Days. Она даёт 17 концертов в 16 городах 8 стран, как в Восточной, так и Западной Европе. В декабре 1984 года группа анонимно выступает с концертом в Любляне.

В 1984 году Laibach, вместе с группой художников Irwin и театральной труппой Scipion Nasice Sisters организует неформальную организацию «Новое словенское искусство» (нем. «Neue Slowenische Kunst», NSK). На сегодняшний день наиболее значимыми членами этого движения являются Laibach, Irwin, Noordung, Студия нового коллективизма, Отделение чистой и прикладной философии, а также множество более мелких подразделений, которые появляются и исчезают по мере надобности. NSK получила достаточно большое развитие в Словении, и даже организовала собственное непризнанное государство, разработав собственные паспорта, посольства, марки и т. д.

В апреле 1985 года на лейбле «Slovenian Ropot» выходит дебютный диск Laibach. По причине официального запрета на использование названия Laibach, диск выходит безымянным, но с символом группы на обложке. В этом же году, на гамбургской независимой студии Walter Ulbricht Schallfolien выходит альбом Rekapitulacija 1980—1984, первый альбом группы, получивший международное признание.

Международный прорыв (1986-1991)

После выхода альбома Nova Acropola на британском независимом лейбле Cherry Red, группа заключает контракт со студией Mute, с которой сотрудничает и поныне. Первым альбомом, выпущенным на Mute, стал Opus Dei, выпущенный весной 1987 года и ознаменовавший определённый сдвиг в звучании Laibach. В феврале 1987 года группа даёт первый официальный концерт в Словении со времён запрета 1983 года. Выход дальнейших альбомов сопровождается обширным концертным туром по Европе и Америке. 26 декабря 1990 года группа впервые даёт концерт в своём родном городе, на термоэлектростанции в Трбовле, ознаменовав одновременно десятилетие Laibach и основание NSK State.

Коммерческий успех (1992-настоящее время)

В последние годы группа активно концертирует по всему миру (в том числе и по России), выступает на множестве фестивалей. Laibach продолжает участвовать в постановке спектаклей, в выставках изобразительного искусства, создании документальных фильмов и книг. Музыканты живут и работают в Любляне.

23 октября 2006 года вышел альбом Volk (с нем. — «народ», словен. волк), все 14 песен которого вдохновлены национальными гимнами Нового Словенского искусства и 13 государств мира: Германии, США, Великобритании, России, Франции, Италии, Испании, Израиля, КНР, Японии, Югославии, Турции и Ватикана.

В 2008 году вышел альбом LAIBACHKUNSTDERFUGE, индастриал-переработка произведения Иоганна Себастьяна Баха «Искусство фуги». 11 марта 2011 группа снова приехала в Россию, выступив в «ГлавКлубе»[5]. В феврале 2014 года вышел новый альбом «Spectre».

Музыкальный стиль

Имидж

Наследие и влияние

Laibach оказали огромное влияние на мировую музыку и развитие жанров индастриал и мартиал-индастриал. По заявлению участников группы, именно они «сделали Rammstein». «Rammstein — это Laibach для юношей, а Laibach — Rammstein для взрослых». Также коллектив сильно повлиял на стиль и музыку группы Parzival.


Участники группы

Группа не имеет постоянного состава — он меняется в зависимости от концертной программы, поэтому ни на одном концерте Laibach нельзя увидеть на сцене одновременно всех ниже перечисленных музыкантов. Многие из музыкантов ранее принимали участие в проектах-предшественниках Laibach либо параллельно выступают в других группах.

Текущий состав (на 2015 год)

Бывшие

Дискография

Альбомы

Переиздания

Официальные концертные магнитоальбомы

  • 1983 LAIBACH/LAST FEW DAYS (MC)
  • 1984 DOCUMENTS OF OPRESSION (MC)
  • 1984 VSTAJENJE V BERLIN (MC)
  • 1985 LIFE IN HELL (MC)
  • 1985 EIN SCHAUSPIELER (MC)
  • 1986 DIVERGENCES/DIVISIONS (MC)

DVD

  • 2004 The Videos — Wat EPK (Mute Records)
  • 2004 A Film From Slovenia — Occupied Europe Nato-Tour 1994-95 (Mute Records)
  • 2006 Divided States Of America — Laibach Live in Paris 2005 (Mute Records)

Напишите отзыв о статье "Laibach"

Примечания

  1. [www.vh1.com/artists/az/laibach/bio.jhtml VH1.com Laibach Biography]. Проверено 22 апреля 2007.
  2. Richard Wolfson, [www.telegraph.co.uk/arts/main.jhtml?xml=/arts/2003/09/04/bmlai04.xml "Warriors of weirdness"], The Daily Telegraph, 4 September 2003
  3. 1 2 3 4 5 6 7 8 9 Janjatović 2006, С. 127
  4. [rock.samaratoday.ru/news/1093/ Laibach. Официальные лица]
  5. [realroks.ru/news/roks/show/332 11 марта в ГлавКлубе выступают Laibach!]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Laibach

– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.