Альжери (тяжёлый крейсер)
Альжери́ — тяжёлый крейсер французского флота периода Второй мировой войны.
Содержание
История создания
К концу 1928 года французский ВМФ имел в строю и постройке 6 тяжёлых крейсеров типа «Дюкень» и «Сюффрен», но характеристики этих кораблей не радовали французских адмиралов. Хотя в сравнении с «картонными» «Дюкенями» крейсера класса «Сюффрен» и получили некоторую броневую защиту, но её характеристики всё равно представлялись недостаточными. Особенно удручающе выглядело сравнение с тяжёлыми крейсерами основного противника — Италии. Даже считавшиеся слабозащищёнными крейсера типа «Тренто» смотрелись лучше французских крейсеров, а когда во Франции стало известно о закладке итальянцами серии из четырёх хорошо бронированных крейсеров типа «Зара», руководство французского флота охватило серьёзное беспокойство. В итоге, в том же 1928 году было принято решение о начале проектирования седьмого «вашингтонского» крейсера под шифром С4.
Французский Генеральный морской штаб потребовал создание крейсера с защитой от 155-мм снарядов. Предполагалось защитить корабль в вертикальной проекции на дистанции до 15 000 метров, и в горизонтальной на дистанции от 20 000 метров. Ввиду увеличения веса брони разрешалось ограничить максимальную скорость значением 31 узел.
Первоначальный проект, разработанный в том же 1928 году, предусматривал двухвальную энергетическую установку[3] и наличие двух дымовых труб. Однако несмотря на простоту такого варианта он был отвергнут, так как приводил к слишком большой нагрузке на гребные винты. К 1929 году были разработаны ещё два варианта проекта. 9 декабря 1929 года Генеральный штаб ВМС принял для дальнейшей разработки Вариант 3 с линейной компоновкой четырёхвальной ЭУ и одной дымовой трубой.
Конструкция
Энергетическая установка
Энергетическая установка включала в себя 4 турбозубчатых агрегата марки «Рато». Каждый из них состоял из четырех турбин: высокого, среднего и низкого давления, а также заднего хода. Использовался одноступенчатый зубчатый редуктор с передаточными числами 1/9,75 для ТНД, 1/13,5 для ТСД и 1/18 для ТВД. В этих агрегатах применялся умеренно перегретый пар высокого давления — 27 кгс/см² (26,6 атм.) при 325°C. Нормальная мощность каждого ТЗА составляла 21 000 л. с., при форсаже достигалось значение 24 000 л.с. Удельная мощность энергетической установки «Альжери» была весьма высока — 15,6 кг/л.с. У предшествующей серии крейсеров это значение колебалось от 17,6 до 18 кг/л.с. Общий вес составил 1347,45 тонны. Установки отличались высокой надёжностью и экономичностью.
Максимальная скорость на испытаниях составила 33,2 узла при мощности 95 700 л.с. Полный запас топлива включал 2935 тонн мазута. С ним крейсер мог пройти 8700 миль при скорости 15 узлов, 7000 миль при скорости 20 узлов и 4000 миль на 27 узлах.
Бронирование
Вооружение
| Артиллерия крейсера «Альжери» | ||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| орудие | 203 mm M1931[4] | 100 mm M1930[5] | 37 mm M1922[6] | 13,2 mm M1929[7] | ||||||
| калибр, мм | 203,2 | 100 | 37 | 13,2 | ||||||
| длина ствола, калибров | 50 | 50 | 50 | 76 | ||||||
| масса орудия, кг | 20 716 | 1620 | 300 | 19,5 | ||||||
| скорострельность, в/мин | 4—5 | 10 | 30—42 | 200 | ||||||
| вес снаряда, кг | 123,8—134 | 13,5—14,95 | 0,725 | 0,052 | ||||||
| начальная скорость, м/с | 820 | 755—785 | 810—840 | 800 | ||||||
| максимальная дальность, м | 30 000 | 15 800 | 7150 | 7200 | ||||||
| максимальная досягаемость по высоте, м | — | 10 000 | 5000 | 1500 | ||||||
Главный калибр крейсера был представлен 203-мм орудиями М1931 незначительно отличавшимися от модели 1924 года, установленной на предшествующих тяжёлых крейсерах Франции. Орудие длиной 50 калибров имело максимальную дальность стрельбы 123,1-кг бронебойным снарядом 31400 метров. В 1936 году на вооружение был принят сверхтяжёлый бронебойный снаряд весом 134 кг, дальность стрельбы снизилась до 30 километров. Следует отметить, что в годы Второй мировой войны крейсера никогда не стреляли на столь большие дистанции. Кроме того, имелся и фугасный снаряд весом 123,8 кг. Живучесть ствола достигала 600 выстрелов боевым зарядом.
Зенитная артиллерия дальнего боя была представлена 100-мм пушками М1930, что было большим шагом вперёд в оснащении французских крейсеров. Орудия стреляли фугасными зенитными, а также полубронебойными снарядами на дальность до 15,6 км, потолок достигал 10 км.
Малокалиберная зенитная артиллерия была первоначально представлена устаревшими зенитными автоматами модели 1925 года, не отвечавшим даже требованиям начала 30-х годов. В январе 1940 года их заменили на спаренные установки более современной модели 1933 года, но количество зенитных автоматов всё равно оставалось недостаточным, а их расположение неудачным. Зенитные средства дополняли 4 счетверённых 13,2-мм пулемёта «Гочкисс» модели 1929 года. Боевой опыт показал их полную бесполезность.
Развитие проекта
К 1939 году был подготовлен проект C5, ставший развитием «Альжери». Водоизмещение нового корабля должно было составить от 10246 до 10349 тонн, полное оценивалось в 14770 тонн. Мощность энергетической установки составила бы 100 000 л.с. Главный калибр нового крейсера размещался в трёх трёхорудийных башнях — всего 9 203-мм орудий. Зенитная артиллерия включала от 10 до 14 100-мм орудий, а также зенитные автоматы[8].
В апреле 1940 года было принято решение о строительстве трёх крейсеров типа C5, но в связи с поражением Франции ни один из них не был даже утверждён к постройке.
Служба
Вскоре после вступления в строй «Альжери» был введён в состав 1-й лёгкой дивизии, включавшей наиболее сильные тяжёлые крейсера французского флота и базировавшуюся на Тулон. Служба мирного времени проходила для крейсера вполне успешно, без серьёзных происшествий. С началом войны «Альжери» вошёл в состав соединения «Х», без особого успеха занимавшееся охотой на немецкие рейдеры и перехватом вражеских коммерческих судов. В феврале — апреле 1940 года крейсер с рядом других кораблей занимался конвоированием судов с особо важными грузами на трансатлантических маршрутах. До участия в реальных боевых действиях дело дошло лишь после объявления Италией войны Франции. Единственный раз «Альжери» стрелял по врагу в ночь на 14 июня, участвуя в рейде французского флота на Геную. Артиллерия крейсера поразила ряд береговых объектов. Но уже 22 июня Франция капитулировала, подписав Компьенское перемирие. «Альжери» остался в составе флота Виши, реорганизованного во Флот открытого моря (Force de Haute Mer). Единственный боевой поход корабль совершил в ноябре 1940 года, после этого нечасто и недалеко выходя из Тулона.
11 ноября 1942 года немецкие войска вторглись на территорию контролируемую Виши. Одной из главных целей были корабли французского флота. Поскольку нацисты нарушили перемирие, французские моряки могли легко пересечь Средиземное море и присоединиться к союзникам, тем более, что немцы появились в Тулоне только через две недели. Однако командование флота предпочло затопить свои корабли на рейде. Утром 27 ноября «Альжери» был подорван и подожжён командой, после чего сел на грунт и горел до 16 декабря. Попытки итальянцев в 1943 году поднять гордость французского флота для утилизации успехов не имели. Его подняли лишь в 1949 году и к 1956 разделали на металл.
Оценка проекта
В 30-х годах «Альжери» считался одним из лучших тяжёлых крейсеров мира и безусловно лучшим в Европе. Не случайно конструкторы «Адмирала Хиппера» стремились превзойти именно его. К достоинствам «Альжери» следует отнести:
- Достаточно надёжное вертикальное бронирование, защищавшее крейсер на основных дистанциях боя от снарядов 203-мм калибра;
- Весьма мощное для корабля таких размеров горизонтальное бронирование, способное спасти крейсер при попаданиях 250-кг бомб и дававшее определённые шансы при попаданий 500-кг бомб. В этом отношении «Альжери» выделяется среди всех современных ему крейсеров;
- Хорошая система противоторпедной защиты, способная выдержать без фатальных последствий до двух попаданий торпед.
Артиллерия главного калибра вполне соответствовала требованиям. Мореходность была на достаточно приличном уровне, хотя «Альжери» и уступал по этому показателю высокобортным, но слабозащищённым «вашингтонцам» первого поколения. Небольшое отставание в скорости хода от одноклассников по опыту войны не имело серьёзного значения. Тем не менее крейсер имел и ряд существенным недостатков:
- Очень слабая защита рулевого отделения, характерная, впрочем, и для крейсеров других стран;
- Устаревшая система управления огнём зенитной артиллерии;
- Низкие характеристики зенитных автоматов, имевшихся, к тому же в совершенно недостаточном количестве.
Однако главную проверку — участие в реальных боях «Альжери» не прошёл и был затоплен своим же экипажем.
Напишите отзыв о статье "Альжери (тяжёлый крейсер)"
Примечания
- ↑ Данные о стандартном водоизмещении расходятся.
- ↑ Все данные на момент вступления в строй.
- ↑ По образцу итальянских крейсеров типа «Зара».
- ↑ Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — P. 290. — ISBN 0-87021-459-4.
- ↑ Campbell J. Naval weapons of World War Two. — P. 303.
- ↑ Campbell J. Naval weapons of World War Two. — P. 308.
- ↑ Campbell J. Naval weapons of World War Two. — P. 310.
- ↑ Александров Ю. И. Тяжёлый крейсер «Алжир». — Указ. соч. С. 7.
Литература
- Александров Ю. И. Тяжёлый крейсер «Алжир» (1930—1942). — Самара: Истфлот, 2007. — ISBN 978-5-98830-026-7.
- Кофман В.Л. Тяжёлый крейсер «Альжери» // Морская коллекция. — 2007. — № 4.
- Ненахов Ю. Ю. Энциклопедия крейсеров 1910—2005. — Минск: Харвест, 2007. — ISBN 5-17-030194-4.
- Патянин С. В., Дашьян А. В. и др. Крейсера Второй мировой. Охотники и защитники. — М.: Коллекция, Яуза, ЭКСМО, 2007. — ISBN 5-69919-130-5.
- Патянин С. В. Французские крейсера Второй мировой. «Военно-морское предательство». — М: Яуза, ЭКСМО, 2012. — ISBN 978-5-699-58415-4.
- Campbell J. Naval weapons of World War Two. — Annapolis, Maryland: Naval Institute Press, 1985. — ISBN 0-87021-459-4.
- Conway’s All the World’s Fighting Ships, 1922—1945. — London: Conway Maritime Press, 1980. — ISBN 0-85177-146-7.
- Osborne E. W. Cruisers and Battle cruisers. An illustrated history of their impact. — Denver, USA: ABC-CLIO, 2004. — ISBN 1-85109-369-9.
- Moulin J., Maurand P. Le croiseur Algerie. — Nantes: Marines edition, 1999. — ISBN 2-909675-55-6.
- Le Masson H. Navies of the Second World War The French Navy Volume 1. — London: Macdonald&Co Publishers Ltd, 1969. — ISBN 0-356-02834-2.
- Jordan J., Moulin J. French Cruisers. 1922—1956. — London: Seafort Publishing, 2013. — ISBN 978-1-84832-133-5.
- Whitley M. J. Cruisers of World War Two. An international encyclopedia. — London: Arms & Armour, 1995. — ISBN 1-85409-225-1.
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Альжери (тяжёлый крейсер)
– Я вашему Наполеону не покорюсь. Другие как хотят… Ежели вы не хотите этого сделать…– Да я сделаю, я сейчас прикажу.
Княжне, видимо, досадно было, что не на кого было сердиться. Она, что то шепча, присела на стул.
– Но вам это неправильно доносят, – сказал Пьер. – В городе все тихо, и опасности никакой нет. Вот я сейчас читал… – Пьер показал княжне афишки. – Граф пишет, что он жизнью отвечает, что неприятель не будет в Москве.
– Ах, этот ваш граф, – с злобой заговорила княжна, – это лицемер, злодей, который сам настроил народ бунтовать. Разве не он писал в этих дурацких афишах, что какой бы там ни был, тащи его за хохол на съезжую (и как глупо)! Кто возьмет, говорит, тому и честь и слава. Вот и долюбезничался. Варвара Ивановна говорила, что чуть не убил народ ее за то, что она по французски заговорила…
– Да ведь это так… Вы всё к сердцу очень принимаете, – сказал Пьер и стал раскладывать пасьянс.
Несмотря на то, что пасьянс сошелся, Пьер не поехал в армию, а остался в опустевшей Москве, все в той же тревоге, нерешимости, в страхе и вместе в радости ожидая чего то ужасного.
На другой день княжна к вечеру уехала, и к Пьеру приехал его главноуправляющий с известием, что требуемых им денег для обмундирования полка нельзя достать, ежели не продать одно имение. Главноуправляющий вообще представлял Пьеру, что все эти затеи полка должны были разорить его. Пьер с трудом скрывал улыбку, слушая слова управляющего.
– Ну, продайте, – говорил он. – Что ж делать, я не могу отказаться теперь!
Чем хуже было положение всяких дел, и в особенности его дел, тем Пьеру было приятнее, тем очевиднее было, что катастрофа, которой он ждал, приближается. Уже никого почти из знакомых Пьера не было в городе. Жюли уехала, княжна Марья уехала. Из близких знакомых одни Ростовы оставались; но к ним Пьер не ездил.
В этот день Пьер, для того чтобы развлечься, поехал в село Воронцово смотреть большой воздушный шар, который строился Леппихом для погибели врага, и пробный шар, который должен был быть пущен завтра. Шар этот был еще не готов; но, как узнал Пьер, он строился по желанию государя. Государь писал графу Растопчину об этом шаре следующее:
«Aussitot que Leppich sera pret, composez lui un equipage pour sa nacelle d'hommes surs et intelligents et depechez un courrier au general Koutousoff pour l'en prevenir. Je l'ai instruit de la chose.
Recommandez, je vous prie, a Leppich d'etre bien attentif sur l'endroit ou il descendra la premiere fois, pour ne pas se tromper et ne pas tomber dans les mains de l'ennemi. Il est indispensable qu'il combine ses mouvements avec le general en chef».
[Только что Леппих будет готов, составьте экипаж для его лодки из верных и умных людей и пошлите курьера к генералу Кутузову, чтобы предупредить его.
Я сообщил ему об этом. Внушите, пожалуйста, Леппиху, чтобы он обратил хорошенько внимание на то место, где он спустится в первый раз, чтобы не ошибиться и не попасть в руки врага. Необходимо, чтоб он соображал свои движения с движениями главнокомандующего.]
Возвращаясь домой из Воронцова и проезжая по Болотной площади, Пьер увидал толпу у Лобного места, остановился и слез с дрожек. Это была экзекуция французского повара, обвиненного в шпионстве. Экзекуция только что кончилась, и палач отвязывал от кобылы жалостно стонавшего толстого человека с рыжими бакенбардами, в синих чулках и зеленом камзоле. Другой преступник, худенький и бледный, стоял тут же. Оба, судя по лицам, были французы. С испуганно болезненным видом, подобным тому, который имел худой француз, Пьер протолкался сквозь толпу.
– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.
В Можайске и за Можайском везде стояли и шли войска. Казаки, пешие, конные солдаты, фуры, ящики, пушки виднелись со всех сторон. Пьер торопился скорее ехать вперед, и чем дальше он отъезжал от Москвы и чем глубже погружался в это море войск, тем больше им овладевала тревога беспокойства и не испытанное еще им новое радостное чувство. Это было чувство, подобное тому, которое он испытывал и в Слободском дворце во время приезда государя, – чувство необходимости предпринять что то и пожертвовать чем то. Он испытывал теперь приятное чувство сознания того, что все то, что составляет счастье людей, удобства жизни, богатство, даже самая жизнь, есть вздор, который приятно откинуть в сравнении с чем то… С чем, Пьер не мог себе дать отчета, да и ее старался уяснить себе, для кого и для чего он находит особенную прелесть пожертвовать всем. Его не занимало то, для чего он хочет жертвовать, но самое жертвование составляло для него новое радостное чувство.
24 го было сражение при Шевардинском редуте, 25 го не было пущено ни одного выстрела ни с той, ни с другой стороны, 26 го произошло Бородинское сражение.
Для чего и как были даны и приняты сражения при Шевардине и при Бородине? Для чего было дано Бородинское сражение? Ни для французов, ни для русских оно не имело ни малейшего смысла. Результатом ближайшим было и должно было быть – для русских то, что мы приблизились к погибели Москвы (чего мы боялись больше всего в мире), а для французов то, что они приблизились к погибели всей армии (чего они тоже боялись больше всего в мире). Результат этот был тогда же совершении очевиден, а между тем Наполеон дал, а Кутузов принял это сражение.
Ежели бы полководцы руководились разумными причинами, казалось, как ясно должно было быть для Наполеона, что, зайдя за две тысячи верст и принимая сражение с вероятной случайностью потери четверти армии, он шел на верную погибель; и столь же ясно бы должно было казаться Кутузову, что, принимая сражение и тоже рискуя потерять четверть армии, он наверное теряет Москву. Для Кутузова это было математически ясно, как ясно то, что ежели в шашках у меня меньше одной шашкой и я буду меняться, я наверное проиграю и потому не должен меняться.
Когда у противника шестнадцать шашек, а у меня четырнадцать, то я только на одну восьмую слабее его; а когда я поменяюсь тринадцатью шашками, то он будет втрое сильнее меня.
До Бородинского сражения наши силы приблизительно относились к французским как пять к шести, а после сражения как один к двум, то есть до сражения сто тысяч; ста двадцати, а после сражения пятьдесят к ста. А вместе с тем умный и опытный Кутузов принял сражение. Наполеон же, гениальный полководец, как его называют, дал сражение, теряя четверть армии и еще более растягивая свою линию. Ежели скажут, что, заняв Москву, он думал, как занятием Вены, кончить кампанию, то против этого есть много доказательств. Сами историки Наполеона рассказывают, что еще от Смоленска он хотел остановиться, знал опасность своего растянутого положения знал, что занятие Москвы не будет концом кампании, потому что от Смоленска он видел, в каком положении оставлялись ему русские города, и не получал ни одного ответа на свои неоднократные заявления о желании вести переговоры.
Давая и принимая Бородинское сражение, Кутузов и Наполеон поступили непроизвольно и бессмысленно. А историки под совершившиеся факты уже потом подвели хитросплетенные доказательства предвидения и гениальности полководцев, которые из всех непроизвольных орудий мировых событий были самыми рабскими и непроизвольными деятелями.
Древние оставили нам образцы героических поэм, в которых герои составляют весь интерес истории, и мы все еще не можем привыкнуть к тому, что для нашего человеческого времени история такого рода не имеет смысла.
На другой вопрос: как даны были Бородинское и предшествующее ему Шевардинское сражения – существует точно так же весьма определенное и всем известное, совершенно ложное представление. Все историки описывают дело следующим образом:
Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
