Литература Албании

Албанская литература — литература, написанная на албанском языке. Данный термин может также относиться к литературе, написанной албанцами или в Албании.

При османском господстве (с 1500-х до начала 1900-х) на албанскую литературу значительное влияние оказывали турецкие и православные греческие легенды и предания. Различные истории передавались из поколения в поколение в виде героических поэм, легенд и историй. Устная традиция помогла сохранить язык и национальную идентичность. Для албанского народного эпоса характерен восьмисложный стих, не севере страны- десятисложник. Популярным героем является Скандербег, а также братья Халиль и Муйо которые противостоят турецкому султану. Помимо этого их врагами являются албанцы христиане -«славы», сербские юнаки. В частности Марко- Королевич. Известен сюжет о женщине замурованной в стене, распространён в балканском фольклоре, «крепость Розафта», и змееборрстве: «Дердь Элез Алия». По последнему поставлена одноименная опера либрето которой написал Исмаил Кадаре. Сверхестественое представлено в албанской мифологии вампирами-выступающими в женском облике, орами и занами- персонажи типа греческих мойр и нимф. А также Красой земли- сказочная красавица живёт под землёй, её руки добивается герой который порой напоминает восточного меджнуна-безумно влюбленного. Из Турции пришли анекдоты о Ходже Насредине и плешивом- персонаж типа Иванушки дурачка.

Старейший письменный документ на албанском языке датируется 1462 годом. Первое заметное произведение — «История Скандербега» Марина Барлети; написанная на латыни она получила широкую известность в Европе, в том числе в Московском царстве и Великом Княжестве Литовском. По ней был поставлен первый албанский фильм (снятый совместно с СССР; получивший премию на Канском кинофестивале).

К XVII веку относится поэма кардинала Петра Буди «Доктрина христианства» в духе католического барокко. Начиная с эпохи османского завоевания получила распространения мусульманская литература испытавшее влияние турецких, персидских и арабских образцов. Среди её заметных представителей Незим Фракула (1680—1760), Сулейман Наиби (?-1772), Хасан Зюко Камбери (1740-?). Темой их поэзии являются сатира, любовь, жалобы на превратности судьбы.

В конце 1800-х годов, во времена Османской империи, братья Наим и Сами Фрашери стали одними из лидеров Албанского национального возрождения. Это националистическое движение вдохновляло многих авторов на протяжении десятилетий, — таких, как поэт Гергь Фишта. Можно упомянуть также Иеронима де Раду, чьё творчество ценили Ламартин и один из первых нобелевских лауреатов Фредерик Мистраль. Другим известным национальным писателем был православный епископ Фан Ноли, который стал лидером страны в 1920-х (он также был известным переводчиком). Соратником Ноли был Фаик Коница друг Гийома Аполинера, зачинатель албанского авангардизма.

Наиболее талантливым албанским поэтом и писателем межвоенной поры считается Николош Мигени, испытавший влияние таких писателей, как Горький и Ницше, а также так называемых «проклятых поэтов».

При коммунистическом режиме была строгая цензура, что сильно препятствовало литературной жизни страны. С падением однопартийной системы литература освободилась от цензуры и продолжила развиваться. Самым известным современным писателем Албании является неоднократный кандидат на Нобелевскую премию по литературе Исмаил Кадаре. Его оппонентом считается Касем Требешина, диссидент, критик соцреализма, предвосхитивший А. Д. Синявского, основоположник албанского модернизма. Можно отметить также Дритеро Аголы, Ведата Кокону — видного лингвиста, переводчика Шекспира, «Анны Карениной». На русский язык переведён его роман «По волнам жизни».

Ссылка

• [slovari.yandex.ru/~книги/Лит.%20энциклопедия/Албанская%20литература/ Статья в Литературной энциклопедии](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2873 дня))
• [krugosvet.ru/enc/kultura_i_obrazovanie/literatura/ALBANSKAYA_LITERATURA.html Статья в энциклопедии «Кругосвет»]
• [www.albanianliterature.net/ AlbanianLiterature.net]

Отрывок, характеризующий Литература Албании

«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.